***
Тонкий парок, приятно щекочущий ноздри, поднимался над тарелкой с супом из гребешков с лиссийскими специями. В ней орудовал ложкой Герион Ланнистер, расположившийся за небольшим столом в спальне лорда и леди Бейлиш. Ел он быстро, с большим аппетитом, а едва ложка задела дно тарелки, произнёс своё первое слово в этом доме: «Мяса!». Нагло и грубо, как отметила Санса. Но всё же велела подать гостю крольчатины, оставшейся со вчерашнего ужина, и теперь хмуро разглядывала этого мужчину. Младший брат её мужа, уплывший в Эссос почти восемь лет назад и бесследно пропавший… Вот, значит, какова была его судьба. Она видела следы от кандалов на его руках, раны на спине от порки на площади, которые уже обработал мейстер Квадрон, и меж ними множество шрамов на спине, означавших, что иметь дело с кнутом ему не впервой. Руки его огрубели, кожа на скуле была сбита, как от застарелого удара, волосы были грязны и спутаны… Потерянный Ланнистер напоминал одичавшего и озлобленного зверя. «Собираетесь прятать его как котёнка, под кроватью?» — сухо уронил ей мейстер перед тем, как оставить их наедине. Уж лучше бы она действительно притащила в дом котёнка! Страшно было представить, как отреагирует Петир, когда вернётся и обнаружит в спальне… целого льва! Решиться на спасение далёкого родственника было куда проще, чем понять, как действовать дальше. — Мой муж будет не в восторге от вашего присутствия. — Смею заметить, я здесь не по своей воле, — огрызнулся Герион и впился зубами в ножку кролика, роняя капли жира на тарелку. Она в очередной раз поймала на себе его странный взгляд. Недобрый взгляд. Подумать только, она рисковала отношением Петира к себе и своему ребёнку из-за этого грубияна! Озлобленный муж в обмен на спасение — хороша же будет плата. — Ничего не хотите мне сказать? — как можно более ровным голосом поинтересовалась Санса, скрывая обиду. — Благодарностей ждёте от нового питомца? — Он вытер тыльной стороной руки рот и вскинул на неё сияющие яростью глаза. — Я сбился со счёту, сколько у меня было хозяев. И у меня нет оснований считать, что вы будете лучше остальных. — Отчего же вы тогда не пытаетесь сбежать? Сейчас на вас нет оков, — уязвлёно ответила Санса. — Держите меня за дурака? — Она вздрогнула, насколько знакомой показалась его интонация. — Передо мной сейчас мясо и красивая женщина. Несложно догадаться, зачем вы меня приобрели. Стоит мне сделать хоть что-то вам не по нраву, как вы кликнете стражу, стоящую за дверьми. В лучшем случае меня будет ждать порка и каменный мешок без куска хлеба. Санса потрясённо осела на ближайший к ней стул. «Не сложно догадаться, зачем вы меня приобрели». Ей стало дурно, когда она поняла, что он имеет в виду. — И часто вам приходилось… — она запнулась, не решаясь задать столь бестактный вопрос. — Хотите узнать степень потрёпанности вашего товара? — фыркнул он, бросив обглоданную кость на тарелку. — Прекратите так о себе говорить! Это отвратительно. — Она взвилась со стула, как пружина. Его слова казались ей жалящими, отбрасывающими мерзкую тень. — Где ваша хвалёная Ланнистерская гордость? Я бы скорее умерла, чем произнесла подобное о себе! Лицо Гериона сначало удивлённо вытянулось, когда он услышал свою фамилию. А потом он зло сощурил глаза. — Гордость, говоришь? — прошипел он, начиная остервенело закатывать рукав до самого локтя. Санса прикрыла рот рукой, смотря на оплавленную местами кожу. Выжженные метки, как на скоте. Чёткой была лишь последняя — остальные, видимо, прижигали, чтобы стереть, когда ставили новую. — Хотел бы я посмотреть, куда делась бы твоя гордость, девочка, окажись ты на невольничьем рынке! Если бы тебя продавали столько раз, сколько меня! Испытай ты хотя бы половину того, что пришлось на мою долю! Наверное, она побледнела, так как он поумерил свой пыл и стал одёргивать рукав обратно. А может, среди горечи, пропитавшей его голос, нашлось место и для стыда. Не такими шрамами гордятся мужчины. — Никогда не говори «никогда», девочка… Всякое в жизни случается… — прозвучал он уже глуше. Только сейчас Санса заметила, что голос звучал у него сорвано, охрипше. Кричал ли он на площади или это произошло при каких-то других, более ужасных обстоятельствах? Санса почувствовала острую жалость к нему. — Ешьте, пока есть возможность, — прошептала она, пытаясь прийти в себя. Ей просто необходимо успокоиться. Эмоции не лучший советчик, а Петир может вернуться в любую минуту. Она прошла к окну спальни, выглянула на тянувшуюся внизу улочку. Всего тремя этажами ниже кипела целая жизнь. Вышла в гостиную, прошла до кабинета — он выходил окнами на другую сторону, здесь до земли от подоконника было чуть выше человеческого роста. Ну и странные же