Во мне

Глава 9. Семь дней отречения. Часть 1 Время рвет на куски, каждый день – это крик И только звоном в ушах растворяется миг И если все хорошо, то ты услышишь свой смех Это время хохочет, закинув голову вверх (с) Дельфин «Тишина» Через несколько минут появляется Кричер, и я с удовольствием завтракаю. Затем откидываюсь на подушки и собираюсь насладиться долгожданным покоем. Вот только у меня ничего не получается. Я рассчитывал, наконец, поразмышлять в одиночестве, обдумать все, что случилось со мной за последнее время. Но мои мысли прерывисты и нескладны, они мечутся по моей голове, как тараканы, я то пытаюсь прятать их, то ожидаю насмешек и обвинений в глупости от человека, чей голос я не услышу больше никогда. На секунду мне становится жаль его, этого голоса. У него был приятный голос, на самом то деле. Конечно, когда он начинал цедить слова и изрекать ехидные гадости, его голос становился резким и скрипучим. Но этот голос мог быть мягким, глубоким и обволакивающим, я же помню. Когда он говорил, его невозможно было не слушать. Я трясу головой, пытаясь прогнать из нее бредовые мысли. Ну вот опять! О чем я только думаю? Снейп. Как так вышло, что, даже покинув мое сознание, этот человек не желает оставить в покое мои мысли? Просто за прошедшую неделю я каким-то образом умудрился отвыкнуть быть один. Я желал одиночества, я молил об уединении, но теперь, когда я достиг своей цели, я чувствую себя до крайности странно. Я не могу просто подумать о чем-то, я ожидаю ответ на любую мою мысль, я, кажется, теперь способен только на диалог, который мне больше не с кем вести. Странным образом все это не вызывает во мне раздражения, только какую то глухую тоску. Я уговариваю себя, что все хорошо, что все закончилось, что теперь я, наконец, свободен - и от Снейпа, и от своих невыносимых приступов агрессии, и от блокировки магии. И тут же вспоминаю, что так и не поблагодарил его за помощь. И моя тоска возвращается. Конечно же, я должен навестить его в Мунго. И Гермиона считает так же, и она обязательно поможет мне проникнуть в его палату. Я должен поблагодарить его за то, что научил меня самоконтролю и окклюменции, что был так терпелив со мной, что, благодаря его нахождению в моем сознании, я смог снова стать самим собой. Только вот он не сможет сказать мне в ответ какую-нибудь язвительную гадость. Вообще ничего не сможет сказать. Да и вообще... почему, ну почему я ничего не говорил ему раньше, когда он смог бы мне ответить, а мне не пришлось бы смотреть ему в глаза. Потому что, если честно, я совершенно не представляю, как разговаривать именно с ним, а не просто с голосом в моей голове. Как я смогу разговаривать с ним, не видя на его месте совсем другого человека, нет, не человека, а порождение моего сознания? Я не смогу. Я вновь трясу головой. В конце концов, зачем сейчас об этом думать? Я еще даже с постели встать не могу. Пройдет немного времени, я привыкну, что в моей голове никого нет, соберусь с духом и отправлюсь в Мунго. Просто визит вежливости, не более того. Я поблагодарю его за все, попрошу прощения за неоправданную грубость и уйду. И со Снейпом в моей жизни наконец-то будет покончено. Мне очень хочется знать, что он собирается делать дальше, но я понимаю, что, конечно же, не смогу его об этом спросить. Кто я ему такой, чтобы он рассказывал мне о своих планах на будущее? И все же... останется ли он, признает ли себя живым, будет ли добиваться признания своих заслуг, ежеминутно подвергая свою жизнь опасности? Или сменит имя и уедет в неизвестность, где никто и никогда его не найдет? Что ж, возможно, Гермионе удастся что-то об этом узнать. Я не буду ее спрашивать, но, может быть, она сама расскажет. В конце концов, все это - совершенно не мое дело, напоминаю я сам себе, но подумать о чем-то другом почему-то не получается. «Неужели, в конце концов, ты все же привязался к профессору, Гарри?», - звучит в моей памяти голос Дамблдора, и я практически вижу блеск ярко-синих глаз за стеклами очков-половинок. Я опять трясу головой, отгоняя наваждение, а затем зову Кричера и прошу принести мне что-нибудь почитать. Я заполняю большую часть дня журналом «Квиддичное обозрение» и мечтами о полетах, а около шести ко мне приходит Гермиона. И я сразу понимаю, что что-то случилось. Что-то очень, очень хорошее. Подруга заметно посвежела, ее глаза сияют, а на щеках играет яркий румянец. - Итак? - я вопросительно смотрю на Гермиону. - Как ты себя чувствуешь, Гарри? - спрашивает она в ответ, безуспешно пытаясь говорить озабоченным тоном и согнать улыбку с лица. Но меня не так-то просто сбить с толку. - Я чувствую себя прекрасно, как, видимо, и ты. Что там, Гермиона, хорошие новости? Гермиона сдается. - Рон прислал мне сову, - ликующе говорит она. - Пишет, что очень скучает. Извиняется. Не понимает, как мог быть таким дураком и подумать, что сможет без меня жить, - она как-то нервно хихикает. - И букет цветов, такой огромный, Гарри... букетище! - Но это же здорово! - кричу я, срываясь с постели и обнимая Гермиону. - Вот все и встает на свои места, да? - Гарри, ляг обратно, нечего так скакать, - строго говорит Гермиона. - Ничего не встает на свои места. На прежние места ничего уже не встанет. Если мы с Роном и будем снова вместе - в чем я пока совсем не уверена - у нас все будет по-новому. Так что радоваться рано. Я расслабленно улыбаюсь. Я почему-то уверен, что у них все получится, и «по-новому» будет гораздо лучше, чем прежде. - Кстати, Рон передавал тебе привет. Пишет, что хочет с тобой увидеться. Вы что, помирились? - Вроде того, - неуверенно тяну я, а затем снова улыбаюсь. - Хотя, знаешь, похоже, что да. Забыл тебе рассказать, сама понимаешь, тут такое творилось. - И ты, конечно же, рассказал ему, что именно тут творилось? - щурится Гермиона. - Рассказал, да, - каюсь я. Я знаю, ты сама собиралась ему рассказать, но, если честно, эта история нас как-то сблизила. Хотя дальше я почти ничего не помню. Гермиона усмехается. - А трезвыми вы мириться не пробовали? - Что поделаешь, мы же мужчины, - изрекаю я с убийственной серьезностью, а через секунду мы уже хохочем, как