Обстоятельство непреодолимой силы

Объехав город, они вновь остановились на постоялом дворе, таком же убогом, как и предыдущие, и на богатых явно не рассчитанном. Самая лучшая комната, во всяком случае, представляла собой пропахшую мышами конуру с двумя расшатанными койками. Ночевка на дороге была последней. С часу на час ждали Таину, которая поведет караван дальше. Люциус чувствовал во всем этом какой-то подвох. Что-то было не так с того самого момента, как Тала обрезала волосы. Ее как будто пришибло, и она периодически встряхивалась, видимо, напоминая себе, что надо держать спину. Северус, конечно, объяснил им, в чем была причина истерики. И, чудилось Люциусу, больше для Поттера, чем для него: чтобы понимал, если что, чем Тала для них пожертвовала. И все же казалось, было что-то еще. Будучи стратегом, Люциус обычно хорошо чувствовал людей. И понимал, что Тала, решившись на такое, боялась не разоблачения. Уж она-то с ее навыками могла выжить где угодно, хоть уйти в лес к Тинну. Да и они всегда могли предложить ей остаться в их мире до того момента, пока не отрастут волосы, и даже попробовать отрастить их волшебством. Северусу было бы раздолье для экспериментов. Только в отстраненности Талы явно было что-то еще. Это была не та стена, которую она ставила между собой и ними, она отрезала себя словно от всего мира. И Люциусу это не нравилось. Происшествие с Северусом на таможне нарушило ее отрешенность. Зато сам Северус весь вечер сидел с таким мрачным видом, что, казалось, флюиды его настроения чувствовались даже в Зеленом городе, оставшемся в пятнадцати милях позади. Причем, сидел он на табурете в углу, а ощущалось это так, как будто Северус стоял в центре комнаты, и невозможно было пройти, не столкнувшись с ним. В таком настроении Люциус видел Северуса всего пару раз в жизни, и первый — после того, как компания Поттера подвесила его и раздела на глазах у всей школы. Возможно, дело было в том, что все произошло на глазах у Талы. Или то, что она заступилась за него. И теперь Северус то и дело огрызался на нее так, как будто она лично его ударила. А Тала вздрагивала, как будто ее ударил он. Безусловно, у Северуса была замечательная манера ухаживать! Когда она принесла ужин, он рявкнул что-то такое, что Тала чуть тарелку не выронила. Потом было видно, что она хотела шваркнуть ею об пол, но передумала, и тихо поставила на пол перед Северусом. А потом ушла. На этом моменте до него, наконец, что-то дошло. Он встал, поднял тарелку и пошел к Тале объясняться. В комнате мгновенно стало легче дышать. Люциус рефлекторно поглядел на Поттера, забыв, что они в глубокой ссоре, и, конечно же, получил в ответ неприязненный взгляд, напомнивший ему его место. Собственно, и наблюдал-то он за Талой и Северусом для того, чтоб отвлечься. Если бы это было вчера, в это самое время они старались бы с Поттером столкнуться, дотронуться друг до друга, погладить друг друга по ноющим спинам. А сейчас Люциус едва успевал вовремя оборвать очередной неосознанный жест. Как бы то ни было, хоть Северус с Талой и помирились, но спросить ее, каким образом путешествовала Таина, если Тала забрала ее лист (паспорт Объединенных земель), Люциус не рискнул. Или, по крайней мере, отложил это до того времени, когда можно будет говорить не шепотом. Забравшись на кровать и закутавшись в местное серое одеяло с дырами, Люциус опять поймал себя на том, что ждет ритуального прикосновения «на сон грядущий». Глупость, буркнул он себе под нос, и перевернулся на бок — так, чтобы оказаться к Поттеру спиной. Но и спина, избалованная ласками гаденыша, мстила ожиданием прикосновений. В конце концов он перевернулся обратно. Дыхание Поттера было ровным, как будто бы тот уже спал, и Люциус еще долго гадал, показалось ему, что, когда он переворачивался, Поттер смотрел на него, или нет… Наутро начинался новый этап путешествия, так что о Поттере, по счастью, думать стало некогда. Тело разминалось перед долгой дорогой, пробовало силы и тратило всю энергию прямо по назначению, не отвлекаясь на множество непонятных вещей. С постоялого двора до нужной тропы в лесу они с Поттером в тесном объятии под мантией-невидимкой добирались не меньше часа, и Люциус ни на секунду даже не отметил их вынужденной близости. Мозг тоже выполнял свою четко-поставленную задачу. В лесу, наконец, смогли вздохнуть. Поттер, конечно же, мгновенно отодвинулся, но Люциусу было наплевать. Эйфория свободы захватывала. Можно было идти во весь рост, можно было не опасаться, что эти чертовы стойки слетят и ящики раздавят его мозги, можно было общаться с Северусом или, наконец, побыть одному. Несмотря на все каверзы пути в закрытой телеге, он чувствовал себя здоровым и окрепшим, и сегодня глотал эту жизнь помногу и жадно, наслаждаясь каждым глотком. Ему было совершенно все равно, что где-то рядом тащился Поттер, и что вчера еще мечталось, чтобы что-то там между ними сложилось… Дорога большей частью шла по лиственному лесу. Как Тала находила путь среди абсолютно одинаковых деревьев, оставалось неясным, но двигалась она очень быстро, едва ли делая скидку на рыхлую почву под ногами. Остановки длились не больше десяти минут — глотнуть воды, присесть и снова в путь. Все это напоминало сумасшедший гон, однако проявлять недовольство было глупо — они спешили до ночи уйти из той области, где водились волки. Эйфории хватило как раз до вечера. Лагерем стали у небольшой и неглубокой реки. Ширина ее достигала максимум двадцати футов, а глубина — фута два. Поттер, стащив сапоги и закатав свои латанные-перелатанные брючины, несколько раз прошел ее по песчаному дну вброд, пока Люциус помогал Северусу ставить палатку, а Тала искала по окрестным деревьям дичь на ужин. После того, как последняя перепелка была обглодана, Люциус пошел бродить вокруг лагеря. Чтобы развеяться, чтобы не видеть бросающего на него быстрые взгляды Поттера, а еще, разумеется, надеясь, что он где-нибудь натолкнется на него. Разумеется, всерьез последнего ждать не приходилось, и большую часть своего «брожения» Люциус травил горькой иронией сам себя. Мальчишка ему нравился так, что, успокаивая очередную эрекцию, он вгрызся в собственное плечо не хуже какой-нибудь рыбоголовой собаки. Футах в пятистах от лагеря он тоже решил перейти реку, и, скинув тяжелые сапоги, с удовольствием ступил в прогревшуюся за долгий солнечный день воду. Вдоволь наплескавшись, он пошел назад в лагерь, как был, босиком, лучи заката обливали деревья и кусты мягким желтым светом, и при полном затишье их листья казались вырезанными из золота. В речке время от времени всплескивала красноперая рыба. У корявой сосны, перегораживающей путь, у самой кромки воды стоял Поттер. Увидев его, Люциус замер и даже выронил сапог. Поттер спокойно приблизился к нему, так же спокойно поднял сапог и вручил ему. — Ты выиграл, — сказал он. — О чем ты? — в полном недоумении спросил Люциус. — Ты сам знаешь, о чем, — со злобой ответил Поттер. — Ну, ты хочешь меня трахнуть или нет?