Что спрятано в твоей груди?

      Пронзительно-синее небо обрамляли нагромождения из зубчатых стен и башен со стрельчатыми окнами. Полуденное солнце белило колонны и скамеечки из мрамора, делало чётче объёмные узоры с завитушками на арках и контуры статуй. Лучи его заставляли переливаться серебром сизый мох на сосульках, высеченных из камня, и на объёмных шапках снега из него же. Картина из морозных узоров и наледи рядом с буйно растущей бузиной, диким виноградом и плющом, прикрывающим трещины на колоннах, казалась нереальной. Кто бы ни был скульптор, можно было лишь поразиться его мастерству или обвинить в колдовстве – настолько этот снег из гранита казался воздушным, настолько блестящие лишь из-за паутинок сосульки казались реальными, настолько верилось, что божьи коровки, по-летнему красные, отморозят себе лапки на этом бездушном сером льду. Будто в лютую зиму вышел чародей и заколдовал это место, чтобы сохранить его холодное очарование.       Каменный сад. Где вокруг лишь камень... и единственное дерево в самом центре этого сада. Величественное чардрево с суровым ликом на бледной морщинистой коре, с шепчущей даже без ветра багряной листвой.       – Я думал, к югу от Перешейка их почти не осталось, – прошептал Бран, спиной ощущая колючий строгий взгляд своего учителя.       – Тебе ещё многое предстоит узнать, – сухо ответил древовидец. – Но ты, кажется, совсем не торопишься.       Бран только сейчас заметил худенькую фигурку девушки с тёмными волосами до плеч, сидевшую к ним спиной на могучем корне чардрева и рассеянно перебирающую густой на вид волчий мех на воротнике алого плаща.       – Простите меня, учитель. Продолжим урок, – послушно отозвался Бран, подавляя в себе желание приблизиться к ней и обойти, чтобы заглянуть в лицо. Что-то в её фигурке показалось смутно знакомым. Хотя в зелёных видениях они уже стольких людей видели…       – Ты сказал, что думал, что их почти не осталось к югу, – прошелестел бледными губами древовидец.       – Верно. Ведь почти все они были вырублены ещё во времена войны между Первыми людьми и Детьми леса.       – Это дерево появилось здесь намного позже. – Его голос стал чуть мягче, словно его согрело тёплое воспоминание. – Твоё следующее задание: перенеси нас в то время, когда это дерево здесь появилось.       Бран напрягся и сжал кулаки, на висках выступил пот. С каждым разом ему становилось всё легче и легче путешествовать сквозь время и пространство, но это требование учителя было нелёгким. Он чувствовал, что им предстоит преодолеть сотни лет, повернув время вспять.       Небо замерцало, переливаясь от лазоревого до иссиня-чёрного, облака мелькали на нём призрачными стрелами. Дерево дрожало от тысячи невидимых ветров, листья втягивались обратно в ветви, и на их месте тут же появлялись новые, вихрями поднимаемые с земли. Оно корчилось и сжималось, здоровенные старые сучья таяли, превращаясь в молоденькие веточки. Наконец Бран обессиленно опустился на мраморную скамеечку и устало выдохнул.       Посреди двора красовался крохотный саженец с двумя ярко-красными листиками и набухшими почками. Возле него на коленях стоял златоволосый юноша и с сосредоточенным выражением лица рыхлил землю маленькой лопаткой. Потом бросил её в ведро с садовыми инструментами и потянулся к лейке.       – Всё возишься со своей корягой? – спросил строгий голос.       Юноша подскочил и зарделся, явно задетый за живое.       – Оно приживётся, отец, вот увидишь. Специально для него везли дёрн с самого севера.       Бран обернулся и посмотрел на высокого мужчину. Ясные зелёные глаза горели негодованием, тонкие губы были надменно поджаты, а короткие золотые, как у юноши, волосы венчала корона. Она являла собою переплетение волн, столкнувшихся в яростном порыве и застывших по веленью ювелира. Ажурные шапки морской пены из чистого золота пестрели бликами заката из россыпи гранатов. А две самые высокие волны держали закатное солнце – крупный рубин, сверкающий кроваво-красными гранями.       – Сплошное расточительство. – Мужчина скользнул гневным взглядом по убранству каменного сада, на вид словно только что высеченного, безо мха и трещин. – Она твоя жена, а не дорогая шлюха, которая не раздвинет ноги без монеты. Если про меня говорят за спиной, что я гажу золотом, это не повод пускать его на ветер!       Щёки юноши вспыхнули красным, но он не успел ничего сказать.       – Уверена, однажды им приестся обсуждать ваш ночной горшок. – Бесшумно, так, что даже Бран вздрогнул, к ним подошла девушка. Тяжёлый чёрный плащ, подбитый мехом, скрепляла на плече серебряная брошь в форме солнца с загнутыми лучами. «Зимнее солнце», – узнал Бран герб Карстарков.       – Ваша Милость. – Девушка только сейчас кротко опустила взгляд серых, как сталь, глаз и присела в реверансе перед мужчиной в короне. Тот смерил недовольным взглядом невестку и направился к выходу.       – Прости моего отца, он иногда бывает... – Юноша замялся, не зная, что сказать, а потом снова опустился на колени рядом с саженцем и взял лейку. – Я уверен, нет, я абсолютно точно знаю, что оно приживётся.       – Ещё никому не удавалось приживить саженец чардрева. Они растут там, где хотят, по воле Старых Богов.       Он поднял к ней голову. Взгляд был таким серьёзным, что сомнений не было – он пойдёт на многое.       – Покуда я тебя люблю, это дерево будет жить.       Она опустилась рядом с ним на колени, придвинулась близко-близко и произнесла несмелым шёпотом:       – Ты помнишь... помнишь, что наш брак заключен лишь для того, чтобы прекратить войну наших королевств?       – Это для тебя важнее? – спросил он так же тихо.       – Я не об этом. – Она покраснела и накрыла его ладонь на лейке своей. – Для меня уже нет ценнее подарка, чем остановленная война и спасённые таким образом тысячи жизней. Больше никогда не будет вражды между Севером и Западом. Разве может быть иначе?       Девушка приникла к его груди, а он трепетно сжал её в объятиях…       – А теперь, Бран, – проскрежетал древовидец, – перенеси нас к ближайшей богороще.       – Как скажете, учитель.       В миг их окружил лес. Разлапистые ветви чардрев зашуршали, зашелестели листвой, а поверх огненных крон возникли пять огромных, подпирающих небеса башен чёрного замка.       – Ты узнаёшь это место? – строго спросил древовидец.       – Харренхолл, – отозвался Бран. На юге было совсем мало богорощ, зато очень много легенд ходило об этом зловещем месте. – До пришествия Таргариенов. Башни целые и не оплавленные.       Древовидец кивнул.       – Теперь перенеси нас во время, когда драконы сожгли этот замок.       Бран засомневался: он ещё ни разу не проматывал время вперёд. Трёглазый Ворон до этого момента обучал его только перемещению в прошлое и всегда сам возвращал их обратно. Придётся действовать интуитивно.       На крошечной полянке, на которой они находились, под сенью деревьев вдруг появились шатры. Воздух наполнился запахом жареного мяса, сладких пирогов и доброго эля. Были слышны звуки лютней и труб, гомон и счастливый смех. Очевидно, что Бран промахнулся. Башни Харренхолла хоть и были скособоченными и полуразрушенными, но в богороще раскинулся пир, а не война.       У ближайшего к Брану шатра прибитая к земле колышками ткань с трудом натянулась и приподнялась. Из-под неё, опираясь на локти, выполз парень с золотыми волосами, стянутыми лентой в небольшой хвост. Не успел он встать хотя бы на четвереньки, как к нему подкрался молодой мужчина и схватил его за этот самый хвост.       – Что ты делаешь у шатра кронпринца? – прошипел мужчина. Он был старше его лет на десять и во многом похож: и цветом коротких волос, и лёгкой горбинкой носа, даже взгляд у них стал одинаково яростным, когда юноша дёрнулся, пытаясь освободить свои волосы.       – Отпусти, Киван! Ничего я не делал!       – Тайвину расскажу, – прищурил глаза Киван, перехватив своего, судя по всему, родственника за шиворот.       Говорили они тихо, находясь возле шатра монаршей особы.       – Ёжика подложил, – буркнул парень под нос, как-то стушевавшись перед угрозой.       – Куда? – не понял Киван.       – В ночной горшок.       Киван выпучил глаза от его ответа.       – Ты совсем из ума выжил, Герион? А ну быстро лезь и доставай обратно, пока Эйрис не вернулся!       – Не полезу.       – Полезешь!       – Не полезу!       Из шатра внезапно раздался пронзительный, почти женский визг:       – Меня что-то потрогало!!!       Герион и Киван тут же присели, будто это могло их спрятать, если бы кто-то вышел из шатра и обошёл его кругом.       – Ваша Милость, это всего лишь ёжик! Он, скорее всего, прибежал из леса, и его привлекли гранаты на вашем горшке. Он мог просто принять их за ягоды, – кто-то пытался успокоить орущего принца.       – Он меня укусил, Селми! Я уверен, что он меня укусил! – голосил наследник престола.       – Ваша Милость, он, наверное, только понюхал вас...       – Я приказываю тебе проверить, не укусил ли он меня!       Герион стоял, давясь молчаливым смехом. Киван отвесил ему подзатыльник:       – Тайвину ни слова. Быстро в наш шатёр!       Бран и сам улыбался, пока на плечо ему не легла костлявая рука древовидца.       – Не отвлекайся, – проскрежетал он ему на ухо.       – Я стараюсь, учитель.       Шатры вокруг исчезли, трава на земле пожухла – её укрыли целые сугробы хрустящего на вид снега. Ветви чардрев покрылись изморозью, а каждый алый листочек очерчивала пушистая оторочка кристалликов льда. Снег спрятал и уродство покорёженных огнём башен, и суровость вырезанных на многовековых стволах ликов: они словно обросли мохнатыми белыми бровями и смотрелись теперь добродушно.       – Что ж, на этот раз ошибка хотя бы меньше столетия. Исправляй, – велел Трёхглазый Ворон.       По полянке, увязая по колено в снегу, с трудом бежала девушка. Она добралась до ближайшего чардрева и привалилась к нему, обняв и тяжело дыша. Изо рта вырывался пар, на глаза съехал капюшон, отороченный богатым мехом, щёки раскраснелись, а хрупкие плечи словно придавило плащом с налипшим и уже слегка подтаявшим снегом.       Вдруг на поляну вылетел всадник на кауром скакуне. Он в мгновение ока очутился возле чардрева, спешился, едва конь остановился, и, издав победоносный вопль, повалил девушку в снег.       – Пусти меня немедленно! – взвизгнула она, начав лупить его затянутыми в тонкую кожу перчаток кулачками.       – Я выиграл! – Парень громко рассмеялся, делая вид, что боится её кулаков, и откатился в сторону. Намокшие от снега волосы казались темнее меди.       – Только потому, что моя лошадь меня скинула и ускакала в лес! – Она обиженно фыркнула, сверкнув на него серыми глазами. – Дурак ты, Итан!       – Ага, – счастливо согласился он, а потом перевернулся на спину и ткнул пальцем в небо: – Смотри, Рея!       Над лесом в вышине летали два огромных дракона. Тот, что поменьше, серебристый, вдруг камнем устремился к земле, почти падая вниз. Второй, чёрный с алыми гребнями, взревел и, наоборот, стал набирать высоту. Когда казалось, что столкновение серебристого дракона с землёй неминуемо, он вдруг расправил мощные крылья с золотыми перепонками, грациозно и изящно изогнулся всем телом и нырнул обратно в небо, взмывая к своему собрату. Чёрный перевернулся в воздухе, захлопав крыльями, и стремительно понёсся ему навстречу. Они одновременно дыхнули струями огня, которые тут же превратились в одно полыхающее облако, а потом столкнусь и сами драконы, сцепившись ненадолго когтистыми лапами, и снова разошлись, мягко оттолкнувшись друг от друга.       – Они танцуют, – пояснил парень, нагло укладываясь головой на живот девушки.       – Я знаю, – прошептала она, явно завороженная происходящим в небе. – Драконы созданы для неба. И всегда будут летать над Харренхоллом и всем Вестеросом. Ведь разве может быть иначе?       Древовидец до боли стиснул пальцами плечо Брана и проскрежетал:       – Ты снова отвлёкся.       Видение с юношей и девушкой, любующимися драконами, исчезло. Пропал Харренхолл, поляна, багряный лес. Бран ощутил, как стремительно куда-то падает, а потом ударился спиной о воду и пошёл ко дну. Сквозь удаляющуюся поверхность дрожал белый круг солнца, из его рта вверх ленточкой потянулись пузырьки воздуха. Он лихорадочно замолотил в воде руками и ногами, тщетно пытаясь всплыть, но вода проходила сквозь его ладони, словно они были бесплотными. Мысль о том, что прошлое не должно причинить ему вреда, что это нереально и противоречит настоящему, мгновенно отошла на второй план, отодвинутая в сторону паникой.       Но так же резко, как он упал, неведомая сила выдернула его наверх, и он рухнул на четвереньки, кашляя и пытаясь отдышаться. Ладони и колени упирались в воду, которая держала его теперь, как огромную водомерку, лишь слегка прогнувшись. Рядом стоял древовидец с застывшей маской недовольства и презрения на лице. То, что Брана окунули в воду, как котёнка, было не только очередным уроком, но и, очевидно, наказанием за отсутствие требуемого усердия. Учитель и раньше с ним не миндальничал, но после того, как Бран нарушил запрет и сорвал жёлудь, изменив ход времени, отношение стало более строгим, если не сказать суровым.       – Встань. И соберись с мыслями. – Голос древовидца больше походил на карканье старой вороны. – Скажи, где мы.       Бран с трудом поднялся, опасливо глядя на колышущуюся под ним чёрную бездну. Вокруг них, насколько хватало глаз, распростёрлась искрящаяся солнечными бликами водная гладь. Ни птиц в небе, ни намёка на берег.       – Это Узкое море, – неуверенно ответил он, гадая, окунут ли его снова с головой, если он ошибся.       – Что было вместо него раньше? – непреклонно продолжал задавать вопросы учитель.       Видимо, хотя бы предыдущий ответ был верный. Бран безуспешно пытался почувствовать это место, но ему никак не удавалось.       – Ты способен на большее, нежели думаешь. Но ты не стараешься, – процедил древовидец.       Бран готов был зарычать от злости и обиды.       – Смотри! – велел древовидец, не обращая внимания на реакцию своего ученика.       Море под ними обернулось песком. Теперь они стояли на берегу, у самой кромки воды. Справа от них раскинулась пустыня с редкими кустиками, виднеющимися вдали, слева же подкрадывались к самым ногам волны, вороша мелкую гальку.       – Рука Дорна, – пояснил древовидец, – земля, что некогда соединяла Вестерос и Эссос.       – Что с ней произошло? – Бран перевёл взгляд с учителя на горизонт вдали, заметив там какое-то движение.       – Увидишь.       Многочисленные точки, сначала почти сливающиеся с песком, начали расти, превращаясь в конницу. Поднимая столбы пыли, неслось множество всадников, даже издалека выглядевших грозно. Позади послышалось какое-то движение, и Бран обернулся.       Дети леса. Почти такие же, как Листочек. Но с глазами рыжими, словно искры огня, с сухими ветками и колючками вместо волос, с резкими чертами лица, обветренными знойными ветрами пустыни. Одежду им заменяли змеиные шкуры и плетёнки из репейника, а вооружены они были ножами из блестящего тёмного стекла.       – Неужели они думают, что остановят всадников с помощью ножей? – Бран чувствовал сострадание и жалость, глядя на представителей этого маленького народца. Их было около десятка, и сложно было представить, что они выживут, если сюда доскачет конница. Их просто сметут. Каждый ребёнок знал о произошедшей когда-то войне между Детьми леса и Первыми людьми, и кто в итоге победил.       Странные Дети леса, про которых Брану подумалось, что их было бы уместней назвать «Детьми пустыни», взялись за руки и стали произносить непривычные его слуху слова, а двое из них наклонились и зарылись пальцами в мокрый песок. Земля внезапно мелко задрожала. Волна в очередной раз лизнула берег и стала отступать, отступать, отступать… Море отхлынуло, обнажая дно, покрытое огромными валунами и корягами. И тут Брана осенило – и почему больше нет Руки Дорна, и почему Дети пустыни смотрят на конницу с безразличием, не страшась, что они их настигнут, и почему их так мало тут стоит… Они сами были обречены.       Поднявшаяся до самых небес гигантская волна обрушилась на них со страшной силой и с оглушающим грохотом, породив холод, черноту и смерть...       – Молот вод[1], – прозвучал в наступившей тишине голос древовидца. – Отчаянная попытка отвадить людей от своих земель.       Бран, инстинктивно зажмурившийся, медленно открыл глаза: они снова стояли рядом с чардревом посреди снежной равнины в окружении клыкастых гор. К необъятному стволу был накрепко привязан верёвками обнажённый по пояс мужчина, ими же был заткнут его рот. Развитое тело и широкие плечи говорили о том, что он был хорошим воином. Но сейчас в его карих глазах застыл животный страх.       Вокруг собралось множество Детей леса. Бран внимательно вглядывался в толпу этих маленьких созданий и видел сейчас то, что раньше бы наверняка упустил. За спинами привычных ему Детей леса то там, то тут можно было увидеть и других. Вон блеснула на солнце серебряная чешуя на хрупкой фигурке, похожей больше на призрак девушки или даже ребёнка. Моргала она странно – веки ей заменяли перепонки, – а голова была покрыта сине-зелёными водорослями. Чуть поодаль можно было заметить мальчика – землянисто-чёрного, с красными глазами и каменными выступами на плечах и висках. А когда из толпы вперёд всех вышла Листочек, Бран рассмотрел за ней ещё троих необычных сородичей.       Молочно-белые, с царственной осанкой и гордым взглядом светящихся синим глаз. Иней застыл на тонких скулах, изящные руки заканчивались острыми чёрными когтями. Покрытые опушкой изморози сплетённые между собой прутья и листья служили им одеждой, а на головах были венцы из тёмных наростов и льда.       Листочек подошла к дёргавшемуся в путах мужчине. В её глазах отразилась мука и сожаление, а потом она подняла руку с кинжалом из чёрного стекла и вонзила его в оголённую грудь человека. Несчастный замычал и замотал головой. Одна из молочных Детей леса развернула свиток, один в один похожий на те, какими пользуются люди, и начала что-то произносить вслух – слов из-за криков было не разобрать. Лезвие из драконьего стекла всё глубже погружалось в человеческую плоть. Листочек надавила ладонью на его основание, и оно ушло туда полностью, оставив после себя лишь рваную отметину на груди. Мужчина забился ещё сильнее, вены на его шее вздулись, по мужественному лицу потекли слёзы.       – Мы не должны так поступать, – сказала Листочек, когда мужчину отвязали. Он упал на колени и упёрся руками в снег перед собой, дрожа всем телом.       – Они получат то, чего заслужили, – произнесла одна из молочных Детей леса, затем подошла к человеку и подцепила когтем его подбородок, заставив поднять голову. – Люди проиграют войну, которую сами же и затеяли. И мы снова будем жить в мире и спокойствии. Ведь разве может быть иначе?       Северный ветер ерошил волосы на голове мужчины, сушил слёзы на его разгладившемся и теперь бездушном лице. Губы его побелели от холода, а по краям радужки карих глаз начала появляться синяя полоса.       – Не узнаёшь его? – спросил древовидец, и когда Бран отрицательно помотал головой, заставил видение смениться на другое.       Вокруг бушевала ужасная вьюга. В белой мгле сложно было разглядеть что-то дальше двадцати шагов. Но всадника они видели прекрасно.       На вороном коне с мощной, тронутой тленом шеей восседал величественный мужчина. Статную фигуру его облегал кожаный доспех, попорченный временем, копьё в крепкой руке смотрело в землю. Надменное лицо избороздили глубокие морщины, в которых виднелся слежавшийся многолетний снег. От высокого лба вверх шли костяные наросты, обрамляющие голову по полукружью. Они срослись с его царственным образом, будто живая корона. Но глаза... глаза были именно тем, что пугали и завораживали в нём. Они смотрели безжалостно, неумолимо; радужка пестрела пронзительно голубыми прожилками и светилась синим светом. Таким же, как и глаза его мёртвого коня, нетерпеливо топчущего снег исполинским копытом...       Бран распахнул глаза и быстро, рвано задышал, приходя в себя. Реальность возвращалась к нему постепенно, словно толчками. Опостылевший холод, тянущее чувство голода, рука онемела, пока он неудобно лежал, пребывая в видениях. Лишь недвижимые ноги по-прежнему не ощущались, давно став для него обузой, ненужным напоминанием о прошлом.       – Ходор, – отозвался Ходор, заметив, что его хозяин «проснулся».       Бран недовольно посмотрел на учителя, который выбросил его из зелёных снов, грубо прервав урок. Древовидец словно продолжал дремать, опутанный белёсыми корнями. Он висел в воздухе в своей жутковатой древесной колыбели и неизвестно было, когда снова поднимутся его тяжёлые опухшие веки.       – Отнеси меня вниз, – попросил Бран Ходора.       – Ходор? – взволновался конюх.       – Давай. Прогуляемся немного, пока он не проснулся. – Он мотнул головой в сторону древовидца.       Бран прекрасно помнил, где видел молочно-белую фигурку, удивившую его в прошлый поход в пещеры. Он не смог её тогда догнать, находясь в чужом неуклюжем теле, но твёрдо был намерен найти её сейчас. Он дал ей имя Мороз. Она была очень похожа на тех странных молочно-белых Детей леса из последних видений, которые он только что видел с учителем. И было в её облике нечто общее с Королём Ночи…       – Подожди! – крикнул он мелькнувшей бледной фигурке за поворотом подземного туннеля. Ходор без лишних указаний ускорил шаг, крепко держа его на руках, и грузно сопя над ухом.       – Чего тебе нужно, человек? – прошипела Мороз, презрительно сощурив холодные синие глаза.       – Я видел таких, как ты, в видении… – попробовал он начать.       – Мне нет до тебя дела, ученик Трёхглазого Ворона, – процедила она, отступая на шаг назад и сжав когтистые кулачки.       – Это вы породили Короля Ночи! Вы похожи на него! Почему?       Бран с тревогой вглядывался в её лицо и напряжённую фигуру. Мороз щёлкнула острыми зубами, то ли в предостережении, то ли в недовольстве – так люди цокают языком, выражая досаду. А потом зловеще усмехнулась и подошла ближе, протягивая ему четырёхпалую ладонь, покрытую инеем.       – Хочешь узнать, что произошло тогда?       Бран ухватился за её ледяную руку. [1] Молот вод – заклинание, которое использовали Дети леса, чтобы уничтожить землю между Вестеросом и Эссом (Рука Дорна) в каноне.

