***
Чонгук разминает шею и сам же пугается от того, как громко она хрустит. Это был долгий день. Столкновение с Мингю, рассказ Джонхана, потом снова разговор с Мингю и затем возвращение в участок, чтобы убедить остальных оставить это дело. Пришлось изрядно попотеть: каждый второй доходил чуть ли не до угроз в попытке вытащить из него правду. Всё началось как спокойное обсуждение, но быстро переросло в хаос с криками и проклятиями в его адрес. В итоге, всех успокоил Юнги, сказав, что раз уж его напарник говорит им спустить дело на тормозах, значит на то есть чертовски хорошая причина. Ну и, даже несмотря на то, что Юнги закончил свой монолог фразой о том, что лично привлечёт его к ответственности, если что-то пойдёт не так, Чонгук ещё никогда в своей жизни не был так рад тому, что Юнги на его стороне. — Куки? — Привет, малыш, — мурлычет Чонгук, заметив, что парень проснулся от звука его шагов. Маленькая настенная лампа рядом с кроватью освещает комнату ровно настолько, чтобы он мог видеть Чимина, сонно потирающего глаза. — Сколько времени? — Почти час… ты ждал меня, что ли? — Да, но заснул. Из-за конспектов, — смущённо признаётся Чимин, быстро собирая разбросанные по кровати листы и перекладывая их на тумбочку. — Как встреча прошла? Сегодня ты что-то долго. — …да, просто много проблем накопилось. Но сейчас, думаю, всё решилось, — улыбается Чонгук, садясь рядом с Чимином на кровать. — Всё хорошо? — спрашивает парень, беря его за руку и начиная тихонько поглаживать тыльную сторону его ладони большим пальцем. — Конечно. — Выглядишь усталым. Переодевайся скорее и иди в кровать, я скучаю, — сонно хихикая, шутливо жалуется Чимин, но останавливается, когда понимает, что Чонгук в упор смотрит на него. — …Куки? Мужчина молча проводит свободной рукой по чиминовой голове, зарываясь пальцами в его волосы на макушке и внимательно изучая его лицо. Чуть припухшие ото сна глаза — Чимин медленно моргает, смотря на него в ответ — маленький носик, пухлые губы, растягивающиеся в самую очаровательную в жизни Чонгука улыбку, след от подушки на щеке… — Всё точно в порядке? — с заметным сомнением в голосе спрашивает Чимин. — Чимин… а ты… думаешь до сих пор о том, что случилось в прошлом году? Чимин начинает ворочаться, принимая сидячее положение и притягивая колени к груди. — …временами. Я стараюсь особо не ворошить это всё, но иногда… куски тех воспоминаний резко всплывают. И застают меня врасплох, — с внезапной серьёзностью отвечает тот. — Куки, ты опять видишь кошмары, да? — Нет… ну то есть, не так много… — Тогда почему ты спрашиваешь? Точно уверен, что всё в порядке? — …полагаю, я просто начинаю понимать, как сильно это изменило меня. — О чём ты? — Бывает, что я позволяю страху и паранойе захватить меня с головой, и я чувствую, что они сжирают лучшее, что есть во мне, — честно признаётся Чонгук. Он слаб. Он слаб и знает это, но только перед Чимином он позволяет себе показать эту слабость. — Я никогда таким не был. Раньше я вообще мало о чём волновался… думал, что всё как-нибудь можно решить… но сейчас я боюсь очень многих вещей. — ..... — Хочется вернуться в то время, когда мне не о чем было волноваться. — …знаешь, Куки, — начинает Чимин, беря офицера за руку. — Я до сих пор вижу кошмары. Иногда я просто принимаю душ и внезапно пугаюсь от мысли, что кто-то снова может похитить меня. Мне до сих пор страшно выходить по вечерам на улицу. До сих пор страшно доверять людям, и, честно говоря, вряд ли уже это изменится. После всего, что тогда случилось. — … — Но я не думаю, что это всегда плохо. Это научило меня всегда заботиться о собственной безопасности. Разбираться, что важно, а что — нет. Именно из-за этого я хочу теперь стать полицейским. Я хочу стать сильнее, чтобы люди вокруг меня всегда были в безопасности. Это сложно объяснить, но я чувствую, будто я… вырос. Стал… мудрее, что ли? Это вообще имеет смысл? — …да. Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. — И это ведь нормально для нас, немного бояться, да? После того, что было? Ведь ты уже вернулся к работе и снова защищаешь Сеул? — ободряюще улыбается Чимин, и Чонгук не может не улыбнуться в ответ. — С нами все будет хорошо. Мы будем в порядке. Все будут. — Да… все. — И… что-то мне подсказывает, что это была совсем не деловая встреча, — продолжает он, сжимая чонгукову ладонь. — Не буду пытаться узнать, в чём дело, но просто пообещай, что будешь в порядке? — Как ты узнал? — Провёл с тобой достаточно времени, чтобы различать стресс, связанный с работой и что-то более… личное. — Да уж. Я бы рассказал тебе, но… это не мой секрет. — Понимаю. Просто будь в безопасности. А сейчас ложись, я буду тебя обнимать.***
Мингю действительно возвращается в участок на следующий день, и — несмотря на его и чонгуковы опасения — все ведут себя так, будто ничего не случилось, как и было обещано. Джексон с Хонбином пререкаются, как и всегда, Сондже непринужденно общается с ними всеми. Даже Юнги, из которого актёр ещё хуже, чем лжец, никак не показывает, что что-то знает: занимается своей обычной рабочей рутиной, временами переключаясь с режима сурового полицейского на режим влюблённого дурачка, расплывающегося в глупой улыбке каждый раз, как получает смс от своего парня. (Чонгук мысленно ходит проблеваться каждый раз, как видит это.) Мингю изрядно нервничает (и это видно) большую часть дня, выполняя самую грязную работу на патрулях и притворяясь, что всё хорошо. Сондже кидает время от времени на него сочувствующие взгляды (когда тот не видит, конечно же), и даже Джексон с Хонбином переглядываются при виде того, как находившийся обычно в приподнятом настроении офицер сидит, сгорбившись, за своим столом, всем своим видом излучая нервозность и страдание и выглядя максимально подозрительно. Остаток дня проходит в напряжении. Оно никуда не девается и в последующие пару дней и продолжается до тех пор, пока в какой-то момент Мингю не ломается. Всё это время офицеры так или иначе вели себя одинаково: принимали нарочито безмятежное выражение лица и максимально старались делать вид, будто всё прекрасно. Однако Мингю уже не был тем вечно уверенным в своей правоте дружелюбным гигантом, каким они привыкли его видеть — он заставлял всех испытывать непонятное чувство вины буквально каждым своим действием, срываясь на крик всякий раз, когда у него что-то спрашивали. Наконец, Чонгук не выдерживает: морщится, одними губами спрашивая его, что не так — ведь остальные делают всё, что в их силах, чтобы избавиться от сквозящей неловкости. Мингю кидает на него виноватый взгляд и спрашивает, есть ли какое-нибудь тихое место, где они могут поговорить после работы. Джексон предлагает свою квартиру, потому что она всего в паре минут ходьбы от участка, и они соглашаются. Мингю по мере своих возможностей объясняет остальным офицерам всё, исключив, разве что, пару деталей, которые он считает слишком личными. Даже любящий вставлять в любой монолог свои пять копеек Джексон молчит на протяжении всего рассказа; его лицо попеременно выражает то гнев, то искреннюю симпатию. Сондже и Хонбин сохраняют спокойное и собранное выражение лица — Чонгук