дома в Тироше. Впрочем, какой остров, такие и дома… Санса коснулась ручки на ящике в столе мужа. Она понимала, что не сможет выставить Гериона на улицу без единого гроша, и нерешительно потянула ящик на себя. Несмотря на присутствующую замочную скважину, он не был заперт. Как и тот, в их каюте… К горлу подступил комок. Петир доверял ей тогда и дал ей шанс снова, ничего не скрывая, ничего не пряча. Она была вольна ходить куда вздумается, её никто и ни в чём не ограничивал. Он ей верил. А она была готова разрушить это доверие и то хрупкое взаимопонимание, которое, как ей показалось, возникло между ними сегодня. Осторожно, одними кончиками пальцев, Санса задвинула ящик назад, не став в него даже заглядывать, и вернулась в спальню. Не обращая внимания на поглядывающего на неё с явным любопытством Гериона, она завернула в платок пирожки со стола, достала из сундука один свой свободный тёмный плащ… Подойдя к туалетному столику, она открыла шкатулку и вынула оттуда серьги с асшайскими аметистами. Ей было жаль изящные украшения, но она задушила эту жалость в себе. Гериону они нужнее, а Петиру она может сказать, что потеряла их, когда они уплывут из города. Если он вообще заметит пропажу — у неё и так достаточно серёжек. — Возьмите это себе. — Она положила свёрток с пирожками и украшение перед ним. — Серьги можете продать. Они дорого стоят, и вам будет на что жить какое-то время. К сожалению, это всё, что я могу для вас сделать. Герион даже не посмотрел на неё. Его глаза были прикованы к шкатулке, которую она сдвинула на столе. Нет, не к шкатулке — к дорогому кинжалу, поблескивающему алмазами. — Откуда он здесь?.. — Долгая история. Она отвела глаза, уже догадываясь, каким будет следующий вопрос. — Он жив?.. Санса покачала головой. Вдруг лестница в коридоре громко скрипнула. У Сансы закоченело всё внутри, когда она услышала знакомые шаги. — Быстро! Окно в кабинете! — прошипела она, а потом вылетела из спальни, спеша задержать мужа. Едва за Герионом закрылась дверь, как в гостиную вошёл Петир. Санса замерла под его тяжёлым взглядом и совсем уж растерялась, когда он решительно направился к ней. Или к дверям за её спиной? Санса догадывалась о его отношении к Ланнистерам и не питала ложных иллюзий, как он может поступать с врагами. Нельзя, чтобы он увидел Гериона! Петир стремительно приближался, а у неё в голове всё смешалось, смазалось, пронзённое теперь лишь одной мыслью — как остановить его. Санса сама подалась навстречу, почти впечаталась своими губами в его. Он замер. Она испуганно замерла. Застыла недвижимой птицей, боясь пошевелиться, спровоцировать его вспышку гнева. Всё, что она видела, были его серые глаза, полуприкрытые, как у хищника, и смотрящие на неё с большим подозрением. Всё, что слышала — оглушающее биение собственного сердца, отдающее в ушах. Всё остальное вытеснили дыхание на её лице, чуть царапающая вышивка камзола, горячие сухие губы. Она уже не услышала, как хлопнуло окно в кабинете, когда Петир прижал её к стене. Губы его пришли в движение. Яростные, страстные, голодные. Рука зарылась в волосы, руша причёску. Он прижался к ней всем телом, сжал, окружил, заполонил всё собою. Санса крепко зажмурилась, не двигаясь и не сопротивляясь. Её словно парализовало от стремительности происходящего. Она мысленно взмолилась, чтобы всё закончилось как можно скорее. Словно каким-то чудом уловив её немой протест, он остановился. Не открывая глаз, практически скованная ужасом, она чувствовала на себе его пронизывающий взгляд, слышала его тяжёлое, сбившееся дыхание, ощущала его руку на своей шее. Звук его шагов. Хлопнула дверь спальни. Потом дверь в кабинет. В коридор. Лестница снова заскрипела под ногами удаляющегося Петира. Санса сползла вдоль стены, обхватив себя руками. Чувствуя себя оглушённой, растерянной. Потрясённой. Она долго просидела так. Служанка сообщила, что всё накрыто к ужину, и Санса с трудом заставила себя спуститься в столовую. К её большому облегчению, мужа она там не застала. Наверное, впервые за долгое время ей пришлось ужинать в одиночестве. Она безо всякого аппетита гоняла вилкой кусочки форели по тарелке, когда Петир вернулся в дом. Приглушённо было слышно, как он отрывисто и раздражённо отдаёт какие-то приказы слугам, как поднимается наверх, ходит, что-то делает… Когда рыба в тарелке перед ней окончательно остыла, Санса поняла, что ведёт себя до смешного нелепо. Не будет же теперь вечно она прятаться от него! Дверь в спальню она всё же приоткрыла с опаской, однако Петира там не обнаружила. Видимо, он скрылся у себя в кабинете, но туда ей уже идти совсем не хотелось. Сара помогла ей переодеться ко сну, умыться, поменять зерно и воду Шептуну… Но вот уже все