35-15

— Не надо, Акира… Я зажмурился, отвернулся и только после этого снова открыл глаза. Его имя впервые было названо мной без всяких исправлений и напоминаний, и оно пульсировало в голове, сказанное моим голосом, который я совсем не узнавал. Казалось, сейчас я растворюсь в этом чертовом салоне или расплавлюсь от накала. Дыша через раз, сжимая и разжимая пальцы рук, я уставился в одну точку за стеклом, но перед глазами, отпечатавшись через трафарет, было лицо Акиры. Близко-близко. Что не продохнуть. За моей спиной он не двигался, я не чувствовал его прикосновений к себе. Казалось, он остается полностью неподвижным, не издавая никаких звуков и, наверное, даже не дыша. — Ты впервые назвал меня по имени, — спустя целую вечность накалившейся тишины произнес он, отчего руки с новой силой задрожали. О чем я думал, когда соглашался, зная, что этот человек абсолютно непредсказуем? Я не хотел думать о его мотивах, о своих поступках-ответах, я в очередной раз потерялся в салоне этого авто, не зная, за что можно ухватиться, не зная, что может послужить соломиной спасения. — Я… я не хотел, — собравшись-таки с силами, произнес я. Акира позади едва слышно усмехнулся или со смешком хмыкнул — я не разобрал. — Нет, — возразил он, — ты хотел, Така. Он снова дотронулся до меня, снова провел пальцами по шее, подцепляя подбородок, и я, как кукла, повернул голову в его сторону, потому что он так пожелал. — Ты сказал это осознанно, не отрицай, — мне казалось, что кожа его рук и кожа моего лица имеют разные полярности, будто у меня положительная, у Сузуки-сана — отрицательная. И создается притяжение, магнит к магниту — так крепко его пальцы удерживали меня, не разрешая отвернуться. Я сглотнул так громко, что слышно было, наверное, во всем авто. Дыхание сбивалось только от того, что между мной и ним было буквально три-четыре сантиметра пустого расстояния. Я старался делать глубокие вдохи, но грудная клетка как будто не принимала в себя больше определенного минимального количества кислорода, и приходилось дышать ртом. Взгляд Акиры исследовал мое лицо, его смеющиеся глаза сканировали любую мелочь во мне. От этого хотелось уткнуться носом в колени, зажмуриться, закрыться ладонями. — Таканори… — выдохнул он, не шепотом, но и не своим обычным голосом — что-то среднее между этим, рвущее шов тишины между нами. — Тебе страшно? — его ладонь скользнула по моей щеке, и тогда я понял, что лицо нестерпимо пылает. Хотелось ему что-то ответить, но язык снова застыл, и я лишь слабо помотал головой, хотя еще самому себе не ответил на заданный им вопрос. Что здесь происходит? — почему-то голосом матери звучал вопрос в моей голове. Что здесь происходит? — повторял за ней я, смотря в угольно-карие глаза Сузуки-сана и не замечая, как его лицо становится все ближе и ближе. Избежать столкновения с айсбергом невозможно. Большим пальцем он гладил мою щеку, и я выдыхал в его запястье. Только отстраняться было поздно, когда я почувствовал чужое тепло дыхания на своих губах. Мне показалось, что я моргнул один раз, а на самом деле — крепко зажмурил глаза, и все это время чувствовал его губы на своих. Он ничего не делал, это было лишь то самое столкновение с айсбергом, почему-то не нанесшее увечий. И тогда я решился посмотреть. Передо мной было все то же лицо Акиры. Его рваная челка, зачесанная вбок, короткие пушистые ресницы, черные глаза, в которых слабыми бликами играло зарево города. Я мог детально видеть это. Как будто время застыло. Песочные часы перевернули, и секунды возобновили свой ход, когда его рука скользнула на мою шею под волосы. Как будто он прошелся по всем нервным окончаниями разом — меня неслабо передернуло, и я прогнулся в спине, невольно становясь ближе. — Я не хочу, чтобы ты сторонился меня, — он словно говорил одними глазами. Они выражали куда больше, чем голос, хрустящий в моих