***

      Прохладная вода струилась по прозрачным панцирям крабов, воздевших хрустальные клешни к небу словно в безмолвной угрозе. Звонко журчавшие струи били ввысь, распыляя вокруг облачка влаги, и снова оседали росою на гранёных боках. Солнце сверкало на статуях моллюсков, зажигало искрящимися звёздочками каждую каплю, обрисовывающую хрустальные изгибы раковин. Эти водные звёздочки, струи и дрожащие потоки воды на спинах морских существ превращали полуденные лучи в сотни бликов, разлетающихся крошечными солнечными зайчиками по всей улице.       В этом фонтане был сам дух Тироша. Моллюски, из которых делали лучшую в мире краску, некогда принесли ему богатства и славу, а обманчивая красота отвлекала от воинственного настроя – поднятых клешней и острых шипов на раковинах.       Горожане пестрели не только яркими одеждами – по местной моде многие мужчины разделяли свои бороды на две части и красили их в разные цвета. Многие даже завивали концы, придавали им блеск с помощью масла или выбирали другие цвета для усов и бакенбардов, если они у них были. Не менее броско выглядели и воины в причудливых шлемах в виде диковинных зверей и птиц и в расписных доспехах. Однако не стоило забывать, что эти вооружённые мечами и стилетами люди отнюдь не для красоты патрулировали город или же охраняли своих господ. Тайвин, сойдя с корабля, первым делом заметил их свирепые взгляды и отличную военную выправку. Впрочем, пока они для него никакой опасности не представляли: эти воины обнажают клинки только по необходимости, а не ради прихоти.       Тайвин достал из сумки со скромными пожитками бутылочку из-под краски и присел на край фонтана. Когда он наклонился, собираясь наполнить её пресной водой, в танцующей водной ряби отразилось что-то за его спиной. Он не успел обернуться. Лишь почувствовал сильный удар по голове, а потом всё поглотила тьма.

***

      Тирош был расположен на скалистом острове, отчего улочки, зачастую жавшиеся к скалам с одной стороны и оканчивавшиеся обрывом с другой, были узки, часть домов была врублена прямо в скалы, а то, что последний этаж мог выходить одной стороной окнами вровень с землёй было обычным делом. Описать этот шумный, пропахший пряностями город можно было одним словом – торговля. В порту постоянно швартовались галеи и караки, большинство площадей было отведено под базары, а лёгкий ветерок звенел колокольчиками и медными трубочками на вывесках многочисленных лавочек. Среди этого торгового изобилия, где каждый торговец призывно голосил о качестве своего добра, будучи готов исполнить любой каприз покупателя, процветали торговые картели, дающие деньги взаймы под проценты на все радости жизни, – их заведения было легко узнать по печатям в виде красной квадратной монеты. Большинство улиц опоясывало остров будто небрежными кольцами. Чем ниже витки, тем скромнее убранство и беднее дома. Верх же пестрел роскошью и буйством красок.       Сансе до красот города не было никакого дела. Они заняли небольшой белокаменный дом, в котором Санса едва ли посетила половину комнат за эти дни. Утром, расчёсывая волосы, она чувствовала на себе задумчивый взгляд Петира. Поздно вечером, засыпая, она слышала, как он возвращался. Чувствовала, как он невесомо касался её волос или долго устраивался на своей половине кровати, то придвигаясь к ней ближе, то, едва слышно ругаясь сквозь зубы, снова сдвигаясь на самый край. Иногда ей казалось, что всё это сон – его взгляды, касания, сопение за спиной; что есть лишь четыре стены спальни, в которых она добровольно себя заточила, и холодно относящийся к ней муж, который дни напролёт проводил где-то в городе, очевидно, занимаясь делами на благо Короны. Наверное, так было бы даже проще – сосредоточиться только на бежевой краске стены и зыбыть обо всём, что ей приносит беспокойство и щемящую боль в груди. Не думать о погибших любимых людях, не теряться в догадках о том, что ждёт её в будущем. Лучше зажмуриться, спрятаться под одеяло с головой, как в детстве, пока не заставишь себя обмануться, что вокруг ничего нет, кроме этой маленькой спальни.       Ещё не настал даже полдень, когда дверь щёлкнула, и прозвучали ставшие знакомыми шаги. Петир приблизился к ней и сел рядом, с её стороны кровати. В темноте одеяла она видела в небольшую щель лишь кусочек ковра и его коленку, боком ощущала его тепло. Она старалась не шевелиться, надеясь, что он примет её за спящую и уйдёт.       – Санса, – мягко позвал он.       Она ощутила ладонь на своём плече. Не желая ни с кем говорить, она лишь выше натянула одеяло, спрятавшись в спасительной темноте. Петир никуда не делся, как и его рука. Санса мяла пальцами уголок подушки и чувствовала нарастающую неловкость. Уже даже наволочка казалось прохладной – настолько горели её щёки. Наверное, ей стоило с самого начала встать с кровати, как только она услышала шаги Петира, или хотя бы сесть. А сейчас она вела себя, как глупый ребёнок, и не знала, как остановиться, как посмотреть ему в глаза, если она вдруг сейчас решит выбраться из своего кокона. Семеро, да что ему надо?! Шёл бы лучше, как обычно, заниматься своими бумагами и оставил бы её совсем одну, коль совесть позволяет.       – Задохнёшься же там, – насмешливый, почти бархатный голос. Она даже могла представить смешинки в его глазах, когда он это говорил.       Она недовольно повела плечом, желая скинуть навязчивую ладонь, но он лишь хмыкнул и легонько погладил его, прежде чем убрать руку.       – Обычно девушки, если им что-то не нравится, устраивают голодовку. С удушением я сталкиваюсь впервые.       Петир медленно потянул одеяло на себя. Санса сначала вцепилась в край ткани рукой, но потом всё же отпустила и зажмурилась, когда по глазам ударил дневной свет. Стоило, правда, признать, что дышалось так намного легче.       – И многих ты девушек изучил? – спросила она, пряча лицо от света в подушку.       – Я всего лишь сказал общеизвестный факт, – улыбнулся Петир. – А теперь собирайся. Нам пора.       – Куда? – Она приоткрыла один глаз, настороженно взглянув на него.       – Увидишь. – Петир встал с постели и направился к выходу. Санса уже собиралась перевернуться на другой бок, проигнорировав его просьбу, как услышала: – Я пришлю к тебе Сару. Если не управитесь быстро, я сам помогу тебе одеться.       Перед крыльцом дома слуги уже опустили портшез, и Санса, опершись на руку мужа, взобралась внутрь. Решётчатые окошки из блестящего дерева в виде цветочных узоров разбили небо лазурной мозаикой. Раздвинутые в стороны занавески из полупрозрачной ткани колыхались в такт движению. Дома и люди проплывали мимо, оставаясь позади.       