exterminate()

      — Ты ведь солгал мне.       Пелинал поворачивается к ней, прямой и безмолвный, как всегда. Алессия улыбается, невзирая на то, что Крестоносца никогда не могла развеселить ее улыбка:       — Когда сказал, что можешь только убивать. Ты научил моих людей быть не рабами, а солдатами. И что ты там говорил Мору про запретную любовь к смертным?       Хуна был тощим от многолетнего рабского голода, неказистым, совсем не похожим на героя людей. Удивительно странно было видеть его рядом с Пелиналом — воителем, будто бы пришедшим из северных легенд. Удивительно странно было видеть Пелинала способным на любовь.       Алессия спрашивала об этом у Морихауса, но тот не сумел ответить. «Наследственность» — вот и всё, что он сказал.       Крестоносец касается сверкающего красного камня на своей груди так, будто под ним — открытая рана, которая никогда не переставала и никогда не перестанет кричать болью по всем тонам музыки мира. И опускает руку.       — Наследственность, — неохотно говорит Пелинал. — Я бы не любил его, если бы мог. У меня просто нет выбора.       — Но это не любовь Шора.       Он моргает, когда слышит это имя.       — Нет. Нет. Во мне нет его Любви. Я ересь, созданная во имя его. У меня нет сердца, потому что они не могли допустить подобного дважды.       — А если бы было? — неосторожно спрашивает Алессия. Пространство вокруг вздрагивает, когда Штурмовая Сеть пытается найти ответ на ее вопрос в мультимерном клубке вероятностей, и Чим-Эль Адабал мучительно вскрикивает в ее еще слишком человеческом разуме, заставляя съежиться от непривычной, незнакомой боли. Алессия отшатывается, задохнувшись ослепительно горячим миф-эхом Любви, и не сразу понимает, почему же Пелинал всё ещё молчит, почему не видит сияющий алый ответ прямо перед собой, почему продолжает слепо и бессмысленно перебирать реальности…       Сердце зовет его. Боги вырезали слишком многое из спасителя человечества, чтобы не позволить случиться недопустимому. Алессия не раздумывая срывает с себя Амулет, едва удерживая кричащий Камень в ладони:       — Забери его! Пелинал! Возьми его себе!       Штурмовая Сеть замирает. Машина уничтожения, распределенная по всем Серым вероятностям, забывает о своих делах и выдаёт полный приоритет одной конкретной точке пространства и времени, одному конкретному коду белого в ситисовой черноте.       — Нельзя, — тихо говорит Пелинал. — Помнила, кто я такой. Чим-Эль Адабал твой. Я не… не могу понять его применение. Нет… функционала. Оружие? Не нужно. Остальное? Бесполезно.       — Но оно хочет к тебе вернуться! Хотя бы так, эхом, хотя бы…       Но Звездный Рыцарь молчит. И Чим-Эль Адабал нестерпимо обжигает — не кожу, о, если бы это была всего лишь плоть, но нет, Амулет коверкает и корежит самую суть Ал-Эш, ее дух, ее разум. И только когда она понимает и принимает слова Пелинала, эта боль стихает.       Красные грани Камня по-прежнему хранят тепло силы, способной созидать миры; силы, которой Пелинал никогда не смог бы найти применения. Алессия не знает, что пугает ее больше: то, что у ее защитника нет функционала, направленного на что-либо кроме уничтожения, или его равнодушный отказ от разрушительной мощи Чим-Эль Адабала. Словно могущество, что дарует Камень Королей, не только не превосходит его собственную силу, но и не смогло бы преумножить ее в сколь бы то ни было значительной мере.       Алессия не очень хорошо разбирается в цифрах и математических абстракциях: она была простой рабыней и никогда не прислуживала ученым и писцам. Но даже ее знаний достаточно, чтобы понять, при каком условии Чим-Эль Адабал никак не поможет Пелиналу лучше убивать врагов.       Его называют героем, но он не Герой, чтобы спасать всех. Алессия видит его, держащего на руках тело Хуны, убитого айлейдской стрелой, и не знает, о чем предупредить своего защитника: о том, что в сердце самого Пелинала был направлен клюв Селетеля, или о том, что во всей Штурмовой Сети фракталы стремлений сейчас хаотично сворачиваются в ничто, или о том, что Чим-Эль Адабал кричит о любви и смерти в ее голове, но этот крик не имеет языка, поскольку зародился вне пределов сущего.       У Пелинала нет сердца. Но миф-эхо, протолкнувшись изуродованным подобием себя сквозь слои интеграционных интерфейсов, находит его все равно.       Алессия не сразу понимает, что имеет в виду гонец, с безумными глазами ворвавшийся в королевский лагерь, когда тот сообщает, что Нарлемэй больше нет. И двух когорт, стоявших у Нарлемэй, больше нет. С ними же был Пелинал, неверяще думает Алессия, он бы не допустил гибели своих людей. Это просто какая-то ошибка.       