Обстоятельство непреодолимой силы

Плот вышел достаточно легко. Рубили деревья Северус с Люциусом вдвоем, но Тала зачаровала топоры, так что, во-первых, они сами обрубали даже толстые ветки, а, во-вторых, и на стволы сил уходило куда меньше, чем должно было. И падали деревья в точно определенное место, и складывались потом в нужную конструкцию сами собой. А вот на охоту Талы уже не хватило. Колдовство вымотало все силы, и всю вторую половину дня она пролежала на расстеленном плаще в тени палатки с измученным серым лицом. Северус злился, потому что в своем мире в два счета поставил бы ее на ноги, а здесь поделать ничего не мог. Впрочем, его многое злило. И собственная очередная дурость тоже — влюбиться в девчонку, без памяти втрескавшуюся в какого-то фанфарона. Как будто не было других занятий. А фанфарон, кажется, похлеще Поттера, вертит ей, как хочет. Северус ясно выуживал из ее мыслей страх оказаться недостойной в глазах своего красавца. И как же это бесило! Если бы не эта ее глупость, они бы, возможно, продвинулись куда дальше, с меньшими опасностями, с лучшим проводником. Никто из них не стал бы добычей на болотах. А сколько еще всего впереди… Не то, чтобы он так торопился обратно, но существование без магии как будто возвращало в худшие времена детства. Тогда любой выброс грозил жестокими побоями, после которых Северус иной раз не мог и подняться, ежедневным ощущением полной бесправности. Он бы сбежал из дома еще лет в восемь, но мечта о Хогвартсе, о том, что он вырастет и станет великим волшебником, удерживала, заставляя вновь и вновь возвращаться туда, где поминутно ожидалась кара. Но свободным не получилось стать и в школе. Даже в маггловской было лучше. В класс ходили дети из одного бедного района, некоторые одевались куда хуже, чем он сам, дрались исключительно на кулаках, и конец на конец, своих в обиду не давали. А в Хогвартсе бесконечной карой стал Поттер с дружками, который за считанные дни с самого начала учебы превратил его жизнь в ад. Не было ни одного безопасного места, где бы он не мог наткнуться на Поттера. Тот без труда проникал даже на Слизерин, в подземелья, так что постоянно приходилось быть начеку. Волдеморт был обещанием свободы, спасением от бесконечной угрозы, надеждой защититься. И отомстить. Как ни странно, надеждой на то, что хоть когда-нибудь он сможет восстановить справедливость. Трижды ха-ха. Сплошное рабство, из которого он попал потом в несколько более щадящее рабство — к Дамблдору. Последнее скрашивалось отсутствием пыток, действительно общими целями и надеждой, что Альбус знает, куда идет. После смерти жизнь на короткий час поманила свободой, и вот опять. Чуть ли не полное бесправие — отсутствие магии, бесконечные опасности, лишающие сил и выматывающие нервы, и в качестве главы отряда — двинутая на всю голову неопытная девчонка, на которую положиться никак нельзя. Нецелесообразность буквально во всем. Впрочем, если бы Тала воспользовалась кольцом, Северус, возможно, увидел бы ее еще только один раз — перед переходом в портал, а он не был уверен, что хочет именно не видеть ее… Но больше всего раздражал, конечно, Люциус, с его далеко идущими планами относительно Поттера, и то, что они, судя по всему, начинали удаваться. Иначе, к чему все эти вчерашние обмены взглядами и побег мальчишки, его утренние расспросы на тему, может ли рабская связь вызывать чувства, и его странное «ну ладно» после отрицательного ответа. А теперь они пошли удить рыбу вдвоем. Люциус — и предается занятию презренных магглов… Не под угрозой Авады это можно представить только в одном случае — если ему это чертовски выгодно. Нет уж, хватит играть в эти игры. До сих пор они Люциуса ни к чему хорошему не приводили. Необходимо поговорить с ним, и сделать это как можно скорее. Или сегодня после ужина или завтра с утра, или, в крайнем случае, сразу после переправы. Северус поднял взгляд к темнеющему небу. Закаты