***
Бóльшую часть времени Тайвин, привалившись спиной к решётке, смотрел на город. Остров, на котором располагался Тирош, был скалистым, отчего улицы на нём обвивали высоченные холмы полукружьями, а ночами напоминали исполинских светящихся змей. Дома и храмы липли друг к дружке, тянулись ввысь остроконечными каменными шпилями, а мостовые свисали одним боком над более низкими кварталами, ограничиваясь низкими парапетами. С севера ветер разбивался о голые чёрные скалы, с юга высилась знаменитая всему миру Кровавая башня. Ну и уродливой же она была вживую! Квадратная, несклепистая. В бойницах даже ночами мелькала стража, создавая причудливые тени своими шлемами в форме голов хищных птиц, а в навершии башни огонь, оправленный в мирийское стекло, бросал свет до конца Ступеней, — так, по крайней мере, гласили легенды. Ветер с привкусом пыли донёс конское ржание, крики людей… Какого-то раба привязали к позорному столбу на площади, нависающей аккурат напротив Нижнего невольничьего рынка, высекли и оставили красоваться и радовать глаз господ в таком виде. Тайвин поморщился и отвернулся от заурядного для здешних мест зрелища. Впрочем, и по другую сторону клетки картина выглядела ничуть не лучше. Всё те же надсмотрщики, всё те же клетки. Менялись лишь покупатели, подбирающие товар, и сам «товар», который ценился ниже, чем скот. Ощупывать глазами потенциальных покупателей ему надоело довольно быстро. Слишком мало информации, чтобы на основе неё можно было провести анализ и составить хоть какой-то план. Ждать. Всё, что ему остаётся — это ждать подходящего момента и смены условий. От соседей разило страхом. На разных языках они обсуждали вероятность попасть к тому или иному хозяину, и какие невзгоды им это сулит. Тайвин не видел в этой болтовне никакого смысла. Страх убивает гибкость мысли, а страх перед тем, что ещё не свершилось — лишь зря мутит рассудок. В самом деле, не рассчитывают же они одновременно попасть ко всем внушающим трепет хозяевам разом? Выкупит конкретный покупатель — тогда и будет разговор. Лишь бы знать подходящий язык. Обведя площадь в очередной раз скучающим взором, он заметил, как какой-то человек — мейстер, судя по его робе и блеснувшей на солнце цепи, — достал монетку из кошеля на поясе и отдал стражнику. Высеченного ранее раба отвязали от позорного столба. Неужто кому-то приглянулся этот несчастный с разодранной спиной? Да и какого мейстера с Запада могло занести так далеко на Восток? Порыв ветра взметнул над парапетом рыжие волосы девушки, стоявшей рядом с мужчиной в мейстерских одеждах. — Встать! — скомандовал летниец, пнув железным носком решётку прямо за спиной Тайвина. Он научился терпеть и команды надсмотрщика, и скабрёзные шуточки посетителей рынка, и осмотр зубов. Для хорошего прыжка льву порой стоит затаиться. Обычно при осмотре товара опытному покупателю хватало один раз глянуть сквозь прутья. Редко кто дотошно изучал или щупал, отпуская нелестные комментарии. Сейчас же стражник бряцнул связкой ключей и отпер дверцу. — Выходи. Юноша в простом кожаном жилете и таких же штанах, которые выдавали в нём простого слугу, передал плату в ладонь летнийцу и кивнул стоявшим невдалеке солдатам. Тайвину завели руки за спину, держа крепко, но на удивление терпимо, и повели, окружив плотным кольцом. Летниец последовал за ними. Когда они подошли к границе рынка, обнесённого стеной из крупных разномастных валунов размером от кошки до барана, летниец, ускорив шаг, приблизился и неохотно пояснил с ужасным акцентом: — Господин желает осмотреть тебя здесь. — Он ткнул чёрным пальцем со светлой подушечкой в перекошенный двухэтажный домик, примостившийся сразу за стеной. — Понравишься ему — за тебя внесут остальную плату. Нет — вернёшься в клетку. Несмотря на рубаху, плечи Тайвина были опалены беспощадным солнцем, а дом встретил его полумраком и благословенной прохладой. Солдаты прошествовали вместе с ним по лестнице на второй этаж — ступени под ними скрипели так, что казалось: каждый шаг может привести визитёров прямиком в подвал. За столом в комнате, куда его привели, сидел мужчина. Достаточно молодой — не больше двадцати пяти, с аккуратной треугольной бородкой цвета ржавчины, в добротного кроя одеждах цвета оливы и каштанов. Он смутно кого-то напоминал, но мысль быстро ускользнула от Тайвина, не явив ответов. Он прошёл к столу, подтянул к себе свободный стул и сел, скрестив руки на груди. Звякнули кандалы на запястьях. — Я вас внимательно слушаю, — невозмутимо обратился он к незнакомцу, глядя ему прямо в глаза. Тот улыбнулся одними уголками губ, обдав Тайвина холодным взглядом. — Вы не похожи на человека со сломленным духом. Это похвально. — Оставьте свои любезности, предпочитаю всегда переходить к самой сути. Вам от меня что-то надо. — Откуда такая уверенность? — приподнял бровь мужчина. — Всем от меня что-то надо. — Тайвин пожал плечами. — С рабом вы не стали бы вести переговоры. Значит, вы прекрасно осведомлены, кто я такой. — Право, вы меня раскусили. — Тихий бархатный смех дополнил театральный всплеск рук, сверкнувших перстнями. — Да, мне кое-что нужно от вас. Я хочу заключить с вами сделку. Таинственный незнакомец взял кувшинчик с угла стола и разлил желтоватую жидкость по двум незатейливым стеклянным фужерам. — Знаете ли вы, во сколько оценили вашу жизнь? — Он поставил перед Тайвином один из фужеров. Запахло грушами и алкоголем. — Это была цена за раба, а не за Ланнистера. — Тайвин проигнорировал предложенный напиток. — Они сами не знали, кого держали. — И всё же? — Мужчина сделал небольшой глоток. — Я видел, как ваш посыльный передал одну монету стражнику. Понятия не имею, какую: лисийский оунер, тирошийский медяк или что-либо другое. Собеседник достал из мешочка на поясе монету, поставил ребром и щелчком ногтя заставил её резво закружиться по столу. Тайвин остановил её, прихлопнув ладонью. Подняв, увидел ступенчатую пирамиду. На обратной стороне красовалась гарпия. — Марка Миерина. — Вкрадчивые нотки в голосе звучали искушающе. — Если наш разговор пройдёт продуктивно, ваш хозяин получит вторую такую же. А вы — свободу. — Он развёл руки в широком жесте, который, по всей вероятности, должен был эту самую свободу обрисовать. — Почему именно марка? — Тайвин скривился и швырнул монету обратно. — Вижу, Миерин вызывает у вас не самые приятные ассоциации. — Монета отправилась обратно в ярко расшитый мешочек. — Дейенерис Таргариен. — Будь она тем, кто вас послал, достаточно было бы моей головы. — Тайвин откинулся на спинку стула. — Но раз я жив, а речь зашла о последней из Таргариенов, полагаю, вы не относитесь к числу её друзей. — Вы чрезвычайно догадливы. — Он кивнул. — У меня свои причины не любить её, у вас — свои. Вы можете помочь мне, а я вам. Этой ночью ему снился Эйрис. Мало кто мог вызвать в Тайвине