Что спрятано в твоей груди?

      Плавились тонкие свечи в медном трёхсвечнике. Крохотные огоньки дарили свет и уют в походном шатре.       – Зайчатина с фенхелем и ячменём, репа тушёная с маслом и луком, салат из сладкотравья и орехов, груши в меду, – довольно озвучивал Мэт, водружая тарелки с широкого подноса на стол перед хозяевами. Тайвин сидел с задумчивым видом, закинув ногу на ногу и поставив локоть на стол. Из напряжённой кисти в чёрной перчатке выглядывал мятый клочок пергамента.       Санса кивнула круглолицему оруженосцу, вытянувшемуся как по струнке, отпуская его. Мужа сейчас явно что-то заботило намного больше, чем золотистая хрустящая корочка дичи посреди стола. Девушка сложила руки на коленях, решив не отвлекать его.       Ей было стыдно за свою глупую и нелепую просьбу, высказанную в порыве у костра, в танце. Очевидно, что такой прагматик, как её муж, мог лишь посмеяться над её ребячеством. Но он ни словом не обмолвился об этом ни на следующий день, ни в какой-либо другой.       Прошло уже десять дней после того странного случая с музыкантами. Между ними ничего практически не изменилось. Кроме двух вещей.       Ужины подавали им в шатёр теперь уже по его приказу. Санса впервые это узнала, попытавшись обратиться с уже привычной просьбой к Мэту, а тот внезапно заявил, что милорд уже дал все нужные распоряжения.       И у них больше не было близости. Они всё так же делили одну кровать по ночам, но он не трогал её как женщину.       – Вести из столицы? – осторожно поинтересовалась Санса, когда прекратил идти лёгкий дымок от запечённого на вертеле зайца.       Мужчина шевельнул пальцами – выглядывающий ранее уголок крохотного письма спрятался в кулаке. Он сфокусировал свой взгляд на супруге, а потом поднялся и стал молча разделывать сочное мясо, орудуя ножом и вилкой.       – Какой-то праздник? – намекнула она на щедрый сегодня стол.       Она чувствовала, как его что-то тяготит. И никак не могла подобрать слова.       – Вчера мы проходили довольно близко от города. Я велел пополнить запасы.       – Орехи входят в походный рацион? – Она подцепила вилкой один из листиков, сбрызнутый лимонным соком, маслом и посыпанный рублеными орехами.       – Теперь – входят.       Он положил им обоим на тарелки зайчатины – Санса заметила, что он всегда предпочитает разделывать мясо сам, не доверяя слугам – и опустился обратно за стол, отложив в сторону свои столовые приборы.       – Иногда может стать легче, если кому-то излить свою душу.       Она уже почти не надеялась на ответную реакцию, когда он произнёс:       – Это не решит проблем.       – То, что вы будете держать всё в себе – тоже. – Санса сплела пальцы рук на коленях, балансируя между тактичностью и ненавязчивостью. – Если хотите, можете поделиться со мной.       Она налила ему вина, соображая, как можно было бы расшевелить и утешить супруга. Если бы она увидела в таком состоянии кого-то из братьев, то она просто обняла бы его. Но тут и речи быть не может о подобном. Хотя… жена она ему или нет?       Санса тихо выскользнула из-за стола и подошла к мужчине со спины, робко положив ему на плечи руки. Потом, чуть осмелев, она нагнулась ниже, обнимая его, касаясь лбом его затылка.       Тайвин положил свои ладони на девичьи, замершие на его груди. Она почувствовала холодную кожу тонко выделанных перчаток. Которые он почти тут же сорвал. И уже тёплые мужские руки накрыли её.       Какое-то время они просто находились в этой странной позе. Думали. Дышали. Наверное, впервые молчание с этим мужчиной не казалось ей неуютным.       Когда она поняла, что утешение переходит в неловкость, она попыталась его отвлечь.       – Милорд?       Он не отреагировал. Как позвать его так, чтобы он услышал? Что сказать такого, что вырвало бы его из тяжких дум мгновенно?       – Тайвин.       Он убрал ладони с её рук.       – А вы когда-нибудь проказничали в детстве?       Он неохотно отстранился, пытаясь обернуться.       – Что делал?       – Ну… шалили. Баловались.       Заметив, что добилась нужного результата, девушка вернулась на своё место за столом. Супруг не сводил с неё глаз.       – Когда я была маленькой, – уверенно продолжила она, – мы с сестрой часто проказничали. Вернее, это чаще делала Арья. Вы же не можете представить меня, ставящей на приоткрытую дверь горшок с водой?       – Зачем?       Она откинула рыжую косу за спину.       – Чтобы тот, кто вошёл, толкнул вперёд себя дверь, и на него вылился целый ушат холодной воды.       – И Арья это сделала?       – Это была я.       Его брови удивлённо взлетели вверх.       – Ты облила свою младшую сестру водой?       – Нет. Первым в комнату вошёл наш отец. Он так ругался!       Она рассматривала свои руки на столе, грустно улыбаясь. Ей было всё ещё больно думать о погибших родных. Но воспоминания были добрыми.       – Арья тогда решила защитить меня и сказала, что это её проделка. Её лишили за это сладкого, и мне пришлось ночью таскать ей пирожные.       Она смущённо катала между ладоней измятую салфетку, пытаясь сосредоточиться на маленьком чувстве внутри груди. Оно было колким и тёплым.       – А через неделю она зашила в мой матрас овечьи говняшки. Я со служанкой тогда всю комнату обыскала, пытаясь найти источник запаха. Арья потом смеялась, что это была её лучшая вышивка.       – И как ты за это ей отомстила?       Она подняла голову и увидела улыбку на губах мужа.       – С чего вы решили, что я это сделала? – спросила Санса с лёгким наигранным возмущением.       – Я уверен в этом!       Она улыбнулась в ответ.       – Это было очень глупо с моей стороны. Я выдумала и сказала септе Мордейн, что она подсматривала за мальчиками в купальнях. – Она усмехнулась. – Арья потом заявила, что это отличная идея, и раз её уже наказали за этот поступок, то его надо непременно совершить.       Санса взяла вилку, надеясь, что он последует её примеру.       – Возможно, вы тоже когда-нибудь расскажете мне о вашем детстве. Приятного аппетита.       – Может быть. И тебе. – Он придвинул к себе тарелку.       Кажется, у его жены просто талант – редко кто так часто мог удивлять лорда. К тому же приятно удивлять. Он не ожидал такой чуткости от этой наивной северной девочки.       Когда тарелки опустели, Санса почувствовала неловкость под пристальным взглядом супруга. Когда он поднялся, чтобы разрезать нетронутого до этого фазана, она снова попыталась нащупать почву для беседы.       – Красивый кинжал, – похвалила она оружие, покоившееся на левом боку мужчины.       Серебряные линии на ножнах складывались в угловатый, острый, почти хищный узор. Под их переплетением проглядывала красная эмаль. Ощерившиеся грозные изломы начищенного до блеска металла были усеяны россыпью алмазов. Рукоять, по сравнению с ножнами довольно гладкую и лаконичную, украшали три рубина. Один большой, в навершии, был в форме капли. И два поменьше, округлых, на противоположных сторонах гарды.       – Он тебе нравится?       В его глазах она заметила азарт.       – Это искусная работа. – Санса поправляла пальчиками приборы на столе. Почему-то ей вспомнился перегруженный витыми украшениями, слегка аляповатый парадный меч Лораса. – И он не такой помпезный, как оружие некоторых ваших соратников.       – Встань.       Она с удивлением посмотрела на мужа, но подчинилась. Тайвин вытер рот салфеткой и поднялся из-за стола. Она едва удержалась, чтобы не отступить назад, когда он встал перед ней на колени. Его пальцы быстро высвободили из шлеек на её штанах тонкий ремешок и положили на стол. Затем он сдёрнул с себя ремень и стал прилаживать его на её поясе. Тихо звякнуло множество колец для ножен, когда по ним задела пряжка. Большинство из них сейчас пустовали. Мужчина проверил ремешки на ножнах кинжала, поправляя их, регулируя угол наклона. Затем вернулся к основному ремню – из тёмной, добротно выделанной кожи со стальными заклёпками – продел конец через последнюю оставшуюся шлейку, и затянул его. Осталась неиспользованной слишком большая часть – девушка была уже в талии, чем мужчины. Тайвин без колебаний взял со стола нож и отрезал лишнее. Санса с непонятными для неё эмоциями, в которых она с трудом смогла различить лишь смущение, смотрела на внимательное и сосредоточенное лицо мужчины напротив её живота. Его руки сноровисто продели оскоплённый конец ремня в хвостовину и застегнули широкую, но изящную пряжку. Положив ладони ей на бёдра, он цепким, оценивающим взглядом окинул свою работу, а затем легко поднялся, отпуская её.       – Не гоже супруге льва быть без зубов.       – Благодарю. – Она положила ладонь на рукоять, осторожно коснувшись пальцами гарды. – Не думаю, что у меня хватит духу им воспользоваться, если потребуется, – призналась она, убирая руку с кинжала.       – Я подумаю над этим.       Сансу обеспокоил такой ответ, но она решила, что благоразумнее будет промолчать.       Вечер с неспешным ужином перетёк в ночь. Где-то в лесу ворчал филин, шумели деревья. Санса лежала на своей половине узкой кровати, зарывшись носом в меха и прислушиваясь к тихому, размеренному дыханию позади. Спиной, сквозь тонкую ткань их рубашек, она чувствовала тёплый мужской бок. В полудрёме она отметила, что её пятка почти касается его лодыжки, но было лень шевелиться и убирать ногу. В тусклом лунном свете, едва проникающим через щель у входа в шатёр, поблескивали алмазы на ножнах, что она сняла на ночь. Уже засыпая, Санса подумала, что они похожи на звёзды.       Тайвин лежал на спине, заложив руки за голову. Справа от него еле слышалось тихое, как у мышки, дыхание. Судя по частоте, его обладательница уже уснула. Девушка стала намного спокойнее и увереннее за последние дни, что не могло не радовать.       В складках его камзола, лежащего в сундуке, покоился пергамент, что привёз сегодня гонец. Желтоватый, измятый. С ломким, неказистым, почти детским почерком. Как будто писали левой рукой.       Сердце старого Льва не знало, что оно может всё ещё болеть. И так сильно.       «Отец! Полагаю, тебе стоит знать заранее, чтобы привыкнуть. В нашей семье на одного калеку стало больше…» – гласили первые строки письма от старшего сына. Остальное было уже неважно.