***
Удар, подобный грому, сотряс дверь в покои Осни Кеттлблэка. Второй удар выбил её с треском и в воздух взметнулась щепа. В комнату хлынули гвардейцы, содержимое сундуков посыпалось на пол, ящики из комода вырвали с «мясом». Под кованой поступью хрустели черепки разбитого горшка; слетевшие на половицы простыни топтались нещадно. Блеснувший клинок взрезал обивку на мебели, паутина трещин покрыла зеркало. По стенам метались тени, словно от сотни, а не десятка жадно шаривших рук. Будто гончие сорвались, готовые рыть землю по приказу охотника. Наконец, один из гвардейцев вынес из покоев Осни бутылочку с прозрачной смертельной жидкостью и обёрнутую вокруг неё записку. Склонился перед Сэмом и протянул найденное — как верный пёс, что принёс в зубах придушенного кролика. Окружённый грозно шагающей стражей, Сэм направился в Твердыню Мейгора, в покои самой королевы. Пальцы его потели на холодной склянке, кусочек пергамента казался слишком тонким, готовым порваться от дрожи, овладевшей руками. Чопорные придворные дамы, подтянутые рыцари, неприметная прислуга или располневшие и расфуфыренные лорды — все торопились убраться с пути яро спешащего мастера над монетой с горящим взором. «Лишь бы прошло всё по плану. Лишь бы никто не остановил», — взмолился про себя Сэм, когда перед ним открыли дверь в покои Серсеи. — Ваша Милость, — громко начал Сэм, ослеплённый собственной дерзкой задумкой, буквально влетевший на волне вдохновения. Подняв глаза, он запнулся. Дыхание застряло в горле, будто сдавленном тяжёлым и хмурым взглядом Кивана Ланнистера. — Что за спешка? — недовольно процедил Киван, опершись одной рукой на письменный стол, за которым сидела Серсея. В её глазах плескалось негодование, распалённое горячностью визитёра. За их спинами жарко трещал камин, согревая покои в дождливый холодный день. — Ваша Милость, — опомнился Сэм и торопливо преклонил перед ней колено, — простите мне мою дерзость, но дело не терпит отлагательств. Я не посмел держать вас в неведении, как только страшная правда всплыла наружу. Носок его лоснящегося сапога тонул в густом ворсе мирского ковра. Затылок низко опущенной головы свербел от колких взглядов. — Говори же, что встал и молчишь? — с нетерпением потребовал Киван. Сэм снова набрал в грудь давящий воздух монарших покоев. — У меня появились доказательства вины Осни и Осмунда Кеттлблэков в их многочисленных злодеяниях. — Лишь бы вспыльчивая королева выслушала его до конца, не выставив за порог при первой же паузе. — Я взял на себя смелость отправить гвардейцев обыскать их покои. И в спальне Осни они нашли орудие преступления против его милости, короля Джоффри. Приподняв голову, еле сдерживаясь, чтобы не втянуть её в плечи, он глянул на Серсею. Тонкие золотые брови изогнулись в недоумении, губы на секунду скривились от болезненной темы. — Отрадно, что при дворе теперь есть столь преданный человек с большим рвением, — начала она, скрыв раздражение и одарив его сладкой улыбкой, полной терпения и великодушия. — Но спешу вас разочаровать: вы ошибаетесь. Осни не может быть причастен к этому, он предан короне и лично мне. Виновные в смерти моего сына уже поплатились за это жизнью. — Не все, — выдохнул Сэм, чувствуя, как у́хает сердце в груди. — Ваша Милость, вы говорите о Джейн Вестерлинг, верно? Глаза королевы разгорелись зелёным диким огнём. Говорили, что его неуправляемый шквал пожрал бóльшую часть кораблей Станниса на Черноводной. Сейчас эти языки огня могли испепелить его при первом же неверном слове. — Ей помогли, — продолжил Сэм, глядя ей прямо в глаза. — Я нашёл доказательства — яд, которым, очевидно, свершили злодеяние, и любовное письмо от Джейн к Осни. Она молила его во имя всех жарких ночей, проведённых вместе, во имя их любви уничтожить вашего сына. Серсея медленно поднялась — ножки стула скрежетнули по полу. Во всём изяществе этой женщины, держащейся с достоинством, сквозило сейчас неверие в услышанное. Киван подошёл ближе. Кому из них протянуть фальшивую записку, подкинутую Шаей второпях? Киван грудью закрыл от него королеву, отрезая возможность выбора. — Я знаю почерк Джейн, — сухо