Обстоятельство непреодолимой силы

Последнее, что мог предполагать Люциус — что к концу недели случится то, что случилось. Напряжение по мере приближения к скалам превратилось в нечеловечески изматывающее. И дворец-то с покойниками вызывал мало радости, а уж мысли о предстоящем ритуале нависали и вовсе неподъемным грузом. Гарантий безопасности в Белом городе ему не давали никаких. Связать бы Талу, заставить вести к порталу… Но Северус сказал, что та владеет какой-то смертельной борьбой, предупредил, чтоб не лезли. Да и Поттер тоже бы не стал тут действовать заодно, с его-то врожденным гриффиндорством. С Поттером вообще было трудно. Точнее, с его присутствием, с собственными реакциями, с тем, что мальчишка смотрел на него так, как будто продолжал надеяться. И Люциус понимал, что был бы тот хоть каплю понастойчивее — и сопротивляться уже не было бы сил. К черту все — а так хотя бы ненадолго забыться. На последней стоянке все заметно расслабились. И это настораживало еще больше. Слишком часто подобная расслабленность приводила к беде. В голову лезли отрывки из книг по некромантии, которыми зачитывался еще в юности. Большая часть, конечно, была чушь чушью, но общий постулат гласил, что если неупокоенные нападают, единственный способ отвязаться от них, сделать так, чтобы души приняли тебя за своего. Волшебник-охотник за артефактами Ванверик Моро, например, отрубил себе часть кисти, чтобы через эту — мертвую — часть, связать себя с ними. Люциусу лишаться конечностей как-то не улыбалось. Да и заклинания нужные тут вряд ли подействуют. Эх, почему он не в Азкабане?! Когда пошли спать, стало еще тоскливее. Солнце уже село, и снаружи не просачивалось ни звука. Люциус завернулся в холодное одеяло, и отвернулся к стенке, надеясь, что ему в конце концов удастся забыться хотя бы на пару часов. А потом неожиданно Поттер начал вытворять черт знает что. Тело, будто только того и ждало, на настойчивые прикосновения отозвалось мгновенно. Жаркая, сладкая дрожь наполнила его изнутри, заставляя каменеть член и сжиматься мышцы. «Да он сейчас оттрахает меня», — с ужасом подумал Люциус, чувствуя, как не хватает силы рукам — оттолкнуть. Но и ужас, парализовавший волю, отзывался предвкушением. Поттер что-то говорил про то, что Люциус это не забудет. — Не надо, — сказал он. И повторил: — Гарри, не надо. Но разум зацепился за слова про «последний раз». Поттер, видно, чувствовал то же, что и он. А вдруг и правда — последний? Нет. Люциусу, в конце концов, удалось сбросить сильные руки с себя, откатиться к стене палатки. Кинуть на Поттера взгляд, полный, как он надеялся, острых осколков — не подходи. — Не подходи! — повторил он вслух и стал лихорадочно напяливать полусдернутые трусы, как будто еще возможно было скрыть явную эрекцию. — Ты же хочешь, — насмешливо зашептал Поттер, пододвигаясь к нему. — Хочешь, чтобы я оттрахал тебя, чтобы я вставил в твою тесную задницу. Каждое слово вызывало новую волну дрожи. — Отвали! — Люциус выскочил в темноту, сбив по дороге фонарь, едва не споткнулся о сидевшего у самого входа Снейпа. Далеко уйти не удалось. Поттер настиг его у второй лестницы, футах в ста от первой, в углу, образованным лестницей и стеной, за каменным львом. Прижал к себе и обхватил ладонью член, который Люциус вытащил на подрочить. — Ты же хочешь, — шептал Поттер, кусая его в шею прямо сквозь плащ. — Хочешь чувствовать мои руки на твоей заднице. — Уйди, — в изнеможении говорил Люциус. Ладонь уверенно двигалась по члену. Поттер зарывался носом в его волосы. — Уйди. Тот стащил с Люциуса плащ, залез руками под рубашку, прижал пальцами соски, как раз так сильно, как требовалось, чтобы удар пошел в мозг. Научился. Проклятое тело подавалось назад. Требовательные пальцы ласкали промежность, яички, губы и язык — шею, зубы прихватывали загривок. Поттер прижал его ко льву вплотную. Люциус лег щекой на холодный выступ каменной гривы. От страха тошнило. Голос Поттера, твердящего, шепчущего, что все будет хорошо, не успокаивал — наоборот, злил. Но непонятно от чего (а, может, и понятно — не звать же из лагеря на помощь с криком «насилуют»), но Люциус промедлил, а потом отталкивать уже и вовсе стало невозможно. Потому что поттеровский язык, минуя спину под рубашкой, спустился вниз и лизнул его прямо между ягодицами, которые разводили в стороны крепкие пальцы. И сначала показалось, что это ошибка, Поттер промахнулся, почудилось, не может быть, но язык тронул его в самом уязвимом месте еще раз и еще, потом стал толкаться внутрь все настойчивее, и Люциус, кажется, сразу сошел с ума. Вцепился в каменную гриву, замычал, пытаясь удержать стон, крик, который рождался, кажется, в каждой частичке его тела. Палец внутри после всего — это было больно. Люциус стоял на коленях на плаще, ему было уже плевать, что до лагеря совсем близко, и в любой момент на них могут наткнуться. Поттер обнимал его, прижимался к боку плоским животом и каменным членом и как заведенный продолжал твердить, что все будет хорошо. И Люциус верил — от потрясения, потому