Обстоятельство непреодолимой силы

Воз, в котором им с Поттером предстояло провести четыре дня, был, безусловно, тем еще транспортным средством. Люциус бы, пожалуй, даже согласился пройти еще раз по болотам (без соответствующих тварей, разумеется), чем терпеть эту тряскую пытку, после которой, казалось, тело уже никогда не будет целым. Колеса и сами по себе скрежетали, а уж столкновение их с разбитой мощеной дорогой производило поистине оглушающий грохот, и под конец дня он мерещился Люциусу даже тогда, когда воз стоял. Сидели они в узком пространстве между передней стенкой воза и ящиками с посудой, которые удерживались на месте лишь двумя весьма хлипкими на вид подпорками. Задницы, спины и ноги прикрывали медвежьи шкуры, ибо задувало из всех возможных щелей. Единственное, за что Люциус готов был возблагодарить всех богов на свете, — воз оказался полностью закрытым, доступ к нему имели лишь Тала и Снейп, погонщикам же заглядывать внутрь не позволялось, и, таким образом, накрываться мантией-невидимкой приходилось только на заставах. Первую из них миновали около полудня. Снейп вовремя постучал в стену воза, и Люциус с Поттером успели перегруппироваться. Нельзя сказать, чтоб это было удачным решением. До этого они сидели друг напротив друга, нога одного зажата между ног другого, и, надо сказать, такая поза Люциуса вполне устраивала. А теперь Поттер весь оказался между ног Люциуса, практически обрушившись на него своим весом. Пробыть в таком положении больше двадцати минут, да еще еле дыша под мантией-невидимкой, напряженно ожидая, чем закончится громкий разговор Талы со стражником, который тыкал пикой в ближайший к Люциусу ящик, видимо, приказывая его открыть… Когда Северус загремел ключами, открывая замок, у Люциуса глаза закатывались от удушья, но все обошлось. И в конце концов в возе остались только он и Поттер, который вздумал зачем-то приложить прохладные пальцы к его вискам. Люциус, конечно же, с яростью отбросил его руки, ясно давая понять, что возвращаться к прежней форме отношений, к дружескому расположению, не намерен. Вот только Поттера, как всегда, недооценил. Тот каким-то непостижимым чутьем определил самое уязвимое место — затекшую ногу, которую вот-вот могло свести судорогой, и стал ее разминать. И тогда-то тело и запаскудничало. Никогда особенно легко не возбуждался, даже будучи подростком, а тут вдруг стал отзываться буквально на каждое прикосновение, словно только того и ждал, словно за эти дни разлуки истосковался по другому, тощему, очкастому, телу так, что не было никаких сил терпеть. Люциус стискивал зубы, твердил себе, что Поттер чуть не убил его, отчаянно пытался вызвать воспоминания о том, что чувствовал, катаясь по земле в роще. Но, кажется, это и распалило еще больше. Недавняя близость смерти напомнила о собственном намерении брать все, что только можно. А Поттер, кажется, останавливаться и не собирался. Едва миновали вторую заставу, начал ласкать уже откровенно, наклонялся настолько, чтобы вжаться в пах Люциуса лицом, то и дело задерживал пальцы на внутренней стороне его бедер. Люциус, еще очень слабый, измученный голодом, жаждой, отталкивал, изо всех сил перехватывал руки, находил в полутемноте на ощупь голову паршивца и довольно грубо отворачивал от себя. В то время как тело не только желало прикасаться, но, к полному стыду, требовало прикосновений. Требовало расслабиться, довериться этим сильным и сейчас очень уверенным рукам. Через пару часов Люциус сдался, и, проклиная все на свете и больше всего собственную глупость, позволил исследовать себя, вздрагивая под горячечными нетерпеливыми ладонями, прикосновения которых, казалось, ударяли вспышкой не только в пах, но и в мозг. Но Поттер лишь провел пару раз по его груди, слегка надавив пальцами в районе сосков, и тут же отступил. Просто обнял его, на секунду положил голову на плечо и, как бы извиняясь, прикоснулся к внутренней стороне правого запястья губами. К ночи, однако, идиотская игра возобновилась. Нельзя сказать, что Люциус этого не ждал. Всю лесную стоянку, когда, казалось бы, должно было заботить больше, как устроиться так, чтобы вытерпеть оставшуюся часть дороги, он жадно вслушивался в каждое движение отстранившегося от него мальчишки. А потом руки уже привычно отдирали Поттера от себя, а воображение подкидывало картинку, как он, наоборот, притягивает его, разминая сначала плечи, а затем спускаясь вдоль позвоночника и просовывая ладони под пояс брюк, лаская упругие, покрытые книзу еле заметным пушком ягодицы. Ладони Люциуса отводили слегка ощетинившийся к вечеру подбородок мальчишки, впечатывались в тонкие, подсохшие от недостатка влаги губы, а кончики собственных пальцев противоречили, тянулись погладить, очертить контур, надавить, заставить рот приоткрыться, коснуться языка и быть облизанными. Но и эта игра кончилась так же, как и предыдущая. Люциус сдался, и Поттер сразу же перестал его дразнить. И если в прошлый раз в этом было больше облегчения, то сейчас — разочарования и неожиданного чувства унижения от того, что Поттер его не хочет. Точнее, не находит настолько привлекательным, чтобы продолжать прямо сейчас. Потом, уже ночью, в комнате на постоялом дворе, во всяком случае, в том свинарнике, который здесь именовался постоялым двором, Люциус никак не мог заснуть. То ли тело было большей частью так напряжено весь день, что не могло расслабиться даже сейчас. То ли луна очередная, зеленая, проникавшая в комнату сквозь щели в расколотых ставнях, светила в лицо так ярко и нагло, сродни чьим-то глазам. То ли впечатлений за эту поездку было больше, чем Люциус так легко мог переварить. Лежа на кровати, которую ему уступили, конечно же, как самому немощному, он вслушивался в сопение Поттера, доносившееся с пола, и вспоминал. Одно за другим — и сегодняшний день, и собственные игры с мальчишкой на стоянке в болоте, и какие-то небывало сладкие объятия в роще, и разлетающиеся от дыхания лохмы на тощей загорелой шее, и протяжный выдох после прикосновения его, Люциуса, ладони к напряженному члену. Похоже, Северус был не так уж и прав. И вроде бы, что такого в том, чтобы хотеть Поттера? Героя магического мира и, в конце концов, вполне привлекательного молодого человека. Рабской связи между ними уже нет, а собственная стихийная магия Люциуса вполне защитит его от выбросов, если Поттер вздумает их повторять. Теперь он даже в большой безопасности. И, что показательно, Поттер, зная о его бывших планах, все равно продолжает заигрывать с ним. То есть все между ними предельно ясно. Однако смутная, ноющая где-то под избитыми ребрами тревога не отпускала. Зато одно Люциус уяснил себе совершенно точно. В ближайшие дни ему просто необходимо трахнуть Поттера, иначе тот, вне всякого сомнения, трахнет его сам.