ушах. И при этом я чувствовал, как двигаются его губы, своими губами. — Не бойся меня. Не избегай меня. — Сузуки-сан… — хотел было сказать я, но от каждого слога я иначе задевал его губы, и это было самое странное ощущение из всех, что я чувствовал когда-либо. Поэтому я предпочел замолчать. — Акира, — снова исправил он меня. — Мне так понравилось, когда ты назвал меня «Акира», — и опять темнота, когда веки плотно сомкнулись. Я рефлекторно сжал пальцами его предплечье, когда почувствовал слабый напор. Он не касался — он осторожно прихватил своими губами мою нижнюю, и я почувствовал нестерпимый жар в том месте. Почему я не отталкиваю его? Почему не ударю по руке, пальцы которой сжимают мои волосы на загривке? «Что здесь происходит?» — опять спрашивала мама. Торнадо мыслей в моей голове был загублен температурой Сузуки-сана. Его горячий рот, в котором я поочередно ощутил свои губы: то верхнюю, то нижнюю. Какой-то влажный вязкий огонь. И это был мужчина напротив. «Далеко живет твой отец?» «Он заберет меня из школы». Я так некстати вспомнил Тацую. И мужчина напротив был его отцом. — Открой глаза, — я почувствовал, что могу дышать самостоятельно, а не втягивать легкими выдохи Акиры из его рта. — Ничего не случилось, Таканори. Было ощущение, как будто веки дрожат в нерешительности — оставаться закрытыми или подчиниться приказу. И все-таки я снова посмотрел на него. Только голова почему-то кружилась, температура вокруг и во мне зашкаливала. Хотелось потерять сознание хотя бы на десять минут. Он вглядывался в мое лицо так, как врачи вглядываются в пациента. Я не знал, что со мной происходит, куда себя деть, что сказать, что сделать, а он просто смотрел на меня. Снаружи снова начинался дождь. — Тебя отвезти домой? — «или еще останешься?» — наверняка подразумевалось это. Меня хватило только на то, чтобы дать ему слабый кивок и получить снисходительную улыбку в ответ. Как ни в чем не бывало, Акира отстранился, его рука медленно исчезла с моей шеи, как будто змея ослабила свою хватку и вовсе скрылась, передумав продолжать удушение. Когда он ровно сел в водительском кресле и повернул ключ зажигания, я молниеносно оказался прижатым к пассажирскому сиденью, чтобы лишний раз не испытывать никакого контакта. Автомобиль приятно заурчал, я отвернулся к окну, покрывшемуся мелкими каплями. Дождливый яркий город, как и до этого, проносился за стеклом, только я его не видел. Передо мной все еще были глубокие черные глаза, цвет кожи его лица, освещаемый лишь городскими огнями издалека, теплая ладонь на моей горячей щеке. Я касался подушечками пальцев своих губ, и они, казалось, до сих пор горели. Так, словно я получил ожог. Я даже не мог думать о том, что произошло. Находясь с Акирой в одной машине после этого, хотелось забыть, как нужно делать вдохи и выдохи. *** Как и несколько раз до этого, мы сидели в машине, за поворотом к моему дому. Я попросил Сузуки-сана не останавливаться у самых ворот, чтобы не вызвать интереса и вопросов у соседей, которые все слишком хорошо знали мою мать и даже Сато. Остановились мы не в радиусе света фонарей, поэтому нас, сидящих в салоне, с улицы наверняка не было видно, свет внутри Акира не включал. — Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь? — заговорил Акира. Его голос на фоне шелестящего дождя через приоткрытое окно звучал очень живо и даже… красиво. — О чем же, — не поворачиваясь к нему, без вопроса переспросил я. — О том, что все это странно. Ты говоришь себе: «Этого не может быть. Какая абракадабра. Что с этим парнем?» — все это он произнес спокойно и лишь в конце весело, но тихо усмехнулся. Я не сдержал вырвавшегося из груди выдоха. — А потом ты мысленно восклицаешь: «Да это же отец Сузуки-куна». Произнести восклицательно у Акиры не получилось, но смысл я понял. Опустив голову, я взглядом скользнул по его колену, на котором