безумные. - Кстати, Гарри, - говорит Гермиона, отсмеявшись. - Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? Я бы хотела отлучиться вечером, встретиться с Роном, ты справишься тут сам? Потому что если что-то не так, только скажи, я останусь... - Мерлина ради, Гермиона! - неожиданно взрываюсь я. - Прекрати корчить из себя мамочку! Я прекрасно себя чувствую! Я не собираюсь бегать по лестницам, или крушить дом, или пить, или... - внезапно до меня доходит, что я делаю. - Прости, - говорю я почти испуганно. - Прости, я не собирался на тебя кричать. Гермиона, однако, совершенно спокойна. - Гарри, послушай, - мягко говорит она. - Все в порядке. Никто не говорит, что ты не имеешь права злиться. Никто не говорит, что всю оставшуюся жизнь ты обязан быть мягким, покладистым и со всем соглашаться. Это нормальные эмоции, Гарри, это... не то, что было, я же вижу. Я прислушиваюсь к себе. Мне дико надоело лежать в постели, и меня раздражает гиперопека Гермионы, но внутри меня нет ни всепоглощающей злости, ни сжигающей все на своем пути ярости. Слава Мерлину. - Как это - ты видишь? - спрашиваю Гермиону на всякий случай. - Когда ты злился раньше, у тебя что-то происходило с глазами, - медленно говорит она. - В них появлялось какое то... пламя... или безумие... не знаю, как описать. А теперь этого нет. Так что все в порядке, - она улыбается. - Так значит, я могу идти? - Конечно, иди! Передавай от меня привет Рону и спроси, не хочет ли он зайти завтра. Ведь завтра мне уже можно будет вставать? - Можно, - кивает Гермиона. - Только на улицу не выходи, мало ли что. И постарайся пока не пользоваться сильной магией, никаких аппараций и Патронусов, твоя магия пока слишком нестабильна. И не забудь принять на ночь укрепляющее зелье - ну, я попрошу Кричера, он проследит. И никаких успокоительных или снотворных, если ты не самоубийца. И... - Гермиона! - взвизгиваю я. Она усмехается и машет мне рукой, выскальзывая за дверь. Остаток дня я провожу в тоске, то читаю журналы, то пялюсь в потолок. Если честно, я огорчен тем, что не могу принять зелье Сна-Без-Сновидений. Я уже планировал, как проглочу его после ухода Гермионы, а потом сразу наступит завтра, можно будет встать с постели, встретиться с Роном и согнать, наконец, с себя это сонное оцепенение. Я убеждаю себя, что причина всех моих дурацких тоскливых мыслей - это бездействие. В конце концов, я всегда терпеть не мог сутками валяться в постели. Вспомнить хотя бы Больничное Крыло в Хогвартсе... С другой стороны, я, как справедливо заметила Гермиона, не самоубийца. Я вовсе не горю желанием снова погружаться в то состояние, в котором пребывал в последние дни. А если даже в кому, как Снейп? Нет уж, лучше я потерплю, даже если вовсе не усну этой ночью. Может быть, дождусь Гермиону и узнаю, как у них с Роном все прошло. Ради Мерлина, Рон, сделай все правильно, Гермиона, только не упирайся, ведь вы же созданы друг для друга, я знаю. А еще я знаю, что эти двое способны разругаться из-за любого пустяка, и сегодня вечером одна-единственная неправильная фраза может погубить все. Нет, мне определенно нужно дождаться Гермиону, я не усну, пока не узнаю, что они помирились... И с этими мыслями я засыпаю. *** Мне снятся чьи-то руки, сильные и одновременно нежные, шершавые ладони, загрубевшая кожа на пальцах. Кто-то гладит меня по лицу, ощупывает каждую черточку - глаза, щеки, губы - словно пытаясь запомнить навсегда. От него пахнет чем-то горьковатым, похожим на запах лекарственных зелий или поздней осени. А он все продолжает гладить меня - легко, нежно и невинно. Его руки обрисовывают овал моего лица, опускаются на плечи, а затем вдруг исчезают - но лишь для того, чтобы стянуть с меня футболку. Я пытаюсь разглядеть моего таинственного незнакомца, но вижу только его силуэт. Я не могу рассмотреть его лицо, не могу понять, кто со мной, но мне почему-то не страшно, наоборот, я тянусь к нему всем своим существом. А тем временем к рукам присоединяются губы. Таинственный некто присасывается к моей шее, одновременно терзая руками мои соски. Нежные поглаживания как-то резко сменяются ласками на грани грубости, и это дико меня заводит. Я притягиваю его к себе и понимаю, что он так же возбужден, как и я и - о Мерлин - он абсолютно наг. Я тороплюсь освободиться от пижамных штанов, у меня плохо получается и, в конце концов, я просто спускаю их к лодыжкам. И наши члены, наконец, соприкасаются. И это... Мерлин и Моргана, это мучительно. Он заводит мои руки за голову, не позволяя мне прикоснуться к себе. Сам он тоже меня не касается. Он просто скользит по мне, и каждое его движение посылает по моему телу волны удовольствия, смешанного с томительным нетерпением. Мне мало этого, мне чертовски этого мало! Мой член истекает смазкой, мое дыхание становится неровным и прерывистым, а все тело наполнено невыносимым жаром, который стремится и никак не может вырваться наружу. Я извиваюсь, дергаюсь, пытаюсь вырвать руки из захвата, но мой таинственный незнакомец неумолим. И только когда мои судорожные вздохи превращаются в стоны, когда я начинаю невнятно умолять, и мне кажется, что я вот-вот сойду с ума, он смягчается, приникает к моим губам яростным поцелуем и одним резким движением доводит до разрядки и себя и меня. - Кто ты? - шепчу я, хотя мне кажется, что я знаю ответ. Он молчит. Внезапно я понимаю, что за все это время он не издал ни звука. А потом он отстраняется... покидает меня... снова... Я открываю рот, чтобы умолять его не уходить... и просыпаюсь, разбуженный страшным грохотом. *** Утро приходит в облике сияющей Гермионы, рывком распахивающей ставни. Я лениво приоткрываю один глаз. Комнату затапливает неяркий осенний свет. За окном снова дождь и, разумеется, никакого солнца. Ничего интересного, можно и еще немного поспать. Возможно, мой сон вернется? - Гарри! - Мерлин, почему я никогда раньше не замечал, какой у Гермионы громкий и звонкий голос? - Гарри Поттер, немедленно просыпайся! Она подходит к моей постели и, кажется, собирается содрать с меня одеяло. В этот самый момент я отчетливо понимаю, что мои пижамные штаны липкие и влажные. Только не это! Я рывком