***
Порт Браавоса плавно переходил в рыбный рынок. С одной стороны были слышны зычные команды боцманов да капитанов, а также срамная речь пьяных грузчиков. С другой крикливые торговки соревновались в громкости с наглыми чайками, коих было здесь немерено. Птицы сновали плотными толстозадыми стайками, потеряв всякий стыд и норовя урвать себе пропитание, да посытнее. Один зазевавшийся юнга купил капустный пирожок и тут же громко забранился сразу на трёх языках – одна из пернатых нахалок вырвала у него булочку прямо из рук. Санса издалека заметила борт корабля, на котором они сюда прибыли. «Золотая Сардина» мягко покачивалась на волнах, пришвартованная к причалу, а люди её мужа споро сновали по трапу, занося на борт бочки и ящики со свежими запасами пропитания и пресной воды для предстоящего плавания. Спать хотелось неимоверно, что было довольно странно. Вчера она, к своему большому стыду, умудрилась задремать прямо посреди разговора с Петиром, выпив совсем немного вина, и проспала до сегодняшнего полудня. Бейлиш к тому моменту как раз вернулся из Банка. Бумаги, полученные там же, он велел запереть в ларец и отправить на корабль вперёд всех остальных вещей. Вид он имел бесстрастный и невозмутимый. Незыблемое спокойствие, в котором Санса угадывала ложь из-за двух вещей. Первое – он заявил, что они отплывают немедленно. Даже не разрешил ей сменить платье, в котором она вчера так позорно уснула и проспала всю ночь. Второе – не выпускал её правой руки. – Мы от кого-то бежим? – шёпотом спросила Санса. Хоть они шествовали по набережной неспешным шагом, она чувствовала какую-то тревогу. А может, дело было и в том, что Санса старалась больше не выходить на улицу после случая с падением. И теперь её пугала столь стремительная смена обстановки. – С чего ты это взяла? Она покосилась на супруга, но он лишь крепче сжал её руку. Взгляд его был устремлён мимо неё. Куда-то в толпу. И был не рассеян, а целенаправлен. Санса попыталась обернуться, чтобы выяснить, куда он смотрит. Но он перехватил ладонью её плечо, не давая обернуться. – Помнишь, что ты сказала в ночь, когда я тебя спас? – спросил он. – Боги далеко. А ты близко, – повторила она свои же слова. Бейлиш, не выпуская руки супруги из своей, незаметно провёл пальцем по её ладони. Убеждаясь, что на ней нет пореза.***
Предыдущий день. Трущобы Браавоса. Самая дальняя, бедная и грязная его часть. Улочки здесь узки настолько, что даже двоим особам в теле было бы невозможно разминуться, не втянув животы. Ящики, бочки, мусор и запах гнили. Небеса затмевают почти смыкающиеся над прохожими балконы. Меж них нередко натянуты верёвки с бельём. Вот и сейчас чьё-то мокрое исподнее сорвалось вниз с порывом ветра и шлёпнулось на плечо одному из охранников Бейлиша. Тот устало его смахнул в сторону и продолжил покорно следовать за своим господином. Петир и его люди бесшумно двигались в каменном лабиринте. В неприметных серых плащах, что они сменили в самом затрапезном трактире, а потом вышли оттуда через задний ход. И это была не единственная предосторожность. Бейлиш многое предпринял, чтобы избежать возможной слежки. Он потратил много времени, чтобы прибегнуть к услугам различных информаторов. Но до сих пор не достиг цели. Очередной проулок загородил валяющийся прямо на земле и поджавший к животу ноги пьяница. К груди он любовно прижимал пузатую бутыль с пойлом и сладко причмокивал губами во сне. Смердело от него знатно. Петир брезгливо потрогал его носком начищенного сапога из дорогой рыжей кожи. Пьяница лишь теснее прижал к груди свою бутыль. Тогда Бейлиш подобрал полы своего плаща и переступил этого чудака. Охрана безмолвно последовала дальше за своим хозяином. Когда они свернули за угол, а сзади громко рыгнул тот самый пьяница, из темноты выступил женский силуэт. – Не меня ли ты ищешь, Мизинец? – сладко растянула слова незнакомка. – Смотря кем ты являешься. Бейлиш глазами оценщика скользнул по худощавой, но не лишённой приятных округлостей фигурке. Одета она была странно. На ногах были грубые башмаки, потёртые местами широкие штаны были подвёрнуты до колен, на плетёном поясе висело множество мешочков и кривой кинжал, а дурно сшитая куртёнка стояла колом на её плечах. Ярким