покоилась ладонь. Еще полчаса назад я чувствовал ее на своем лице, а сейчас вот она — лежит спокойно, пальцы изредка барабанят по коленной чашечке, обтянутой серым джинсом. — Я не хочу думать о последнем, — выкинув свою усмешку, серьезно и с легкой усталостью произнес Сузуки-сан. И у меня снова не было слов, чтобы ответить. Я неуверенно посмотрел на него, но он не смотрел на меня. Его взгляд был где-то там — за крышами серых коробок, в черном дождливом небе сквозь боковое стекло. — Это сумасшествие, — вырвалось у меня, когда я понял, что непозволительно долго засматриваюсь на его анфас. Акира тут же обернулся, взглянув на меня с вопросом. — То, что было сегодня здесь… точнее, там, у канала… Это ломает все, что можно… Акира. Его взгляд был прикован ко мне даже тогда, когда я замолчал. Он смотрел долго и пристально, даже тщательно. Наверное, пытаясь по моему виду понять то, что я недосказал. — А еще фатально, — усмехнулся все-таки он. — Так запретно, Таканори, что слов нет. — Я же серьезно, а вы… — И я тоже, — мое тело вздрогнуло, как только его рука сжала край подголовника сиденья, на котором я сидел. Акира снова был близко ко мне, а я оказался в какой-то западне — закрытая дверца сзади, его рука сбоку. — Мое желание — фатально, то, что я делаю — запретно. Ты назовешь все это одним словом «Неправильно», но у людей разные понятия. Глаза Сузуки-сана говорили сейчас красноречивей его слов. Такие близкие, такие черные, такие честные. Я перевел дыхание, вжимаясь в спинку кресла боком так неловко, что щекой задел рукав тонкого свитера Акиры. — Почему не убегаешь? — я едва ли не вскрикнул, когда чужие пальцы сжали шею под волосами, резко отрывая от сиденья, а мой лоб уперся в Акирин — почти такой же горячий. Его челка слабо покалывала кожу, но это было неважно, когда мы стали аварийно близко, как и до этого. — Почему приходишь ко мне, соглашаешься на мое «прокатиться», не выбегаешь из машины, как только мы останавливаемся у твоего дома? Чем мотивируешься? — каждое слово было пропитано улыбкой в мой адрес, но губы его не улыбались. Только глаза слегка щурились. — Я… я не знаю, — пролепетал я. Я правда не знал, почему. Я всегда убегал от этих мыслей, когда спрашивал себя. Только когда я ожидал чего-то странного со стороны Сузуки-сана, меня переполняло что-то сродни предвкушению. Узнать неизведанное, почувствовать то, что не чувствовал. Может… как прыжок с парашютом? Или как в клетке с акулой под водой? — Знаешь, — возразил Акира, его пальцы со слабым шорохом прошлись по моей шее вниз, под широкий вырез водолазки, отчего я на секунду зажмурился и передернул плечами, вздрагивая. — Просто разберись в своих мыслях. Он отстранился, возможность дышать вернулась, огонь на лице начал медленно затухать. *** Успокаивающий обычно дождь сегодня не позволял уснуть. Я крутился в простыне как рыба, выброшенная на песок. Беспомощно и нелепо. Когда я ложился лицом к комнате и спиной к стене, глаза закрыть просто не получалось. Комната словно оживала, и я считал, что должен быть настороже. Когда я отворачивался к стене, мне казалось, что сзади с минуты на минуту ляжет Акира. Будет дышать мне в шею и спрашивать то, чего я не знаю. А если и знаю, то не могу дать ответ. Как только подступала дремота и веки от усталости начинали слипаться, я остро ощущал горячие ожоги-прикосновения ко всему своему телу. Вскакивал, оседал на постели, откидывал в сторону одеяло, ощупывал руки, бока, бедра — нигде не жгло и не болело. В комнате с шумом дождя контрастировал голос взрослого человека, который раз за разом повторял мне одно и то же: разобраться в своих мыслях. На улице проезжали машины раз в сорок-шестьдесят минут и освещали потолок бегущим светом фар. Заснуть удалось лишь тогда, когда часы на дисплее телефона показали 3:04 и медленно начали расплываться, затухая и окунаясь в черноту.