натягиваю одеяло до подбородка и показательно широко распахиваю глаза. - Все! Видишь, я не сплю! В конце концов, Гермиона, это просто неприлично! - Зато действенно, - хмыкает подруга. Я нашариваю на тумбочке очки и смотрю на Гермиону. В моей голове не укладывается, как человек может быть так счастлив дождливым октябрьским утром в сером Лондоне. А потом я вспоминаю про ее вчерашнее свидание с Роном. - Ну, и как вчера все прошло? - осведомляюсь я, хотя на самом деле, я мог бы и не спрашивать, по сияющему лицу Гермионы и так все понятно. Она присаживается в кресло и широко улыбается. - Гарри, мы решили попробовать начать все сначала. То есть... по-новому, понимаешь. Мы вчера так долго разговаривали и словно бы познакомились заново. Так что мы... мы будем встречаться, ходить на свидания, узнавать друг друга. Чтобы понять, как это - быть вместе в мирной жизни, понимаешь? Без Волдеморта. Без войны. Когда не нужно прикрывать друг другу спину и ежеминутно бояться, что кто-то умрет. Просто жить. Глаза Гермионы подергиваются мечтательной дымкой, а я в этот момент испытываю легкий укол зависти. - Так что ты тогда здесь делаешь? - немного сварливо спрашиваю я. - А где я должна быть? У Рона? Ну нет, - Гермиона качает головой, но при этом хихикает. - Я же сказала - свидания. Узнавать друг друга заново. Это не быстрый процесс. - Бедный Рон, - бормочу я. - Ты умеешь подходить к делу обстоятельно. - К тому же, - Гермиона делает вид, что не расслышала моего замечания, - если бы не я, кто бы поднял тебя с постели? Вставай, Гарри, тебе нужно восстанавливать силы! - Так а я что делаю? - удивляюсь я. - Восстанавливаю силы. Сплю. - Нет, - протестует Гермиона. - Тебе нужно понемногу начинать проявлять активность. Вливаться в нормальный ритм жизни. Если будешь все время валяться в кровати, у тебя образуются пролежни, а мышцы атрофируются. Да что с тобой такое, Гарри? Ты же сам вчера рвался побыстрее встать с постели! Я собираюсь возразить подруге, что пролежни и атрофированные мышцы легко лечатся магией, но ее последние слова меня озадачивают. Действительно, что со мной такое? Я никогда не был любителем запереться в спальне и бездумно валяться в кровати. И ведь вчера я понял, что мое подавленное состояние объясняется именно вынужденным бездействием. Почему же сегодня мне так не хочется ничего делать? - К тому же, скоро здесь будет Рон. Сказал, что по такому случаю пораньше закроет магазин, - добавляет Гермиона. Этот аргумент оказывается решающим. Я ужасно соскучился по Рону, настолько соскучился, что моя неизвестно откуда взявшаяся апатия... не то, чтобы исчезает, но, по крайней мере, куда-то прячется. Так что я выставляю Гермиону за дверь, вылезаю-таки из-под одеяла и отправляюсь готовиться к новому дню. *** Оказавшись в душе, я думаю, что неплохо было бы снять напряжение. В конце концов, теперь я один, в моей голове нет никого постороннего, так что я вполне могу себе позволить это приятное занятие. Я тянусь было к члену... но тут же останавливаю себя. Я точно знаю, что увижу, когда закрою глаза. И я совсем не хочу этого видеть. Я не хочу думать о моем загадочном молчаливом любовнике, я не хочу представлять его руки на моем теле и его губы возле моих. Это все ненастоящее, фальшивка, просто моя выдумка, и я не стану за нее цепляться. Ведь я не хочу снова сходить с ума. Так что я решаю перенести сеанс самоудовлетворения на неопределенное время, а затем выкидываю из головы все мысли о моем сне. Меня ждет насыщенный день. И этот день проходит совсем неплохо. Душ меня бодрит, так что, к тому моменту, как я спускаюсь вниз, я чувствую себя отдохнувшим и вполне довольным жизнью. Оказывается, что уже полдень, так что поздний завтрак я поглощаю в одиночестве, что, впрочем, совсем не портит мое настроение. Гермиона бегает по дому радостная, словно маленькая птичка. Кажется, еще чуть-чуть, и она действительно запоет. И меня очень радует, что сейчас она такая - не уставшая, не напряженная, не встревоженная и не печальная. Жизнь налаживается, думаю я, сидя на подоконнике с чашкой кофе. Ну и что, что за окном холодно и пасмурно, однажды снова наступит весна. К обеду появляется Рон. Он выходит из камина, бормочет "Привет" и смущенно смотрит на меня. Я киваю ему, улыбаюсь и тоже застываю как истукан. Я и сам не очень хорошо понимаю, что делать в такой ситуации. Если бы я хоть помнил, чем конкретно закончилась наша пирушка! Наконец Рон отмирает, выдавливает из себя улыбку и протягивает мне руку. Я с удовольствием жму ее, а затем, плюнув на все, притягиваю Рона к себе и обнимаю. Он хлопает меня по плечу. Кажется, все хорошо. И все действительно хорошо, почти как в старые времена, когда мы были Золотым Трио. Нет, даже лучше, гораздо лучше, потому что нет больше никакого Волдеморта, никаких смертельных опасностей и невыполнимых заданий. Есть только жизнь - длинная и полная возможностей. Однако мы не говорим ни о будущем, ни о прошлом. Не то, чтобы это были запретные темы, нет, просто я, например, все еще понятия не имею о том, чем собираюсь заниматься. А Рон недвусмысленно дал понять, что не хочет вспоминать о войне. Гермиона же, очевидно, понимает, что не стоит слишком грузить Рона подробностями своей работы в Мунго - по крайней мере, поначалу, потом-то она уж точно не удержится. Так что мы говорим о каких то пустяках и, тем не менее, не умолкаем ни на секунду. Мы воздаем должное стряпне Кричера, а попутно перемываем косточки знакомым, обсуждаем политику и вспоминаем забавные случаи, происходившие с нами в Хогвартсе. Затем разговор заходит о магазине братьев Уизли, и Гермиона торжественно обещает Рону помочь с разработками. Рон сияет - вероятно, планирует рано или поздно окончательно переманить Гермиону из Мунго в семейный бизнес. Не единожды упоминается имя Фреда, но это никого не смущает. Хвала Мерлину и Моргане, кажется, мы готовы закончить войну! После обеда мы изобретаем себе новые занятия. Мне кажется, я сто лет не был на улице и не дышал свежим воздухом, но серая хмарь за окном как-то не вызывает желания прогуляться. Так что мы втроем играем в волшебные шахматы, а потом мы с Роном