Во мне

Глава 10. Семь дней отречения. Часть 2 Если что-то не так, слезою сдавленный стон Песчинкой ляжет на дно потоком мутных времен А иногда лишь только время и пустота И ничего не происходит – тишина… (с) Дельфин «Тишина» Следующее утро встречает меня привычным дождем и не менее привычным ощущением тоски. При мысли о предстоящей мне вечеринке с друзьями тоска лишь усиливается. Дело не в том, что я не рад видеть Рона и Гермиону. Просто мне неожиданно стало мало их тепла и дружеского участия. Словно раньше мы все делили на троих, а теперь они обрели свой собственный общий мирок, мне же достаются лишь крошки с барского стола. Мне не нужны крохи их внимания. Лучше я буду один – это не так больно и обидно, как быть при них третьим лишним. Я валяюсь в кровати, растравляю свои раны и почти уже решаю никуда не идти, пока мне не приходит в голову, что все же с моей стороны это ужасно эгоистично. Разве мои друзья виноваты в том, что у меня пока не получилось найти своего человека и создать собственную семью? Разве они виноваты, что я не могу отыскать свое место в мирной жизни? Разве это они – причина моей депрессии? В конце концов, я едва не потерял их, едва сумел обрести их вновь. Поэтому я должен, просто обязан пойти на их праздник и быть счастливым за них. С этими мыслями я сдираю себя с постели и отправляюсь в душ. Затем одеваюсь, тщетно пытаюсь привести в порядок волосы и ровно к назначенному времени аппарирую в Дырявый Котел. Но, несмотря на то, что я всячески пытаюсь настроить себя на положительный лад, я не могу сказать, что вечеринка проходит для меня удачно. Нет, внешне все выглядит очень хорошо. Рон с Гермионой решили сделать мне сюрприз и пригласили на свой праздник наших школьных друзей. С некоторыми я не виделся многие месяцы, с некоторыми был в ссоре, и почти все смотрят на меня с опаской, хотя Гермиона должна была бы объяснить им, что я пришел в норму. Мне не очень хочется общаться, но я делаю над собой очередное героическое усилие. Я снова и снова поздравляю Рона и Гермиону, извиняюсь перед Симусом и Дином, интересуюсь у Невилла, как продвигается излечение его родителей, болтаю с Парвати и Лавандой… Гермиона милостиво разрешает мне выпить – только немного – и, хотя мне очень хочется напиться, я ограничиваюсь парой бутылок сливочного пива. Стоит мне взять в руки спиртное, как в глазах моих друзей вновь появляется тревога. Конечно, я могу их понять, и все же такая реакция отнюдь не улучшает мое настроение. Интересно, как долго еще люди будут видеть во мне психа? А вот мои друзья употребляют алкоголь без опасений и стеснения. Чем больше проходит времени, тем они становятся веселее и оживленнее, и вот уже каждый норовит поделиться своими новостями и похвастаться тем, какая замечательная теперь у него жизнь. Рон разглагольствует о своем магазинчике, Невилл хвалится успехами в зельеварении, а шрамы Лаванды надежно скрыты косметическими чарами. Эти люди отлично научились притворяться, что никакой войны никогда и в помине не было. Впрочем, возможно, они не притворяются. Возможно, каждый из них закончил свою войну в свой срок, как знать? Как бы то ни было, я чувствую себя чужим на этом празднике жизни. Мне совершенно нечего рассказать моим друзьям, поэтому я тихонько потягиваю сливочное пиво и пытаюсь придумать повод для отступления. Я целый вечер старательно изображал бодрость и веселье, которых не чувствовал – какое же это, оказывается, утомительное занятие! Я действительно ужасно устал. - Знаешь, мне тоже часто бывает грустно на праздниках, - говорит неожиданно материализовавшаяся рядом со мной Луна. Вот ведь, как она не вовремя, я как раз собирался сбежать. Но я все же оборачиваюсь и изображаю вежливый интерес. - Правда? Она кивает. - Да, знаешь… словно я посторонняя. Не из их мира. Я пожимаю плечами. Что на такое ответишь? Признаться, меня несколько пугает тот факт, что она словно озвучила мои мысли. - Но, знаешь, можно же просто наблюдать со стороны, - продолжает тем временем Луна. – Даже если мне самой не весело, мне всегда нравится смотреть, как другие веселятся. Приятно видеть счастливых людей. Неожиданно я дергаюсь, словно от удара. Нет! Я не привык наблюдать. Я не хочу смотреть со стороны. Но слова Луны пробуждают во мне жуткое чувство. Что, если теперь так всегда и будет? Что, если моя тоска и апатия никогда не исчезнут? Что, если мне придется вечно смотреть на жизнь со стороны? И внезапно на меня накатывает такая тоска и горечь, что я готов сбежать с вечеринки, даже не попрощавшись. Последним героическим усилием воли я запрещаю себе совершить этот абсолютно хамский поступок. Я ссылаюсь на головную боль – Гермиона предполагает, что она может быть вызвана приемом алкоголя, и еще раз запрещает мне любые снотворные зелья. Я снова поздравляю их с Роном, говорю, как