Гонец вздрагивает, когда она произносит имя своего божественного защитника. И объясняет ей, в чем состоит эта ошибка. Спустя несколько минут владычица людей покидает свой шатер; спустя полчаса ее уже нет в лагере.       Сколько времени потерял гонец, проскакав от Нарлемэй до королевской ставки? Морихаус пробивает путь Ту‘умом по перекореженному, изорванному пространству — Алессия не узнает земель, проносящихся вокруг них. Изуродованный Сирод скорчился, напрасно пытаясь зашить лианами джунглей рану, оставленную богом людей.       — Селедил, — гудит Морихаус. Взмахнув огромными крыльями, он опускается на землю, выжженную заклятиями и простым, смертным огнем. — Он здесь. Я слышу, как кричат души этого города.       Алессия спрыгивает с его спины, и опаленная грязь хрустко трескается под ее ногами. Чим-Эль Адабал глухо стонет, стоит ей коснуться земли. Морихаус низко опускает голову, будто готовясь встретить остриями рогов невидимого врага, но не движется с места; Алессия тоже чувствует то, что тревожит божественное чутье ее спутника. Чувствует… неправильность. Не такую, какую оставляли после себя заклятия айлейдов, ломающие законы существования смертного мира. То, что оставил после себя Пелинал, страшнее этого.       — Что с этой землей?       Морихаус оглядывается на нее, не говоря ни слова, и Алессия наконец понимает, что произошло здесь. Что произошло в Нарлемэй и продолжило происходить везде, где прошел бог, воплощающий всего одну функцию.       — Разве он способен…       Сын матери ветров глухо фыркает и бьет копытом о запекшуюся корку глины, высекая магические искры из воспаленной земли.       — Готов поспорить, они тоже думали, что нет. Нет времени, Ал-Эш, и даже Чим-Эль Адабал не сможет соткать целое Время из пустоты; иди, пока мы теряем только его крохи.       — На сколько хватит Амулета?       Мор не знает. Откуда ему знать — он не был одним из тех, кто вырезал Пелинала из облаков звездного пепла. Алессия кивает ему: уходи, пока пустота не забрала и тебя, и шагает вперед — сквозь слои иллюзий и интеграций, сквозь бессильные попытки языков смертных и бессмертных дать имя тому, у чего не может быть имени.       «Селедил» — название все еще удерживается в ее мыслях, но уже начинает предательски плавиться, как плавится воск в человеческих руках; вскипать, как вскипает металл в божественном сердце лжеца. Чим-Эль Адабал отчаивается отобразить «Селедил», когда на каждую ноту «Селедила» приходится полный звуковой спектр, и тогда Алессия продолжает идти по месту, которому нет названия. Сущность, когда-то бывшая эльфийским городом, цепляется за ее сапоги руками умирающих, молящих, зовущих, проклинающих безымянных. Они еще живы — если говорить «живы» человеческим языком. Отчего Пелинал не убил их? Должен был.       Эль-Эш решает, что согласна представить их выжившими айлейдами в не выжившем Селедиле и говорит с ними на языке, способном выразить ее сомнения:       — Почему вы не обNULLены?       Чим-Эль Адабал практически разрывает от мутной, недистиллированной Любви. Еще немного, и он попросту проблюется изначальной силой, растраченной в таких неразумных целях. Какая, к Дагону, разница, почему PELI-NULL не выполняет свою работу как следует! У них проблемы поважнее. Почему он взялся делать то, для чего у него никогда не было функционала?       Как произносится ничто на языке снов?       — NULL, — наугад пробует Алессия.       Пелинал поворачивается к ней. Распараллелизированные на все ноты Времени его процессы продолжают работать как ни в чем не бывало. Время прекращает существовать у них на глазах вместе с Пространством. Единственное, что имеет ненулевую размерность, это Чим-Эль Адабал. Слепой рой Штурмовой Сети слетается на источник его Звучания, но не смеет применить на нем свою свежеунаследованную функцию освобождения; [1] впрочем, может статься, это будет последним пунктом в его списке дел на сегодня.       — VOID.       В смертном мире нет сущностей, которые могут обращать Пустоту в не-Пустоту и обратно, вспоминает Алессия, давясь хрипящими выдохами Сердца. Это запрещено.       Похоже, Пелиналу плевать.       — У тебя нет такого функционала, — тихо говорит Эль-Эш. — Ты задокументирован в Чим-Эль Адабал. Я не нахожу ничего похожего на функции свободы.       