такую жгучую, едкую ненависть, как некогда лучший друг. Девчонка, сидящяя на шатком троне в Миерине, была дочерью этого монстра. — Что от меня требуется? — хрипло спросил он, сморгнув видения. — Стоит ли ваша жизнь вашей гордости? — Собеседник отставил свой фужер в сторону, взглянув на Ланнистера серьезней. Не стоило сомневаться, что ничего хорошего он не предложит. — Предпочтёте ли вы вернуться в клетку и сгинуть там безымянным рабом или поступитесь честолюбием? — Он слегка наклонил голову набок, выдерживая паузу. — Дайте одну клятву. И вместе мы уничтожим Дейенерис Таргариен. Хохот Эйриса в его ночном кошмаре терялся за устрашающей стеной огня. Ни в реальной жизни, когда Эйрис бросил перед ним на пол в темнице кинжал, ни во снах, руки не слушались Тайвина; как бы ему ни хотелось, он не находил в себе силы убить это чудовище. Он шагнул прямиком в пламя, не обращая внимания ни на загоревшуюся одежду, ни на щиплющий глаза дым. А сжав пальцы на чьём-то горле, увидел сквозь вьющуюся в воздухе копоть, что лихорадочный блеск глаз и безумный хохот принадлежал девочке с серебряными волосами. Мужчина за столом с мягкой улыбкой на лице ждал ответа. Похоже, он знал его заранее. Тайвин наклонился вперёд, сжав кулаки. — С превеликим удовольствием.***
Петир задерживался сегодня в тирошийском банке дольше обычного. Санса оставила в спальне гореть всего одну свечу, а сама прилегла на краешек кровати всего на минутку. Её окружило пламя. Огненное полотно выше человеческого роста взяло её в кольцо, заслонив весь мир вокруг. За танцующими красно-рыжими языками казалось, что нет ничего кроме черноты и огромной птицы, грозно щёлкавшей клювом. Санса не боялась. Стоя на коленях, она сжимала в руке что-то прохладное, гладкое, дарящее ей чувство спокойствия и защищённости. — Что-о? Что это у тебя? — прошамкала огромная птица, похожая на Шептуна, щуря чёрную бусинку глаза. Отбрасываемый от огня свет золотил паутинки, опутавшие её крылья и грудь. Санса поднесла руку к лицу и разжала пальцы. На её ладони покоился медальон, похожий на тот, что Тайвин отдал ей в военном лагере. Вот только на этом выгравированный лев был заключён в такую же выгравированную клетку. Не веря в происходящее, жалея, что не может освободить его, Санса провела большим пальцем по тонким изящным линиям. Клетка исчезла. Лев изогнулся, тряхнул могучей гривой и, превратившись в прозрачную тень, соскочил с её ладони и исчез за стеной огня. — И кто теперь защитит тебя? — спросила птица, тряхнув хвостом. Вместе с перьями задрожали протянутые к ним сотни, тысячи тончайших паутинок, ведущих в черноту. Колени Сансы словно ощутили солому — такую же колкую, как в темнице Красного Замка. Она снова растерянно посмотрела на свою ладонь. На ней теперь лежала фибула в виде пересмешника. Гладкая, блестящая, строгая. В ней отражённое пламя казалось светом камина, как в тот день, когда Петир снял её с себя и вручил Сансе. — Он не вечен. У него много врагов, — проклекотала птица. — Никогда не вертись, иначе станешь такой же. Санса старалась не смотреть в масляно-чёрные глаза птицы, пронзающие её насквозь. «Никогда не говори «никогда», — повторила она слова Гериона и перевернула застёжку в своих руках. Теперь она выглядела более утончённой, изящной. Это была пересмешница. — Он не вечен, и у него есть враги. Но я защитила его от тебя. Он спас меня, и я буду всегда защищать его от кого бы то ни было. Она крепче сжала пересмешницу в руке, чувствуя, как обретает силу. Встав с колен, Санса посмотрела прямо в глаза птице. — Улетай обратно в бордель, куда тебя продали. И никогда больше не возвращайся. Птица злобно зашипела, устрашающе раскрыв крылья и распушив перья. — Пусть каждое твоё «никогда» обратится однажды в пепел, — вылетело из клюва грозным рокотом. Шептун раздулся и лопнул со звуком упавшего сапога. Санса вздрогнула и резко открыла глаза. Несмелый свет одинокой свечи обрисовывал фигуру мужчины в дверном проёме. Один сапог валялся на полу, а второй он пытался снять, привалившись спиной к косяку. С подошвы капала грязь — начавшийся ещё вчера дождь превратил дороги в слякоть. Успешно справившись со вторым сапогом, Петир покачнулся и прошёл к столику. Грузно опёрся на него руками, склонился над свечой, шумно втянул в себя воздух. — Не задувай. — Санса приподнялась на локте и сонно провела ладонью по лицу, убирая остатки сна и несколько упавших на лицо волосков. После кошмара они неприятно напоминали паутину. — Я разбудил тебя? — Огонёк свечи отражался в его глазах, отчего взгляд казался тяжелее. — Я не спала, просто прикрыла глаза ненадолго. — Раньше этот взгляд напугал бы её. Сейчас же ей стало спокойнее оттого, что вырвавшись из дурного сна, она не оказалась в одиночестве. — Не думала, что ты так поздно вернёшься. Он оттолкнулся ладонями от стола и в три неровных шага преодолел расстояние до кровати. Продавив перину одним коленом, приблизился к ней. — Ты пьян, — спокойно сказала Санса, почуяв тонкий запах алкоголя. В темноте она не видела лица, свеча очерчивала лишь его контур, всклоченные волосы, напряжённую линию плеч. — Всего-то пара кубков, чтобы отпраздновать выгодную сделку, — усмехнулся он. — С этими тирошийскими менялами чрезвычайно сложно спорить. Упираться, когда они откупорили первую бутылку, было бессмысленно. — Полагаю, это была пара чрезвычайно больших кубков, — с лёгким укором сказала Санса. Она слышала его дыхание, казавшееся громким, и жалела, что не видит его глаз, не понимала, о чём он думает. Сейчас он не походил на галантного Петира, которого она знала при свете дня. — Не бойся, — прошептал он, проведя кончиками пальцев по её щеке и коснувшись растрепавшихся волос, — я держу себя в руках. — Я не боюсь. Он издал странный смешок. Санса окинула глазами комнату. Несмотря на многочисленную мебель, тяжёлые гардины и напольные вазы с цветами, та казалась вдруг опустевшей без высокой клетки Шептуна. — Ты скучала по мне? — Только по твоим историям. Он осуждающе покачал головой, но она, уже неплохо изучив своего мужа, могла представить, какая улыбка сейчас заиграла на его лице. — Вы оскорбляете меня, леди Бейлиш. Складывается впечатление, что наилучшим мужем для вас был бы евнух-сказочник. Он отстранился от неё и принялся расстёгивать пуговицы на своём дублете. — Сказочник из тебя точно превосходный, — парировала Санса, наблюдая, как он направился к сундуку, по привычке начиная обходить несуществующую клетку. Бросив дублет мимо стула, Петир начал возиться с тесёмками нательной рубашки. — Квадрон сказал, ты велела сегодня продать своего любимца. Санса села на постели, одёрнув на себе ночнушку. По ровному тону Петира сложно было понять, как он отнёсся к её поступку. Рваными движениями он пытался распутать узел у себя под подбородком. — Злишься на то, что я поступила так с