пятном смотрелась разве что кораллово-розовый платок, повязанный на её волосах, как у матросов, и полностью скрывавший её шевелюру. – Ты ищешь безликую, Мизинец, – ни сколько не церемонясь, ответила она. – Говори, зачем я тебе нужна? Бейлишу не нравилось ни то, что она обращается к нему по прозвищу, известному лишь в узких кругах в Вестеросе, ни что смотрит на него презрительно, с прищуром и высоко вскинув острый подбородок. – Откуда мне знать, что ты та, за кого себя выдаёшь? Незнакомка ухмыльнулась, подняла руку и… ухватила себя за нос. Бейлиша едва не передёрнуло от того, как она стянула кожу со своего лица. Зрелище было кратким, но, с непривычки, впечатляющим. Теперь лицо её было другим, немного округлым, с широкими скулами, но миловидным. Красили его горящие непонятным весельем жгучие карие глаза. А когда она стянула с себя платок, то на плечи хлынули чернющие вьющиеся густые волосы. – Ну? – протянула незнакомка, улыбаясь развязной улыбкой. – Убедила я тебя? Ветер трепал её волосы. А в руке развевались платок и тонкая, как пергамент, человеческая кожа. Если не приглядываться, она казалась шёлком телесного цвета. С пугающими разрезами для рта, глаз и ноздрей. – Мы будем говорить прямо здесь? – сухо спросил он. Она лениво обвела глазами его охрану. – Оставь их здесь. И следуй за мной. Незнакомка махнула рукой перед своим лицом. Теперь оно стало курносым, а волосы укоротились до плеч и потускнели до сизого цвета. – Если бы я хотела тебя убить, я давно бы это сделала, – резко добавила она, видя, что ему не по нраву её слова. – Со мной ты будешь в большей безопасности. А твои люди – полное ничтожество. Они даже не заметили карманника, что был к вам сегодня ближе некуда. Но я оказалась ещё ближе. – Её улыбка сверкнула самодовольством и тут же пропала. – Либо ты идёшь за мной, Мизинец. Либо я ухожу одна. И ты больше никогда меня не увидишь. Бейлиш мысленно выругался и отдал приказ своим людям ждать его здесь. Незнакомка вела его не так уж долго. Вскоре они оказались в подвале заброшенного дома. Мятый фонарь из тонких листов металла с множеством прорезей, длинные ящики, на одном из которых лежал тонкий матрас со множеством дырочек, сумка с вещами, пристроенная рядом же. Неужто это её убежище? Неожиданно, что самые дорогие и неуловимые в истории наёмники живут столь аскетично. Она залезла на высокую бочку и теперь довольно-ехидно на него смотрела, покачивая ногой. – Тут нас никто не услышит. Говори, что тебе могло понадобиться от безликих. Петир кратко озвучил свою просьбу. Что он женат, но супруге его пришлось пережить много горестей и потрясений. И потому она боится пока близости. Он не хочет ни насиловать жену, ни соблюдать целибат. Он хочет почувствовать в своих руках хотя бы тень своей жены. Лицо незнакомки ожесточилось, когда она выслушала его и поняла, о чём он просит. – Только хозяин борделей мог додуматься снять безликую! – Она вскочила с бочки, смотря на него жгучими глазами, пылающими ненавистью. – У тебя не хватит денег меня купить. Убирайся отсюда! Петир протянул ей железную монету. С контуром головы человека в капюшоне без лица. – Полагаю, этого хватит, – невозмутимо произнёс он. Девчонка провела ладонями по своему лицу, словно стряхивая с него всё лишнее. Снова те буйные чёрные волосы, широкие скулы, миловидный овал лица. Видимо, таков её настоящий облик. На секунду она ему чем-то напомнила девочек из его борделей, но он тут же отбросил эту неуместную сейчас мысль. – Валар моргулис [1], – произнёс он фразу, что научил его Джендри. Молодая женщина мрачно смотрела на монету. Долго смотрела. То на неё, то на него. Но в итоге забрала плату и произнесла: – Валар дохаэрис [2]. Где и когда? – Сегодня в час волка. В доме, что я снял. Знаешь, где это? – Я знаю о тебе всё. Уходи, пока я не передумала и не свернула тебе шею. [1] Все люди смертны. (Валирийский) [2] Все люди служат. (Валирийский)***