предсказуемо переходим к обсуждению квиддича, а Гермиона морщится и притаскивает из библиотеки какую-то огромную книгу. Все идет так хорошо, и мне так весело и спокойно, что я, не задумываясь, заказываю Кричеру ужин на троих. Но тут меня ждет разочарование. Друзья смущенно переглядываются и отводят глаза. Они собираются в кино - Рон никогда еще такого не видел! - а потом поужинают в городе. Гермиона объясняет, что сегодня ее последний отгул, и ей надо подготовиться к завтрашнему дню, а все ее записи в ее квартире, поэтому она, скорее всего, переночует там. Если, конечно, она мне не нужна. Конечно, не нужна! Мне почему-то делается ужасно обидно и как-то тоскливо, хоть я и понимаю, как это глупо. Стараясь скрыть свои чувства, я улыбаюсь, хлопаю Рона по плечу и выслушиваю наставления Гермионы - не пить алкоголь, не злоупотреблять магией, высыпаться, но не пересыпать. Я киваю головой, как китайский болванчик, и обнимаю ее на прощание, старательно удерживая на лице расслабленную и доброжелательную улыбку. Мы говорим о том, как рады были друг с другом увидеться, договариваемся обязательно встретиться еще раз на днях, снова обнимаемся, а потом они уходят. Пешком, потому что отсюда всего пара шагов до маггловского кинотеатра, куда они собираются. Уходят вдвоем, оборачиваются и машут мне, прежде чем скрыться из виду. А я остаюсь - один - и только теперь могу, наконец, перестать улыбаться. Потому что улыбаться мне совсем не хочется. Мне внезапно становится ужасно одиноко, так одиноко, что я начинаю постигать сакральный смысл выражения «выть от тоски». Я ползу обратно в гостиную, усаживаюсь перед камином и долго смотрю на пламя - словно там есть ответы на все мои вопросы. Что со мной творится? С чего бы меня так напугало одиночество? С тех пор, как закончилась война, я почти постоянно был один, и мне это ничуть не мешало. Скорее даже наоборот, я сам отталкивал от себя всех тех, кто хотел быть рядом. Взять хотя бы Джинни. Я закрываю глаза и представляю, что Джинни здесь, со мной, может быть, суетится по хозяйству или уже спит в нашей двуспальной кровати. Или я жду ее со сборов. Вот сейчас она зайдет, и дом наполнится ее звонким смехом и цветочным запахом ее волос... Но образ Джинни почему-то не спасает меня от тоски. То ли потому, что на самом деле ее здесь нет, то ли оттого, что она и не нужна здесь, я не знаю. Я вообще не понимаю, что со мной происходит. Всю адскую неделю, проведенную со Снейпом в моей голове, я только и делал, что мечтал об уединении. О возможности поразмышлять в одиночестве, видеть собственные сны, иметь возможность спокойно принять душ, в конце концов. А теперь ловлю себя на мысли, что обрадовался бы сейчас даже Снейпу. По крайней мере, он сказал бы мне, какой я идиот, сопляк и слабак, который опять распустил нюни. Я и сам себе это говорю, только почему-то не помогает. Кричер приносит мне ужин. Мне ужасно не хочется есть в одиночестве, и я почти велю ему унести все обратно, но в последний момент почему-то представляю себе заголовки в Пророке. «Трагическая гибель Гарри Поттера» «Герой Магического Мира скончался в собственном доме от голода и тоски» «Куда смотрели друзья и близкие?» Я слегка усмехаюсь. В самом деле, это же ужасно глупо - не есть из-за того, что один. Тысячи людей по всему миру живут в одиночестве - и ничего. Многие, думаю, даже довольны. Снейп, например, уж точно был бы доволен. Как я не стараюсь - не могу представить его живущим с кем-то вместе. Почему-то мысль об одиноком и вполне довольном этим обстоятельством Снейпе немного примиряет меня с действительностью. Я прошу Кричера поставить поднос прямо на пол перед камином и ужинаю там же, снова углубившись в журналы о квиддиче. В моей голове роятся мысли, одна страннее другой. Жаль, что здесь не работает маггловская техника, я бы не отказался от телевизора. А возможно, и от видеомагнитофона, чтобы можно было смотреть любые фильмы, какие захочу. А Рон и Гермиона в кино. Интересно, какой фильм они смотрят? Я и сам мог бы сходить в кино, один... Или переехать из этого мрачного особняка в светлую маггловскую квартирку, обзавестись техникой и смотреть фильмы, сколько влезет... один... О чем бы я ни думал, я все равно упираюсь в это безнадежное слово "один", потому что не могу никого представить рядом с собой. Или себя рядом с кем-нибудь, если на то пошло. Эти мысли вновь наводят на меня тоску. Я думаю, что неплохо было бы выпить, и тут же с досадой вспоминаю, что алкоголь мне категорически запрещен. Конечно, плевал я на любые запреты... в любом другом случае. Но сейчас речь идет о моем душевном здоровье, восстановление которого далось мне так тяжело. И я не собираюсь рисковать, хотя выпить и правда очень хочется. Вместо этого я поднимаюсь в спальню, заползаю под одеяло, закрываю глаза и уговариваю себя поспать. И хотя мне по-прежнему как-то грустно, постепенно я согреваюсь и засыпаю под неумолчный монотонный шум дождя за окном. *** Мне снова снится мой таинственный любовник, его руки, его губы, его прикосновения и ласки. И опять, как и прошлой ночью, он молчит, я слышу только его прерывистое дыхание. Но разве для того, чем мы тут занимаемся, нужны слова? Я думаю, нет. Гораздо больше меня расстраивает то, что он сразу уходит, и я снова не успеваю его задержать. И снова просыпаюсь в мокрых пижамных штанах. Этим утром за окном все тот же вечный серый дождь, почему-то в последнее время он наводит на меня невероятную тоску. Странно, я ведь никогда даже не бывал в жарких странах, где круглый год тепло и постоянно светит солнце. Я всю жизнь прожил в Англии и Шотландии, я давным-давно привык и к дождю и к снегу и к ветру и к холоду. Никогда раньше плохая погода настолько не портила мне настроение, чаще всего мне было вообще безразлично, что творится на улице, лишь бы мои близкие были живы и здоровы. А вот сегодня я, кажется, все бы отдал, чтобы увидеть солнышко. Однако наползающие издалека тучи недвусмысленно намекают, что солнца мне сегодня не видать. Я долго лежу в кровати, прислушиваюсь к шуму дождя и лениво размышляю, не поспать ли мне еще. В самом деле, у меня нет никаких планов, меня никто