может с уверенностью сказать, что они оба стараются максимально не привлекать внимания к себе, опасаясь, что Мингю может что-то неправильно понять. Юнги смотрит прямо перед собой с нечитаемым выражением лица — Чонгук знает, что это показатель того, что он хочет найти того ублюдка и собственными руками свернуть ему шею. Юнги из того типа людей, что тем злее, чем тише и незаметнее себя ведут; в последний раз Чонгук видел у него такое выражение лица год назад. — Иди сюда, — внезапно начинает Джексон, когда проходит примерно минута с того, как Мингю заканчивает свой рассказ. В квартире воцаряется пугающая тишина: все сидят, не шевелясь, слишком погруженные в собственные мысли. Джексон сам тянется вперёд и заключает Мингю в крепкие дружеские объятия, похлопывая его по спине с таким звуком, что Хонбин вздрагивает. — Мы с тобой, чувак. Я серьёзно, — продолжает он уже своим обычным глубоко драматичным голосом, и Чонгук не знает, стоит ли ему выдохнуть или начать нервничать ещё сильнее. — Так, хватит, ты ему сейчас все кости переломаешь, — недовольно замечает Сондже, мягко отцепляя Джексона от выглядящего максимально некомфортно Мингю. — Но, Ким, он прав. Мы с тобой. Если тебе нужна наша помощь, просто скажи. — …хорошо… — на автомате отвечает парень. Видно, что его всё ещё немного потряхивает от собственного признания: он заламывает руки, неуверенный в том, что ему делать дальше. — И мы очень ценим, что ты решил открыться нам. Для этого нужны нихуёвые такие яйца, — добавляет Хонбин, ухмыляясь на последнем предложении, и Мингю тоже невольно начинает улыбаться в ответ.***
— Ты паспорт не забыл? — Юнги, в сотый раз повторяю, не забыл, — отвечает Хосок, картинно закатывая глаза, прежде чем придвинуться к офицеру ближе. — Я же не первый раз за границу лечу, помнишь? — …я знаю. — Да и я ненадолго в этот раз, — добавляет он, сосчитав дни в своей голове. — Тебя не будет больше недели, — почти обиженным тоном замечает Юнги, и Хосоку приходится сделать над собой усилие, чтобы не расхохотаться. Надо терпеть: Юнги всегда дуется, когда он смеётся над ним. — А-а, будешь скучать по мне? — с игривой улыбкой интересуется Хосок, играясь с волосами на макушке офицера и наслаждаясь тем, какими мягкими его волосы оказываются на ощупь. Юнги не высказывает никакого протеста против этого действия, вместо этого переворачиваясь на бок, чтобы лучше видеть своего парня. — Ну конечно же я буду скучать, — серьёзно отвечает он, чуть хмурясь. Хосок не может сдержать лёгкого смешка, когда видит такое выражение лица. Вот это разница, думает он, вспоминая, сколько времени у него ушло просто на то, чтобы добиться того, чтобы Юнги признал, что скучает. — Мне грех, конечно, жаловаться, но знаешь… я до сих пор никак не могу привыкнуть к тому, как сильно ты изменился, — хихикает Хосок, накручивая прядь Юнги себе на палец и смотря, как тот смешно морщится от этого. — О чём ты? — О чём ты, о чём ты… да ты хоть знаешь, каких усилий мне раньше стоило вытянуть из тебя, что ты скучаешь? — жалуется парень, закатывая глаза для большей драматичности. — …но я ведь и тогда скучал по тебе. — Да знаю я, но ты ведь никогда этого не говорил, — игриво отвечает Хосок, касаясь кончиком пальца носа Юнги. Юнги быстро морщит нос, прежде чем продолжить любоваться ямочками, что появились у Хосока от широкой улыбки. Юнги соврёт, если скажет, что история Мингю нисколько не потрясла его. Соль в том, что сам он чувствует себя ничуть не лучше, когда Хосока долго нет рядом. Один только факт похищения уже и так заставлял подозревать всех и