Маленький погребок был тускло освещён масляной лампой, что держал охранник, замерший послушным изваянием позади Петира. Бейлиш внимательно следил за безликой, что склонилась над его уснувшей женой. Он понимал, что той необходимо увидеть её, чтобы воссоздать её внешность. Санса лежала, закутанная в толстое одеяло, на заранее поставленной сюда тахте. Благодаря снотворному, Петир не волновался, что она сейчас проснётся. – Выйди, – приказала безликая. – Это зрелище не для слабонервных. – Я не оставлю тебя наедине со своей женой, – сухо произнёс он, внимательно следя за каждым её движением. – О, вот охранника лучше оставить, – ответила она с какой-то глумливой интонацией. – Поверь, если бы я хотела её убить, то она не дожила бы до сегодняшнего дня. Женщина распрямилась и устало тряхнула волосами, будто окончательно решив что-то для себя. – Последний раз предлагаю тебе выйти, – тихо повторила она. – Такого не было в нашем уговоре. – Ну, как знаешь. В воздухе сверкнуло лезвие, алые капли брызнули во все стороны. Охранник осел на пол с булькающим звуком, давясь собственной кровью и держась за распоротое горло. Женщина успела перехватить масляную лампу, что он держал до этого, поставила её на полку, а потом опустилась на колени перед Сансой, молитвенно сложив руки на груди. С удивлением Петир услышал молитву на общем языке. Похожую на ту, что молили Отца – одного из Семерых. Вот только вместо Его имени звучало «Многоликий». Когда шёпот смолк на губах безликой, она попробовала подняться и тут же пошатнулась. Схватилась рукой за ближайшую полку, с трудом оставаясь на ногах. Глаза её были мёртвые, стеклянные. А лицо побледневшее, обескровленное. Наконец, слабость её прошла. Она выпрямилась, отпустив полку, и насилу улыбнулась. Больше ободряюще для Петира, нежели по какому иному поводу. – Вам всегда надо вставать на колени? И почему молитва, обращённая Отцу? – Он попробовал убрать её жуткую улыбку мертвеца своим вопросом. – Молюсь, как умею, – огрызнулась она. – Не важно, как ты обращаешься к Богу. Важно лишь намерение. Искренность. Многоликий примет всех. Сейчас она выглядела уже полностью пришедшей в себя. Ничто не напоминало о только что произошедшем. – И ему требуется кровь? Почему ты не могла просто провести рукой, как раньше? – Я могу обращаться лишь в тех, чей облик уже принимала. Либо надевать лицо с мёртвых. Получить новый лик живого человека – это Дар Многоликого. За каждый лик требуется жизнь. – Она мотнула головой в сторону лежащего на полу стражника. – И часть души самого безликого. Мы отказываемся от своей сущности. Так проще отдавать её кусок за куском. Мы становимся никем с каждым новым ликом. Петир смотрел на неё потрясённо. А она смотрела печально на тело у своих ног. – Храм с чёрно-белой дверью построен на костях. И нет счёта жертвам, принесённых Многоликому. Как простых людей, так и безликих. И всё это чтобы умертвить ещё больше несчастных. Настоящее имя нашего бога – Смерть. Она прикрыла глаза, словно ища в себе подобающее смирение послушницы. А когда открыла, в них не было прежней скорби и задумчивости. Лишь решимость и насилу разжигаемая в себе жажда жизни. – Ты хотел увидеть, как безликий примеряет на себя новый облик? Так смотри же! Кости её затрещали, а кожа забугрилась. Фигурка её, явно скованная болью, медленно вытягивалась, становясь выше. Плечи – уже. Пальцы на руках со щелчками менялись, превращаясь из крепких и натренированных в тонкие и изящные. Волосы налились лисьим цветом, а лицо приобрело до боли знакомые черты. Когда она взглянула на него небесно-голубыми глазами, он с трудом себя сдерживал, чтобы не отшатнуться. На него смотрела Санса. Разве что по щеке была размазана кровь стражника, брызнувшая ранее во все стороны. – Такой я тебе нравлюсь больше? – с безумной улыбкой спросила точная копия его супруги.***
Мейстер Квадрон говорил, что не знает ни одного ритуала, что мог бы определить принадлежность впитавшейся в платок и высохшей крови. И Петир решил, что на их месте поступил бы гораздо прозаичнее – установил бы слежку. Вся надежда была на то, что каким бы способом они не следили за ним, они увидят, как он берёт кровь у Сансы. Но на самом деле её роль сыграла безликая. Кто ещё мог бы справиться с этой задачей лучше? Была ли та браавосийская служанка их шпионкой или нет, но план сработал – Тихо Несторис принял платок. – Помнишь, что ты сказала в ночь, когда я тебя спас? На секунду он засомневался, что рядом с ним настоящая Санса. Но она ответила теми же словами, что и в ту