нигде не ждет, погода отвратительная - что же еще делать, если не спать и смотреть сны? Мысль о снах приводит меня в чувство. Потому что мне нравятся мои сны, если честно, даже слишком нравятся. Настолько нравятся, что это даже начинает меня пугать. И дело не только в сексе, да, если честно, даже и вовсе не в нем. Дело в ощущении принадлежности и полного доверия - когда не нужны слова, когда хватает звука дыхания. Абсолютная близость. Как раз то, по чему я так тосковал вчера, как раз то, чего мне так не хватает в реальности. Но я не собираюсь искать это во сне. Я не хочу менять одно безумие на другое. С этими мыслями я поднимаюсь-таки с кровати, совершаю все утренние процедуры и спускаюсь вниз. Сонно жую завтрак, не чувствуя вкуса овсянки и тостов, и только три чашки кофе немного придают мне бодрости. Дождь заканчивается, хотя на улице по-прежнему серо и пасмурно. Однако я принимаю окончание дождя за хороший знак и собираюсь на прогулку. Прежде, в бытность мою агрессивным психопатом, мне очень нравилось гулять по маггловскому Лондону. Мне нравилось ощущать себя частью толпы, среди людей моя ярость словно рассеивалась и становилась меньше... или, по крайней мере, легче переносимой. И сейчас я стремлюсь на маггловские улицы в поисках облегчения. Пусть моя тоска улетит в серое небо, пусть мое одиночество растворится в грязных лужах, пусть мою грусть разделят между собой все прохожие, которых я встречаю. Каждому достанется совсем по чуть-чуть, никто ничего и не заметит... Но сегодня это почему-то не действует. Наоборот, на душе у меня становится еще хуже. Я смотрю на идущих мимо людей - у каждого из них свои дела, свои заботы, каждый из них спешит куда-то и к кому-то... И только я никуда не спешу, просто бреду по городу неизвестно зачем, и ноги у меня промокли, и снова начинается дождь... И никто меня не ждет, и никаких дел у меня нет... Я останавливаюсь посреди улицы как вкопанный. Прохожие чертыхаются, налетая на меня, некоторые вынуждены ступить в лужу, чтобы меня обойти, что, конечно, не улучшает их настроения. Но мне все равно, потому что у меня появилась идея. У меня нет никаких дел - вот именно, в этом-то и проблема! Все беды от безделья, как любила говорить тетя Петунья. Конечно, она за всю свою жизни не проработала ни единого дня, да и вообще, не сказать, чтобы я сильно доверял ее мнению. Тем не менее, в этом вопросе она, пожалуй, права. Кто угодно сойдет с ума от тоски, если будет безвылазно сидеть лондонской осенью в старинном мрачном особняке абсолютно один. Взять хотя бы Сириуса - он же не жаловался на одиночество, а хотел действовать, помогать Ордену, приносить пользу... Почему же я сразу до этого не додумался? Воодушевленный своей идеей, я уже собираюсь найти ближайший безлюдный проулок и аппарировать домой, но вовремя вспоминаю, что аппарировать мне еще нельзя. Так что, чертыхаясь, я отправляюсь в обратный путь пешком. И как я умудрился уйти так далеко? По дороге я пытаюсь сообразить, чем бы мне теперь заняться, но мои мысли какие-то путаные, да и заливающий стекла очков дождь не способствует умственной работе. Ясно одно - я должен найти себе занятие по душе и погрузиться в него с головой. Тогда некогда будет думать об одиночестве, пустом доме и странных снах. А потом... потом, глядишь, все как-то и наладится само собой. В конце концов, у меня вся жизнь впереди. Дома я применяю высушивающие чары и прошу Кричера принести чего-нибудь поесть. К моей радости, эльф заявляет, что обед уже готов. Я, оказывается, зверски проголодался, пока бродил под дождем, так что с огромным удовольствием уплетаю Кричерову стряпню. А затем прихватываю с собой побольше разных газет и журналов и перемещаюсь к камину. Мне нужны идеи. Через пару часов я с раздражением отбрасываю от себя последнюю газету. Идей в моей голове не прибавляется. Хуже того, приподнятое настроение, в котором я приступал к поискам, исчезло без следа. Приходится признать - я представления не имею о том, чем хотел бы заниматься. Тогда, сразу после войны, все прочили мне карьеру аврора. Как же, ведь я Победитель Волдеморта, чем же мне еще заниматься, как не продолжать искоренять зло в магической Британии! Да я и сам был уверен, что мой путь предопределен, никаких других идей мне тогда и в голову не приходило. К сожалению, посттравматический синдром непредсказуем, и ему наплевать, кто Победитель Волдеморта, а кто просто рядом постоял. После первых приступов агрессии и стихийных выбросов моя карьера аврора закончилась, не начавшись. Сейчас же меня туда ничем не заманишь. Я не только не до конца уверен в своей психике, я просто не хочу. Я не хочу больше убийств, смертей, крови, боли и зла. Не хочу больше переигрывать войну. Так что идею об Аврорате я отметаю сразу. Что есть у нас еще? Из наиболее очевидных вариантов - конечно же, квиддич. Я хороший ловец, и я люблю летать - это, наверное, единственное, что удается мне помимо убийства Темных Лордов. То есть... удавалось. Когда я в последний раз летал? Хотя бы просто летал, не говоря уже о тренировках? Нет, конечно, я могу вернуть прежнюю форму, если буду усиленно тренироваться, и многие команды подерутся, чтобы заполучить меня к себе, но... А что потом? Век ловца недолог, даже при усиленных тренировках через пятнадцать-двадцать лет мне уже не удастся быть таким легким и подвижным, как сейчас. И что тогда? Становиться тренером? День за днем наблюдать за тем, как более молодые и юркие гоняются за золотым мячиком, понимая, что сам так уже не сможешь? Я устало вздыхаю. Меня не тянет в профессиональный спорт, увы. Меня, если честно, вообще ни к чему особенно не тянет. Банковское дело? Брр... Министерство? Двойное брр... Не хочу я и становиться колдомедиком по примеру Гермионы - она воспринимает людские страдания, как что-то, в чем она может помочь, а мне просто больно на это смотреть. К наукам меня не тянет совершенно, в чем я уже не раз имел возможность убедиться. Остается еще магазин Рона, к которому я, кстати, имею прямое отношение. Но быть помощником Рона... Мне стыдно, но это, разумеется, не то, о чем я мечтал всю жизнь. Видимо, в этом и