привычные дела были сделаны, а он так и не появился. Она устроилась на своей стороне кровати, утомлённая насыщенным на события днём. Прогулка с Петиром, столкновение с Герионом, туманное предсказание жрицы… Сна не было ни в одном глазу. Она то напряжённо вслушивалась в тишину, стараясь уловить момент, когда Петир выйдет из кабинета, то вспоминала, как Петир прижал её к себе… Комнату заливал голубоватый лунный свет, путаясь в лёгком тюле и играя молочными тонами на лакировке мебели. Кремовые розы в вазе казались теперь вылепленными из звёздной пыли, складки на атласной простыне — растёкшимся озером серебра. Шептун на жёрдочке уже давно спал, спрятав клюв во взъерошенных пёрышках на спине. Санса ворочалась на кровати в тщетных попытках уснуть. В очередной раз перекатываясь на другой бок, она почти вжалась горящим лицом в подушку Петира. Вдохнула его запах. Губы заныли, снова почувствовав вкус его поцелуя. Щёки пылали, ладони помнили вышивку на твёрдой груди. Память предательски подбрасывала то ощущения от его пальцев, зарывшихся сначала ей в волосы, а потом сместившихся ниже, на шею, придерживающих её требовательно, осторожно, как хрупкую вещь; то его горячее дыхание чуть ниже уха, когда они вплывали в Браавос, а он обнимал её со спины и обволакивающим голосом шептал о таинствах города; то вкрадчивые, почти ласкающие касания, когда он надевал на неё ремни для кинжала. Она будто снова почувствовала, как его тёплая ладонь почти бархатно скользит от её щиколотки и выше, приподнимая край платья. В её воображении мужская рука не остановилась, как тогда, на коленке, а уверенно двинулась дальше… Санса резко села, почти подскочила на кровати, не понимая, откуда у неё вообще взялись такие мысли! В гостиной еле слышно раздались шаги. Санса резко обернулась к двери, вцепившись в ручку взглядом. Она почти забыла о том, что Петир может вернуться в спальню. Она торопливо легла обратно, прикусив краешек губы и продолжая прислушиваться. Так же тихо, крадучись, шаги Петира удалились от спальни в сторону кабинета. Санса захлопала глазами, чувствуя себя почти обиженной. Почему он не вернулся в их спальню? Она не верила, что у него столько работы, которая вынудила его задержаться. Какие дела у него могут быть столь поздно вне их спальни? Выждав достаточно долго — насколько хватило терпения — она на цыпочках прокралась ко входу и выглянула в гостиную. Ни души. Лишь тонкая полоска света под дверью кабинета. Уверив себя, что прокрадётся, как мышка, Санса юркнула из спальни. Наступила на шелуху от зерна, которая оглушительно хрустнула в ночной тишине — и как только Шептун успевает разбрасывать её по всему дому? Прислуга не успевает убрать! Посетовав на это, задела почти не различимый в темноте за столом пуфик. Если прошлая жизнь и существовала, Санса явно никогда не была мышкой. Прижавшись ухом к двери кабинета, она затаила дыхание. Ни звука не проникало наружу. Что может он делать так бесшумно? Не мог же он лечь спать прямо там! А может дверь слишком плотная и скрадывает все звуки? Ведь Санса никогда не присматривалась специально к ней… А если она не услышит шагов, и он выйдет и обнаружит её прямо здесь, подслушивающей под дверью? Она обернулась к зеркалу, висящему среди цветочных картин на одной из стен. Увидела себя — босую, растрёпанную, в кружевной сорочке в пол, едва прикрывающую пальцы на ногах. Нет, в таком виде ей точно лучше не появляться сейчас перед ним. Стараясь ступать как можно тише, она удалилась назад в спальню…***
Петир устало опустился в кресло, чувствуя себя столетним стариком. Сначала ему все нервы вымотали в Тирошийском банке, а теперь ещё и жена подкидывает ему сюрпризы… Хорошо, что когда он снова вернулся в дом, слуги доложили, что леди Бейлиш сейчас изволит ужинать. Меньше всего он хотел снова столкнуться нос к носу с этой своевольной девчонкой. А когда он вдобавок обнаружил незадвинутый до конца ящик стола, он был просто вне себя от ярости! Перерыл все вещи в кабинете и спальне, чтобы понять, что могло измениться, зачем она это сделала. Что она творит? Конечно, вспыхнувшее на корабле предположение, что она шпионила для Вариса, было полнейшей глупостью. Но ведь за ним действительно кто-то следил! После произошедшего в Браавосе его паранойя обострилась просто донельзя. Ещё и корабли Железного Банка в порту… Что им тут нужно? Не может же это быть простым совпадением. Если за ним действительно кто-то следит… но кто? Он уже перетряхнул всех своих людей. Или он просто теряет чутьё? Петир поднял с лакированной поверхности стола длинное перо и поднёс его к глазам. Везде-то были следы от этой проклятой птицы. Шептун, вероятно, стал воспринимать его как хозяина и нередко лез на