Он усмехается, но не отвечает ничего, кроме бесконечно множащегося VOID VOID VOID VOID VOID VOID VOID VOID. Непохоже, чтобы это было верным значением возврата. Эль-Эш обращается к поющему сердцу с другим закономерным вопросом; ответ на него, по счастью, находится в документации.       — Умри, — командует Эль-Эш.       — VOID VOID VOID VOID VOID       Ну конечно же, просто так Пелинала не убить. Помимо порядочного условия возврата, в документации указан предусмотренный экстренный выход из подобных ситуаций. Может быть, они все-таки что-то подозревали, когда собирали его воедино.       Восемь подтверждений, бог ты мой, думает Эль-Эш, превращая пустоту в пылающую бритву и разрезая себе ладонь. Как будто носитель Адабала будет запрашивать их по пустякам. Еще немного, и их непобедимое супероружие уничтожит всё, действительно ВСЁ. И это будет потому, что ей понадобилось целых восемь подтверждений, чтобы его остановить.       Чим-Эль Адабал вскрикивает, испробовав ее кровь на вкус. Совершенное богохульство: бессмертную кровь Акатоша смешивать с той муторной, неправильной Любовью, что течет в жилах смертных, от которой потом трещит голова и боги начинают делать то, что не входит в список документированных функций. Алессия считает, что это вполне подходящая жертва для подобного обращения.       Подтверждения не заставляют себя долго ждать. Должно быть, Восьмеро поняли, что происходит, еще до того, как услышали Крик Морихауса, пробивающий пространство вслед за разрастающейся Пустотой.       — VOID VOID VOID VO       Фрактальный рой рассыпается искрящимся пеплом. Пелинал замолкает на мгновение, а потом оглядывается по сторонам. Ему явно не по нраву то, что он видит, хотя Алессия не может и представить, как он воспринимает хаос, замерший вокруг.       — NULL, — уточняет он.       Вот теперь, ясно понимает Алессия, все становится как надо.       — Ты в порядке? — на всякий случай спрашивает она. — Не ожидала, что ты так быстро… — умрешь и воскреснешь? Как правильно задавать такие вопросы?       Пелинал пожимает плечами. Один за другим фракталы темпоральных рекурсий его функций заново расцветают в пустоте.       — Нам лучше вернуться в настоящее Время, — говорит он. — Пока мы находимся в суб-Сне Чим-Эль Адабала, я не могу обнулить Память.       — Обнулить или обNULLить? Это звучит одинаково на моем языке. [2]       Пелинал не проявляет снисхождения к настолько высокоуровневым языкам. Он их терпеть не может, вопреки тому, что способен интегрироваться во что угодно. Но в этот раз он не произносит ни слова, просто протягивает Алессии руку: Амулет подбрасывает ей смутные очертания готовых к исполнению команд развертывания.       Видимо, дело и впрямь срочное.       — Постой. Чим-Эль Адабал способен генерировать суб-Сон?       — Не всегда, — неохотно отвечает Пелинал, — но мое Безумие послужило триггером. Чим-Эль Адабал интерпретирует Пустоту так, как ему кажется подходящим. Нам надо уходить, Ал-Эш. Память должна быть обнулена.       Она не спорит. Стоит ей позволить командам развертывания коснуться себя, как Пелинал возвращает их внутрь драконьего Времени, за пределы того, что некогда было Селедилом; Алессия оборачивается, не в силах побороть любопытство. Но Чим-Эль Адабал затихает внутри, а смертные глаза обманывают ее. Она все еще видит Селедил. Видит эльфов, кричащих о том, что человечий бог почти у самых ворот города. Похоже на временную петлю, но время течет как и прежде, только отчего-то жертвы Безумия никак не могут осознать, что их больше нет, для них Пелинал только подходит к воротам, а Пустота еще не отняла у них имена…       А потом Селедил исчезает. И эльфы тоже. Алессия пробует дотянуться до них силой Амулета, но не слышит прежнего равномерного всезвучия. Не слышит вообще ничего.       NULL.       — Почему я все еще помню Селедил?       — Элегантное разрешение парадоксов. Проще, чем пытаться отыскать все тени Селедила; чище, чем оставлять ненайденные, — откликается Пелинал. — Режим обнуления в линейном Времени по умолчанию.       — Селедил больше… — Алессия запинается, пытаясь подобрать слова на языке людей, чтобы выразить то, что никогда не предназначалось быть выраженным, — Селедил больше никогда не будет?       Пелинал молча качает головой. В его взгляде все так же горит нескончаемая жажда смерти, но ни единого отголоска триумфа. Впрочем, Алессия ищет в нем не триумф. Она нахлебалась крови Амулета сполна, чтобы никогда и ни за что не спутать соленый вкус Безумия Пелинала с чем-то другим.       — Ты говорил, что в тебе нет Любви Шора.       Пелинал не отвечает. Мифовекторы звездного света вздрагивают, словно от боли — или от неуверенности.       — Они не знали. Когда отрезали от тебя самые опасные части. Не подумали, что где-то внутри оставшегося может сохраниться запрещенный отголосок.       — Знали, — равнодушно говорит Пелинал. — Вырезали бы, если бы могли. Но не могли. Одинаковый принцип работы.       NULL — запрещенное значение, отсутствие значения как такового. Не ноль и не единица, не ДА и не НЕТ. Алессия не понимает, почему оно вообще возможно.       Если только не…       Пелинал кажется ей чем-то поразительно неправильным, когда она наконец осознает единственно верный ответ. Когда она подносит ладонь со все еще кровоточащим порезом к Чим-Эль Адабалу, поющему Камню Королей, немыслимому совмещению полярно противоречивых замыслов. Алессии кажется, она может почувствовать сердцебиение, похожее на едва уловимый барабанный бой.       Они никогда не слышат его, потому что родились с ним внутри. Весь мир родился с ним внутри.       — В Мундусе есть уязвимость, — тихо произносит Алессия. — Они сами сделали ее неотъемлемой частью мира и поняли это слишком поздно. Жертва Шора. Любовь Шора. Ложь Шора. Все дают ей разные названия.       — Да.       — Он был первым, кто наполнил Пустоту содержанием. Они утвердили за ним это свойство. Они создали из него мир.       — Наследственность, — говорит Пелинал. — VOID или не-VOID. PADHOME или ANU. LKHAN или A/NU/MIDIUM. Обычно ты всего лишь переворачиваешь значение, заменяя его обратным.       Алессия может продолжить без его подсказок:       — Но если ты можешь сказать ДА вместо НЕТ или НЕТ вместо ДА, что, если ты не скажешь ничего вместо ДА или НЕТ?       — NULL.       Безумие — это просто наследственное свойство. Функция прародителя. Конечно, они не могли ее вырезать; это все равно что вырвать сердце из тела бога или Любовь-и-Обман из Арены.       Миф-эхо Любви, что старше Лорхана, Ситиса и Падомая, породило Чим-Эль Адабал из капли Драконьей крови и превратило дерзкий сон о свободе в бушующее лесным пожаром восстание. И — послужило триггером наследственной функции бога, который не понаслышке знает, как опасна любовь.       — Чем так опасна Пустота, что в тебе предусмотрен сигнал экстренного прерывания? — это звучит немного лучше, чем «безотказная функция смерти, требующая восьми божественных благословений». Впрочем, Пелинала мало заботят словесные игры. Он не обращает на это никакого внимания.       — Пустотой может оказаться что угодно.       Алессия не понимает.       — Разве Пустота — не отсутствие чего угодно?       — Нет. Пустота — это слово. [3] Такое же, как EL-ASH. Или PELIN-EL. Или CHIM-EL. Но эти слова значат что-то одно. VOID значит что угодно.       — А кто решает, что оно значит?       — Тот, кто переназначит его первым, — ухмыляется Пелинал. — AE PADHOME.       От изначального языка реальность идет кругами, будто натянутый шелк, потревоженный дыханием хаоса. Амулет Королей заходится оглушительным барабанным боем. Алессия едва успевает вдохнуть кровавый рассвет Адабала, чтобы не обрушить его на земли вокруг того места, где когда-то был Селедил.       — Неужели наши дела так плохи, что боги были готовы пойти на подобный риск? Выпустить в Мундус вирус, пользующийся неотъемлемой уязвимостью Арены, и способный обращать реальность в ПАДОМАЙ или ничто?       Пелинал глядит на нее с явным неодобрением. Алессия запоздало вспоминает, что Звездному Рыцарю не по нраву, когда его называют вирусом, но если за подобный промах любой другой поплатился бы жизнью, то в этот раз он обходится только мрачным взглядом.       — Не знаю, — равнодушно отвечает он, — может быть. Или же у них свое Безумие, но их некому остановить. Какая разница.       Исмир или Шор, думает Алессия, или Лорхан, или Ситис, или ПАДОМАЙ. Субградиенты хаоса. Степени свободы. Люди Сирода дали свободе имя PELIN-EL-ASH. Кто бы знал, что у нее есть и другое.       Отчего-то ей даже не горько осознавать, что такое Любовь на самом деле. Может быть, неистовое сердцебиение первого языка Арены оглушило ее. А может быть, Пелинал прав: какая теперь разница. Отчего-то ей даже становится жаль на мгновение айлейдских лордов, так отчаянно пытающихся предотвратить неизбежное.       Но это мгновение быстро проходит.       — Не пора ли обNULLить айлейдский Сирод?       Пелинал одобрительно усмехается и отвечает ей вспыхнувшим маревом убивающего света.       — Мы говорим на одном языке.