проблема, - мрачно размышляю я, запихивая в себя поздний ужин. Всю жизнь я мечтал только об одном - выжить, и чтоб все мои близкие выжили. Победить Волдеморта. Остановить войну. Задумывался ли я тогда о том, что я буду делать дальше? Чем я хотел заниматься, какое будущее для себя планировал? Я пытаюсь вспомнить, но ничего не припоминается. Я ведь тогда вовсе не был уверен в том, что это "потом" настанет, зато твердо знал, что если мне удастся одолеть Волдеморта, то дальше уж точно все будет хорошо. Наивный Гарри Поттер. Мне вновь становится тоскливо. Приходится признать - я не имею ни малейшего представления о том, что мне делать со своей жизнью. Я настолько сбит с толку, что меня даже посещает идея сходить на консультацию к МакГоннагалл. К счастью, я вовремя включаю здравый смысл. Мне уже далеко не семнадцать, и не мой декан должен решать, чем мне заниматься. Это должен делать я сам. Ну, возможно, не совсем сам, а при помощи друзей... Я усмехаюсь. Я так хорошо знаю Рона и Гермиону, что мне даже не надо спрашивать у них совета, я и так прекрасно знаю, что они скажут. Гермиона притащит кучу брошюр, справочников и буклетов, либо написанных совершенно зубодробительным языком, либо наоборот, таких заманчивых, что я случайно заделаюсь каким-нибудь тренером троллей охранников. Рон, разумеется, обрадуется и будет зазывать меня в магазин. На долю секунды эта идея даже кажется мне привлекательной - мы могли бы наладить нашу дружбу, и мне не пришлось бы коротать долгие дни в одиночестве. А тут еще и Гермиона пообещала свою помощь... Все могло бы быть совсем как прежде, только мы втроем... Нет, - тут же осаживаю я сам себя. Не мы втроем, а они и я. Рон и Гермиона уже практически семья, после их вчерашнего визита у меня не осталось никаких сомнений в том, что рано или поздно они поженятся и нарожают кучу ребятишек. И даже если Джордж не сможет справиться с горем и официально отойдет от дел, магазин останется семейным бизнесом Уизли. Причем здесь я? Да и не хочется мне, если честно, работать в магазине. Что-то внутри меня восстает против этой идеи, возможно, потому, что это самый простой и очевидный путь. Я даже могу себе представить будущее, которое меня ждет, прими я гипотетическое предложение Рона. Я представляю себе регулярные визиты в Нору, наше примирение с Джинни, нашу свадьбу... Это именно то, о чем я мечтал во время той страшной зимы, прячась в старой палатке от ужасов внешнего мира. Тепло. Уют. Семья. Любовь. Тогда почему сейчас все это кажется таким неправильным? Мне все больше и больше хочется выпить. Я упустил свой шанс, упустил из-за того, что позволил себе поддаться гневу, из-за того, что не слушал Гермиону, из-за того, что отказался лечить свой посттравматический синдром. Тот Гарри Поттер, который только что победил Волдеморта - он мог иметь семью, он мог быть счастлив с Джинни, он мог жить нормальной жизнью. Больше того, он это заслуживал, и он был бы счастлив. Но Гарри Поттер, которым я стал теперь, словно стоит на распутье. Мне нет хода в прошлое, у меня не получается воскресить в душе былые желания и мечты. Но и будущее мое так неопределенно и зыбко, что мне поневоле становится неуютно. И внезапно я наконец-то до конца понимаю Гермиону, которая решилась на этот отчаянный шаг - проведение незаконного ритуала - даже понимая, что никогда не сможет объявить о своем успехе. Я понимаю ее, потому что чувствую сейчас то же самое. Права была Гермиона, мы - старинный сервиз, который достают только по большим праздникам. А я не хочу пылиться на полке, мне невыносима сама мысль о том, что единственным, что я совершил в жизни, останется победа над красноглазым уродом. Но кому нужен герой, ищущий себя? Кто поможет ему в поисках, кто укажет путь, по которому следует идти? Никто. Или? На секунду я представляю, как обращаюсь за советом к единственному человеку, который не считает меня великим героем, относится ко мне без всякого пиетета, да и вообще, судя по всему, не питает ко мне никаких добрых чувств. «Вы идиот, Поттер», - услужливо подсказывает мне память его ответ. Я грустно усмехаюсь и иду спать с мыслью, что моя новая жизнь оказалась далеко не такой радужной и счастливой, какой я ее себе представлял. *** Я вновь просыпаюсь в мокрых штанах и все утро валяюсь в кровати и совершенно ни о чем не думаю. По крайней мере, я очень стараюсь ни о чем не думать. Выходит, если честно, с трудом - как бы я не погружался в журналы о квиддиче, как бы не объедался вкусностями, приготовленными Кричером, как бы не медитировал на дождь за окном - все равно меня не покидает чувство какой-то неудовлетворенности. Мне упорно кажется, что моя новая жизнь должна быть совсем другой. К обеду я начинаю сходить с ума от безделья. Я придумываю себе кучу разных занятий, начиная от генеральной уборки и заканчивая перестройкой всего дома. Окрыленный своими планами, я спускаюсь вниз, но, к сожалению, только на это меня и хватает. Пообедав, я теряю всякое желание что-то менять и преобразовывать. У меня замечательная спальня, а в гостиной потрясающий камин - чего еще надо? Так что я устраиваюсь перед вышеупомянутым камином, листаю журналы, выискивая заметки, которые я еще не читал, а по большей части просто смотрю на огонь. Вечером пламя в камине на долю секунды становится зеленым, а мгновением спустя Гермиона чуть не наступает мне на голову. Я умудрился задремать прямо на ковре, что беспокоит мою подругу. Ну, не слишком сильно беспокоит, потому что в ее жизни, в отличие от моей, происходит масса интересных вещей. Например, они с Роном решили вновь съехаться, так что их конфетно-букетный период уложился буквально в два дня, о чем я язвительно сообщаю Гермионе. - Мы созданы друг для друга, так зачем же нам ждать? - серьезно спрашивает она, полностью игнорируя собственные слова двухдневной давности. И ужасно напоминает мне в этот момент миссис Уизли. Однако секунду спустя Гермиона нервно хихикает, так невероятно по девичьи, и образ миссис Уизли рассыпается как карточный домик. - Гарри, Рон, он... он сделал мне предложение! И я согласилась! Мордред! Я чувствую себя куском дерьма, а не другом Гермионы