рад был видеть всех присутствующих, клятвенно обещаю, что теперь мы будем встречаться чаще, обнимаюсь с друзьями бесчисленное количество раз. Я справляюсь. Я выдерживаю. Теперь я могу отправиться домой. А дома настолько до боли пусто, что мне хочется завыть в голос. Но вместо этого я заклинанием призываю бутылку виски, устраиваюсь с ней на подоконнике и пытаюсь утопить в алкоголе все мои чувства. А возможно, и самого себя. *** Следующее утро предсказуемо начинается с дождя и тоски напополам с безразличием. Сегодня, правда, к моему обычному спектру эмоций прибавилось ужасное похмелье. А еще сегодня я не видел во сне нас со Снейпом в постели. Я вообще не видел никаких снов. Иногда алкоголь помогает не хуже зелий. Я остаюсь в кровати – мне некуда торопиться, мне вообще абсолютно никуда не нужно. Моя апатия, кажется, достигла нового уровня, потому что мне не хочется даже звать Кричера и просить у него антипохмельное. Зачем? Кого волнует мое самочувствие? Уж точно не меня. Я остаюсь в постели почти до самого вечера, игнорируя вопли домовика о пропущенных приемах пищи. Я пытаюсь снова заснуть, но у меня не получается, я пытаюсь ни о чем не думать – но из этого тоже ничего не выходит. Правда, мои мысли не отличаются разнообразием и новизной. Я думаю о Роне и Гермионе, о празднике в Норе, о миссис Уизли, так пытавшейся заменить мне мать, о том, как она, должно быть, счастлива сейчас, и в то же время, как ей сейчас больно. Ее семья продолжает жить и радоваться, но Фред уже никогда не произнесет тост в честь младшего братишки и его прекрасной невесты, никогда не скажет, что Рон не достоин такой девушки. Наверняка миссис Уизли каждый день вспоминает своего погибшего сына, наверняка продолжает оплакивать его, каждый день. Но только не сегодня. Сегодня она деятельна и весела, сегодня в Норе строят планы и мечтают о будущем, сегодня там не вспоминают о войне и утратах. И, значит, обо мне тоже. В который раз я думаю, что мог бы быть сейчас там, с единственной семьей, которая у меня когда-либо была. Я мог бы быть с ними, сидеть за их столом – и не в качестве сиротки Гарри, а на правах члена семьи. Почему же все так получилось? Почему я не смог стать частью семьи Уизли, частью чего-то большего? И почему я не могу вновь стать тем Гарри Поттером, который так об этом мечтал? Гарри Поттер, которым я стал сейчас, больше ни о чем не мечтает. Даже сама эта идея кажется мне глупой. Какой смысл о чем-то мечтать, если нужно ставить перед собой цели и добиваться их? А когда твои самые главные цели уже достигнуты – что делать дальше? Почему не в одной сказке не пишут о том, что происходит с Героем после того, как все злодеи истреблены и зло уничтожено? Почему не рассказывают о том, как Герой не знает, куда себя деть и как теперь жить? Как Герой сходит с ума сначала от ярости, а потом от одиночества и жалости к самому себе? Как Герой разлюбил принцессу, за руку и сердце которой боролся, и влюбился в человека, которого сам же и придумал? Почему ни в одной сказке нет сцены, в которой Герой в годовщину смерти своих родителей целый день один валяется в постели и страдает от похмелья? Чуть дрожащими руками я нашариваю палочку под подушкой и наколдовываю Люмос. Семь часов вечера. Впрочем, с тем же успехом могло бы быть и десять - в Англии в конце октября темнеет рано. Я целый день провалялся в постели, утопая в жалости к себе, и даже не вспомнил, что ровно девятнадцать лет назад моя мама отдала за меня жизнь. Неблагодарность входит у меня в привычку. Моя отчаянно хандрящая ипостась считает, что жизнь - это не такой уж ценный дар. Но я решительно запрещаю себе такие мысли и решаю навестить могилы родителей. Навестить могилы родителей… в одиночестве, практически ночью, находясь в весьма печальном настроении… Мое решение довольно странное, и я не очень понимаю, чем оно продиктовано. Если быть откровенным, меня не слишком-то тянуло в Годрикову Лощину после войны. Конечно, я бывал там, и не раз – но это всегда были словно визиты вежливости, дань уважения и не более того. Я приходил на кладбище с Роном и Гермионой, клал цветы, несколько минут молчал и удалялся восвояси. Я не знал своих родителей. Но я видел их, я разговаривал с ними, более того, я и сам пересекал тонкую грань между жизнью и смертью, и точно знаю, что мы не умираем окончательно. Возможно, именно поэтому у меня никогда не возникало желания отправиться на кладбище, чтобы поговорить с мамой и папой. Никогда – до этого дня. Именно сегодня я чувствую настоятельную необходимость оказаться там, где все окутано темнотой и смертью. Подальше от шумных радостей, от магглов, отмечающих Хэллоуин, и от магов, празднующих Самэйн. Я действительно чуть ли кожей ощущаю, как истончилась грань между миром живых и мертвых – и я не уверен, по правильную ли сторону