роковую ночь: – Боги далеко. А ты близко. – Я всегда буду к тебе ближе, чем Боги. Он не удержался и провёл пальцем по её ладони, убеждаясь, что на ней ни царапины. Если ещё в доме он не выпускал её руки, чтобы не заметила отсутствие пореза служанка, то после задался вопросом, чтобы это не углядели возможные шпионы по пути в порт. – Поднимайся на корабль. Я немного задержусь, – сказал он супруге, что смотрела на него с удивлением. К счастью, она не стала задавать никаких вопросов и молча поднялась по трапу. Петир остался стоять там же. Он смотрел в гущу снующих людей. И видел Её. Кейтлин Старк. Кейтлин Талли. Он видел Кэт. Бейлиш знал, что ей перерезали горло на Красной Свадьбе, а потом бросили в реку. Помнил и то, как они виделись в последний раз. Он привёз голову её мужа, чтобы та могла упокоиться в крипте Винтерфелла. А она направила на него нож и приказала ему убираться. Да и не смотрела на него Кэт никогда так, как это существо в толпе. С печальной нежностью, тоской, безмолвной просьбой... Петир позволил себе задержаться у трапа. Его окружала плотным строем охрана – бояться было нечего. Он знал, что это не она. Но для него это было своеобразное прощание. Последний раз вобрать в себя её образ. И шутка ли Богов? Сколько не смотрел он на неё сейчас, он понимал одно. Впервые встретив Сансу, он видел в ней маленькую Кэт, которая когда-то смеялась над ним в далёком детстве. Которая бросила его умирать, когда его ранили на дуэли из-за неё. Теперь же смотря на Кейтлин, он никак не мог на ней сосредоточиться. Он невольно искал в ней черты её дочери. Он вспоминал, как жалобно жалась к нему Санса, когда он нашёл её после падения. Как лукаво и с вызовом смотрела, обхитрив его в ночь после свадьбы. Или очаровательно краснела, когда он надел на её прелестную ножку ремни для кинжала. Или когда вдруг решила ни с того ни с сего проявить заботу и поставить перед ним чёртову чашку с черешней. Безликая, кто бы она не была, смотрела на него не отрываясь. Он чувствовал, что эта та самая, которой он вчера дал снотворное. Удивительно, Квадрон клялся, что этой дозы ей хватит на сутки. Петир рассчитывал, что они успеют отплыть до того, как безликая проснётся. А там уж до неё добрались бы собратья. Многое указывало на то, что она была одиночкой. Хотя бы её аскетичное логово в подвале заброшенного дома. «Одиночки не живут. Их убивают свои же», – вспомнил он слова Квадрона. – Прощай, Кэт, – прошептал он одними губами и решительно поднялся по трапу на борт. Путь «Золотой Сардины» теперь лежал в Пентос. Безликая стояла на пристани, стараясь сдержать слёзы и до боли сжимая в руке железную монетку, полученную от Петира. Она понимала, что видит его, скорее всего, в последний раз. Когда-то давным-давно, когда она была ещё девочкой, с ней захотел потешиться сын одного лорда. Взял её в жёны, будучи пьяным, а когда про то прознал его отец, то решил показать сыну, чего стоят безродные девки. На глазах у новоиспечённого мужа, её оприходовал целый десяток солдат. Отец так собирался насильно вбить в сына брезгливость к таким, как она. Показать, что шлюха – это мерзостный конвейер мужиков между ног. В насмешку она получила золотую монету. Мол, обслужить сына лорда стоило дороже. Её отослали туда, куда «отправляются все шлюхи». Отдали поруганную в самую грязь. Истощённую, избитую, отверженную. А потом её нашёл Он. Он стал для неё всем. Он стал для неё Богом. Её мир сузился до маленького и уютного борделя. Где не было холода и грязи, где её кормили досыта, никто не бил, а кутали лишь в уют. Её выходил мейстер, а потом Бог взял её себе в спальню. Эта неделя была самым лучшим, что происходила с ней за всю её дрянную жизнь. Она ждала его там, как преданная собака, когда он уходил, и так же радовалась, когда возвращался. Она смотрела на него с обожанием, была готова есть с его рук и дышать его телом. Но неделя закончилась, и ей пришлось отрабатывать своё место в доме Бога и своё лечение. Всё, что у неё осталось с тех сладких дней – серебряная монета, которую ей отдал Мизинец не глядя. Он не видел её, не видел других. Казалось, для него не имело смысла ничего кроме него самого. Расчётливый, безжалостный и опасный мужчина. Но Тиша узнала его