пересмешником, не спросив твоего разрешения? Он прекратил безуспешно дёргать тесёмки и искоса глянул на неё. Потом хмыкнул и отпустил свой злосчастный ворот. — На тебя, любовь моя, сложно злиться долго. Его улыбка показалась Сансе чересчур наглой и довольной. — Даже если бы я сказала, что никогда не возлягу с тобой? Огонь колыхнулся в его глазах. Петир снова приблизился и навис над ней, схватившись ладонью за изголовье кровати. Как ей подумалось, больше чтобы не упасть, нежели напугать её. — Врёшь ты по-прежнему ужасно, — обжёг он её дыханием с нотками бренди. — Твои губы говорят одно, а глаза — другое. — Может, я научилась лгать глазами? — оскорбилась Санса. Теперь, когда он находился с её стороны кровати, свет обрисовывал каждую черту его лица. Неожиданное веселье делало его похожим на демона-искусителя — обаятельного, харизматичного и несказанно опасного. — Тебе идёт безрассудная смелость, — прошептал Петир. — А вам, лорд Бейлиш, беспочвенная самоуверенность! — обиженно фыркнула она. Он чуть наклонил голову, явно забавляясь. Её ответ ничуть его не задел. — Будь добра, развяжи их, — качнул он головой, подразумевая тесёмки. — Увы, мне с ними сейчас не справиться. Дышать стало труднее под прицелом серо-зелёных глаз. И могла бы подумать, что шутит, но только что сама видела, как он с ними боролся. Санса может счесть это за издёвку, и оскорбить этим саму себя. Или воспринять как простую просьбу мужа, и выйти из ситуации достойно. Подняв руки, она осторожно коснулась его ворота. Вчера, надевая застёжку и обматывая её белой ниткой, Санса не испытывала таких затруднений. Чувствуя пальцами тепло, исходящее от его кожи, она осторожно распутала затянутый им узел. — Тебе не нравилась эта птица. Она раздражала тебя, — нависшее молчание начинало её нервировать, и Санса попыталась возобновить хоть какой-то разговор. — Но она нравилась тебе. — Черты его лица приобрели снова безобидную мягкость, и он отпустил изголовье кровати, поднимаясь. — Мне лишь любопытно, что изменило твоё мнение, — спросил он, обходя кровать и стягивая рубашку через голову. — А если я скажу, что не хочу, чтобы что-то тебя раздражало? — Она снова почувствовала, что может дышать свободно. Петир остановился со своей стороны постели, спиной к ней, и взялся за пряжку ремня. — Я сделаю вид, что поверил тебе, — его тон позволял сделать вывод, что ему понравился ответ. Штаны отправились следом за рубашкой и осели на спинке стула. В какой-то степени за Петиром и его сложностями было даже забавно наблюдать. Но почему он не позвал служанку? На ум тут же пришло, что, только зайдя в комнату, он хотел погасить свечу. Раздеваться вот так без света ему было бы ещё сложнее. Он не хотел будить её, поняла она. Возня с прислугой, пускай даже за стенкой, показалась ему неуместной, и он сопел и терпел все трудности ради неё. Петир задул свечу, направился, судя по почти бесшумному шагу босых ног, к кровати, и громко стукнулся коленом обо что-то по пути. Санса уткнулась носом в кулак, сдерживая хихиканье. Одеяло на ней слегка сместилось в сторону — Петир чуть потянул его на себя, устраиваясь на своей стороне. — Спокойной ночи, — пожелал он ей, взбивая подушку. — Спокойной ночи, — пожелала в ответ Санса, устраиваясь на своей. Над ними белел потолок, веленьем ночи ставший призрачно-голубым. Где-то вдали, за окном, два кота мяукали что есть мочи, пока отборная брань и звук выплеснутой воды не прервали их занимательную беседу. Ветер крутил флюгер на крыше соседнего дома — тень от него в виде резного кораблика крутилась на стене напротив окна. — Не спится? — спросил Петир, рассматривая кораблик, который стал крутиться в другую сторону. — Нет, — Санса повернула к нему голову, встретившись взглядом. — Я всё думаю… Она запнулась, не уверенная, стоит ли спрашивать, но он выжидающе смотрел на неё, не перебивая, и это придало смелости. — Ты говорил, что Тирош последний город в списке с банками. И раз ты достиг с ними сегодня соглашения… — Она повернулась на бок, спрятав руки под подушку. — Значит, мы теперь вернёмся в Вестерос? Он повернулся так же — лицом к ней. — Не совсем. Мы остановимся в ещё одном месте, совсем ненадолго. Тебе даже не придётся сходить на берег. — Он чуть нахмурился, будто мысли об этом беспокоили его. Может, именно поэтому он и не мог уснуть? — Что тебя волнует? — Куда мы вернемся, — тише прошептала она. — Я устала от путешествия, но боюсь возвращаться. Я устала бояться, Петир. — Не бойся. — Он невесомо провёл тыльной стороной ладони по её щеке. — Я знаю, что тебе придётся вернуться в Красный Замок, как деснице короля, — её голос стал ещё глуше, — но я не смогу вернуться туда, пока там Серсея. — Я обо всём позаботился. Его ободряющая улыбка, тонувшая наполовину во взбитой подушке с топорщащимися уголками, вызвала у неё всё-таки ответную улыбку. Кораблик на стене замедлил своё кружение и замер. А они всё так же лежали, глядя друг другу в глаза. — Ты смотришь на меня, как кот на сметану, — попробовала отшутиться Санса, почувствовав, как щёки начало нестерпимо печь. — Как будто вы мечтаете о моём поражении, лорд Бейлиш. — Поражении? — Он рассмеялся. — Моя дорогая леди, вы давно меня победили по всем фронтам. Я повержен вами в самое сердце, и могу лишь просить о милости. То, о чём вы думаете, пожалуй, чаще меня, лишь станет вашей самой красивой и окончательной победой надо мной. Санса отвернулась на другой бок, окончательно смущённая его словами. Сердце колотилось, когда они звучали у неё в голове и когда Петир заботливо поправлял одеяло на ней; и хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Она заснула, чувствуя спокойствие от того, что он рядом. Больше ни один кошмар не посмел её потревожить до самого утра. Тонкий медовый аромат развеял сон. Сладкий, пьянящий, щекочущий ноздри. Санса вдохнула глубже, наслаждаясь непонятно откуда возникшим запахом, и приоткрыла глаза. Совсем близко лежало что-то алое на подушке, залитой солнцем. Санса сонно моргнула несколько раз и расплывшаяся со сна картинка стала более чёткой: перед ней лежал цветок, лепестки которого, завивающиеся на кончиках, отливали от пурпура до багрянца. Именно он источал этот душистый, сладковатый запах. Санса растерянно обвела пустую комнату глазами. Потом осторожно взяла кажущийся хрупким цветок за длинный стебель и спрятала в пышном шелковистом бутоне улыбку. Опустила голову на постель, позволила себе снова утонуть в одеяле и ворохе кружев ночнушки, зажмурившись от захвативших её ощущений. Дурманящий запах и нежные лепестки на губах. Трепещущая радость в груди, солнцем растёкшаяся по венам. Наверное, именно о таком сказочном утре могла мечтать маленькая девочка в Винтерфелле. Заглянувшая в спальню служанка разрушила всю сказку. Сара, увидев, что госпожа не спит, спросила дозволения подать