Вскоре они остановились возле раскинувшегося на площади рынка. Петир помог ей выйти и, не выпуская её руки, повёл в самую гущу лабиринта из лавочек и тканных навесов. Вокруг кричали и улюлюкали торговцы-зазывалы, нос приятно щекотали запахи пряностей и благовоний. На ближайшем прилавке необъятный браавосиец с золотыми медальонами на поясе выстукивал палочками на своих медных изделиях какой-то бодрый мотив – переливчатый звон привлекал взгляды к его кувшинам. Рядом щебетал смуглокожий йитиец с обезьяньим хвостом на шляпе, указывая на шкурки всех расцветок и корзины с незнакомыми ей рыжими фруктами. Сморщенная пожилая женщина, замотанная в цветастые платки, молча жарила на раскалённых камнях колбаски с луком: горячий аромат чеснока и перца, поднимающийся от них, и звуки громко шкворчащего сала говорили лучше любых слов. Зато возле неё торговец сладостями заливался соловьём на тирошийском и валирийском, расхваливая пирожки с патокой, медовых муравьёв и сладкие пальчики.       – Не желает ли леди Бейлиш отведать яблоко в глазури?       Санса недоверчиво посмотрела на Петира.       – Мы пришли сюда… есть? – Она скользнула взглядом по льняному покрывалу, на котором расположились восточные богатства. Сахарная глазурь таяла и искрилась на солнце, как снег, на красных пузатых яблочках; на расписном блюдце сверкали прозрачные, как янтарь, шарики – лишь присмотревшись, можно было увидеть, что это муравьи с раздувшимися от мёда животами; пирожные со взбитыми пиками белков; присыпанные сахарной пудрой сладкие кубики с орехами; румяные пирожки, настолько щедро набитые начинкой, что из уголков аж выглядывали любопытные ягоды и многое другое.       – Мы пришли сюда, чтобы вернуть тебе улыбку. И не вернёмся обратно, пока не найдём её.       Санса изумлённо посмотрела на него, пытаясь понять, шутит ли он.       – Я знаю, что моя жена – большая лакомка. И подумал, что сладости придутся тебе по душе.       Она покачала головой, словно не веря, что слышит это от него.       – Мы прибыли в этот город только ради того, чтобы ты уладил дела Короны.       – Но сегодняшний день я хочу провести с тобой.       На несколько мгновений Сансе показалось, что все звуки вокруг затихли. Она быстро отвела взгляд от глаз Петира и спросила:       – Значит, мы тут только до того момента, как я улыбнусь?       Петир хитро прищурился, а она всё не могла понять, настоящий он сейчас перед ней или нет – слишком разным он иногда ей казался. Между расчётливым Мизинцем, предложившим ей сделку в темнице Красного замка, разгневанным Бейлишем, прижавшим её к стене в каюте, и почти ласково улыбающимся Петиром, когда он стягивал с неё сегодня одеяло, лежала целая пропасть.       – А ты бы хотела дольше?       Она отвернулась и последние слова прозвучали ей уже на ухо.       – Отвечу, только если ты попробуешь этих медовых муравьёв.       Санса сделала шаг в сторону, но всё же не сдержала улыбку.       – Мне и не придётся. Я и так уже всё вижу.       – Ваша самоуверенность, лорд Бейлиш, когда-нибудь подведёт вас. – Она попробовала сделать вид, что обиделась, но, кажется, он ей не поверил.       – Так значит, яблоко? – Его улыбка была хитрой.       – Пирожок, – не захотела с ним согласиться Санса, но потом снова скользнула глазами по ярко-красным блестящим бочкам в сахаре. – И яблоко, – добавила она уже тише и смущённей.       Петир рядом негромко хмыкнул.       Они бесцельно бродили по рынку, рассматривая все диковинки. Санса во все глаза смотрела на асшайцев, чьи лица и руки были покрыты витиеватыми узорами, на полосатых лошадок, чьи редкие чёрно-белые шкуры продавались прямо здесь же, на огромных ручных ящериц и сварливых попугаев. Почти в самом центре площади факир играл горящими кольцами, высоко подкидывая их вверх – его пальцы словно не чувствовали огня. За ним зазывала предлагал сыграть в напёрстки: прятал монету играющего в одном из оловянных стаканчиков и быстро мешал их, перевернув на дощечке кверху дном. Угадав, где монета, можно было получить вдвое больше поставленного на кон. Ну а если проиграл, монета уходила напёрсточнику. Санса несколько раз пыталась угадать и очень огорчилась, что ей это не удалось. Петир же её успокоил, что на таких рынках играют сплошь шарлатаны, и её вины здесь нет.       Как оказалось, её муж знал довольно много. Он рассказывал ей о товарах, которые она видела впервые, о зебрах, о дальних странах, откуда прибыли странные люди с рисунками на коже. Она сама не заметила, когда стала узнавать его с этой стороны. Он был рядом с ней мягким, ироничным. Порой слегка, но в меру нахальным – ему это даже шло. Его истории были интересными и завораживающими. Стоило признать, Петир был блестящим собеседником. Говорил он талантливо. С юмором, с перчинкой. С мелкими и искромётными замечаниями, дающими особый и яркий окрас его словам. И в какой-то момент она поняла, что смеётся. Смеётся! Рядом с ним! Над его историей! А он смотрит на неё, и хитрые глаза лучатся от удовольствия.       – Золотое борское! – кричал громче всех торговец на валирийском, который Санса понимала. – Золотое из Бора, красное из Волантиса, белое из Лисса! У меня есть андальское кислое и дорнийское сладкое, огненное вино, перечное вино, зелёные нектары из Мира! Попробуйте только раз, и вы не сможете уйти хотя бы без одного бочонка! Это лучшее, что когда-либо коснётся вашего языка!       Он походил на настоящего тирошийца: аккуратная небольшая бородка была разделена надвое и покрашена в зелёный и розовый, а на груди в такт его крикам подскакивала бутылочка с благовониями.       – Что вы можете предложить мне? – обратилась к нему осмелевшая Санса, старательно подбирая слова на валирийском. Уроки мейстера Лювина не прошли даром.       – Госпожа желает чего-то себе аль господину? – угодливо поинтересовался торговец, почтительно кивнув. Завитые концы его бороды достали аж до бутылочки на груди.       – Есть ли что-то, что может понравиться и мне, и моему мужу?       Торговец взглядом знатока-оценщика пробежался по ней глазами, затем по Петиру и полез под прилавок. Жестом ловкача он поставил перед ними две пузатые глиняные бутыли, на боках которых были выдавлены фрукты с листьями. Горлышки же были залиты воском.       – Тирошийский грушевый бренди. Распейте одну бутылку в радости, и она придаст сладость моменту. Откройте вторую, когда вам покажется, что огонь потух, и она согреет не только ваше горло.       – Чего только не наплетут местные торгаши, чтобы продать свой товар, – отозвался уже на общем языке Петир и махнул рукой одному из людей охраны, чтобы он забрал купленные бутылки.       Они гуляли по красочным улочкам, посетили сад и зверинец архонта, заходили в мастерские и торговые дома. Стеклодувы хвалились своими тонкими изделиями, ювелиры – филигранной работой, ремесленники демонстрировали искусную резьбу по златосерду с Летних островов, яркую мирскую роспись по стеклу и прочие диковинки. В торговый город стекались товары со всего света – от китового уса и тюленьего жира из Лората до шёлка и редких чёрных аметистов из Асшая. Были здесь и драгоценные камни из Толоса, которые добывались в Пёстрых горах, и луки из драконьей кости из Пентоса, арбалеты сложной конструкции из Мира и из него же тонкие кружева и ковры. Нашёлся даже один торговец с оливковой кожей, чьи прилавки ломились от редких ядов и ингридиентов для алхимии из Лисса.       