плечо, когда Петир работал с бумагами. Уж больно любопытен был любимец Сансы. Санса… все мысли постоянно вели к ней! К девчонке, которая стоит ему последних нервов. Стоит выпустить хоть на миг из-под присмотра, как она норовит встрять в какую-нибудь переделку! Едва не потеряли её на рынке, остолопы! Бестолочи! Они надолго запомнят сегодняшний урок. Больше он и близко им не доверит свою жену! Которая так легко приобрела на рынке мужчину, как простую безделушку… Он своим ушам не поверил, когда Квадрон доложил ему об этом по прибытии. Ха, и Санса верила, что мейстер будет молчать? Как такая прыть уживается с такой наивностью? Притащила в дом другого мужчину, завела в их спальню! Ещё и эта глупая попытка отвлечь его поцелуем. Его, который мог бы написать целый трактат о женской хитрости! Смешно и оскорбительно. Он кипел от того, что она пыталась это так использовать. Он был зол на себя за то, что почти поддался. Да что там почти! Поддался, старый дурак, а она выкрала несколько секунд для того беглеца у него легко, как у мальчишки. Он всё испортил, сорвавшись на неё. Глаза застила какая-то пелена, в нём всё вспыхнуло, забурлило. Почувствовать её плотно сжатые губы, осознать, что она в его руках словно мёртвая, неживая, было подобно ведру ледяной воды. Как удар хлыста, как пощёчина пришло понимание, что он ей противен. Он отпрянул от неё, чувствуя себя чудовищем. Петир опёрся локтем на стол, зарывшись себе в волосы, едва не скрежеща зубами. Хмуро посмотрел на своё отражение в оконном стекле. На фоне ночного неба его фигуру очерчивала свеча. Он с досадой разглядывал себя, ища, не появились ли рога — ведь он точно превращается в козла или дурака. Глупец! Винишь себя за то, что вырвал поцелуй у собственной жены! Мало кто церемонился так с молоденькими законными супругами… Она ему руки должна целовать за то, что спас её из этого кошмара под названием Королевская Гавань! Он полагал, что забирает оттуда сломленную, а оттого абсолютно покорную девочку. Но нет, эта маленькая гордячка не сломалась под тяжестью выпавших страданий. Она не ломалась, а гнулась, подстраивалась, выживала. Кто же знал, что у маленькой волчицы отросли когти. Пускай пока небольшие, но использовать она их училась чисто по-кошачьи. Знала, когда стоит прятать. Внезапно её поцелуй показался ему отравой. Подумалось, что он, бесспорно, собрал яд с этих нежных и упорно сжатых губ. Он знал цену женщинам. Он видел много шлюх, аристократками был пресыщен. Он видел умнее, жеманнее, красивее… На миг он представил её в тех серьгах с асшайскими аметистами. Сверкающие завораживающие грани на фоне её нежной шеи. Он мысленно сорвал с неё все платья, оставил лишь драгоценности и стекающее по молочной спине осеннее золото волос. Она была ослепительна. Когда именно она успела стать его слабостью? Извела его, привязала, проникла под кожу. Почему тогда, когда она прижималась к нему и говорила «Петир, помоги», он был готов свернуть горы? Почему, обнимая её после падения в Браавосе, он не ощущал ничего, кроме острого желания её защитить? Почему он лежал вчера, пялясь в потолок, пока к его ноге прижималась оголившаяся из-под задравшейся ночнушки коленка, и ничего не делал? Петир резко встал, так, что ножки стула едва слышно чиркнули по полу. Эдак никуда не годится, нужно быть тише, иначе он просто её разбудит и напугает. Проклятье! Даже злясь на неё, он по-прежнему проявляет какое-то подобие заботы. Во всяком случае то, на что способен человек, не привыкший о ком-либо заботиться. Человек без семьи, без привязанностей. Тем непривычнее было получать заботу в ответ. То, что для Сансы было естественным, вызывало у него порой недоумение или растерянность. Даже то, как она тогда принесла и поставила перед ним чашку черешни, помытой собственноручно. Сложно было представить, чтобы в одном из его борделей какая-то девка кинулась делать такое же просто подумав о нём, а не по приказу. Приблизившись к дверям спальни, он прислушался. Было слышно, как она ворочается, взбивает подушку… Он надеялся, что она крепко спит в столь поздний час. Он недостаточно остыл и не хотел, чтобы их встреча превратилась просто в катастрофу. Слишком она его вывела из себя. Он был благодарен ей за то, что ни разу не припомнила ему его вспышку гнева на корабле. Хотя бы в этом она поступала по-женски мудро. Но второго раза эта гордячка ему точно не простит. Он удалился к себе в кабинет. Вновь зажёг свечу, ополоснул пылающее лицо, уронил полотенце с умывального столика и, не желая наклоняться, пнул его раздосадованно ногой. Рухнул в кресло и откинул голову, прикрыв глаза. Когда перед закрытыми глазами начали мерцать чёрные точки, за дверью что-то тихо хрустнуло. Будто бы шелуха от зерна. Жалобно пискнули ножки пуфика по полу. Он с любопытством приоткрыл один глаз и покосился на ручку двери. Сомнений в том, кто это, у него не было. Вот только зачем? Он даже не знал, хочет он или нет, чтобы эта ручка повернулась, и она вошла сюда. Смог бы он её простить, если бы она попыталась всё объяснить? Но она не попыталась… Он слышал, как она ушла. Ушла, так и не сказав ни слова. Почему-то это сильно задело его. Он встал, раскрыл окно и опёрся руками на шершавый каменный подоконник, мрачно смотря в беспроглядную ночь. Внизу на траве алели ягоды из пирожка, вдавленные в землю беспощадным сапогом одного из стражников лорда Бейлиша…***