завтрак. Санса, немного подумав, разрешила. За завтраком осмелевшая Сара щебетала о том, что Квадрон отдал распоряжения милорда о погрузке провизии и свежей воды на корабль, о том, какая радость покинуть этот город, населённый варварами с хищными взорами, и том, что если миледи не против, она сложит сегодня часть её одежды, чтобы её уже начали грузить. Миледи была не против. Она рассеянно слушала Сару, время от времени отщипывая кусочки лепёшки, макая их в растёкшиеся желтки по тарелке и отправляя в рот. Ветерок, шаловливо прокравшийся в окна, играл алыми лепестками у её локтя. Санса не видела ничего дурного в Тироше, — какая же трусиха Сара, не иначе, наслушалась пустой болтовни местных сплетниц! — да и любая суша была лишена всех трудностей морского путешествия, которые Санса уже успела испытать. Самым неприятным ей казалось то, что запасы пресной воды при долгом плавании становятся ограниченными. Санса, любившая нежиться в горячей ванне, видела в этом целую трагедию. — Вели набрать ванну, — приказала она Саре. Если они завтра отплывают спозаранку, а следующий раз Санса сойдёт с корабля лишь в Вестеросе, то стоит использовать шанс искупаться в последний раз. Откинувшись на заднюю стенку деревянной бадьи, приятно отдававшую набранным от воды теплом, Санса опустила на воду рядом с собой цветок, толкнула его легонько пальцем, задумчиво проследила, как он проплыл до её согнутой коленки и мягко ткнулся в неё, как в островок. Сара в стороне собирала безделушки, усы́павшие туалетный столик. Переставив шкатулку с драгоценностями в сторону, она взяла в руки кинжал, собираясь, видимо, убрать и его для путешествия. — Оставь, — услышала Санса свой голос. Почему мысли о прошлом причиняют ей лишь боль? Что же это за напасть? Санса, рассердившись на себя, провела мокрой ладонью по лбу. Ничего хорошего ей слёзы не принесли. Жалость к себе лишь щемила душу, рвала сердце на куски. Много ли в этом проку? Мысли о прошлом грозовой тучей заслонили сегодняшнее солнечное утро. Но ведь все грозы прошли! Должна ли она гореть в страданиях вечно? Почему она сама себе отказывает в праве на счастье? Санса оперлась второй рукой на бортик бадьи и резким движением поднялась. Вода хлынула ручьями по её телу, журчащими лентами заскользила по коже. — Сара, полотенце. В зеркале она всё ещё казалась стройной. И она знала, что её называют красивой. Густые волосы, потемневшие и потяжелевшие от воды, липли к высокой, гордой груди; капли скользили по плоскому ещё животу и длинным ногам; узкие бёдра блестели от влаги. Для кого всё это? Сара обернула её белым пушистым полотенцем, и даже в нём Санса показалась себе соблазнительной. А ведь со временем всё изменится, и ни полотенца, ни одежды ничего не скроют. Пропадёт тонкая талия, груди обвиснут, живот испещрят уродливые отметины растянутой кожи — так некстати вспомнились все ужасы, которыми едва ли не хвалились рожавшие женщины между собой. Уж лучше пускай всё произойдёт, пока её красота не померкла. Когда служанка вытерла её насухо и помогла одеться в домашнее платье, Санса устроилась на диванчике, положив кинжал себе на колени. Что означал вчерашний кошмар, привидевшийся ей перед возвращением Петира? Лев, вырвавшийся из клетки… Лев, которого она отпустила? Может, собственный разум подсказывает ей отпустить Тайвина от себя? Отпустить его, отпустить себя, стать вновь свободной… Во сне она встала с колен, держа в руках отнюдь не медальон первого мужа. «Это не предательство, — попробовала оправдаться перед собой Санса. — Если бы я могла его оживить или сделать хоть что-нибудь для него, я бы сделала. Но Тайвин мёртв. А я — живая!» Хотел бы Тайвин, чтобы она страдала до конца своих дней, чтобы чахла из-за него? Хотел бы, чтоб она, опьянённая гордостью, подвергла угрозе судьбу их сына или дочери? Санса была уверена, что только лояльность Петира обеспечит их с Тайвином ребёнку достойную жизнь. Что только привязавшись к ней, Петир оставит его, даже если она не переживёт роды. Как она проклинала Квиберна за то, что он вселил в неё этот страх! И одновременно невольно испытывала к нему благодарность — уж лучше мыслить трезво и предусмотреть все варианты. Солнце опаляло домá и улицу за окном; теперь вместо утренней прохлады в комнату сквозь занавески проникал жар юга. «Это станет вашей окончательной победой надо мной», — вспомнила она слова Петира. Она не может вечно держать его, как собаку на поводке, не давая и шанса на близость. И раз это цена за благополучие её ребёнка — может ли вдова Ланнистера оказаться настолько глупой, чтобы побояться заплатить её? «Ланнистеры боятся не за себя», — вспомнила она слова первого мужа. Что ж, как минимум, бояться за себя ей не стоит. Петир её не обидит. А вот за своего ребёнка она боялась. — Сара, вели вернуть мои вещи обратно, — приказала она служанке, после того, как слуги, судя по грохоту на лестнице, уже спустили часть вещей на первый этаж. Сама не зная, что ищет, Санса стала перебирать все свои вещи, все наряды. Бантики, кружева, вышивки, рукава клиньями и фонариками мелькали перед глазами; наряды всех тонов и узоров расцветили комнату. Мысли метались от полупрозрачной ночной сорочки, которую она в жизни не надевала, до шаловливой идеи остановиться на строгом платье синего бархата, у которого спина и рукава затягивались таким количеством тесёмок, что Петир до рассвета мог бы их распутывать, ругаясь сквозь зубы. Сара смотрела на безобразие в убранной ранее комнате, приложив ладони к щекам. — Миледи, может, вы хотя бы присядете отдохнуть? — взмолилась она наконец. — Вы что-то потеряли? Мне позвать слуг проверить все сундуки и поискать это что-то в доме? Санса словно очнулась и оглядела ворох одежды вокруг себя. Тут и слуг бы звать не понадобилось «проверять сундуки» — в запале она самолично вытащила чуть ли не все вещи. — Миледи, вы не голодны? Уже обед давно приготовлен… От поданных блюд поднимался пар, комната на солнечной стороне разогрелась донельзя. Цветок, лежащий рядом с её кубком, раскрылся сильнее от жары, показав медовую сердцевинку, и пуще прежнего дурманил сладким ароматом. Санса, разморённая горячим воздухом, вяло водила вилкой по жареным помидорам с кусочками миндаля, превратив их в подобие каши. В очередной раз прочертив серебряными зубчиками линию по красной рыхлой массе, она задумалась, что, верно, так на песке чертят палками планы битвы. Что только в голову не придёт! Она словно на войну готовится с тем, кто не собирается с ней воевать. Во всяком случае, усмехнулась Санса, не в открытую. Эти сражения не принесут жертв. Он не навредит ей. Она не могла представить, что он будет с ней грубым. Блестящий жир на румяных боках окорока застыл холодной белой плёнкой, когда Санса, отмахнувшись от непристойных мыслей, встала из-за стола. Прогулка по окрестным улицам