Обстоятельство непреодолимой силы

Первую неделю они трахались как кролики. Гарри словно снесло крышу окончательно и бесповоротно. Иногда он ловил на себе внимательный взгляд Снейпа, а Тала, похоже, наоборот, вообще ничего не замечала, так что, слава Мерлину, мыть мозги на эту тему Гарри никто не стал. Да и в целом, какое, в конце концов, кому дело? Они ж не собираются заниматься сексом на людях. Иногда закрадывалась смутная мысль, что ему предстоит объясняться с Джинни и даже больше — со всем семейством Уизли, но сейчас-то какая, к боггарту, Джинни? Они в чужом мире, затерянном Мерлин знает где, они друг друга хотят, и пошло все к черту. Единственное, что выбивало из колеи — то, что Люциус никак не соглашался, чтобы Гарри взял его тоже. С одной стороны, чувствовать его в себе — это было лучше всего, что он когда-либо испытал, а с другой эта принципиальность, «только так, и никак иначе», бесила. Иногда Гарри с трудом подавлял злость, впрочем, она растворялась сразу же, стоило Люциусу прикоснуться к нему. Большей частью он, конечно, чувствовал себя неприлично счастливым. Особенно тогда, когда они засыпали в объятиях друг друга. А иногда испытывал недоумение — он же чувствовал, что Люциус тоже хочет. Он видел, как тот реагировал на некоторые ласки, как подставлялся его рукам. Как заводился, когда Гарри становился настойчивым, и даже позволял раздвигать себе ноги коленом. Но всегда останавливал в следующий момент. Как-то раз ранним утром Гарри опрокинул Люциуса на спину и взгромоздился сверху. Вначале это было игрой, Люциус, казалось бы, не возражал, но потом, когда Гарри навис над ним, увидел в серых глазах такую панику, что не мог не отпустить. После этого Люциус не разговаривал с ним до вечера. И лишь в палатке они опять уткнулись друг в друга. — Объясни мне, в конце концов, почему, — сказал Гарри. — Ты опять собираешься выяснять отношения? — напрягся Люциус, и его палец, поглаживающий лопатку Гарри сквозь тонкую ткань майки, застыл. — С какой стати я должен обсуждать с тобой вопросы моих предпочтений? Гарри вспыхнул и, отстранившись, с прищуром посмотрел на Люциуса: — То есть ты предпочитаешь меня трахать, как какую-то молчаливую скотину? — Не усложняй, — Люциус поморщился, словно надкусил что-то кислое. — И в конце концов, это не я тебя домогался. — О да, это ты напоминаешь мне при каждом удобном случае. Вся ответственность за последствия, получается, на мне. А ты белый, пушистый, и никогда не вступаешь в дерьмо… — А ты предполагаешь какие-то последствия? — невинно спросил Люциус. Гарри заткнулся. И в самом деле, какие к черту последствия? И дальше ничего не будет, и он бы, не факт, что хотел бы это дальше иметь. В таком-то формате! Если кто-нибудь узнает, это будет ужасный стыд. Стоило представить только лицо кого-нибудь из друзей, как ему делалось нехорошо. Мерлин, почему у него не получалось, как у всех нормальных людей, как у Гермионы и Рона, как у отца с мамой, наконец? — Такое ощущение, что единственное, что тебе нужно — это моя задница. Я не существую. Вообще, — отвернувшись, Гарри уставился в стенку палатки, точнее, на огонек фонаря, стоявшего снаружи. Что ж, чего ты ожидал? Знал ведь, на что шел… Разве не сам просил? Он заскрипел зубами. — Знаешь, — осторожно заговорил Люциус. Гарри казалось, что у него был такой тон, как если бы он при этом полировал ногти. — У меня складывается впечатление, что это только ты думаешь о моей заднице. — О да, целыми днями мечтаю, — он зарылся носом в медвежью шкуру, вдыхая запах прогорклой шерсти. Закрыть глаза и ни о чем не думать. Не думать. Ни о чем. Потому что если он будет думать, то сойдет с ума. Неожиданно вспомнилось, как Люциус напоминал ему, что стал его собственностью. — Подстилка — вот кто я для тебя. Просто подстилка. Сейчас ублюдок скажет ему, что это действительно так. И все будет кончено. Больше не надо будет унижаться. Останется просто боль. А боль можно перетерпеть. Это даже не Круциатус. Просто. — Гарри, ты же знаешь, что это не так, — тихо сказал Люциус. — Черта с два это не так?! — взвился Гарри. Увидел предостерегающий взгляд в сторону входа, и перешел на шепот: — Ты говоришь, что это не так, однако занять то же самое положение, которое ты отводишь мне, для тебя унизительно. Меня же это, по-твоему, нисколько не унижает? Он снова отвернулся, стараясь успокоить дыхание, как учил Снейп, и судорожно комкая в руках край одеяла. Несколько минут длилось молчание. Наконец, с нервами удалось справиться. И, наверное, пора уже было и спать — через пять часов начиналось дежурство. Но внезапно послышался голос Люциуса. — Мне кажется, ты понимаешь все неправильно, Гарри, — заметил тот. — Неужели? И что конкретно тут можно неправильно понять? Чем твоя задница, если уж на то пошло, отличается от моей? Тем, что к ней прилагается титул? Так в постели этого не видно. Или, может быть, ты считаешь, что я ниже тебя просто потому, что есть Малфои, а есть остальные? И мне нужно каждый день благодарить Мерлина за то, что ты до меня снизошел? Знаешь что, Малфой, — пошел ты, куда знаешь сам. Я тебе не нужен, а мне не нужен тот, кому не нужен я. Гарри впился зубами в шкуру. Еще одно слово, и сердце просто разорвется от боли. Но он переживет. Он должен пережить. Его не сломали ни Снейп, ни Волдеморт, так какого черта? — Ты неправ, — тихо сказал Люциус. — Ты же знаешь, что ты нужен. «Да, — с горечью подумал Гарри, — только ты забыл добавить «мне». — Я… я не могу обещать, — в голосе Люциуса засквозила плохо прикрытая растерянность. — Но, может быть, позднее. Гарри? Он выдохнул, заталкивая остатки боли куда-то под ребра, и сел. Люциус смотрел на него настороженно, но тут же выражение его лица стало непроницаемым. — Позднее что? — спросил Гарри. Он больше не собирался покупаться на недомолвки. — Возможно, позднее, мы сможем попробовать сделать то, чего хочешь ты? — спокойно, четко сказал Люциус. — Только не требуй этого от меня сейчас. Гарри вздохнул, подозревая, что лучшим выходом было бы не поверить. Но ссора так вымотала… Мерлин, прямо как с Джинни! — Хорошо. Я не буду требовать. Ничего. Спокойной ночи. Он лег, опять лицом к стенке, понимая, что весь дрожит, до сих пор не в силах расслабиться от пережитого напряжения. И почувствовал, как рука Люциуса забралась под его одеяло, прижала к себе. — Иди ко мне, — тихонько шепнул тот ему в ухо. — Просто иди ко мне.