каждого, но история Мингю, вот эта вся идея о том, что можно быть похищенным без какого-либо намёка на спасение в течение долгих дней (причем Мингю даже не может сказать, длилось это всего несколько суток или неделю), холодила кровь. Если что-то подобное случится с Хосоком, Юнги понимает — он просто с ума сойдёт. И где-то глубоко в душе он понимает, что эта угроза может стать реальностью, потому что его отец знает о Хосоке. Этот человек равнодушно смотрел, как его жена потихоньку умирает в его собственной квартире, но не сделал ничего. На что же тогда он может пойти, чтобы избавиться от ничего не значащего для него человека? Юнги даже думать не хочет, что вот это — его родственник, что у них общие гены и что вообще родной ему человек способен на такие ужасные вещи. Но, к сожалению, он уже понял, что его отец может быть настоящим монстром, когда захочет. Юнги хочет сказать Хосоку не лететь никуда. Просто остаться с ним рядом, но также он знает — это невозможно. Хосок всегда любил танцы. Любил страсть, что даёт сцена. Хосок всегда был так счастлив просто от мысли о предстоящих выступлениях, что у Юнги просто рука не поднимется пытаться как-либо убедить его отказаться от всего этого. — Юнги? Мужчина дёргается от внезапного звука хосокова голоса и только после этого осознаёт, что немного выпал из реальности. Хосок с любопытством смотрит на него и больше не улыбается — ямочки исчезли, подмечает Юнги. — М? — О чём ты думаешь? — Я? — Не знаю, иногда ты выглядишь так, будто хочешь сказать мне что-то, но потом вдруг резко передумываешь. Может, я выдумал себе всё это, конечно, но… если ты и правда хочешь что-то сказать — скажи. — …Хосок-а, — медленно начинает Юнги. Он чувствует, что набрался, наконец, смелости рассказать историю своего детства тому единственному человеку, которому он может рассказать всё. Потому что Хосок заслуживает знать. — На самом деле я из семьи политиков… и когда я был маленьким, тоже думал, что стану политиком, — начинает он, изо всех сил стараясь скрыть горечь в голосе, что появляется каждый раз, как он упоминает о собственной семье. — Ты? Политиком? — удивлённо приподнимает брови Хосок. Юнги не винит его за это. — Даже представить не могу, как это могло бы выглядеть. — Почему? — Не хочу обобщать или быть мудаком, но… разве тебе не надо для этого быть супер-общительным и уметь хорошо врать? Без обид, Юнги, но ты ведь ненавидишь встречаться с людьми и вообще не умеешь врать. — И вовсе это не обидно. Ладно… так вот, однажды я узнал, что мой отец изменяет матери, — продолжает Юнги, переходя сразу к сути. Нет, ну, а правда, что ещё он может об этом сказать? — Каждую ночь она пила в одиночестве, но даже тогда я не вмешивался. Просто смотрел. — ..... — А потом, через некоторое время, отец привёл в дом мальчика, который выглядел в точности как я. Представляешь? Этот кусок дерьма притащил сына от своей любовницы в наш дом. И моя мама… это сломало её. Она хотела уйти, но не могла, потому что он угрожал, что в таком случае она никогда не увидит меня снова. И поэтому ушёл я. — Юнги, — одними губами шепчет Хосок. Он даже не знает, что можно сказать на это; его сердце разрывается от того, каким обыденным, небрежным тоном Юнги говорит о своей семье. — Я сменил фамилию. Я не Мин Юнги. Точнее, я родился не с этой фамилией. Её я взял у матери, а моя настоящая фамилия — Ли. — …ох… это и есть то, что ты хотел сказать? — Да. И мне, наверное, следовало рассказать тебе об этом раньше, но я… я никогда никому об этом не говорил и вообще старался не оглядываться назад. Просто