на солнцепёке отвлечься не помогла. Посетовав на своё неуёмное беспокойство и южную погоду, чувствуя себя неуютно оттого, что платье, местами ставшее влажным, липло к спине и бокам, Санса велела служанке вновь приготовить ванну. Волосы, вымытые ещё утром, Сара заколола ей вверх множеством шпилек, и теперь Санса, сидя в воде, задумчиво разглядывала в зеркале свои плечи и руки, вертя в пальцах цветок. Петир не будет с ней грубым, это она понимала. Но… каким он будет тогда? Она провела бутоном по своей шее и ниже. Шёлковые лепестки скользили так, как она дерзнула представить себе прикосновение его губ. Переведя взгляд на коленку, выглядывавшую из воды, она вспомнила прикосновение его пальцев к своей коже, когда он надевал на неё крепление для кинжала. Преступной казалась мысль, что она хотела бы ощутить на себе эти пальцы вновь. На щиколотке, коленке, бедре… Небо ещё только начало терять бледность, но на нём уже показалась полная луна. Санса вынырнула из воды и стала уже по-другому, не бегло, а пристально рассматривать своё тело в отражении. Что он увидит? И что скажет, подумает… сделает? Петир походил на человека, знавшего много женщин. Красивых, искусных, прытких в постели… Крохотные капельки покрывали кожу, то скатываясь в ложбинку меж грудей, то щекоча бока и шею, то прокладывая влажную тропинку вдоль живота и теряясь в медных завитках под ним. Что может противопоставить этим женщинам сама Санса? Не испытает ли разочарование Петир, разогретый до этого долгим ожиданием, а в итоге столкнувшись с малоопытной девушкой? Не желая сейчас кого-либо видеть, а потому — не позвав Сару, Санса устроилась за туалетным столиком, забыв даже про полотенце, достала из ларца все склянки, чтобы оживить лицо, придвинула ближе шкатулку с украшениями. Алый цветок лёг поверх рубинового ожерелья, всё так же источая дурман. Столик быстро покрылся драгоценностями, мерцающими в свете зажжённых свеч. Хризолиты, изумруды, сапфиры, аквамарины — множество сияющих камней кололи глаз сотней крошечных разноцветных зайчиков. Ямку между ключиц подчеркнуло бриллиантовое колье, в тон ему она подобрала серьги. С волосами колдовать пришлось ещё дольше, укладывая их в высокую изящную причёску. Вечерний холодок пробежал по обнажённой спине. А может, страх от неверия, какое решение она приняла? «Я не оглянусь назад. Больше нет», — сказала себе Санса, вонзая последнюю шпильку, закрепившую последний пышный локон. Мужчины готовятся к битве, надеясь, что их броню не пробьют. Какая ирония, что женщина побеждает тогда, когда пальцы мужчины рушат её доспехи. Служанка, которую она нехотя кликнула, подала окончательно выбранное платье. Лунный атлас с жемчужной подкладкой, открытые плечи с воздушными волантийскими кружевами, спускающиеся от них серебристой пеной. Когда Сара затянула корсет на точёной талии, с лестницы раздались знакомые шаги. Так дух новобранца падает в пятки, когда он слышит воинственные крики и бой барабанов врага, ещё даже не увидев знамя.***
Фреска высокой белокаменной комнаты изображала полянку, утопающую в пронзительной зелени. В центре её на поваленном дереве сидела девушка, одетая в одни лишь резные листья, едва прикрывающие полные груди и линию бёдер. Копну вьющихся каштановых волос венчал простой венок из ромашек, а гарцующий рядом на трёх копытцах козлик аккуратно тянул листья, скрывающие такой же каштановый треугольник меж её ног. Словно хотел ещё больше оголить её, безобразник. Парчовые занавески цвета первой травы обрамляли сияющие полуденным солнцем окна; с потолка свисали фонарики изумрудного стекла, бархатный мшистый полог прикрывал сбитые, измятые простыни, отливающие хвоей, на широченной кровати, где место хватило бы и четверым. Пуфики, диванчик, раскиданные по цветочному ковру подушки — всё здесь дышало лесной свежестью, манило опуститься на себя и предаться разврату. Широкий стол, похожий на письменный, скрипел и шатался. Его кривые ножки жалобно повизгивали, столешница била краем по камню стены, вторя громким бесстыдным стонам. Голова у Сэма шла кругом от методичных, резких звуков. Выпитое для храбрости выходило теперь вместе с потом, спина вся взмокла от кропотливой работы в столь жаркий день. Переведя глаза в сторону, на цветастый ворох одежды на полу, он мельком подумал, что без камзола вне собственной спальни чувствует себя неуютно. А простенькое платье, прикрывающее золотую вышивку с охотником, вызывало смешанные чувства. Вздохнув, он жалобно глянул на круглый низенький столик у окна, где на серебряном блюде блестели от лимонного сока уже пустые раковины устриц и, самое главное, початая бутылка прохладного белого вина. — Не могли бы вы стонать не так громко? — обратился он к шлюхе, интенсивно возившей своими ягодицами по скрежещущему столу. Рыжая девушка с веснушками даже на плечах задорно хихикнула, а потом и вовсе прыснула от смеха. Её веселило, что Сэм обращается к ней на «вы» и с уважением, а его вполне устраивало её молчание и понятливость — никто не должен был знать о его визитах. — Думаешь, кого-нибудь в этом заведении удивят такие звуки? — Она соскочила на пол, как есть — в одной рубашке, прошла к окну и сладко потянулась, вероятно, устав скрипеть столом. Сквозь тонкий сатин просвечивало худощавое, почти тощее тело — рёбра можно было пересчитать. Девушка, однако, пользовалась большим спросом, и день с ней стоил немало. Солли — так звали ту, что они увидели тогда с Мэтом в окнах «горшечни». — Нет, но мне так сложнее сосредоточиться. — Сэм, сидя в одних портках и нательной рубашке, обмакнул подсохший уже кончик пера в чернильницу и снова нырнул взглядом в книгу, испещрённую мелким аккуратным подчерком Бейлиша. Когда Сэм поделился с Мэтом желанием увидеть записи бывшего мастера над монетой, он и не думал, что его желание исполнится. Где же ещё спрятать финансовые отчётности, как не в борделе? Мэт подробно изучил ассортимент основного заведения Бейлиша — расположенное на одной из центральных улиц, оно приносило, поди, немалый доход, — и постарался узнать все подробности о самых дорогих его шлюхах. У Солли было два неоспоримых преимущества: умение держать рот на замке и больной ребёнок, на которого махнули рукой местные лекари. Стоит ли удивляться, что она была готова чуть ли не руки целовать тому, кто взялся осмотреть и вылечить мальчика? — Тишина в комнате вызовет больше подозрений, — пожала узенькими плечиками Солли, тронув пустые раковины в надежде найти хоть одну нераскрытую. Видимо, мысли об обеде терзали не одного Сэма. — Мизинец от меня живого места не оставит, если мы попадёмся. — Я отправлю вас с сыном в Старомест, как только закончу переписывать. — Ему было бы спокойнее, если к приезду Бейлиша её здесь не окажется. — Но здесь работы не на один день. — Сэм обвёл взглядом ворох бумаг перед собой. К его