сказал он, требовательно протянув ладонь. Сэму ничего не оставалось, как продолжить играть до конца. Быть может, никто не узнает, кто велел подкинуть записку Осни. Быть может, Шая укажет на кого другого. Быть может, ему не отрубят голову, а всего лишь отправят обратно на Стену. Жаль, что отец уехал. Последняя мысль, мелькнувшая в опалённом страхом мозгу, удивившая его самого безмерно — что он хотел бы увидеть отца напоследок. Клочок измятого Сэмом пергамента лёг в жёсткую ладонь десницы. Киван развернул записку текстом к себе и нахмурился. Начал читать вслух, медленно возвращаясь к письменному столу. У Сэма словно помутился рассудок. Он, верно, оглох, или неверно слышал — из вре́завшегося в память текста пропали слова и целые предложения. Должно быть, уши заложило от страха. — «С любовью, твоя Джейн», — дочитал Киван и поднял на него глаза. «Он догадался, — ужаснулся про себя Сэм, не смея и шевельнуться под жалящим взглядом десницы. — Он догадался, что письмо ненастоящее, и сейчас передаст его королеве!». Киван небрежно отвёл руку в сторону и разжал пальцы. Клочок пергамента спланировал в слепящие языки огня, мгновенно исчезнув в красных всполохах камина. — Что скажешь? — обратился Киван уже к Серсее. — В темницу Осни. Немедля, — велела она гвардейцам за спиной Сэма, опалив их взглядом. — В темницу Осни и Осмунда Кеттлблэкков. И без лишнего шума, — добавил Киван холодным голосом. — Яд передать Квиберну, пускай разбирается с ним в своей лаборатории.***
Квиберн осторожно спускался по крутым и обшарпанным ступеням, ведущим в темницы Красного замка, придерживая две тяжеленые плетёные корзины. Спёртый воздух подземелий донёс до него обрывки песни: — У дорнийца жена хороша и нежна, Поцелуй её сладок, как мёд. Не часто заключённые радуются жизни за решёткой. Чем ближе Квиберн приближался к камере Осмунда, тем громче звучала песня. Стража, как только он ей кивнул, любезно открыла перед ним дверь. — Голос мирной дорнийки звенит, как река В благовонной купальне её, — горланил во все лёгкие Осмунд, валяясь спиной на соломе и заложив одну руку за голову. — Ваша стойкость духа и хорошее настроение впечатляют, сир, — прервал Квиберн дерущее уши пение. Осмунд за решёткой резко сел и осклабился. — А, это ты, старик. А чего мне бояться? — Он поскрёб пятернёй свою щетину. — Не знаю, за что меня бросили в этот вонючий хлев, но ты, как человек Мизинца, сам понимаешь, что он покроет все мои делишки, как только вернётся. Лишь бы через меня не стало бы многое известно о нём самом. — Он гнусно ухмыльнулся. — А мой брат не так давно пялил королеву в её упругий задок. Её Милость, похоже, была крайне довольна. — Он сладко потянулся и упал обратно на солому, закинув ногу на ногу. —Так что бояться нужно тому, кто посмел про меня что сказать или оклеветать. Умоется, падаль, кровавыми слезами. А я скоро выйду, выпью чего покрепче и пойду в «Глубокий горшок» развлекаться с красотками. — У дорнийца жена хороша-а-а и нежна-а-а-а, — затянул он снова песню. Квиберн посмотрел на него снисходительно. Как на гуся, хвастающего на птичьем дворе, что его лучше всех откармливают и с одобрением подсчитывают, сколько в него влезет яблок. — Подарок от королевы Серсеи. — С этими словами Квиберн поставил поближе к решётке одну из принесённых корзин с едой. Успевший проголодаться Осмунд просунул руки сквозь ржавые прутья и стал доставать копчёную куропатку, кровяную колбасу, пышный хлеб с румяной корочкой и прочую снедь. Нет, на гуся он никак не походил. Скорее на надирающуюся свинью — когда присосался к бутылке дорнийского. На очень-очень глупую свинью. Будь в голове Осмунда хоть немного ума, он понимал бы, что Мизинец станет первым, кто поспешит от него избавиться. Именно потому, что тот знал слишком много. Что говорить — Квиберн и сам вздохнул от облегчения да позлорадствовал, когда узнал, что Кеттлблэков взяли. Слишком много они могли рассказать про него, так как приходилось работать вместе. Например, как Квиберн варил зелье онемения языка для королевских жертв, а после подготавливал тело Элейны и раскладывал рядом вынутые из него же золотые