На большой площади, вымощенной жёлтым камнем, было много народу, а несколько женщин в кроваво-красных одеяниях стояли на возвышении. Петир пояснил, что это жрицы Огненного бога. Чем ближе к Волантису, где находится самый крупный в мире храм Рглора, тем больше жрецов и жриц можно встретить. На той же площади в стороне продавали нескольких лошадей, крупных, сильных, с мощными шеями. Судя по громким речам их хозяина, лошади были из Пентоса. Санса сразу же вспомнила рассказ Петира о том, что он заключил с торговцем из Пентоса сделку на поставку лошадей для создания боевой конницы, и поинтересовалась, почему именно с ним. Ведь все же знают, что самые лучшие лошади из Волантиса – породистые, изящные, тонконогие. Хотя кони из Пентоса считались более выносливыми, но они были грузными, и ходили слухи, что именно их предпочитали любители конины – мяса на них больше и оно сочнее. Петир на её вопрос лишь пожал плечами и сказал, что такие кони больше подходят для боевой конницы. Корабли с будущими питомцами Драконьего Логова должны были отплыть сразу же, как они сами покинули Пентос.       Они оказались возле лавки очередного торговца, когда Санса перестала смеяться над последней историей Петира.       – Мне начинает казаться, что мы сегодня уже видели всё на свете. Теперь меня точно ничем не удивишь. – Давно у неё не было так легко на душе.       – Ммм, я бы с этим поспорил. – Петир с лукавой улыбкой подхватил её под локоть, не дав взглянуть на вывеску и понять раньше времени, что это за лавка.       После яркого солнца внутри были почти потёмки. Санса не сразу проморгалась, а когда увидела, что лежит на полках, слова застряли в её горле.       – Мне подумалось, что будет вполне уместным зайти сюда, учитывая ситуацию, – прошептал Петир, встав чуть ближе к ней.        Прикорнувший было торговец ожил и быстро залопотал на валирийском о том, что ожидал прихода лорда Бейлиша, и что-то ещё... До Сансы слова не долетали. Петир мягко подтолкнул её к прилавку, куда хозяин начал выкладывать свой товар, явно нахваливая. Барабаны и свистелки; маленький меч, вырезанный из златосерда; рыцарь величиною всего лишь в две ладони, у которого все части тела двигались на шарнирах; качающаяся на месте лошадка с седлом превосходной выделки; тряпичные котята с блестящими глазами из изумрудов...       – Тебе нравится что-то из этого? – спросил Петир.       Санса буквально кожей чувствовала его внимательный взгляд. Она была ошарашена, удивлена: любая мысль до этого, как Петир будет относиться к её ребёнку, вызывала страх. Она боялась произнести хоть слово или хотя бы посмотреть на него. Зачем он её сюда привёл? Что думает на самом деле? Мысли в голове мешались беспокойным ворохом. Ей так хотелось обмануться, что она боялась увидеть в его глазах ложь. Понять, что с ней действительно только играют, было бы больнее всего. «Обмани меня, пожалуйста», – мелькнула жалкая, неправильная, но такая отчаянная мысль, когда она, пряча от него глаза, увидела игрушки на другой полке.       Ей ошибочно казалось, что испытать больший шок она уже не могла. Но вдруг увидела куклу, до боли похожую на ту, что подарил ей отец в Королевской Гавани.       – Нравится? Её сделал мастер, который делает кукол принцессе Мирцелле. – На его лице читалась гордость за то, что смог достать такую же для собственной дочери.       – Я не играю в куклы с девяти лет, – обиженно сказала Санса, едва взглянув на подарок.       Последний подарок от её отца… Она будто снова увидела, как отбросила от себя куклу, демонстративно надувшись, и как позже палач неторопливо подходил к отцу, пока её держали под руки, кричащую и вырывающуюся.       Семеро, как много ей хотелось переиграть! Она бы многое отдала хотя бы за то, чтобы сказать ему спасибо за этот подарок.       Петир, видимо, заметил, куда она смотрит:       – Хочешь, чтобы мы купили эту куклу?..       Торговец достал с полки игрушку и положил перед ней.       Санса смотрела на неё, как завороженная. Хотелось прикоснуться к ней, провести рукой по рыжим локонам, по пышному фиолетовому платью с бантиками, но тут же мысленно одёрнула себя. Она чувствовала горечь, вину, глядя на неё. В горле предательски першило, хотелось спрятаться от показавшегося давящим взгляда Петира, ей стало неприятным даже присутствие торговца. Словно они могли видеть эту её боль, словно её чувства оказались на обозрении.       – Алейна? – снова тихо позвал Петир.       – Наверное, для всего этого слишком рано, – вежливо ответила Санса, стараясь, чтоб её голос не дрожал. Она отложила от себя куклу, собираясь попросить его, чтобы они ушли отсюда. Борясь с желанием просто выбежать.       – Лорд Бейлиш, простите мою расторопность, ваш заказ уже готов, – вдруг спохватился торговец и полез копаться в сундуках, стоящих позади него.       Санса заморгала, не веря своим глазам, когда перед ней положили маленького волка, искусно сшитого из настоящего серебристого меха. И лапы, и хвост были как настоящие, миниатюрная мордочка смотрела с умным видом глазами из янтаря. И правильной формы уши, и более светлый мех на груди... Работа была практически ювелирной, если так можно было сказать про игрушку.       – Я попросил это сделать специально для тебя, – прошептал Петир на общем языке, чтобы продавец не понял их. – Ну же, бери его, он твой. Он для нашего ребёнка.       – Спасибо, – искренне пробормотала она, не в силах больше ничего из себя выдавить.       Петир спросил, хочется ли ей ещё чего-нибудь, но она просто помотала головой, прижав волчонка к груди.       Они вышли и какое-то время молча брели по улице. Санса была благодарна ему за эту чуткость, ей не хотелось сейчас отвечать на возможные вопросы. И этот жест с волчонком её тронул, произвёл колоссальное впечатление. Был приятен и день, который они провели вместе, его внимание и даже его взгляды, которые она ловила на себе. В них не было ничего оскорбительного. Она сама не заметила, как начала получать удовольствие от лёгких бесед с ним. Да даже просто от его присутствия рядом ей становилось легче.       Ничего не говоря и не меняя скорость шага, она сократила расстояние между ними. Сначала он никак не дал понять, что заметил это. Потом просто поинтересовался, не хочет ли она услышать историю о пляжах с зелёным песком на Летних островах. Конечно же, она хотела.       Она отказалась от предложения убрать волчонка к нескольким другим покупкам, сделанным ими ранее, но по тому, что увидела в глазах Петира, поняла, что ему понравился её ответ. Против воли она училась читать его, но боялась, что однажды научится делать это слишком хорошо. Если она увидит фальшь, она не переживёт. А в то, что сейчас он с ней всё-таки искренен, поверить по-настоящему было невозможно.       