несказанному удивлению, помимо финансовых отчётностей в борделе хранились и записи с подноготной многих влиятельных жителей Королевской гавани и крупных торговцев, имевших дела в столице. Возможно, «Мизинец», как называла его Солли, использовал информацию как рычаги, превращал слабые места других в свою силу. Знал, кого уничтожить, а кого стоит обратить в выгодного друга. Подивившись такому скрупулёзному подходу к делу, Сэм решил переписать себе самое полезное — ему пригодится это, как мастеру над монетой. Конечно, он не станет опускаться до шантажа или чего-то подобного. Но зная, кто падок на лесть, кто продажен, а кто неподкупен, он мог знать, кому доверять, с кем вести дела, а кого наоборот, остерегаться. Отец будет гордиться им. — У вас есть жена? — вдруг спросила Солли, поправляя созданный ею бардак на кровати. Она настояла на том, чтобы в комнате всё выглядело правдоподобно. Если внезапно кто сунется сюда без стука — смахнуть книгу с бумагами на пол или накрыть их её же снятым платьем займёт один миг. По той же причине Сэм сидел здесь в исподнем. Чего только не сделаешь на благо государства… — Нет. — Он вопросительно глянул на неё. — А что, женатые часто сюда наведываются? — Чаще, чем ты думаешь. — Она неторопливо наполнила бокалы из бутылки и поставила один рядом с Сэмом. — Многие сбегают сюда от своих жён, мужчинам надоедает есть одно и то же блюдо изо дня в день. Сэм издал глубокомысленное «хм» и переписал ещё одну строчку. — Вам не нравится это место? — спросила она, прислонившись бедром к круглому столу, за которым он сидел. — Вы были рады, когда в замке распорядились их закрыть? — Я тогда находился далеко отсюда. — Сэм равнодушно посмотрел на её выставленное с кокетством бедро. — Интересно, что вам это пошло только на пользу: цены на запрещённое всегда выше. — Мизинец всё может использовать себе на пользу. Ему в сообразительности не откажешь. — Она осушила свой бокал залпом. — Значит, если бы это было в вашей власти, вы бы от борделей избавились полностью? Раз уж они вам не по нраву. — Глупо бороться с тем, что было всегда. — Сэм бегал глазами по схемам Мизинца. Как бы поступил этот гениальный человек, умеющий из всего извлекать деньги? — Скорее, я бы их легализовал, и заставил платить в казну налог. Полезно для государства, которое вечно нуждается в деньгах, и справедливо для людей, не гнушающихся таких удовольствий — утехи для народа должны быть всегда, чтоб приглушить другие тяготы. — Вы необычайно умны, милорд, — льстиво промурлыкала Солли, положив ладошку ему на плечо, а потом скользнув ею к вороту его рубашки. — Закажи лучше обед посытнее, — велел Сэм, скрипя пером. — Эти устрицы только аппетит разожгли. — Кто ж в борделе набивает себе живот досыта? — фыркнула она, убрав руку. — Объевшийся мужчина не способен на любовные подвиги. Устрицы подаются с целью разжечь аппетит иного рода. У милорда его нет? Я талантлива и могу помочь вам со всеми сложностями. — У меня нет сложностей. — Он посмотрел на неё, нахмурив брови. — Я способен получать удовольствия такого рода и обращаться с женщиной. Но я не возлягу с той, кого не люблю. — Солли кротко опустила глаза, будто пристыженная, но Сэм не поверил в эту игру. — Если ничего лучше устриц нет, будь добра, иди поскрипи ещё столом. Комнату вновь наполнили стоны, скрипы и звуки ударов столешницы о стену.***
Так дух новобранца падает в пятки, когда он слышит воинственные крики и бой барабанов врага, ещё даже не увидев знамя. Становилось тяжелее дышать — Сара уж больно перестаралась, затягивая корсет. Приподнятая им грудь сильнее вздымалась в волнении, алмазы мерцали на груди. Взгляд Петира жёг кожу спины сквозь вышивку, не зная преград, и оголённые плечи. Видя его лишь в зеркале позади себя, Санса ощущала внутренний трепет и почти болезненное чувство беззащитности. Она казалась самой себе натянутой до предела струной, ломкой, как стебель цветка, хрупкой, как его лепесток. Сара выскользнула из спальни бесшумной мышкой, почувствовав, как воздух между её хозяевами становится густым. Петир всё стоял у порога, расслабленно привалившись плечом к косяку, давая ей право на первое действие или слово. По глазам она поняла, что он любуется ею. Где взять отвагу, которой нет? — Потуши, пожалуйста, свечи, — попросила она, смелее глядя в глаза отзеркаленному Петиру. Лишь бы тьма скрыла всё до того, как запылают щёки. Петир и его отражение двинулись к ней, взяв в кольцо. Слегка наклонившись к канделябру на витой бронзовой подставке, он задул свечи. В стелющемся из окон лунном свете теперь блестели его глаза, отливали серебром тонкие нити густой вышивки на камзоле… Светлая южная ночь, вопреки планам Сансы, оставила всё видимым до мелочей, лишь выкрасив голубым. Осторожно подобрав юбки переливающегося атласа, — браслет на тонком запястье сверкнул крохотными звёздами бриллиантов — Санса прошла мимо мужа к окну, взялась за края распахнутых плотных гардин и резким движением задёрнула их, отрезав от них чистый ночной свет. — Подойди ко мне. — Её голос упал до шёпота. Едва слышные шаги по густому ворсу ковра. Лопатками она чувствовала, как он встал вплотную. Почему он до сих пор молчит? Неужели всего того, что она сделала — мало? Как плохо мужчины понимают намёки! А если слуги уже успели ему рассказать о странном поведении его жены? До чего нелепо и жалко выглядят со стороны все её приготовления. Не смеётся ли он над ней за спиной? Санса порывисто обернулась, шелестя юбками. Лицо Петира тонуло где-то в бархатной темноте, глаза ещё не привыкли. Неимоверно близко — щёку согрело его дыхание. «Да сделай же ты что-нибудь!» — мысленно прикрикнула на него Санса в отчаянии. Это не её роль делать первый шаг. Но Петир уже столько их сделал, что если она сама не пойдёт к нему навстречу, то они никогда не сойдутся. Она подняла ладони — пальцы нерешительно зависли в воздухе — и опустила их на его грудь. Провела одними подушечками по шершавой, жёсткой вышивке камзола. Скользнула руками к плечам, невесомо, почти не надавливая — витиеватая, слегка царапающая вышивка прошлась по ладони щекоткой. По плечам она провела до шеи, наткнулась подушечками на застёжку пересмешника. С тихим металлическим щелчком раскрыла её и сняла с ворота, затаив дыхание, прислушиваясь к его реакции, к его дыханию. Едва сдержалась, чтобы не приложить пальцы к губам Петира, чтобы прочитать хоть какие-то чувства. Что там — улыбка, насмешка? Отложив застёжку в сторону, забыв снова вдохнуть, Санса начала расстёгивать хризолитовые пуговицы — от волнения они стали скользкими, как назло норовили вывернуться из рук и плохо поддавались. Покончив с ними, она завела ладони под полы камзола. Сквозь тонкое сукно её согрел жар его тела. Развела руки, потянув в стороны этот жёсткий дорогой доспех, в который он был закован. Петир так же