наконечники с вензелями, чтобы произвести впечатление на её сестру Джейн — увиденного ей вполне хватило бы для убийства Джоффри. Третьим, и, пожалуй, самым главным человеком, возжелавшим смерти братьев, стала сама Серсея. Четвёртым неожиданно стал Киван. Возможно, помимо вскрывшихся свершений братьев, он испытал облегчение ещё и от того, что королева решила избавиться от игрушек, которые могли испортить её репутацию. Не то чтобы она была безукоризненной… Но подход десницы вызывал уважение — последний его приказ Квибрен выполнил с особым удовольствием. Кадык Осмунда дёргался судорожно при каждом глотке вина. С жаждой и наслаждением он осушал вино из бутылки, куда Квиберн добавил свежесваренное им зелье онемения языка. По приказу Кивана. Такую же бутыль предстояло отнести Осни. Чтобы не сболтнули ничего лишнего перед народом. — Сир Осмунд, — с почти научным интересом обратился к нему Квибер. — Вы когда-нибудь возлежали с дорнийкой? Осуждённый вытаращился на него удивлённо, а потом задумался. — Кажется, было раза два или три… Горячие девки. Выйдя прочь из камеры, Квиберн довольно улыбался. Мизинец им доволен, так как он верно варил ему зелья и присматривал за стройкой Драконьего логова. Варис в нём уверен, так как Квибберн подсунул по его наводке Серсее вместо лунного чая настойку полыни, а Мизинцу вместо его противоядия — воду. Киван не сомневался в преданности Квиберна. Серсея доверяла ему все тайны… Все были довольны Квиберном и свято верили, что он предан только им. Это ли не ирония? В пустом тёмном коридоре с мерцающими факелами, когда его уже никто не слышал, Квиберн тихо рассмеялся. — Что ж, Осмунд, скоро ты почувствуешь на себе смысл слов: «Но хочу я сказать: мне не жаль умирать, коль дорнийка любила меня». Осмунд икнул, когда дверь в его камеру снова отворилась, и вошли стражники. Решётку отперли и его куда-то повели под локти. Сначала он думал, что его хотят освободить. Потом — что состоится суд. Когда его вывели в многолюдный двор, хмель начал быстро выветриваться из головы. Всё это казалось какой-то дурной шуткой. Разве происходящее с ним — возможно? Поверх голов показалась виселица. Кто-то хрипел, сипел, будто немой, а потом послышался хорошо знакомый звук — таким палач выбивает тупым ударом сапога скамеечку из-под ног осуждённого. Ноги у Осмунда подкосились, когда он увидел в петле своего брата с вываленным языком. — Нет! — попробовал закричать он. Звук изо рта был похож на сдавленный хрип. — Серсея! — уже ничего не соображая, силился проорать он, но шло лишь одно мычанье. — Серсе-ея!!! Пеньковая верёвка грубо врезалась в горло.***
Крики и хрипы сменились хрустом позвонков, долетевшим до окон башни десницы. В кабинете их было двое — Киван, расслабленно откинувшийся в своём кресле, наблюдающий за своим гостем лениво из-под полуопущенных век, с лёгким, почти отеческим снисхождением; и Сэм, превратившийся в каменную статую у окна, впившись взглядом в сторону виселицы. Когда Киван увидел Сэма впервые, тот произвёл на него впечатление умного, но мягкотелого парня. Такой, пожалуй, позеленеет от вида казни, а то и вовсе с позором вывалит непереваренный завтрак себе же на сапоги. Сэм же сегодняшний смотрел без злорадства и наслаждения, — нет, такое бы скорее обеспокоило Кивана, — но с чувством мрачного удовлетворения. Что так дóлжно, так правильно. Можно сказать, он своими руками свершил маленькое правосудие. Не без помощи Кивана, разумеется. Дав Сэму насладиться зрелищем в полной мере, Киван кашлянул в кулак. — У светлейшей королевы благосклонное настроение, когда её враги горят заживо или болтаются в петле. — Намекаете, что в петле могу оказаться я? — бесцветным голосом поинтересовался Сэм, не отрывая глаз от Кеттлблэков. — Если отец не справится с вашим поручением? Киван посмурнел. На языке загорчило. — Рендиллу я верю, как себе, — сухо отозвался он, ставя локти на стол. — Тебе известно, что обещано ему за уничтожение предателей? — Тарли станут Хранителями Простора, — кивнул Сэм. — Также я получил место в Совете как мастер над монетой. «Он ничего не сказал тебе про Джой», — отметил про себя