и Рона. Потому что хороший друг непременно порадовался бы за счастливую пару. Хороший друг обнял бы Гермиону, и искренне пожелал бы им с Роном счастья. Хороший друг не стал бы завидовать лютой завистью чужому счастью, верно? Что ж, значит, плохой из меня друг. Потому что я завидую, бешено завидую их любви, их будущей семье, тому, что они есть друг у друга, тому, что они так уверены в своем будущем. Я настолько завидую, что мой мозг начинает изобретать другие причины для моего недовольства. Не торопятся ли они? Еще неделю назад они видеть друг друга не хотели, а теперь сразу свадьба? К чему такая спешка? Почему Рон не сказал мне, что собирается делать Гермионе предложение? Почему не потащил меня с собой выбирать ей кольцо, почему не советовался со мной по поводу подходящего момента и подходящих слов? Разве не так поступают друзья? А Гермиона? Почему она вот так сразу приняла предложение Рона? Разве не должна она была тысячу раз подумать, разве не должна была, опять же таки, посоветоваться со мной? Почему они все решили без меня? Друзья они мне, в конце концов, или нет? О да, я сам понимаю, что мои претензии мелочны, а жалобы просто жалки. Поэтому я, разумеется, обнимаю Гермиону, поздравляю ее и прошу передать мои поздравления Рону. Но про себя я продолжаю растравлять себе душу - теперь я могу это себе позволить, потому что больше никто не подслушивает мои мысли. Представляю, как изощрялся бы в остроумии Снейп, услышь он хоть малую толику моего нытья. С другой стороны, при нем я и не стал бы ныть, а его язвительные комментарии быстро привели бы меня в чувство. На долю секунды я даже жалею, что Снейпа в моем сознании больше нет. - Гарри! Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Я вздрагиваю. С каких пор у Гермионы такой громкий и неприятный голос? - Прости, я задумался. Так о чем ты говорила? Гермиона смотрит на меня очень странно. Так, словно собирается сообщить мне что-то неприятное. Я моментально напрягаюсь. Что еще могло случиться? Дело в Снейпе? От меня еще что-то нужно? Внезапно я ловлю себя на мысли, что был бы отчасти даже рад плохим новостям. Я привык к трудностям и привык их преодолевать. Это по мне. По крайней мере, у меня будет еще какое-нибудь дело. Однако слова Гермионы разбивают в прах все мои надежды. - Я говорила, что мы хотим отпраздновать помолвку. В субботу, обед в Норе. Сам знаешь, обед, скорее всего, плавно перетечет в ужин. Только вот... - Что? - В эту субботу Хэллоуин, Гарри, - очень тихо и очень грустно говорит Гермиона. - Ты наш самый близкий друг, и мы понимаем, что тебе, скорее всего, будет неприятно... праздновать что-то в такой день. Поэтому мы решили перенести обед на следующий уикэнд. Просто сначала не подумали, понимаешь, под влиянием эмоций, а потом я сообразила и... Я прямо сегодня напишу миссис Уизли, что праздник переносится. Она поймет, она ведь так тебя любит. - Не надо никому писать, Гермиона, - говорю я каким-то чужим голосом. - Я все равно не пойду, ни в эту субботу, ни в следующую. Это не из-за годовщины, просто я не готов пока появиться в Норе. Из-за Джинни и из-за Фреда, я просто... еще слишком рано для такого визита. Я говорю полуправду. Я действительно не хочу в Нору, не хочу общаться с миссис Уизли и видеть в ее глазах тщательно скрываемое разочарование. Она так верила, что я остепенюсь, стану ее зятем, буду жить нормальной жизнью, и мы с Джинни подарим ей много внуков. А я не оправдал ее надежд. К тому же, все в Норе напоминает мне о том, что Фреда больше нет. Не слышно веселого смеха близнецов, в их комнате ничего не взрывается, и не получается притвориться, что они просто переехали в Лондон. Ощущение потери практически осязаемо. Нет, я к такому пока не готов. Я не готов появляться в Норе, пока не обрету твердую опору в моей собственной жизни. Вторая часть правды заключается в том, что мне ужасно обидно. Мне обидно, что они не подумали обо мне, собираясь праздновать помолвку. Что годовщина гибели моих родителей станет для них семейным торжеством. Я чувствую себя одиноким и всеми покинутым. Я и сам понимаю, как это глупо и по-детски, но, тем не менее, ничего не могу поделать со своими эмоциями. Возможно, они обострились из-за разблокировки магии? Может, мне стоит спросить об этом Гермиону? Нет, ведь она начнет выпытывать подробности, а выворачивать свою душу наизнанку еще и перед ней я совершенно не готов. Хватило с меня и Снейпа. - Знаешь, что я подумала? Мы можем отпраздновать завтра. Закатимся куда-нибудь в бар и покутим. Только мы втроем, как в старые добрые времена. Ну, что скажешь? - наигранно бодро спрашивает Гермиона. Я соглашаюсь с ней, что это отличная мысль. Меня радует, по крайней мере, тот факт, что Гермиона предлагает покутить, а это значит, что завтра мне наконец-то можно будет выпить. Давно пора, я того и глади рехнусь от своих непонятных эмоций. Тем временем Гермиона приступает к обязательной программе - допрашивает меня о моем самочувствии. Да, я прекрасно сплю и не вижу во сне ничего особенного (кроме невидимого молчаливого любовника, но об этом я Гермионе не говорю). Да, я ем с аппетитом. Да, простые бытовые заклинания мне удаются с легкостью, и нет, я не пробовал аппарировать или применять другое сложное волшебство. Настроение в порядке, спасибо (если не считать неизвестно откуда взявшейся депрессии, но об этом я тоже умалчиваю). Гермиона довольна моими ответами, она сокрушается, что сейчас осень и дожди, а мне так не повредили бы прогулки на свежем воздухе. Я киваю, меня и самого эта осень совсем не радует. Мы договариваемся встретиться завтра, Гермиона собирается уходить и вдруг, уже стоя одной ногой в камине, она задает мне неприятный во всех отношениях вопрос: - Кстати, Гарри, когда ты собираешься навестить профессора? Ммм... никогда? - Не знаю, - мямлю я. - Я как-то не очень представляю себе, о чем мне с ним говорить. Да и как, ведь он же не сможет мне ответить. Думаю, он и сам не очень хочет меня видеть, а теперь он даже не сможет выставить меня за дверь. Все это очень неудобно, ты не находишь? Гермиона суровеет на глазах. - Оставь при себе свои оправдания, Гарри