безмолвно, послушно снял его. С шуршаньем камзол упал вниз, тихо стукнув пуговицами об пол. Пальцы деревенели в попытках распутать тесёмки нательной рубашки. Смешно, что вчера под его взглядом, при свете она справилась куда быстрее! Санса потянула края нательной рубашки, заправленные за ремень — они поддались, и костяшками она задела его живот и короткие волоски у самой пряжки. Ей показалось, что она сейчас задохнётся — от смущения, от неловкости, от бесстыдной мягкости волосков, которые не пристало трогать леди. Найдя в себе силы снова дышать, она потянула сукно выше. Петир помог ей — стащил рубашку через голову и швырнул на пол. Теперь её ладони ощутили его тело без преград. По центру груди шёл тонкий, грубо зарубцевавшийся шрам. У Тайвина был похожий, но более широкий на правом боку. Наткнувшись на него пальцами, Санса сначала захотела их отдёрнуть: она знала, что этот шрам у Петира связан с неприятными воспоминаниями; но потом побоялась, что он примет это за брезгливость. Проведя кончиками пальцев вниз по пушистым волоскам вдоль гладкого шрама, она почувствовала холод пряжки и то, как дрогнул его живот. Петир издал тихий звук, похожий на смешок. — Щекотно? — спросила Санса, не сразу поняв причину. — Немного. — В его голосе читалась улыбка. — Прости, не удержался. Смущённая этим окончательно, она порывисто к нему прижалась, уткнувшись лицом в шею, спряталась, как маленькая девочка, ища поддержки и защиты. Его руки аккуратно, словно боясь спугнуть, легли ей на талию. Санса внутренне сжалась, испугавшись, что он её оттолкнёт, как тогда, когда она повязала белую ниточку на застёжку… эта мысль казалась невыносимой. Ладони его прошлись вверх, огладили спину. Одна провела по плечам, неторопливо, с упоением, остановилась на шее, поглаживая большим пальцем. Когда у Сансы выровнялось дыхание, вторая его рука медленно потянула шнуровку корсета. Он вытягивал его, казалось, целую вечность, а когда отпустил, тот упал настолько бесшумно, будто так и не достиг пола; будто вокруг них исчезли и пол, и стены, и целый мир. Его пальцы осторожно проникли сквозь полы корсета, коснулись её спины. Невесомо, как дуновение ветра. Пробежали по позвоночнику от затылка до поясницы. Санса втянула воздух и напряглась. Пальцы остановились. Вернулись выше, успокаивающе стали поглаживать между лопаток. «Он прислушивается к моему дыханию», — ошарашенно поняла она. Дыхание ночи холодило спину, в тех местах, где она была обнажена. Поглаживания Петира дарили тепло, прогоняли холод. Водя пальцами вдоль её позвоночника, чутко реагируя на её дыхание, он постепенно спускался всё ниже, сильнее раздвигая полы платья, пока оно не стало держаться только за счёт того, что было зажато между их тел. Петир мягко дотронулся до её бока, ладонь коснулась до груди — накрыть её полностью мешало лишь то, что Санса отчаянно прижималась к нему. Лбом она чувствовала бьющуюся венку на его шее, кончика её уха касалось его безмятежное дыхание. Он был спокоен. Почувствовав, как его губы припали к основанию шеи, она вздрогнула — его руке хватило этого, чтобы проникнуть в пространство между ними и лечь ей на грудь. Все ощущения стали острее, сердце билось прямо ему в ладонь, кожей она ощутила его улыбку, которая сменилась трепетным поцелуем. Он лаской прошёлся губами до её скулы. Она отвернулась, и его нежное прикосновение за ухом породило в ней множество мурашек, выбило воздух, вызвало дрожь. Мешавшийся корсет съехал вниз, и пальцы Петира вкрадчиво, необычно бережно поглаживающие грудь, кружили голову. Ноги подкашивались, и пришлось ухватиться за его крепкие плечи, чтобы не упасть. Повернув голову, почти столкнулась с ним носом. Их губы разделял воздух не толще лепестка. В ней всё заныло от желания поцелуя. Тяжело дыша, боясь пошевелиться, Санса всматриваясь в темноту. Ожидание было мучительным. Он словно испытывал её, хотел, чтобы она первая сдалась и поцеловала его сама. Не дождётся! Санса прижалась своими губами к его и замерла, играя его чувствами, ожидая его реакции. Сердце под её прижатым запястьем всё убыстряло темп. Не выдержав, Петир сжал её в объятиях сильнее, смял её губы неистовым напором. Платье соскользнуло на пол, содранное в три руки. Спиной Санса ощутила мягкость простыней, в груди зародился смех, когда Петир снёс в темноте стул. Пряжка ремня, торопливо отброшенного в сторону, сбила вазу со столика, — этот яростный звук для Сансы был равносилен ещё одной победе. На её смех он ответил коротким смешком, звучавшим, как предвкушение скорой мести. Поймал её за лодыжку, припал к ней губами. Санса оторопело попыталась отдёрнуть ногу, но пальцы мужа держали крепче железа. Взмахнув в темноте рукой, она поймала лишь воздух. Перина прогнулась, приняв на себя вес ещё одного тела, и Санса ощутила его губы уже у колена. Следующий поцелуй в низ живота был самым долгим, распалившим в неё целый пожар и истому. Он сместился ниже, шире разведя её ноги, и она застонала, настолько новым и необычайно сильным были ощущения — то, что творил Петир ртом, лишало её какой-либо воли, выжигало сознание. Санса выгнулась всем телом, а вырвавшийся откуда-то из самого сердца крик оглушил и её саму, и Петир накрыл её всем телом и вошёл, заставив зажмуриться от удовольствия. Глаза постепенно привыкали к кромешной тьме. Силуэт Петира, опёршегося напряжёнными руками по обе стороны от неё, яростно двигался. И этот образ обнажённого мужчины казался ей несказанно красивым. Сделав ещё несколько рваных движений, Петир вжался в неё последний раз со всей силы и уткнулся взмокшим лбом в её плечо, пытаясь отдышаться. Санса обессиленно провела рукой по его влажной расслабленной спине, медленно приходя в себя. Его разгорячённое тело прикрывало её от ночной прохлады, которую только сейчас она остро почувствовала, волосы щекотали щёку. Осторожно высвободившись, она перекатилась на бок, не желая, чтобы последствия их соития испачкало простыни. Не звать же служанку перестилать кровать на ночь? Найдя глазами очертания умывального столика, где был и кувшин с водой, и полотенце, Санса собралась подняться с кровати, но Петир порывисто притянул её к себе, обняв со спины, и накрыл их обоих одеялом. — Тебе не холодно? — прошептал он, коротко коснувшись губами её за ухом. — С тобой — нет, — прошептала она в ответ. От шпилек, туго затянувших растрепавшуюся уже причёску, грозила разболеться голова; съехавшее в сторону колье нещадно царапало плечо. Петир, обнимавший Сансу одной рукой, почувствовал ставшее сейчас обременительным украшение, расстегнул замочек, помог снять все драгоценности и шпильки. Санса позволила себе полностью расслабиться, чувствуя себя полностью защищённой. Она уснула в его руках, желая проснуться точно так же.***