Киван. Проведя ладонью по лицу, будто снимая внезапно налипшую паутину неприязни, он продолжил прерванную мысль: — «Желай, чего душе твоей угодно» — слова королевы. Как я уже сказал, Её Милость сейчас благосклонна к тебе. Ты нашёл одного её сына, помог найти виновника смерти другого… Сын Рендилла, ничуть на него не похожий, удивлённо посмотрел на него и, отмерев от окна, занял кресло с другой стороны письменного стола, разделившего их. — Я благодарен Её Милости. Но у меня нет желаний. — Вон оно как… Киван поджал губы, теряясь в смешанных чувствах. С одной стороны ему импонировали честность, скромность и сообразительность этого молодого человека. С другой, напоминание о выторгованном Рендиллом союзе что-то неприятно царапнуло в груди. Испортило благостное настроение. — Можно подумать, что кто-то целенаправленно хотел уничтожить сира Осни и сира Осмунда. А потом решил, что этого всего почему-то недостаточно. — Киван подцепил ногтем лежащие перед ним листы с подробным описанием преступлений Кеттлблэков, написанные Сэмом. Раз Тарли не донёс на братьев, как только ему стали известны все эти преступления, значит, он узнал и другое: что Осни — любовник Серсеи. Сэм промолчал. — Эти старания впечатляют, — скупо похвалил Киван. — Благодарю. — Также хочу выразить своё личное уважение по поводу разоблачения торговца Лакзара в твоём отчёте, озвученном на вчерашнем Малом Совете. Солидный барыш он получал, не отстёгивая налоги в казну и, к тому же, возя контрабанду. Сэм покорно кивнул, принимая похвалу. Откуда только он узнал обо всём? Прямо второй Варис завёлся под носом! Мысль о том, что Сэму рассказал обо всём сам Варис, Киван отмёл сразу — стал бы иначе мастер над шептунами докладывать Кивану о каждом шаге Сэма с таким остервенением, будто имел на него зуб. — Это какая-то новая традиция у мастеров над монетами? — Вопрос против воли прозвучал резче, чем хотелось. Как щелчок кнута. — Простите? — Сэм недоумённо захлопал глазами. — Путаться в борделях и всё знать, — усмехнулся Киван. — Тирион, Бейлиш… Теперь про тебя пошёл слушок, что ты регулярно наведываешься в сие заведение. Как ты это объяснишь? Интересно, что больше заставило парня оторопеть — вопрос про его осведомлённость, или про бордель? Впрочем, сглотнув, он ответил более чем достойно: — Я — мужчина. «Ну, хоть не девственник…» — мысленно буркнул Киван, прикрывая глаза. Оставалось только понадеяться, что тот либо прекратит свои похождения, либо станет делать это более скрытно и незаметно для всех. Киван мог смотреть на Сэма, как на талантливого юношу, как на верного человека в Малом совете. Он мог представить его своим сыном — Сэм вызывал приятный отклик в душе с первого разговора. Но одна лишь мысль о том, как он передаст в его руки Джой, перекручивала все внутренности. «Мала она ещё», — сжав зубы, гнал он от себя мрачные мысли. — Мужчины порой совершают ошибки, — прервал затянувшуюся паузу Киван. — У тебя ведь есть бастард. Верно? Сэм опустил глаза. Не стал отрицать. — Если у тебя появится жена, ей это не понравится. Или её… можно сказать, отцу. Сэм ответил растерянным взглядом. — Твоим первенцем должен быть законный сын, от жены. Её, а не чужие, дети должны наследовать. И она не должна знать позора, вроде плода грехов мужа. — Что вы хотите от меня? Сослать младенца на Стену? Или в приют? — взметнулся Сэм. Судя по возмущению в его голосе, предлагать приют не стоило и пытаться. — Нет, — Киван мягко покачал головой. — Признай его своим воспитанником, но не сыном. Пока никто не знает о твоём бастарде, у тебя есть время исправить ошибку. Назови его, скажем, сыном погибшего брата дозора или близкого друга… Я лично позабочусь о его будущем. Он станет оруженосцем одного из моих вассалов. А когда достигнет совершеннолетия, я пожалую ему надел земли и обеспечу выгодную партию. Но ни твоя жена, ни кто-либо другой ни о чём не узнают. — Полагаю, мне уже подобрали жену? — с тщательно скрытой обречённостью спросил Сэм. — Возможно, — уклончиво ответил Киван. Парень поморщился, но, надо отдать ему должное, довольно быстро взял себя в руки. — Что ж. Тогда и у меня есть своё