пытался стереть эту часть своей жизни, так что, полагаю, поэтому мне даже и в голову не приходило сказать тебе, — честно признаётся Юнги. — А что изменилось сейчас? — спрашивает Хосок, принимая сидячее положение. Продолжить лежать в такой ситуации было бы просто кощунством. — Этот сын… его любовницы. Он пришёл сюда пару дней назад. — Что?! И ты не сказал мне? Чего он хотел? — Я не знаю. Он не захотел говорить… но он и отец знают о нас. — …твой отец знает обо… мне? Мин Юнги, стой, только не говори, что пытаешься порвать со мной из-за этого, клянусь, я ему всю квартиру разнесу, если… — Хосок, — быстро перебивает его Юнги, пресекая панику. В другой ситуации он мог бы посмеяться над такой бурной реакцией, но не сейчас. Он тоже садится, по-турецки скрещивая ноги. Хосок наблюдает за этим с осторожностью, всё ещё выглядя подозрительным и даже немного злым. — Что. — Я не поэтому это всё начал. Мне плевать, чего он хочет. Он больше не часть моей жизни. Ни он, ни брат. — Тогда в чём дело? — с опаской спрашивает Хосок, будто ожидая, что любым своим следующим предложением Юнги может разрушить всё. — Ни в чём. Он может попытаться забрать то, что мне дорого, но в моей жизни нет ничего дороже и важнее тебя, — серьёзно говорит Юнги, беря Хосока за руки. — Юнги… — Может, будет лучше, если мы расстанемся. Может, так будет безопасней, но я оставляю этот выбор тебе. — …о чём ты говоришь? — Я буду рядом так долго, как ты захочешь, но если в какой-то момент ты решишь, что больше не можешь этого выдержать, ты знаешь, как можно всё это прекратить, — объясняет Юнги, вспоминая свой разговор с капитаном. — Юнги, я не собираюсь… — Хосок-а. Просто пообещай мне. Я не знаю, чего он хочет или как далеко может зайти, чтобы добиться этого… но я никогда не прощу себе, если это коснётся тебя. — Но… — И поэтому я оставляю тебе выбор. — Юнги, почему ты всегда стараешься принять удар на себя? — немного помолчав, внезапно выпаливает Хосок. — …но ведь это я создал весь этот кошмар. — Ничего ты не создал. Здесь нет твоей вины. Ни в чём. Я тоже буду бороться. Я люблю тебя, Юнги, ты же знаешь. Мы никогда особо об этом не говорили, но я твой соулмейт. Ты мой соулмейт. Что я буду делать без тебя, Мин Юнги? — … — Иди сюда, — с улыбкой притягивает к себе мужчину Хосок. — Спасибо, что рассказал. И всё у нас будет хорошо. — ...... — Скажи это. — Сказать что? — Что у нас всё будет хорошо. — ...... — Юнги! — Ладно, у нас всё будет хорошо. Доволен? — Да. И, на заметочку, Мин Юнги звучит гора-а-аздо лучше, чем Ли Юнги.***
— Пап! Пап! Вставай! Намджуну приходится сделать титаническое усилие, чтобы скрыть громкий, страдальческий стон, готовый вырваться из его рта. Он зарывается лицом в подушку. Нет, он, конечно, очень любит своего сына, но на данный момент он просто хочет по-человечески поспать, потому что, боже, его мучила дикая бессонница с тех самых пор, как его бывшая жена заявилась в участок, и хоть в субботу он надеялся нормально отдохнуть. — Доброе утро, малыш, — вместо этого говорит Намджун, наконец разлепляя глаза. Не то чтобы до конца, но достаточно, чтобы увидеть светящегося широкой улыбкой сына. — Пап! У тебя день рождения! С днём рождения, пап! — взбудораженно пищит Тэхён, прыгая на месте и постоянно крутя головой. — Я тебе открытку сделал! Мне мистер Ким помогал, но только чуть-чуть! — радостно продолжает он, действительно пихая самодельную открытку прямо Намджуну под нос. Тот берёт её в руки и глупо улыбается, видя яркое: «С днём рождения! Ты лучший папа в мире!!!» раскрашенное во все цвета радуги и улыбающиеся лица на обложке. Буковки корявые, как и ожидалось, но Намджуну нравится. — Спасибо, котёнок. — Пап! Вставай! Мистер Ким делает шоколадные блинчики! — …которые твои любимые? — ......