Пташки доложили Варису, что мастер над монетой шептался со своим другом Мэтьюсом Крейкхоллом в восточной галерее замка. Направляясь в твердыню Мейгора, Мэтьюс поведал Сэмвеллу, что нашёл подходящую для него девушку в борделе. Сама эта новость Вариса не заинтересовала, — разве что стоит донести об этом на всякий случай лорду Кивану. А вот случайно оброненный Мэтьюсом измятый листок — более чем. Почерком Бейлиша на нём был начертан прелюбопытнейший список. Так ли уж просты конюшни Мизинца, строительство которых активно велось до сих пор? Несколько дней всё время Вариса уходило на другие хлопоты, да и испортившаяся после Праздника урожая погода не располагала к полётам. Сейчас же, как он посчитал, настал самый подходящий момент. Мастер над шептунами погрузился в своё любимое кресло, устланное мягкими пушистыми шкурами — стоило позаботиться о своём теле, покидая его. Откинул голову назад. Глаза Вариса закатились. Мутные образы закрутились перед ним, постепенно обретая форму, становясь всё чётче, ярче, реалистичнее. Прямо перед его глазами, на фоне резной зелёной листвы и блестящих желудей, предстала воронья задница, покрытая встопорщенными перьями. Существо, в которое он вселился, увлечённо чистило её клювом, расслабленно сидя на правой лапке и переваривая съеденную недавно стрекозу. Протиснув своё сознание глубже в разум глупой птицы, Варис взял её тело под контроль. Отряхнулся, чихнул, помотал хвостом. И спрыгнул с ветки, широко расправив крылья. Стремительно набирая высоту в виде ворона, подчинённого ему вот уже много лет, Варис осмотрел Королевский лес, распростёртый под ним, синеющую вдали полоску моря и башни Королевской Гавани. Теперь он знал, куда направить свой острый клюв. Драконье логово располагалось в двух-трёх часах верховой езды от столицы. Благо, по воздуху этот путь был куда короче. Руины некогда величественного места заточения драконов, ещё несколько лун назад поросшие мхом и плющом, преобразились до неузнаваемости. Лес вокруг частично вырубили, на его месте выросли каменные дома для рабочих, амбары, загоны, пастбище, ристалище для тренировок. Сколько же лошадей закупил Бейлиш, если ему не хватило места там, где прежде резвились драконы? Реставрированное логово теперь возвышалось гордо: укреплённое, цельное, будто набравшее былую мощь и силу. Исчезли обвалы и трещины в стенах, гигантские ворота выковали заново. И купол… Рабочие сейчас восстанавливали огромный купол невообразимой вышины из металлических балок, согнутых дугой под разными углами. Ворота отворили настежь, и крепкие мужики на телегах стали ввозить массивные лохани из чугуна со странными стоками. Внутри них гремели длинные вилы и крючья. Заложив крутой вираж, Варис снизился и углядел среди домишек одно строение повыше. Оно не походило на какое-нибудь хранилище амуниции или дом рабочих, скорее, в таком не побрезговал бы остановиться и уважающий себя человек. Вокруг него оставили часть кустов и деревьев, высадили яркие клумбы и обнесли высоким каменным забором. Чёрные вороньи когти клацнули о подоконник. За спиной Вариса журчала вода в фонтанчике у беседки внизу. Пройдя бочком между занавеской, семеня лапками, он проник в комнату. В центре неё на гнутых дужках, какие делают у лошадок-качалок, стояла маленькая кроватка с прозрачным пологом, расшитым яркими птицами. Стук двери ворвался в сознание и грубо вырвал его из тела птицы. Варис потёр ноющие виски и с трудом поднялся из кресла. На пороге его комнаты стоял молодой Тарли. Интересно, как он или его дружок связаны с Петиром Бейлишем… — Мне нужно с вами поговорить. — С беспристрастным лицом Сэм смотрел на Вариса целеустремлённым взглядом. — Отрадно знать, что во мне нуждаются. — Варис фальшиво улыбнулся и взмахом рукава пригласил его в комнату. Сэм прошёл внутрь и занял одно из кресел. — Мне необходимы сведения обо всех преступлениях, всех грехах и даже маленьких провинностях Кеттлблэков. «А охотничек-то матереет», — подумал Варис, занимая кресло со шкурами. Зарывшись пальцами в хвост чёрной лисицы, он пристально смотрел на гостя, гадая о его мотивах. Сэм, сохраняя спокойствие, которым сумел покрыть себя словно деревце корой — очень молодое деревце, очень тонкой корой, которая грозит облезть перед лицом любой напасти, — внутренне волновался перед этим проникновенным взглядом. Вспомнились ободряющее слова Мэта и слова «Вы необычайно умны, милорд», произнесённые Солли с огромным уважением; и крепкая ладонь отца на плече со словами напутствия, прежде чем тот отбыл громить Тиреллов. И уже куда спокойнее Сэм в ожидании ответа встретился с глазами Вариса. Доказательств вины Осни у Сэма было чрезвычайно мало. Причин, чтобы засадить Осмунда, виновного в смерти Лили, он не нашёл вообще. Изучая записи Бейлиша он усвоил ещё один ценный урок: знание — сила. Если Петир их собирал и становился сильнее, то то же самое может сделать и Сэм. Осни вхож в спальню Серсеи. Сэму об этом сказал Подрик, бывший в прошлом оруженосцем Тириона, а тот, в свою очередь, узнал от сестры. Поэтому ни малейших сомнений не должно остаться у Серсеи, чтобы засадить брата своего любовника. На многое она закрыла бы глаза, но смерть своего ребёнка не простит никому. — С чего вы взяли, что я сведущ в делах Кеттлблэков? — Загадочная улыбка не покидала губ Вариса. — Вы мастер над шептунами, и сами много раз говорили на совете, что ваши пташки повсюду. — Сэм сцепил пальцы в замок на своём животе. — И не обладай вы нужными мне сведениями, вы бы сказали об этом прямо. Белые пальцы Вариса задумчиво мяли густой чёрный мех. — Вы совсем недавно при дворе, лорд Тарли, — вкрадчиво начал он после долгой паузы, — и не знаете здешних правил. Если вы хотите, чтобы я оказал вам услугу, то и вы должны оказать мне маленькую любезность. Как доброго друга, я много не попрошу — ответьте мне всего на пару маленьких вопросов о лорде Петире Бейлише. Сэм нахмурился, не скрывая своих чувств. С чего Варис взял, что его может что-то связывать с Бейлишем? Никто ведь не видел, как Сэм входит в бордель? А даже если бы и видел — Солли выбрала для него одну из немногих комнат, что не имела смотровых дырочек и щелей для подслушивания и подглядывания. Прочтя более сотни листов, писаных рукою ловкача в финансовом деле, Сэм видел в Бейлише человека отнюдь не симпатичного, но гениального. Такие люди нужны государству. Нет, Петира он сдавать никому не собирается. — Может быть, я действительно не знаю правил, но позвольте вам напомнить: любезность я вам как раз оказывал не так давно, и совсем не маленькую. Обсидиановая свеча, которую вы у меня попросили, — редчайший предмет. И раз вы сами назывались моим другом, то я надеюсь на ответную услугу. Варис усмехнулся и выпрямился в кресле. В глазах его зажёгся огонёк интереса. — Вы вступаете в серьёзную игру, милорд, и притом опасную, подобно огню. В ней либо погибают, либо побеждают. — Я готов сыграть.