Обстоятельство непреодолимой силы

Утром опять трясло. Пару раз толчки были такими сильными, что оставалось только падать лицом в песок. Поттера постоянно рвало, и Северус и Тала суетились вокруг него с озабоченными лицами. Люциус просто старался не смотреть. Задирал голову вверх, к бледному солнцу, которое как никогда напоминало размазанный по тарелке яичный желток. К полудню толчки вроде бы прекратились, пыль улеглась, и идти и дышать стало значительно легче. Рельеф заметно поменялся. Холмы сгладились, и местность в целом пошла под уклон. Растительности стало больше, то здесь, то там проглядывала зеленая трава, зато песок из светлого превратился в темно-серый. Вулканический, пояснил Снейп. Люциус и сам хорошо его помнил, один из редких ингредиентов для дорогостоящих лечебных зелий. Все же зельеварение было когда-то любимым предметом. Он и сейчас, наверное, мог бы сварить большую часть зелий из школьной программы с закрытыми глазами, определяя стадии только по запаху. Нос-то у него был не менее чувствительным, чем у Северуса. А вот внешности в свое время стало жалко. Ну, и дуэльное искусство увлекало куда больше, само собой. Заклинаниям он учился у отца и кузенов, а еще, как ни странно, у матери кузины Мэри-Энн, Леокадии. Та была выдающейся волшебницей. Победить ее в дуэли казалось невозможным, и даже Абраксас перед ней пасовал. Умерла она в одночасье, от аллергии на зелье против драконьей оспы. Люциусу было восемнадцать, и все произошло практически на его глазах. Абраксас долго винил себя, ведь дать ей зелье вместо того, чтобы отправиться в Мунго, предложил именно он, и, наверное, было что-то символическое в том, что и сам он через пару лет умер именно от драконьей оспы. Люциус прекрасно знал, что у Абраксаса и Леокадии был роман, и что она проводила столько времени в Малфой-мэноре именно поэтому, и мужа ее Абраксас спаивал и сводил со своими друзьями — любителями игры в бридж именно поэтому. Однажды Люциус даже застал их в павильоне в парке, и, помнится, очень сильно разозлился: встретить его у отца времени не нашлось, а на то, чтобы трахаться, нашлось. Высказать отцу все, что думал, Люциус, конечно же, не посмел, но где-то через час, натолкнувшись на него в холле, позвал на тренировку, и загонял в дуэльном зале до полного изнеможения. Наверное, после бурного секса это было нетрудно. Но, в конце концов, опыт победил, и отец припер его к стенке, взял за подбородок и вынудил смотреть в глаза. Люциусу было всего шестнадцать, и окклюменция ему давалась из рук вон плохо, так что Абраксасу, природному легиллименту, прочитать его мысли ничего не стоило. Он до сих пор помнил это мерзкое ощущение — тебя препарируют, и ты не можешь не только убежать, даже пошевелиться не можешь. Пытка кончилась не скоро, не раньше, чем через полтора часа: отец, кажется, находил большое удовольствие в том, чтобы лишний раз унизить его. — Ах вот оно что, — с пренебрежением фыркнул Абраксас, наконец, отпустив его. — Считаешь, что это тебя минует? Ты — Малфой, а мы все одинаковы, однажды достанет и тебя. И пошел через темный зал к выходу, шагая, как всегда, размашисто, словно биржевой торговец, а не уважающий себя аристократ. А до Люциуса наконец дошло, отчего он то и дело заставал мать с покрасневшими глазами. Тогда-то он и поклялся себе, что ни за что, никогда. Одно дело — легкое увлечение, а другое — так вот терять голову, выносить на люди. Это чертово «ни за что» шагало теперь, постоянно спотыкаясь, в каком-нибудь десятке футов, пытаясь оттянуть лямки натирающего плечи рюкзака… К вечеру свернули в лес. Острые, словно гигантские иглы, пики, возвышавшиеся над долиной на расстоянии около дня пути, к тому моменту сменились сплошной серой стеной, и в предзакатных лучах в ней можно было разглядеть что-то похожее на дворцы и стены. Недостроенный Серый город, сказала Тала. Несколько десятков лет назад астрономы предсказали таяние ледников и угрозу затопления Белого города в следующем столетии. И тогда было решено в безопасном месте построить неприступную новую столицу. Работы велись лет двадцать, а потом строительство внезапно прекратили, и народу так и не сообщили, почему. — Но ты-то знаешь, почему? — Северус как раз сбрасывал свою сумку: похоже, они нашли подходящую поляну для лагеря. — Я слышала, что слишком много жертв было при строительстве. Это означает неупокоенные души. Люциус вздрогнул. Он немного был знаком с обрядами некромантов, и знал, что с неупокоенными душами дела лучше не иметь. — Но нам туда не надо, — заверила Тала. — Пройдем лес, останется пересечь равнину, и там нас встретят. — Ты так уверена? — поинтересовался молчавший весь день Поттер, и Люциус вздрогнул: этот голос резанул по нервам. — Я прошла этим маршрутом перед тем, как вести вас, — вскинула подбородок Тала. — Здесь уже ничего непредсказуемого и хищников быть не должно. Я знаю, что это безопасный лес. Поттер стянул, наконец, рюкзак и сел на траву: — Да, но я-то имел в виду город. Ты так уверена, что нас встретят. И еще в том, что там безопасно для нас? — О, я и не собираюсь вас туда вести. В город пойдем только мы с Люциусом. Я знаю одно подходящее место. Вы станете лагерем там, и будете ждать от меня вестей. Насколько я знаю, подготовка к ритуалу занимает всего один-два дня, припасов вам на двоих хватит с лихвой. Это место у озера, и в нем вся рыба съедобна. Люциус поймал на себе взгляд Поттера. — И что, там безопасно? — поинтересовался тот, но, казалось, изначально хотел спросить совсем про другое. — Там никто не живет. Раньше была деревня, но ее покинули, так как земля перестала плодоносить. Там сохранилось три дома, но в них внутри все прогнило, и наверняка полно насекомых и червей. Так что лучше ночевать в палатке. Да уж, звучало заманчиво… Люциус забылся и взглянул на Поттера, и отвернулся, перехватив его взгляд. Всю ночь потом его грызла неясная тревога, и заснул он только уже тогда, когда надо было вставать. А к полудню выяснилось, что Поттер в своих сомнениях оказался прав. Едва они вышли из леса, путь им преградила широкая трещина в земле. И пересечь ее, судя по всему, было совершенно невозможно.