да… — виновато выдыхает мальчик, смотря на отца снизу вверх из-под своих длинных ресниц и выпячивая нижнюю губу. Намджун тихонько хихикает, прежде чем взъерошить его волосы. — Не переживай, малыш, мне они тоже нравятся. А сейчас почему бы тебе не помочь ему? Я скоро к вам присоединюсь. — Хорошо, пап! Намджун с нежной улыбкой провожает взглядом выбегающего из комнаты сына. Они всегда отмечали его день рождения только вдвоём, тот же торт выбирая полностью на тэхёнов вкус. Ну и в участке, конечно же, устраивали очень «неожиданную» вечеринку, которая каждый раз почему-то кончалась тем, что лицо ему измазывали в торте, а спина дико болела на следующий день от дружеских (скорее, медвежьих) шлепков по ней. После развода Намджун вообще не воспринимал свой день рождения как что-то серьёзное. Чёрт, да даже и до того, как всё пошло по пизде, он не отличался особой тягой к празднованию, но теперь в его жизни есть Сокджин, и наконец Намджун чувствует, что его день рождения достаточно особенный, чтобы его отмечать. — Доброе утро, — приветствует его Сокджин, когда Намджун входит на кухню. У него волосы всё ещё в утреннем беспорядке, а глаза немного сонные. Тэхён крутится рядом, стараясь стянуть со стола шоколадную крошку, пока учитель не видит. Сокджин с Намджуном оба, пряча улыбки, притворяются, что этого не замечают. — Тэ, у тебя все руки в шоколаде. Что надо сделать? — вместо этого говорит Сокджин, и Тэхён сразу же виновато опускает голову, смотря на свои испачканные руки. — Помыть их… — слабо отвечает он, прежде чем унестись в ванную, тем самым оставляя взрослых наедине. — Ну что, поцелуй меня, новорожденный, — шутливо требует Сокджин и смеётся, когда Намджун слушается и неуклюже клюёт его в щёку. — Я хотел дать тебе немного поспать, старался, как мог, не поверишь!.. Поначалу отвлекал Тэхёна шоколадными блинчиками, но он был слишком взбудоражен из-за твоего дня рождения. — Думаю, это больше из-за того, что мы отмечаем втроём в этот раз, — задумчиво говорит Намджун, незаметно отчерпывая шоколадную крошку из мисочки и отправляя себе в рот. — Что делать сегодня будем? — Это сюрприз. — Сюрприз? — Да. Так что после блинчиков иди в душ и приводи себя в порядок. Не то чтобы ты мне таким не нравился, — с улыбкой поддразнивает его Сокджин, переворачивая блинчик на сковороде. — Просто так надо. — Может, пойдём в душ вместе? Ну, раз уж сегодня у меня день рождения и все дела. — Ну не могу же я отказать имениннику, да? Как только они заканчивают с завтраком, Тэхёну даётся ответственное задание убраться в комнате, пока его отец принимает душ. Как и было обещано, Сокджин присоединяется, вставая вместе с Намджуном под горячие струи проточной воды. Он быстро оборачивает руки вокруг шеи офицера, близко прижимаясь к нему. — Боже, ты прекрасен, — мурлычет Намджун, откидывая мокрую чёлку с сокджинова лба. — Я знаю, — игриво отвечает учитель. — Ты тоже неплох, — шутливо продолжает он, опуская руку ниже, к спине мужчины. Намджун на это лишь хмыкает и наклоняется, чтобы поцеловать его. Всё начинается медленно, но, как и всегда, они быстро переходят к сути, и вскоре ванная наполняется тихими звуками шлепков. Когда они выходят из душа, не проходит и получаса, как все офицеры их участка (кроме Чонгука) разом вваливаются к ним домой, крича что-то о дне рождения. Намджун смотрит в ужасе, как его дом заполняют знакомые