условие. Киван выжидательно приподнял бровь. Может, сейчас он услышит что-то, о чём Варис ему не донёс? — Свадьба состоится в Роговом Холме. Там есть небольшая септа… — голос Сэма надломился, почти упал до шёпота. — Семь крошечных каменных башенок со статуями, увитые багряным плющом, в окружении тенистых акаций. Я хочу, чтобы всё прошло там. Это моё единственное условие. Какая-то сентиментальность чудилась в этой просьбе. Маска уверенности, которую парень старательно учился носить при дворе, отстала от лица на пару мгновений. Его вид вызвал невольное сочувствие. «Он мог бы стать хорошим учеником, — подумал про себя Киван. — С Кеттлблэками для своих лет он разделался весьма неплохо». Сжав кулак, он попробовал примирить себя другой мыслью: «Я попробую отговорить Рендилла. Джой слишком… мала. Я подберу Сэмвеллу другую невесту». — Тебе есть, чему у меня поучиться, — примирительно обратился он к притихшему Сэму. Должен же он позаботиться о том, чтобы его протеже действительно не оказался в петле, сделав неосторожный шаг? Записка якобы от аристократки писанная мужским почерком! Киван усмехнулся. Когда он вернулся в свои покои, встретившая его на пороге швея доложила, что «всё готово, милорд». Ах, да… Ведь не так давно прибыли последние мерки из Утёса, и портные смогли закончить работу. — Показывайте. Он предпочёл бы на вываленные языки Кеттлблэков посмотреть, право слово… Две помощницы портных аккуратно развернули на весу платье. Белый шёлк растёкся складками, искря первым снегом; россыпь алмазов замерцала на лифе. На длинных рукавах клиньями лоснилась оторочка из сахарной шубки песца. Серебряные нити в корсете поблёскивали, сплетаясь морозным узором. Он представил, как нежный шёлк обнимет её плечи. Как вырез — скромный, но лучше чтоб её в нём не видел никто вообще, — подчеркнёт аккуратную грудь. Будут видны трогательные, чуть выступающие косточки ключиц — он их видел всего раз, когда она, растрёпанная, с незастёгнутым ворохом рубахи, прижималась к нему, оплакивая смерть родных. В этом платье она будет очень хороша. Лучше, чем красавица Лиана, чей образ уж почти стёрся из его памяти, слившись с Джой. Третья служанка подошла ближе и развернула что-то ещё. Киван так оторопел, что даже не сразу понял, что это за выделанный отрез белой ткани. — Это… что? — жёстко спросил он, чувствуя сухость во рту. — Белый плащ, милорд-десница. — Белый?.. — Ваша воспитанница — Хилл… Вы не давали никаких распоряжений по поводу плаща. Сведя брови до ломоты, Киван застыл, всматриваясь в свадебный плащ. Девушке без родовой фамилии цвета не положены — у него и мысли об этом не возникло. Забыл обо всём — ему головной боли от одного только платья хватило. Вошёл Квиберн с письмом, как он сообщил — из Хайгардена. Никакого покоя! Из Хайгардена… От Рендилла, наверное. Киван взял крошечное письмо, только снятое с лапки ворона, не торопясь его раскрыть, и отослал прочь белошвеек. Вот в ком он был уверен, так это в Рендилле… Квиберне… Сэме. Сэм сегодня за столом говорил ему лишь чистую правду. Киван стоял в одиночестве. Со двора слышался смех придворных дам и детей, из коридоров доносилась какая-то возня слуг. Только ему было холодно. Холодно, как в Кастерли, когда там перестали звучать голоса Ланселя, Мартина, Виллема… Холодно, как станет в Кастерли после того, как Джой уедет. К Сэмвеллу, к кому-то другому — разве это важно? Из окон лился полуденный свет, сплетался со щебетом птиц. Шелковистый ветер доносил ароматы цветов, звуки жизни, вкус летнего дня. Вот только Киван чувствовал лишь горечь. Мысли текли, тени ползли медленно и неумолимо — их двигало солнце, их двигало беспощадное время. Джой растёт. Идея ударила в голову. Ввинтилась в висок, как укус насекомого. Киван качнулся, будто ещё сомневаясь, а затем решительно направился к письменному столу. Выдвинул ящик, достал пергамент, чернила, печать… Письмо из Хайгардена, так и не прочитанное, бросил рядом. Размашистый почерк лёг приказом на бумагу. Печать десницы вдавилась в вязкую каплю сургуча. Ленточка цвета хвои трепетала от лёгкого ветерка, продолжая туго стягивать письмо Рендилла…