здесь были великолепные, ничуть не хуже, чем в Хогвартсе. Да и леса казались раздольем для зельевара… Щуря усталые глаза, он попытался собрать волосы в хвост, но длины жалких опаленных концов не хватило. И, конечно, вспомнилась рука, перебиравшая эти волосы. Чертова дура! Дала ему надежду-таки… Он обомлел, услышав за спиной жалобный всхлип. Сначала застыл — хоть и перевидал за свою жизнь девичьих слез, особенно в Хогвартсе, кто только не плакался своему декану, но все равно каждый раз вначале терялся. Потом все-таки встал, подошел к Тале и опустился на колени рядом с ней. Та металась во сне во все стороны, с озабоченным злым лицом, и Северус не удержался, позвал по имени: за неимением зелья сна-без-сновидений самое лучшее средство от кошмаров — просто разбудить. И в следующий миг безо всякого перехода оказался на земле, приложившись об нее незажившей спиной. Возможно, в другой раз Северус как-то и успел бы среагировать. Но сейчас он даже не сразу смог не то, что пошевелиться — сделать вдох. И уж тем более — увернуться от следующего, почти мгновенного, удара, направленного прямо в пах. Каким-то чудом она не довела его сама — колено ушло в бедро, и Тала вдобавок распласталась на нем, хлестнув косой по лицу. Тотчас же она вскочила и с набором гортанных ругательств с размаху села обратно на плащ, обхватила колени руками и сжала пальцы в замок так сильно, как будто хотела их сломать. Запрокинув лицо к небу, она стала быстро-быстро повторять что-то на своем языке. Северус наконец смог продышаться и кое-как встал, ощупывая себя и удивляясь, что нога цела. Боль была такой сильной, что, казалось, бедро раскрошило на куски. Он посмотрел на Талу. — Уйди, — сказала она. — Сейчас просто уйди. Куда-нибудь. В палатке Северус упал на расстеленное внутри одеяло и, умирая от боли, стащил брюки и задрал трусы. По внутренней стороне бедра, от самого паха шла широкая багровая полоса, след внутреннего кровоизлияния, увеличивающийся на глазах. Судя по хромоте и характеру боли, Тала порвала ему связки. Он не мог бы поручиться также, что ничего не было сломано. Должно быть, все еще не придя в себя от шока, Северус застыл, не в силах сообразить, что с этим делать. Входная стенка палатки свернулась. Он едва успел прикрыться куском одеяла, как в палатку вползла Тала. Ее глаза заметно блестели. — Мне нужно посмотреть твою ногу, — сказала она. Северусу очень хотелось бросить что-то вроде «Мне ничего от тебя не нужно», но способность соображать уже немного вернулась. Он молча посмотрел на Талу, оценивая вероятность того, что она продолжит кидаться на него. — Я не причиню тебе вреда, клянусь магией проводников, — она сглотнула. — Ты всегда так реагируешь, когда кто-то тебя будит? — Ты подошел слишком близко. — Безусловно, это веский повод попытаться размозжить яйца. Может быть, мне убить себя заранее, чтобы ты не беспокоилась на мой счет? Тала запрокинула лицо, и Северус понял, что она пытается сдержать слезы. Он медленно открыл бедро. Тала уставилась на налитую кровью полосу и вздохнула. Потом села на корточки и попросила его отвести ногу в сторону. Да уж, Малфой обхохотался бы, думал Северус, следя за пальцами Талы, которые в попытке убрать боль то и дело касались его члена, прикрытого только тонкой тканью трусов. Даже в такой ситуации это возбуждало неимоверно. Что, конечно же, было очень заметно. Тала, в свою очередь, беспрестанно краснела и отводила взгляд. Но, такое впечатление, что и сама старалась подвинуть руку влево, задержать ее именно там, где, по ощущениям Северуса, ей было самое место. И вся эта феерия продолжалась около полутора часов, в которые он перечислил про себя, наверное, все свойства всех известных ему ингредиентов зелий, ибо, конечно, очень жалко было периодически готовых лопнуть от напряжения яиц. Что-что, а впечатлений от попытки разнообразить личную жизнь он, кажется, набрался за последние два часа на двадцать лет вперед.