Широким шагом Киван нёсся прочь из подземелий. Подальше от камеры этого щенка. «Ваш сын больше никогда не станет прежним!» Он оступился на лестнице, схватившись за перила в последний момент. «Вы слышите? Никогда!» Он бежал от этого голоса, от торжествующего взгляда глаз Его Воробейшества на лице ребёнка. — Милорд-десница, — запоздало пробормотала приветствие ему в спину служанка, которую он едва не сбил. Он не видел перед собой лестниц, галерей, мелькающих поворотов. Только эту змею в рясе. Во дворе Киван чуть было не налетел на неубранную кем-то кинтану. Высечь бы наглеца, который позабыл её здесь! Киван досадливо оглядел практически пустой двор. Груда чучел с запревшей соломой, ряд мишеней с выцветшей краской, стойка с тренировочным оружием… и эта дурацкая кинтана прямо перед ним. С металлическим шелестом Киван выдернул из ножен меч и с размаху обрушил его на обструганное дерево. Легче не стало. Он ударил снова. И ещё. И ещё. Нелепая пародия на человека затряслась, задребезжал ржавый от дождей шлем на дурно сколоченной голове, заходила из стороны в сторону кривая рука с безымянным щитом. Стальное лезвие безжалостно вгрызалось в деревянную плоть, щепа летела во все стороны. Киван с рычанием и бессильной, слепящей яростью кружил вокруг кинтаны, стремясь глухими ударами и железным звоном заглушить посмертный крик того мальчишки. «Никогда! Никогда, вы слышите?!». И Киван слышал, слышал против воли и силился выместить душащую его злость на этом истукане. Чужое лезвие закрыло от десницы кинтану. Меч Кивана с лязгом врезался в него. — Готов поспорить, противник из меня выйдет не хуже, чем эта гнилая рухлядь. — Десмонд Крейкхол отвесил шутливый полупоклон и сделал несколько шагов назад, принимая боевую стойку. — Думаешь, мне нужен сейчас противник? — Сейчас вечная улыбочка Десмонда лишь раздражала его. — Тебе нужен тот, кто сможет держать оружие без единого гвоздя в руке. — Он изящно провернул меч в руке, наверняка красуясь перед какими-нибудь девицами, выглянувшими в окна. Его солнечная улыбка внезапно напомнила Кивану Гериона. И маленького хохочущего Джейме, которому больше не быть первым мечником, и застенчивого, но доброго, как котёнка, Ланселя в детстве. Клятый позёр! Сам напросился. Киван ринулся вперёд, осыпав Десмонда градом тяжёлых ударов. Тот стал быстро отступать, будто поддавшись. Не принимая вес меча противника на свой, а отражая его легко, вскользь, уходя в сторону. Киван кипел изнутри, наскакивал на него, теснил, заставлял кружить по двору и чувствовал лишь ещё больше распаляющуюся злость оттого, что большинство ударов уходило втуне, что рука не чувствовала облегчающего столкновения, как того требовалось душе. Рубя с плеча, приходилось самому сдерживаться, когда лезвие разрубало воздух. А дерзко кружащий Крейкхолл всё больше напоминал танцующего петуха. — Прекрати уходить от меня! — рыкнул Киван, уже не до конца уверенный, что сможет сдержаться, если тот остановится хотя бы на миг. Глаза застилала сцена, как во дворе Кастерли упражнялись двенадцатилетние Десмонд и Герион. Подумать только, что Десмонду уже тридцать восемь. Гериону было бы столько же… Кончик меча Десмонда просвистел совсем рядом, оставив царапину на запястье. Киван сжал зубы, не столько от незначительной боли, сколь задетый за живое. Он учил когда-то и его, и Гериона. И сейчас этот позёр жив и счастлив, а Гериона больше нет. Сейчас все сыновья Десмонда живы, а Мартин и Виллем в могиле. Сейчас Мет Крейкхолл стоит на галерее вместе с Сэмом Тарли, а у Кивана есть лишь блеклая тень Ланселя. Братья Десмонда живы. Жена Десмонда жива. Боги, за что?! Чем их так прогневал Киван?! Следующий удар пришёлся по ноге плашмя. Киван зашипел, как сумеречный кот, готовый потерять последние остатки контроля. Если до этого он щадил мальчишку, то сейчас он уже бился на полную, а тот всё уходил и словно смеялся над ним. Мощные и щедрые удары против скупых, но более точных и выверенных, оказались не лучшим выбором. Тайвин часто говорил, что холодная ярость всегда страшнее