Поттер, - цедит она. - Ты обязан навестить профессора. Ты должен поговорить с ним, поблагодарить его, в конце концов, именно благодаря нему ты сейчас спокоен, уравновешен, и не закодирован от магии, как пьяница от алкоголя. Это сильное преувеличение, думаю я. В конце концов, она просто передергивает! Это она отыскала ритуал, это она уговорила меня не спешить с визитом в Мунго, это она возвратила мне магию и сидела возле моей постели, пока я сам себя не помнил. Так что, если я кого-то и должен благодарить - так это ее. И я уже открываю рот, чтобы изложить все эти мысли, но Гермиона не дает мне и слова сказать. - Гарри, в понедельник профессора выписывают. Я так поняла, что он не будет афишировать свое, так скажем, воскрешение, а значит, скорее всего, покинет страну. Ты можешь больше никогда его не увидеть. Пожалуйста, подумай об этом, Гарри, - припечатывает она и исчезает в камине, оставляя меня в растрепанных чувствах. *** После ухода Гермионы на меня накатывает апатия. Мне абсолютно ничего не хочется – ни думать о будущем, ни есть, ни спать, ни, тем более, идти на завтрашнюю вечеринку. Меня пугают чувства, которые я испытываю по этому поводу. Я никогда не был завистливым. Я не завидовал ни Гермионе, родители которой были живы, ни Рону, чья большая дружная семья до некоторых пор представлялась мне идеальной. Я никогда не чувствовал себя таким одиноким и брошенным, хотя из родственников у меня были только Дурсли. Что же сейчас со мной творится? Я устраиваюсь на привычном месте возле камина и пытаюсь понять, что со мной происходит. Возможно, все дело в том, что, пусть моя жизнь и была нелегкой, в ней всегда был смысл. Я словно вынужден был проходить квест за квестом. Победить Волдеморта, стать аврором и искоренить остатки зла, справиться с приступами ярости, наконец, выгнать Снейпа из своего сознания. И каждый раз мне казалось: если мне удастся совершить задуманное, то все непременно станет хорошо. И я бежал к своим целям, несся к ним семимильными шагами, не позволяя себе размышлять о том, куда и зачем я бегу. И вот – взгляните теперь на меня. Я исполнил свое предназначение, отдал все долги Магическому Миру, справился со своим безумием, но все это не принесло мне ничего, кроме пустоты. И эта пустота столь глубока и темна, что раньше я порой даже мечтал о возрождении Волдеморта или о новой войне. Конечно, я больше не желаю этого, но, с другой стороны, я же Герой, разве нет? Героям положено бороться со злом. Видимо, некоторые из них только для этого и годятся. Я не обманываюсь на свой счет. Гермиона была права, когда говорила мне, что это была не только моя война. Я не единственный пострадавший и уж точно не единственный Герой. Только вот остальные как-то смогли найти себя в мирной жизни. У многих есть семьи, у некоторых даже родились дети, кто-то делает успешную карьеру, кто-то просто нашел себе занятие по душе. Рон и Гермиона, вот, собираются пожениться. Даже Снейп того и гляди уедет и начнет новую жизнь где-то за тридевять земель. И только я – словно неприкаянный… Я со вздохом поднимаюсь на ноги и перемещаюсь на подоконник. Серые струи дождя больше подходят моему настроению, чем уютное пламя в камине. Конечно, Гермиона права, я обязан проявить вежливость и навестить Снейпа. Только вот… я не могу. Просто не могу. Мысли о Снейпе устойчиво отдают горечью. Я простил его, я даже, наверное, понял его, но при этом я ни разу не попытался просто по-человечески с ним поговорить. Я мог бы попробовать наладить с ним отношения, мог бы расспросить его о маме, о ее детстве. Я мог бы спросить его, чем он планирует заниматься дальше и не кажется ли ему странной жизнь без врагов вокруг, без ежесекундной опасности, без цели, которую нужно достичь любой ценой. И почему я не подумал, что ему тоже может быть нелегко? Каково это вообще – очнуться после столь долгой комы и узнать, что ты лишился голоса, весь мир считает тебя мертвым, твои заслуги никем не признаны, а сам ты заперт в голове неуравновешенного Героя с посттравматическим синдромом? Мерлин, почему я не подумал об этом тогда? Почему я только ныл, жаловался и злился, почему был уверен, что безумная затея Гермионы принесла неприятности только мне одному? И, что самое главное, теперь уже поздно. Теперь я уже не смогу ничего изменить, не смогу ничего исправить. Я даже не могу пойти к Снейпу в больницу и взглянуть ему в глаза. Сама мысль о предполагаемом визите вызывает у меня дрожь. Что я ему скажу? Спасибо? Но нужна ли ему моя благодарность? Нужно ли ему мое сочувствие, мое желание наладить нормальное общение? Нет, какая глупость, конечно же, нет. За время своего пребывания в моей голове он ясно дал мне понять, что по прежнему считает меня безмозглым идиотом с манией величия. И я ничего не сделал для того, чтоб хоть попытаться это исправить. Мерлин! Мне хочется застонать в голос. Кого я обманываю, самого себя? Если бы дело было только в моем стыде и угрызениях совести! Если бы Снейп был просто человеком, которому я благодарен и перед которым чувствую себя виноватым… Но это не так, далеко не так! Потому что я слишком хорошо помню Снейпа из камеры. Я слишком хорошо помню его слова и то взаимопонимание, которое возникло между нами в конце концов. Я помню его прикосновения, его ласки, его поцелуи – я ощущаю их в своих снах каждую ночь. Словно раз за разом заново переживаю нашу единственную близость… Да, я знаю, что все это иллюзия, просто моя выдумка, но от этого не делается легче. Нисколечко. И именно поэтому я не могу встретиться с настоящим Снейпом. Я не могу взглянуть в глаза, которые я помню теплыми и ласковыми – и увидеть в них безразличие напополам с презрением. Не могу отстраненно говорить вежливые фразы человеку, к которому мне хочется броситься на шею. Нет, я просто… просто не могу это сделать. Собственно говоря, сейчас у меня такое ощущение, что я не способен абсолютно ни на что. Я могу только сидеть на подоконнике и смотреть на дождь, пока, наконец, не начинаю чувствовать, что вот-вот свалюсь на пол. Тогда я тяжело поднимаюсь на ноги и плетусь в свою спальню, чтобы погрузиться в очередной сладкий эротический кошмар.