лица. Джексон несёт в руках смущающе огромную связку воздушных шаров, при виде которых Тэхён издаёт восторженный писк. — Какого чёрта вы все здесь делаете? — хмурясь, требовательно спрашивает Намджун, застигнутый врасплох внезапным вторжением. — Сюрприз, босс! — кричит Джексон, широко расставляя руки. — Мы решили устроить тут вечеринку, и, прежде чем ты вышвырнешь нас отсюда, мы получили разрешение от Сокджина. Мы знаем, кто тут реальная власть! — довольно заявляет он, прежде чем отдать шарики мальчику. Намджун лишь закатывает глаза в ответ, а затем закатывает их снова, когда видит кривую улыбку самого Сокджина, наблюдающего за ними. — Ты, наверное, офицер Ким Мингю. Приятно познакомиться, я — Ким Сокджин, — с гостеприимной улыбкой приветствует Мингю учитель, пожимая тому руку, после чего Мингю неловко становится рядом с остальными офицерами. — Я много о тебе слышал. Это Тэхён, сын капитана, — продолжает Сокджин, потрёпывая обнимающего его ногу мальчика, чуть заметно нервничающего при виде нового лица, по голове. Тэхён смущённо кивает Мингю, прежде чем снова убежать к отцу. — Привет. Я Мингю… и я, эм… тоже слышал о тебе… ты п-парень нашего капитана? — почти шёпотом спрашивает Мингю, и от Сокджина не укрывается его запинка. Он думает пару секунд над тем, что бы могло её вызвать, прежде чем продолжить: — Да. И Тэхён знает. В общем-то, все здесь знают, так что можно не осторожничать с этим, — мягко отвечает учитель, поняв, что Мингю всё-таки не нарывается на конфликт. Сокджина даже не особо беспокоит сквозящая между ними неловкость: он никогда не питал иллюзий по поводу того, как люди обычно воспринимают подобные новости. Не всем же, в конце концов, быть настолько толерантными, как подавляющее количество офицеров их участка. — Чувствуй себя как дома, — тепло добавляет он, надеясь, что, даже если Мингю и не примет их с Намджуном отношения, ему все-таки удастся насладиться вечеринкой. Мингю кивает и затем смотрит, как Сокджин отходит к Намджуну и говорит ему что-то, отчего тот мягко улыбается и кивает, прежде чем быстро сжать руку учителя. Несмотря на дискомфорт от нахождения рядом с гей-парой, Мингю не может не удивиться тому, как нежно и трепетно они обращаются друг с другом. Ему даже не нужно делать никаких усилий, чтобы понять, насколько они влюблены, и этот факт немного облегчает ком в его горле. — Ким. Мингю дёргается от внезапного упоминания своей фамилии. Он оборачивается, чтобы увидеть расслабленно улыбающегося Сондже позади него. — Ты ведь понимаешь, что всё в порядке, если ты захочешь уйти, да? Мы прикроем тебя, если что. — Ох… нет, это… всё в порядке, — честно отвечает Мингю, оборачиваясь, чтобы ещё раз убедиться, что остальные без каких-либо проблем взаимодействуют с парой. Похоже, все присутствующие просто приняли Сокджина и Намджуна такими, какие они есть. Они просто нормальная пара, ничем не отличающаяся от тех, какие видит обычно Мингю. Никто не боится и не беспокоится. Все просто… счастливы. — Уверен? — Да… п-парень капитана выглядит… дружелюбным. — Он такой и есть. Ну то есть, он может и пугать временами, если его сильно разозлить, но в остальном он замечательный, — с улыбкой отвечает Сондже. — И все знают, что капитан у него под каблуком. Ты сам скоро увидишь. Это уморительно. Внезапно раздаётся дверной звонок, и входят Чонгук и Чимин. Мингю молча смотрит на то, как они проходят в гостиную, и не может сдержать удивления. Он наконец вживую увидел того самого Чимина, о котором так часто слышал в участке, а ещё это совершенно точно не женщина и вообще не то, что