горячей, но слепящей своего хозяина. Киван сосредоточился на движениях, на контроле своего тела, соперника, двора. Слился с лезвием душой и телом. Постепенно злость стала уходить из него через напряжённую схватку, опалённый ненавистью разум стал остывать. Когда он со звоном выбил меч из рук Десмонда, то чувствовал себя излеченным от яда мальчишки-святоши. И измученным. Опустошённым. Десмонд, никого не стесняясь, плюхнулся на груду соломенных чучел, стащил с себя пропотевшую рубаху и сладко потянулся на солнышке. — Легче стало? — спросил он, почти незаметно стреляя глазами в сторону девушек в окнах галереи. Эти явно следили за каждым его движением, а сейчас — за оголённым торсом. Киван буркнул что-то неопределённое, устало опускаясь рядом с ним. Эмоции словно все выцвели, пара царапин от бывшего ученика щипали самолюбие, а покосившись в сторону невольных зрителей, захотелось и вовсе поморщиться. — Спасибо, — скупо сказал Киван, и Десмонд понятливо кивнул. Киван не помнил, приказывал ли он приготовить ванну, или это позаботился о нём Десмонд или кто-то другой, но когда он вернулся в свои покои, там уже всё было приготовлено. Он стащил с себя сапоги и бросил их к камину, туда же швырнул одежду. Осторожно, чтобы всколыхнувшаяся волна не перелилась через край, залез в деревянную бадью и откинул голову на кожаный подголовник. Горячая вода — на грани терпимого — приятно ломила тело, её поверхность щекотала грудь и плечи. Киван потянулся было за мочалом и бутылочкой масла на скамеечке подле ванны, но потом с тихим плеском уронил руку и расслабленно съехал в воду по самое горло, прикрыв глаза. Навалившаяся усталость помогала отрешиться от прежних мыслей, а поднимающийся пар отдавал горькими, успокаивающими травами. Уж лучше пред закрытыми глазами была бы одна чернота, чем запоздало пришедшее осознание, что он завидовал своему вассалу. Своему соратнику. Десмонд Крейкхолл был всегда с ним честен и открыт — и будучи мальчишкой, и став во главе своего Дома. Забавно, что именно он стал первым, кто рискнул попросить у Кивана руки Джой для своего младшего сына. И по иронии, именно при Десмонде, всего пару лун спустя, Киван вскрыл письмо от лорда Фрея, где тот просил того же для одного из своих многочисленных отпрысков. Наверное, у Кивана лицо перекосило в тот момент, так как Десмонд хохотал во всё горло. А сколько ещё было этих писем потом от других! Целая шкатулка набралась. Благо, Джой не знала ни про одно из них. Настроение испортилось в конец, когда мысли перескочили с Метьюса Крейкхолла, о котором Десмонд нет-нет да поднимал тему, на того, кого видел сегодня Киван рядом с ним. Сэмвелл Тарли… Перспективный молодой человек. За кротким и пока неуверенным взглядом был спрятан недюжинный ум. Вот только это не делало последнее требование Рендилла менее отталкивающим. И всё же, Киван не давал ему тогда чёткого ответа… Мог ли он сейчас найти достойную кандидатуру для сына Рендилла вместо своей воспитанницы? Взбалмошная девчонка с которой он вдрызг разругался перед отъездом. Надо было настоять на своём и взять Джой с собой в столицу, несмотря на все её протесты. Сквозь смеженные веки были видны блики на мерно покачивающейся воде. Свет от незадёрнутых до конца окон падал так, что воображение дорисовывало тонкий девичий силуэт. Она сидела на подоконнике, подогнув под себя одну ногу и легкомысленно покачивая второй. На острых коленках пергамент и перо с погрызенным кончиком, волосы короткие растрёпаны, как у шкодливого воробья, на локте новый синяк — вечная непоседа. Этот хрупкий образ был настолько живым, реальным, что Киван дёрнулся, когда чья-то ладошка легла ему на грудь. Вода выплеснулась за край от резкого движения. Он молниеносно поймал за тонкое запястье руку, не спешащую убраться с его тела, и открыл глаза. Незнакомая ему молоденькая служанка с тёмными волосами и слегка выдающимися скулами сладко ему улыбнулась. — Дозвольте вам помочь, милорд-десница, — проворковала она, поднимая мочало со скамеечки и опуская его в воду. Как эта девка вообще осмелилась зайти к нему?! — Пошла вон, — медленно проговорил Киван, до боли сжав её запястье. Она отшатнулась от него, и он разжал пальцы с таким видом, будто выпустил гадюку. — Прочь! Растерявшая всю смелость служанка быстро вылетела из покоев, подобрав юбки. Киван зачерпнул воду обеими руками и ополоснул лицо. Разочарованно глянул в сторону окна. Тонкий девичий образ растаял, оставив лишь тоску.***