Прогулка постепенно возвращалась в прежнее русло. Она запретила себе думать обо всём лишнем, запретила приглядываться к нему и прислушиваться к себе. Снова почувствовала вкус города, позволила себе раствориться в его звуках и красках.       – Куда теперь? – спросила она, жмурясь от ласкового солнца. Петир отдал приказ подать портшез, и они ненадолго остановились, ожидая, пока исполнят приказ.       – У тебя есть какие-то пожелания, Алейна? – довольно протянул он, явно любуясь ею.       – Пожалуй, я попробую довериться вам, лорд Бейлиш. Вы показали себя, как хороший знаток города, – шутливо ответила Санса, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.       Портшез уже опустили рядом с ними на землю, и Петир подал ей руку.       – Леди Бейлиш. – Он походил на довольного кота, придерживающего лапой мышь.       – Лорд Бейлиш. – Она приняла его руку, уже привычно взбираясь внутрь.       – Мне больше нравится, когда ты зовёшь меня Петиром, – полушутливо продолжил он, заняв место рядом с ней и прикрыв за ними дверцу.       – Я давно не слышала своего имени, – вдруг ответила она с лёгким вызовом, чувствуя себя сама не своей под прицелом его глаз.       – Твоё имя сейчас опасно, не находишь? – Он наклонил голову набок, словно изучал её.       – Я думала, вы любите рисковать, лорд Бейлиш, – не удержалась она от новой колкости.       Он удивлённо приподнял бровь и еле заметно сжал её руку.       – Ты знаешь, что происходит в этот мире с чересчур смелыми девочками?       – Они выходят замуж за смелых мальчиков?       Ей показалось, что серые глаза стали чуть темнее, а его пальцы сильнее сжались на её. Он медленно наклонился к ней, и она, не готовая к этой близости, даже не отдавая отчёта в своих действиях, вжалась спиной в спинку диванчика, отдаляясь от него. Он заметил это. И замер, пытливо смотря на неё. Потом, не разжимая пальцев, предельно медленно, словно не желая напугать, поднял её руку и прижал запястьем к своим губам. Он даже не шевелился после этого. Но в его глазах разыгралась такая страсть, пожар, что Санса забыла, как дышать. Она почти задохнулась в этом чувстве, будучи не в силах даже отвести глаз от его, гипнотизирующих и пронзающих её до глубины души.       Снаружи раздались какие-то крики. Она испуганно подскочила и приникла к окну, отняв свою руку у Петира. На площади, которую они сегодня ранее уже пересекали, один из коней торговца вырвался и словно обезумел. Он почти налетел копытами на богато одетого в шелка мальчика, как того схватил и откатился с ним в сторону какой-то оборванец. Коня окружили слуги продавца, а на спасителя мальчика тут же набросилась стража какого-то тирошийца. Санса, не веря своим глазам, вглядывалась в фигуру этого бедно одетого мужчины. Она казалась ей отдалённо знакомой. Их портшез проносили довольно близко, и она не могла понять, сходит ли она с ума, или ей снова мерещится мужчина, похожий на её первого мужа. Это был определённо не он, и всё же… Было что-то в его чертах лица, и в золоте волос, может, чуть уже он был в плечах… Или её просто начала подводить память?       Петир на своём месте приподнялся и тоже выглянул в окно. К тому моменту непонятного мужчину уже заслонила стража.       – Ничего особенного. Просто один из рабов сильно провинился, и его собираются наказать. – Голос его был слишком ровный.       – Что они сделают с ним? – Кем бы ни был этот бедняк, она волновалась сейчас за него.       – Судя по крикам и куда его ведут, сначала его ждёт кнут, а потом его привяжут к позорному столбу.       На площади действительно виднелись несколько столбов, на которые раньше Санса не обратила внимания. К одному из них даже был уже кто-то привязан. Вот, значит, как здесь обращаются со слугами. Вернее, с рабами.       Она похолодела, заметив, что на неё пристально смотрит одна из красных жриц. Ей не понравился этот взгляд, что словно проворачивал что-то у неё внутри. Эта женщина смотрела на неё так, словно знала её или хотела что-то сказать. Губы жрицы изогнулись в странной, самодовольной усмешке.       Санса резко отстранилась от окна и задёрнула лёгкую шторку, как никогда сильно желая оказаться подальше отсюда. Боги, существует ли хоть одно безопасное место для неё?       – Что случилось?       Не открывая глаз, она чувствовала, что Петир за неё волнуется. В его голосе была неподдельная обеспокоенность её поведением. Но Сансе не хотелось говорить о том, что она видела.       – Я себя не очень хорошо чувствую. Мы можем вернуться назад в дом?       Несколько секунд она напряжённо вслушивалась в тишину, трусливо отказываясь открыть глаза. Потом почувствовала, как он осторожно взял её руку в свою.       – Конечно, Санса.       До самого дома они не проронили больше ни слова. По возвращении, гонец от представителей местного банка заявил, что лорда Бейлиша ожидают там немедля.       Санса вошла в спальню и, закрыв за собой дверь, прислонилась к ней спиной. Она почувствовала странный вкус облегчения оттого, что она оказалась, наконец, наедине... и сожаления об этом. Скользя взглядом по комнате, она мимолётом отмечала вещи, принесённые сюда с корабля. Все они вызывали воспоминания совместно прожитых дней.       На полке в открытом шкафу лежала доска с кайвассой, в которую они один раз играли на желание. Санса больше не соглашалась сыграть повторно после того, как проиграла ему. Сейчас она нехотя признала, что партия хоть и была напряжённой, но интересной. Через спинку стула у туалетного столика был перекинут халат Петира. Вернее, можно было сказать, что принадлежал он ему только поначалу. Зябким утром было приятно кутаться в тёплый бархат, а вечером она чувствовала себя в нём уютнее, чем в одной лишь ночнушке. Вокруг высокой клетки было разбросано зерно, а меж прутиков были вставлены кусочки засохших фруктов – стоило мейстеру Квадрону упомянуть вслух, что какие-то фрукты или ягоды полезны беременным, как на следующий день их можно было увидеть в фруктовой вазе. На круглом ореховом столе по центру стояла тяжёлая гранёная чернильница с серебряной крышечкой. Санса прикусила изнутри щёку, чтобы не хихикнуть, вспоминая, как Петир как-то рассуждал о том, что Варис способен даже на мелкие подлости. А Шептун за его спиной сначала смешно нахохлился, а потом стал подталкивать клювом эту самую чернильницу к краю стола.       Было странно принять, что так много всего вызывало у неё мысли о Петире. И не все они были неприятными.       