секрет. Четыре года назад к хозяину борделя по его приглашению приехал один художник с Севера, который рисовал на заказ портреты для многих почтенных семей. И Петир выкупил у него черновик одного. А Тиша нашла этот свёрнутый в трубку портрет в ящике его стола. Суровый лорд с челюстью, как наковальня, благородная леди с рыжими волосам и пятеро их детей, в ногах которых резвились волчата. Сложно было ожидать от Мизинца такого сентиментального поступка, как приобретения портрета с женщиной, что стала женой другого. Девочки в борделе нередко болтали о своём хозяине, и Тиша слышала многое. Вскоре Тишу выкупил толстопузый браавосийский торговец и увёз её в свой родной город. Она успела перед этим украсть семейный портрет Старков. Новый хозяин оказался последним извращенцем и обращался с ней ужасно. Она молила Богов о милости. Но ответил на её мольбы лишь один. И она пошла в дом с чёрно-белой дверью. Храм Многоликого. Она стала другой. Она стала Никем. Тот браавосиец – её последний хозяин – стал её первой жертвой, подаренной богу смерти. Девушка стояла, провожая грустными глазами Петира. Какая горькая насмешка, что даже согласившись за монету отдаться ему, она всё равно теряет его. Он поимел только её душу. Его интересовала только чёртова рыжеволосая девка рядом с ним. Она хотела с ней поразвлечься и поиграть в прятки... но испугалась, когда та внезапно начала падать. «Я действительно стала никем. Во мне даже не хватило ненависти, во мне не нашлось тьмы, чтобы причинить ей зло». Не глядя она сунула руку в сумку, а потом достала искомое и раскрыла ладонь. Золотая монета от сына лорда. Серебряная за неделю в спальне Мизинца. И железная, что Петир ей отдал вчера. Три монеты. Три монеты, в которых оказалась заключена вся её жалкая, не нужная никому жизнь. Сзади к девушке подошёл старик. Она оглянулась, а он улыбнулся беззубой улыбкой и прошептал: – Валар моргулис. В его руке сверкнул кинжал и тут же вошёл в её тело. Потом старец резко, по-молодецки кинулся к пристани, стряхнул с себя чужое лицо и нырнул в воду, пока толпа охала и кричала вокруг раненой девушки. Не слыша бестолкового кудахтанья торговок, Тиша упала. Рука её раскрылась и монеты покатились по мостовой. Перед глазами её распростёрлось безмятежное, невероятно голубое небо. А она видела лицо Петира, к которому тянулась с поцелуем после того, как приняла из его рук снотворное. Как и тогда мир предательски начал чернеть. «Тиша», – услышала она его ласковый голос, каким он обращался к ней в первые дни знакомства. Она уснула с улыбкой, думая о нём. Она уснула... навсегда.***
Внезапный крик пролетевшей мимо окна каюты чайки потревожил Сансу. Сон схлынул ненадолго, как мягко отступают волны, что робко целуют покатый пляж. Она сморщила недовольно нос, сильнее зарываясь им в складки постели и отстранённо, сквозь дрёму ловя ощущения мира. Мягкая перина, в которой она тонула. Подушка, взбитым облаком греющая щёку и висок. Тёплым коконом объяло её одеяло, подоткнутое под бок. И пальцы. Чьи-то длинные пальцы, что трепетно держали её руку. Кто-то сидел рядом, что чувствовалось по прогнутой слегка постели, и тихонько поглаживал её запястье. От хрупкой косточки до костяшек. Лёгкие, ненавязчивые прикосновения. Вкрадчивые и летящие. То проводящие по прямой – как гладили бы кошку, по шерсти. То вырисовывающие круги и узоры на тыльной стороне её ладони. Мягко, бархатно, одними подушечками. Большой палец прошёлся по внутренней стороне руки, будто обрисовывая венку. Медленно и слегка щекотно. Скользнул на ладонь, переворачивая её кверху самой мягкой и беззащитной стороной. Провёл по её пальцам, разгибая, очерчивая их контур, лаская. В этом было что-то особенное. Невесомое, нежное. Какое-то щемящее любование. Смущающее. И трепетное. «Тайвин», – попробовала прошептать Санса одними губами, но с них не сорвалось ни звука. Не приходя в себя, она придвинулась чуть ближе. Ласковые пальцы, застигнутые врасплох, замерли. А потом тепло сжались на её. Видимо, измотанные нервы и не прошедший до конца эффект от снотворного сказывались, навязывая ей крепкий здоровый сон. И Санса снова погрузилась в грёзы, уже не чувствуя, как Петир склонился над ней и коротко коснулся губами её виска.