Кажется, он кричал, когда эти твари пришли к нему в первый раз. Чешуйчатые порождения самого Пекла. Лансель молился в тот день вместе с братом Эдмуром, с которым они делили одну келью на двоих, потом предались скудной трапезе… Брат Эдмур описывал в красках чудищ, питающихся тем или иным грехом — поедая тех, кто их совершил. Лучина тускло освещала их каменную клетушку, и под завораживающий голос послушника Ланселю начало мерещиться что-то в тёмном углу. В горле пересохло, а сам он, должно быть, побледнел, так как Эдмур участливо подлил ему воды, ни на секунду не прекращая описывать закалённые огнём когти, всевидящие жёлтые глаза, склизкий язык. И Лансель видел, как из черноты разворачивались светящиеся кольца, сплошь покрытые ядовитыми шипами, как поднялись обугленные веки, явив янтарь разгневанных глаз, как приблизилась к нему морда со зловонным дыханием из клыкастой пасти. Тонкая ниточка мутной слюны протянулась с игольчатых зубов до самого пола и зашипела, едва коснувшись каменных плит. Его жизнь превратилась в лютый кошмар. Молитвы… Исповеди, на которых он упорно замалчивал свои деяния… Трапезы с братом Эдмуром… И эти твари. Когда он оставался один в их келье, он тщательно обыскивал всё вокруг: шарил под кроватями и столом, ощупывал руками пол, не веря своим глазам. Не было нигде следов тех чудищ. Ни прожжённого пятна от слюны, ни рваных полос от когтей, ни запаха жжёного перца… Брат Эдмур их не видел. Ещё бы, ведь его душа чиста. Это не он опорочил сестру, убил короля, предавался блуду и чревоугодию, испытывал запретные чувства, такие как ненависть, похоть… Неужели того, что Лансель запер себя в стенах Септы, было недостаточно? Он молился, постился, он плакал перед статуями Семерых, но монстры всё не отпускали его. Даже когда он ослабел и пил лишь какую-то ароматную воду, подаваемую братом Эдмуром, он слышал шорох перепончатых лап под своей кроватью. — Я вижу, вас что-то мучает, брат Лансель. Излейте мне свою душу, и вам станет легче, — твердил Его Воробейшество при каждой встрече. — Помните, что чистая душа есть единственное благо. Я всегда готов исповедовать вас лично. — Мне не в чем больше покаяться, Ваше Святейшество. Я уже всё рассказал, — измученно шептал Лансель, не смея поднять глаза, боясь, что его уличат во лжи. Там его хранили хотя бы стены Септы. Теперь же его увезли далеко-далеко от них. Теперь его ничто не спасёт… В лоб что-то мягко ударило и, отскочив, покатилось с шелестом по полу. Лансель вздрогнул, напряжённо прислушиваясь и силясь поднять веки. Зачастую после приходов к нему мейстера Крессела на него накатывала сонливость, и было почти невозможно вырваться из снов, полных огня и ужаса. Что-то снова ударилось о его лоб, и Лансель с трудом разглядел сквозь приподнятые ресницы силуэт Девы на окне. Он улыбнулся, узнав её. Приходила ли она к нему наяву или в видениях — это было неважно. Дева. Пречистая дева, что своим голосом разгоняла чудовищ и хранила его душу. Она сидела на подоконнике, подогнув под себя одну ногу и болтая в воздухе второй. На коленках лежал измятый пергамент, а сама она грызла кончик пера. Что она писала? Иногда она читала вслух книги или даже личные письма. Думала, что он не понимает слов? Они все считали его сумасшедшим, когда он не выдержал и стал рассказывать о тварях, что приходили к нему. Но ведь он видел, видел их! Они существовали! Глупцы, они и к вам придут, если вы не уверуете! Но только не к ней… Эта дева единственная казалась ему чистой, святой. Она одна выслушала его беды с таким серьезным видом, будто поверила. Она не отмахнулась от него. Арья, слегка нахмурившись, изучала черновик письма для Кивана. Всё не то. Извиняться ей было не за что, обвинений ему она наговорила в лицо и лично; а писать что-то банальное и признаваться тем самым, что ей самую чуточку без него скучно, совсем не хотелось. Она вздохнула, смяла пергамент и бросила бумажный комочек в лоб Ланселю — тот блаженно улыбался каждый раз, как недолюбленный кот, который принимал случайное прикосновение за ласку. На полу валялась уже целая куча черновиков. Она была поражена, когда случайно узнала, что Киван велел разыскать дочь Неда Старка. Все мысли её были заняты подслушанным разговором между ним и бродячими артистами, которые принесли вести о дочери предателя. Арья даже не успела задуматься ни о том, почему Киван ищет её сестру, ни почему так быстро отправил артистов прочь. Она вся извелась, распекая себя за то, что она сейчас здесь, в тепле и уюте, а Санса… где теперь её изнеженная сестрёнка? Если бы она спросила Кивана, зачем он ищет Сансу, это породило бы множество вопросов. Мало того, что она ему даже своего настоящего имени до сих пор не сказала, так ещё и подслушивает его разговоры! И как она объяснит свой интерес к Сансе Старк? Арья всё ещё замирала, когда он ронял, вроде как невзначай, шутки про волков. Сложно было поверить, что Киван, даже пообещав «Я никогда тебя не обижу», оставит всё как