Обстоятельство непреодолимой силы

Отчаяние, как известно, удесятеряет силы. Перспектива упокоиться на дне болота, будучи сожранным плотоядными змеями, Люциуса Малфоя, сорока пяти лет, некогда лорда и графа Суиндона, не устраивала совершенно. Упав в воду спиной, он предсказуемо оказался в скользкой массе, захлебнулся, обжег глаза, а еще — мгновенно почувствовал себя едой. Возможно, сказалась давняя примесь скандинавской крови, но от страшной боли Люциус пришел в такую неистовую ярость, что абсолютно без какого-либо труда оторвал от себя вместе с кусочками собственного тела одну за другой не меньше десятка змеиных голов. Затем он ощупью нашел потерявшийся топорик, выпутал ногу из останков непонятно чего и, наугад порубив тварей, пытавшихся вернуть свою добычу, бросился в воду и поплыл прочь от дерева с такой скоростью, с которой не плавал, вероятно, даже тогда, когда в молодости считался чемпионом Хогвартса. Глаза не открывались, кроме того, Люциус все равно бы ничего не увидел из-за тьмы и тумана, и единственным его ориентиром стала тина. Он просто поворачивал там, где плыть давалось трудней. Изменяя маршрут таким манером, он проплыл уже около четырех миль, когда до него дошло, что так он никогда не доберется до суши. Его единственным спасением была все та же старинная дорога, которая, если верить его чувству направления, осталась далеко позади. Люциус лег на спину, чтобы отдохнуть, прислушиваясь к звукам вокруг. Никакого шелеста или шороха. Никаких колебаний воды. Кажется, ему действительно удалось спастись. Однако пока он будет плыть к дороге, придется постоянно отдыхать. Состояние безумия отхлынуло, и он разом почувствовал и обжигающую боль во всем теле, и дурноту, и слабость. Стараясь не допускать мысли о том, что могло случиться с остальными, и о том, что будет потом, Люциус перевернулся и повернул в ту сторону, откуда приплыл. И тут же врезался левой рукой в торчащий из воды толстый прямой и очень крепкий ствол. От неожиданности он чуть не ушел под воду, но все же справился, и снова лег на спину передохнуть, и тут вдалеке слева послышался собачий лай. Ужас пронзил все тело Люциуса насквозь. Он метнулся назад, схватился за ствол и вытянул руку вверх, отчаянно надеясь на то, что над его головой окажутся ветки. И… с недоумением нащупал над собой ровные доски. На мостках, куда он взобрался, пахло жильем. Самым настоящим жильем, очагом, кухней и каким-то совершенно отвратительным низкосортным трубочным табаком. Невыносимо накатывала дурнота. Но Люциус, изо всех сил цепляясь за звуки, успел дождаться того момента, когда к мосткам под скрип уключин приблизился заливистый лай, затем под озабоченное восклицание на незнакомом гортанном языке на них вступили тяжелые сапоги, и только тогда потерял сознание. Очнувшись, он обнаружил, что лежит в кровати. Противоположная стена со старыми, выцветшими обоями и овальным чеканным портретом молодой женщины, вся была залита солнцем, а на высокой, потемневшей от времени, спинке с вырезанными цветами и листьями, висели знакомый коричневый плащ и белое полотенце. Рядом на стуле сидел Поттер, уставший и с красными глазами, но явно отмытый. Более того — на нем были те же самые брюки, но чистые и со вставками разноцветных лоскутков ниже колена. Люциус уставился на эти лоскутки: — А где? — На болотах. У Тинна. Это проводник, знакомый отца Талы. — А?.. — Все живы. Снейп еще тоже в постели. Глубокие раны на спине и ожоги, — Поттер отвел взгляд. Люциус попытался повернуть голову вбок, в сторону предполагаемого окна, но шея не очень-то хотела подчиняться. Зато ему удалось разглядеть, что собственные пряди волос, раскиданные по примятой подушке, тоже чисты и, похоже, тщательно расчесаны. — Как вы спаслись? — Отбились, — равнодушно сказал Поттер. — Потом дерево начало гореть. Вернулись на дорогу, нашли другое, Тала его видела раньше. Потом, часа через три, приплыл Тинн, сказал, что подобрал тебя. — Сколько мы здесь? — Четыре дня, — безжизненно отозвался тот. И вдруг сорвался: — Никогда! Никогда больше не делай так, чертов придурок! Слышишь, не делай так больше никогда! Орать Люциус на себя никому не позволял: — Призываете к порядку собственность, мистер Поттер? — Блядь, — воскликнул тот, вскакивая. — Ну что же ты за человек такой, Малфой, а?!! Только подумаешь, что все нормально, как… Хлопнула дверь. Люциус прикрыл глаза, которые немилосердно