он себе представлял. — Знакомься, это Чимин, мой парень, — объявляет Чонгук, когда заканчивает с поздравлениями для капитана и приветствиями для Сокджина. Он берет Чимина за запястье, полностью игнорируя его шокированный взгляд. — Чимин, это офицер Ким. Тот новенький, помнишь, я говорил? — А, привет, приятно познакомиться, — говорит, протягивая руку, Чимин, и Мингю жмёт её с почти такой же неловкостью, с какой и улыбается. Чонгук это замечает, но ничего не говорит, зная, что Мингю, наверняка, сложно сохранять хладнокровие, когда его окружают уже четверо гомосексуальных мужчин. — М-мне тоже. — Если он будет тебя доставать, говори, — тепло улыбается Чимин, несильно хлопая Чонгука по плечу. — Э… эм, хорошо, — послушно соглашается Мингю, и Чонгук усмехается про себя, видя, как тот оттаивает прямо на глазах. Он даже не удивлён. Чимин всегда производит хорошее впечатление на людей — Чонгук не знает, почему, но его сердце наполняется гордостью. — Всё хорошо? Мингю буквально подпрыгивает от звука чонгукова голоса и поворачивается, чтобы обнаружить того за спиной, стоящего с банкой пива наперевес. — Там стало пиздецки душно, и я подумал, ты вышел проветриться, — продолжает Чонгук, становясь рядом и облокачиваясь на балконную раму. — Ох, ну, я... да. Вышел и просто... задумался немного, — отвечает Мингю, кивая на раскинувшийся впереди город. Они стоят так молча пару минут, прежде чем он продолжает: — Джонхан был прав, — Чонгук поднимает на него глаза, — этот участок и правда другой. — Ты о чём? — Вы все тут прямо как… семья. — Да. Думаю, так и есть. Даже не знаю, как так получилось, но факт остаётся фактом, — с тёплой улыбкой соглашается Чонгук. — И ты теперь тоже часть этой семьи. Возможно, сейчас ты этого ещё не чувствуешь, но прежде, чем ты поймёшь… — Было бы неплохо, — выдыхает Мингю, стараясь не думать о прошлом своем участке. Сейчас он уже ни в чём не винит свою бывшую команду. Они не колебались и секунды, вышвыривая его с участка, но был ли у них другой выбор? Конечно, было бы здорово состоять в команде, что всегда поддерживает тебя, но… он не настолько наивен. И всё же время от времени он думает о том, а спросил ли кто из них себя хоть раз, за что именно его отстранили от работы?.. — Я правда очень рад, что ты пришел к нам, чувак, — говорит Чонгук, прерывая его мысли. — Я тоже, — честно признаётся Мингю, внутренне радуясь тому, что решил послушать когда-то Джонхана. Быть может, это именно то, в чем он всегда нуждался. Он встретился лицом к лицу со своими страхами, но это возымело на него исключительно положительный эффект: он смог преодолеть их и избавиться от навязчивых мыслей. — И, эм… — …? — Я… я подумал… — Что такое? — Я не… ну то есть, я не совсем уверен ещё, но… я подумал, что может… может, я смогу под другим углом посмотреть на то, что случилось и… ну, знаешь, наконец… — Можешь не продолжать. Мы поможем. — Т-ты уверен? Ну то есть, я не хочу, чтобы у вас были проблемы… — Эй, просто скажи, когда будешь готов, и мы выясним, что можно сделать, — говорит Чонгук своим рабочим, «офицерским» голосом, и Мингю медленно кивает. Он не знает — не уверен — когда именно придёт то время, когда он будет в состоянии завести дело. Тот парень разрушил ему жизнь, и это всё ещё слишком… свежо в его памяти. Однако часть его необъяснимо хочет верить, что всё получится, если эти люди будут на его стороне. Пока это маленькие, детские шаги. Кто-то из комнаты кричит, что пришло время задувать свечи на торте, и Мингю с Чонгуком широко улыбаются друг другу, прежде чем вернуться в гостиную.