есть, если узнает, кого взял в воспитанницы. — Как будто от твоего имени что-то изменится, — фыркнул он как-то, вороша кочергой угли в камине. — А если я Карстарк? Дочь того, кто убил твоих сыновей? Его лицо ожесточислось так, что она пожалела о своих словах. — Не шути так. Насколько я помню, у Рикарда всего одна дочь, и она намного старше тебя, — медленно произнёс он после долгой паузы. Будто пелена ярости спала с его глаз, и он осознал, что её слова явная ложь. — А говорил, что тебе всё равно, — тихо буркнула Арья, заметив, что его пальцы до сих пор сжимают кочергу с такой силой, что побелели подушечки пальцев. Нет, спрашивать Кивана о Сансе она не собиралась. Поэтому стремглав кинулась вдогонку за бродячей труппой. Она с таким трудом нашла их. И каково же было её удивление, когда выяснилось, что их информация касалась Арьи Старк! Смешно и горько одновременно. Вероятно, поэтому их так легко и отпустил Киван — по каким-то причинам Арья Старк его не интересовала. Она не представляла, как ей вернуться назад — в гневе Киван действительно был страшен. Не то чтобы она его боялась, но… предпочитала лишний раз не дёргать льва за усы. Правда, самой возвращаться ей и не пришлось. Сначала странная беседа с тем добрым парнем в таверне, а затем солдаты Ланнистеров нашли её и возвернули обратно в Кастерли. Вот только объяснить, почему она вдруг сбежала, Арья так и не смогла. Упрямо молчала, а Киван всё больше злился, пока не махнул на неё рукой и не уехал в столицу. Арья вздохнула и смяла пергамент, сдавшись. Писать письма явно было не её. Пусть думает, что хочет. Сам-то не прислал ей пока ни словечка. В покои Ланселя вошёл мейстер Крессел с подносом, и она недовольно на него глянула. — Зачем вы снова дали ему успокоительного? Он до сих пор вон какой. — Она демонстративно бросила комочек пергамента в сонно улыбающегося Ланселя. — Утром он бормотал что-то о покаянии, — терпеливо пояснил мейстер. — И это повод?! А если вы меня завтра увидите с «Семиконечной Звездой», вы мне тоже вольёте в глотку снотворное?! По чопорному виду мейстера было видно, что если он увидит леди Джой с такой книгой в руках, то скорее забеспокоится о своём собственном рассудке. Арья закатила глаза и вышла из спальни. Почти сбежав по лестнице, она направилась в сторону конюшен. Вот только стоило ей оседлать свою Висенью, как ей преградил дорогу стражник. — Миледи собирается кататься во дворе? — Тебе-то что за дело? — огрызнулась она. — Дальше двора нельзя. Все ворота закрыты. — Ты хоть знаешь, кто я? — Она чуть сильнее натянула поводья, но вывести лошадь из стойла так, чтобы не задеть этого тупицу, было проблематично. Не топтать же его конём. — Приказ лорда Кивана. Вам не позволено покидать замок, миледи, в его отсутствие. Вот значит как? Ей решили напомнить, что её приказы исполняются, только пока она в милости у «лорда Кивана»?! Арья почти влетела в комнату начальника стражи. — Мне необходимо попасть в Ланниспорт, Маркус! — После вашего побега, миледи? — Он посмотрел на неё полунасмешливо-полусочувственно. — Приказано не пускать вас за ворота. Ни с охраной, ни тем более, в одиночестве. Если вам что-то требуется из Ланниспорта, то вам это доставят немедля. — Одного септона, пожалуйста, — язвительно ответила Арья, почти наслаждаясь вытянувшимся в удивлении лицом Маркуса. Обратно она уже не шла, а бежала. Каблуки сапожек громко стучали по плитам коридоров и ступеней. Ноги сами несли её в единственное место, где ей было спокойней всего. Даже в спальне она не чувствовала себя в большей безопасности, чем здесь. Небольшой внутренний дворик с убранством на зимний лад и единственным деревом в самом его сердце. Каменный сад. По легенде возведённый одним из Ланнистеров для своей жены. Какая глупость. Сансе бы понравилась эта девчачья сказка. Стража у входов мгновенно развернулась спиной на своём посту. Давний приказ лорда Кивана — здесь она могла побыть одна. Здесь её никто не имел права беспокоить. Неуверенно, словно чувствуя за собой вину, Арья подошла к чардреву. Села на мощные корни. Опустила глаза, наткнувшись взглядом на позолоченные застёжки на своих сапогах, зарылась задумчиво пальцами в волчий мех на воротнике красного плаща. Золото Ланнистеров, цвета Ланнистеров… Воспитанница Ланнистера! И гадко, и глупо, и всё как-то не так в её жизни. Сзади ветер как-то странно зашуршал травой, будто голос померещился. «Продолжим урок». Она обернулась, но никого не увидела. Пожав плечами, она положила ладонь на бледную кору. — Прости меня, отец. Ты его, наверное, даже не знал лично. Он не такой, как ты думаешь… Арья уронила руку, не зная, что ещё сказать в своё оправдание. Вспоминая, как Киван привёл её первый раз к этому дереву.