что этому не поверить же было невозможно. Потом было еще больней. Разрывающе больно. Эрекция опала, мышцы сжались, пытаясь вытолкнуть вторгающегося монстра назад. Но монстр со словами «потерпи» над ухом безжалостно надавливал, безостановочно продвигаясь вглубь Люциуса, сминая, наверное, все внутри. И невозможно было расслабиться даже тогда, когда боль почти прекратилась: Поттер замер, собирая губами струящийся по спине Люциуса пот. Хотелось провалиться сквозь песок, хотелось, чтобы голова каменного льва упала и придавила их на месте. Хотелось, чтобы хоть что-то изменилось, чтобы чертов мальчишка начал наконец двигаться. Поттер внутри него. Поттер. Имеет. Его. От одной этой мысли, от смеси жгучего стыда, презрения к самому себе, унижения и безумного, перекрывающего все вожделения, эрекция вернулась назад. Потом Поттер и впрямь начал двигаться, и, видимо, задевал простату, потому что невыносимое наслаждение несколько раз перекрывало ужасную боль. Потом все наконец прекратилось. После того как Поттер, кончая, едва не вбил его толчками в песок, Люциус, ошеломленный, скомканный оргазмом, рухнул на плащ, и, скрючившись, потянул колени к груди и закрыл глаза. Поттер обнимал его, целовал в спину, в шею. А Люциус мог думать только о том, что ненавидит его — сильнее, чем Темного Лорда, так, как не ненавидел никого и никогда. Потом они вернулись в палатку, помятые, потные, и было заметно, что Северус, пропускающий их внутрь, прекрасно понимает, что к чему. Потом мальчишка заснул, а Люциус еще долго лежал, слушая в темноте его ровное дыхание. Все тело, от шеи, до кончиков пальцев ног, млело от сладкой истомы. А Люциусу казалось, что его просто сломали, как когда-то в холле Малфой-мэнора новые тяжелые гири, запущенные рукой кузена, проломили тонкую стенку и смяли механизм часов, сделанных по специальному заказу еще при Елизавете. Наутро во время дежурства он на Поттера даже смотреть не мог. Стыд (он так и видел презрительную гримасу на лице отца, слышал его голос, бросающий что-то о Малфое, подставившем задницу) жег изнутри похлеще того самого, пришедшего через браслет, огня. Но мальчишка как будто бы все понимал. В единственный раз, когда они встретились глазами, Люциусу ответил твердый, спокойный взгляд. И от этого становилось тошно. Как Поттер мог так выучить его? Управлять им? Где он дал слабину, что сделал не так? А боль, пронзавшая зад при каждом движении, напоминала не только стыдное, упорно продолжала гнать волны лихорадочного жара через все тело… Серый город заливало солнцем. Пока шли до дворца, миновали две площади. По обе стороны возвышались дома, возведенные под самую крышу, пугали темными провалами окон, резко контрастировавших с мирной зеленью обвивавших их ползучих растений. Площади и четкие, прямые переулки, убегающие, видимо, к самой скале, были вымощены крупными серыми плитами. Кое-где их занесло песком. Во многих местах росли кривые тонкие деревья, ронявшие на дорогу белые пахучие лепестки. При их приближении тут и там вверх взметывались испуганные птицы. На площади перед дворцом журчал фонтан. Коробка недостроенного здания выглядела неопрятно и грубо, нависала над изящным городом неким чудовищем, которое пришло сюда исключительно в поисках пищи. Высокие каменные двери — в два с половиной человеческих роста, побольше даже, чем в Хогвартсе, были закрыты так плотно, как будто являлись частью неумело вытесанного рельефа. По разбитой лестнице, обвивающей дворец сбоку, поднялись на второй этаж. Дверной проем встретил их лишь гулким эхом шагов по плитам. Внутри царила кромешная темнота. Шли уже привычной цепочкой. Впереди Тала, за ней Люциус, вслед — Поттер и Северус. Тала шла без фонаря — в этом случае она могла видеть дальше. Люциус освещал ее спину. Миновали узкий коридор и вышли в огромный — судя по всему, тронный — зал. Гигантские гладкие колонны терялись вверху в густом мраке. До потолка свет не доставал. Примерно в середине зала Тала остановилась и, сделав знак рукой — подождать, нырнула в темный проем. Люциус старался не оглядываться, но все-таки сделал это. Поттер и Северус стояли в двух шагах от него с настороженными, видимо, так же, как и у него, лицами. Выхода отсюда не было видно. Внезапно Поттер сделал шаг вперед и, прежде чем Люциус успел сделать что-нибудь, обвил двумя руками его шею. — Я тебе говорил, что люблю тебя? — еле слышно спросил он в самое ухо. И тут же отступил назад, к ближайшей колонне, опираясь на нее, вытянулся всем телом, независимо пожимая плечами в ответ на убийственный взгляд Северуса. Поттер во всей красе. Решительный, порывистый и ничуть не заботящийся о последствиях. У Люциуса подгибались ноги. Появилась Тала и сделала знак рукой. Люциус шагнул в ее сторону, и в эту секунду за его спиной раздались вскрик, звук удара и еще один вскрик. Он обернулся, отступая назад, и успел увидеть только Северуса, лежащего ничком на полу позади двух вертикально вставших плит. У ног Люциуса зиял провал, из которого вырывались клубы серого дыма. Поттера не было.