ломило, и сразу же заснул. Поттер пришел к вечеру, когда стену окрасили красные лучи редкой красоты заката. Молча сел на темный резной табурет, молча протянул выдолбленную деревянную миску с едой, молча смотрел на то, как Люциус пытается устроиться на кровати. Подобное поведение бесило. Люциус вспомнил подходящую привычку Северуса, поднял бровь: — Решил осуществлять надзор? — Да блядь! — Поттер предсказуемо сорвался с места и ушел. Люциус засмеялся. Мальчиком было легко управлять. Это нравилось. Еда, несмотря на не слишком большую эстетичность посуды, оказалась не просто сносной, но очень вкусной. Зерновая похлебка с ароматным бульоном, приправленным пряной травкой, и кусочками сочного нежного мяса. Немного настораживал его желто-зеленый оттенок, но Люциус справедливо рассудил, что вряд ли его захотят отравить сейчас. Убить раненого было намного проще. После ужина он кое-как сполз с постели, стараясь не сбить повязки, пересекавшие его тело от колен до шеи, накинул плащ и пошел исследовать дом. Следующая комната оказалась гостиной, с большим столом - ножкой ему служил огромный ствол, уходящий прямо в пол. Вокруг гнездились массивные резные табуреты, стену целиком занимало что-то типа буфета с грубой посудой. Справа были двери, выходящие на причал. По обе стороны от них висели самые разные шкуры вперемежку с арбалетами. Некоторые из них были очень ветхими, а некоторые — настолько крепкими, что, казалось, их сделали только вчера. Двери украшали поперечные перекладины, с которых свисали змеиные шкурки. Люциусу это напомнило планку с галстуками из собственной гардеробной. На дверной ручке висело длинное ожерелье из клыков рыбоголовых собак. Пол вокруг стола покрывали в несколько слоев тканые коврики. Ступая по ним босыми ногами, Люциус приоткрыл дверь и выглянул на причал. Залитые розово-красным, а к горизонту переходящим в оранжевый, закатным светом, болота были ошеломляюще красивы. И бесконечны настолько, что он сам не верил, что смог проплыть такое расстояние несколько дней назад. И самое главное — не увязнуть в тине. Островки водорослей, также как и мертвые сухие деревья, торчали отовсюду. Свежие упругие листья были только на одном, которое склоняло ветки над причалом. — Здесь осталось мало жизни, да? — раздался стариковский надтреснутый голос слева. Люциус завернул за угол дома. Ступать босиком по прохладным доскам оказалось неожиданно приятно. Обладатель голоса вовсе не был пожилым. Несмотря на густую седую бороду и выцветшие глаза, Тинн казался почти ровесником Люциуса. Его крупная, в узлах вен, рука поглаживала нечто вроде весла. За спиной Тинна, свесив ноги вниз, сидел Поттер и удил рыбу. Легкий ветерок топорщил его неровные лохмы. Справа, от движения перебиравшей в нетерпении лапами тощей собаки, покачивалась большая лодка. Люциус поздоровался и поблагодарил за спасение. Тинн коротко кивнул. — Природа мстит, если ее ограничивают, — продолжал он. — Из-за вашего появления здесь затеяно большое колдовство, природе это тоже не понравится, вот увидите. Люциус сдержал вздох. У него не было сил даже представить, что еще может выкинуть эта природа. После отъезда Тинна за припасами он вернулся в дом, надеясь разыскать Северуса. С Поттером разговаривать не стал — что там мальчишка себе возомнил? За буфетом Люциус обнаружил лестницу, ведущую наверх, ступил на нее и замер. В гостиной, видимо, открылась еще одна дверь, и тут же послышались шаги и голоса Северуса и Талы. — Это кольцо, не так ли? — тихо и, как показалось Люциусу, угрожающе, спросил Северус. Последовала долгая пауза. — Ты скажешь остальным? — наконец неестественно спокойно отозвалась Тала. — Если сочту твои оправдания недостаточными. — Я не собираюсь перед тобой оправдываться. — Однако придется! — рявкнул Северус. Тала вскрикнула. Люциус усмехнулся. Его друг в своем репертуаре. Угрожать тому, кто ему дорог… В следующую минуту в гостиной послышался страшный шум и явный звук удара. — Не смей. Никогда. Прикасаться ко мне, — истошно закричала Тала. — И можешь все, что угодно, говорить остальным. Но этого. Никогда! Не будет! Хлопнула дверь. Люциус сошел по лестнице и выглянул в гостиную. Северус поднимался с пола, хватаясь за спину. — Дура бешеная, — сказал он мрачно. — Женщины, — философски заметил Люциус. Северус сверкнул на него своими огромными глазами и, прихрамывая, пошел вслед за «дурой» на причал.