Пересмешник на своей жёрдочке выгнул крылья назад, потягиваясь, почесал голову лапой и грузно спустился на дно клетки, начав тут же хрустеть зерном. Санса улыбнулась ему, уже окончательно успокоившись от привычного звука, и направилась к столику, чтобы положить на него волчонка, которого всё ещё прижимала к себе. Вещи, купленные сегодня, служанка уже разложила по местам. В том числе возле её шкатулки лежали теперь на бархатной подушечке серьги с асшайскими аметистами. Чёрные кристаллы из далёкого загадочного края были оплетены нежными веточками из золота. Санса пододвинула к себе шкатулку, чтобы убрать их, и замерла, увидев за ней свой кинжал. «Зубы львицы» лежал здесь, будто совсем забытый. Лежал рядом со шкатулкой с баснословно дорогими украшениями, которыми баловал её новый муж, рядом с гребнем, которым она расчёсывала волосы на ночь перед тем, как лечь с ним спать, рядом с игрушкой волка, про которую Петир сказал, что она «для нашего сына». На секунду Сансе даже захотелось убрать кинжал в стол, чтобы не испытывать перед ним этого вспыхнувшего чувства стыда, будто алмазы на его рукояти стали свидетелями своего рода предательства. Ей стало неловко даже за то, что единственная вещь, оставшаяся у неё от первого мужа, опутана сейчас тонко выделанными тесёмками с застёжкой-пересмешником.       Санса провела пальцами по забытой рукояти, словно пытаясь извиниться. Само собой в памяти всплыла только что произошедшая сцена на площади с похожим на Ланнистеров рабом. Интересно, кто этот мужчина, и что с ним сейчас? Она попыталась отвлечься от этого, достав свою вышивку. Нитки непривычно путались, игла казалась непослушной. Из головы всё не шла навязчивая мысль об этом незнакомце. Прошло несколько часов, пока Санса не выдержала и не велела страже и мейстеру сопроводить её якобы на рынок. Всё-таки, ей не хотелось рисковать в своём положении, отправляясь одной, а Квадрон, в отличие от неё, знал тирошийский язык и местные нравы.       – Леди Алейна, тут нет рынка и торговца пряжей, – строго сказал мейстер, когда они вышли на ту самую площадь, вымощенную жёлтым камнем.       Санса не стала на это даже никак отвечать. На площади снова было какое-то столпотворение, но она видела поверх голов верхушки тех самых столбов позора. Не оглядываясь ни на кого, она целеустремлённо стала пробираться вперёд. Когда она уже почти преодолела большую часть площади, ей преградила дорогу женщина в алом платье и с массивным ожерельем с гранатом на шее.       – Не желаешь узнать своё будущее, дитя? – завороженным голосом протянула красная жрица.       – Я не верю в предсказания. – Санса растерянно оглянулась и, не увидев рядом ни мейстера, ни охраны, попыталась просто обойти эту странную женщину.       – Ты дитя снега. – Жрица внезапно вцепилась ей в руку, смотря на неё расширенными зрачками, словно сквозь неё. – Девочка с Севера, поцелованная огнём. Ты будешь той, что стравит лёд с самим собою. Холод с холодом, мёртвое с неживым.       Сансе показалось, что у неё провели льдинкой вдоль позвоночника. От слов последовательницы Р'глора ей стало не по себе. Но вопрос о будущем, который её волновал, у неё всё-таки был. Слишком уж запали в душу россказни Квадрона о трагичных родах у женщин Таргариенов и Ланнистеров.       – Ты можешь... можешь мне предсказать, родится ли мой ребёнок живым? Что с ним будет, что его ждёт?       Красная Жрица сильнее впилась ногтями в её руку и облизнула сухие губы. Голос её звучал ещё глуше и зловеще, казался потусторонним.       – Я вижу, как волчица вылизывает львёнка. Все увидят, как пересмешница щебечет над птенцом. Ты будешь смотреть на своего ребёнка, гадая, от кого в нём будет больше – от зверя или от птицы. Будущее в пепле, будущее припорошено снегом. С севера идёт смерть и холод. Мужчина с холодным взором. Ни живец, ни мертвец. Не умирал и не возрождался. В глазах его оттенок синий. Синий сияет из глаз его коня. Чёрная, как смерть, мёртвая лошадь. Злая и сильная, как и её хозяин. С востока идёт смерть и зной. Девушка с волосами белыми, как кости, обглоданные солнцем. Огонь и разрушения, что объединят всех, сплотят. Мир разобьётся на кусочки и соберётся вновь, закованный льдом и пламенем!       – Леди Алейна!       Строгий голос мейстера спугнул жрицу. Не успела Санса ничего сказать, как та выпустила её руку и скрылась за людскими спинами.       – Лорд Бейлиш будет недоволен, что вы едва не остались одна без охраны в городе.       За показавшимся Квадроном следовала и стража. Несмотря на палящее солнце, на Квадроне была, как всегда, его тёмная шерстяная роба мейстера, к тому же, он явно запыхался, пытаясь найти её в толпе. Санса могла бы пожалеть, что заставила волноваться старика, который как-никак заботился о ней, если бы его тон не заставлял её опять почувствовать себя нашкодившим ребёнком.       – Моему мужу вовсе не обязательно знать об этом, – уязвлённо ответила она, снова направляясь к столбам, но не отходя далеко от охраны, чтобы не потерять их из виду.       На этот раз дорогу им преградил кто-то из городской стражи. Блестящие глаза, чьи белки казались пронзительно белыми в контрасте с почти угольной кожей, грозно уставились на них из шлема в форме головы хищной птицы с растопыренными металлическими перьями.       – Скажи ему, что мы хотим пройти, – велела Санса мейстеру.       Квадрон перевёл слова хозяйки, и стражник что-то коротко ответил на гортанном языке.       – На этих рабов положено только смотреть или бросать камни. – Судя по холодному тону мейстера ему не нравилось то, что сейчас происходит.       – Скажи, что… – Санса сама растерялась, спешно соображая, как поступить. – Скажи… что я хочу его купить.       Глаза стражника, разделённые хищным стальным клювом, не выражали никаких эмоций. Он громко окликнул другого стражника, сказал ему что-то, и тот скрылся в толпе. Через некоторое время, показавшееся Сансе вечностью, к ним подошёл приземистый тирошиец с сине-зелёной бородой и золотыми усами. Мейстер перевёл, что он интересуется, правда ли госпожа готова купить худого раба у его господина.       – Леди Алейна, вам не стоит делать такие… покупки без разрешения лорда Бейлиша.       – Я приказываю тебе ничего ему не говорить, – она нахмурилась, но Квадрон выглядел неумолимо. – Со своим мужем я разберусь сама.       Тирошиец что-то залопотал, а его лицо выражало довольство и ожидание лёгкой выгоды. Мейстер перевёл цену, которую требовали за раба. Он стоил меньше свиньи, хоть и было понятно, что цену заломили.       – Заплати ему.       – Леди Алейна…       – Это приказ.       Санса достала из сумки, которую велела собрать перед выходом, флягу с водой. Она поднялась по ступенькам, ведущим на возвышение, и подошла к столбу, к которому был привязан несчастный. Рубаха на его спине была порвана, – видимо, чтобы было проще потчевать его плёткой, голова уронена на грудь в изнеможении… Санса осторожно приподняла ему голову и приложила горлышко фляги к его губам. Мужчина сначала отдёрнулся, словно не понимая, что от него хотят, а потом жадно стал глотать воду.       – Как тебя зовут? – спросила Санса, вглядываясь в его черты.       Сиплый шёпот стал ей ответом:       – Герион…