нахожусь. Зачем мне понадобилось на кладбище – именно сегодня, именно сейчас? Мама и папа уж точно предпочли бы, чтобы я коротал этот вечер с семьей или друзьями, а не шатался в темноте среди могил. Впрочем, кому какая разница? Я просто собираюсь навестить родителей. Я имею на это полное право и не обязан ни перед кем отчитываться. И не размышляя больше ни секунды, я быстро собираюсь и аппарирую в Годрикову Лощину. Я появляюсь прямо перед воротами кладбища – мне не хочется шататься по улицам, на которых наверняка полно людей. Праздники… Я сам себе напоминаю одичавшего бродячего пса – вот-вот начну заглядывать в чужие окна и скрестись в двери, но при этом непременно убегу, если меня пригласят в дом. Нет, нет, ничего этого мне сегодня не нужно – ни тепла очага, ни света свечей, ни улыбающихся дружеских лиц. Я пробираюсь по сырости и слякоти, пытаясь худо-бедно ориентироваться в окружающем плотном тумане. Мне казалось, что я прекрасно помню дорогу к родителям – ведь я был здесь не раз и на память никогда не жаловался. Только я не учел, что каждый раз бывал здесь днем, кроме того памятного, самого первого. Ночью все здесь выглядит совсем по-другому: знакомые тропинки не отыскиваются, надгробия кажутся призрачными фигурами – того и гляди пойдут мне навстречу. Мне не страшно, но я успеваю основательно продрогнуть, прежде чем наконец добираюсь до последнего приюта моих мамы и папы. На могиле цветы и венки из остролиста – люди до сих пор помнят, что мои родители пожертвовали своими жизнями, тем самым обеспечив магической Британии несколько спокойных мирных лет. Мне приятно, что люди не забывают. А сам я маме с папой опять ничего не принес – как и тогда, в первый раз. Неважно, все это неважно… А вот воспоминания о нашем с Гермионой путешествии неожиданно оказываются даже приятными. Я ловлю себя на мысли, что не прочь был бы вернуться в то Рождество, когда у нас почти не было шансов на победу, почти не было планов, но внутри еще жила смутная надежда на то, что мы сможем. Справимся, все закончится, а после все, абсолютно все будет хорошо. Хотел бы я знать теперь, что такое хорошо. Я остаюсь на кладбище. Не для того, чтобы разговаривать с родителями – их здесь нет, здесь только их тела, а сами они давным-давно в лучшем из миров. Я отстраненно задумываюсь, где окажусь после смерти. Заслуживаю ли я попадания на небеса, в рай, как говорят магглы? Или я снова окажусь на вокзале Кинг-с-Кросс, и Дамблдор вновь отправит меня назад, а в его взгляде будет отчетливо видно разочарование? Гордятся ли мной мама и папа? Конечно, гордятся, ведь я уничтожил Волдеморта. Но что я сделал еще, что я сделал в своей жизни помимо победы над красноглазым ублюдком? Я снова и снова повторяю себе, что мне дважды – дважды! – дан был шанс на жизнь. И как я им распорядился? Я понятия не имею, чем собираюсь заниматься и непохоже, чтобы мне светило когда-нибудь обзавестись наследниками… Кажется, я так и угасну, словно этот недолгий осенний день. Я все чаще буду оставаться один, все меньше действовать и больше размышлять, с головой погружаться в мир собственных фантазий. И граница между мирами будет становиться для меня все менее и менее четкой, пока не исчезнет окончательно. Пока я не пересеку черту и не окажусь по другую сторону. Гарри Поттер, Победитель Вольдеморта, Мальчик, который сошел с ума… Все эти мысли нагоняют на меня такую дикую, ужасную тоску, какой я, наверно, никогда в жизни еще не испытывал. На кладбище становится все холоднее, ледяной ветер мечется между надгробиями, словно голодный волк в поисках добычи. Я понимаю, что мне давно пора убираться, кладбище в ночь Самэйна – не место для живых. Но жив ли я? Что держит меня здесь, что не позволяет уйти? Куда мне идти? В склеп на Гриммо, в свою холодную пустую постель, тоже теперь напоминающую мне могилу? Или в Нору, чтобы еще более очевидной стала разница между мной и другими, живыми людьми? В бар, напиться? На руины дома Поттеров? Бродить по улицам Лондона? Нет, - отчетливо понимаю я. Есть только одно место, где я хотел бы сейчас оказаться. Есть только один человек, которого я хотел бы видеть. Да какого лысого боггарта? Обещания, данные самому себе, не считаются. Что касается возможности сойти с ума – разве это не происходит уже сейчас? Разве не лучше будет для всех и для меня самого, если я просто тихо удалюсь в мир моих собственных фантазий? В любом случае, у меня больше нет сил на сомнения. Это единственное, что я могу сейчас сделать. И, не медля больше не секунды, я аппарирую на Гриммо. Оказавшись в особняке, я не трачу времени на размышления. Мне нечего терять. Дом кажется пустым и мрачным, как склеп, что вполне соответствует моему настроению. Я взбегаю по темной лестнице и рывком распахиваю дверь в спальню. Холодная постель по-прежнему напоминает мне могилу – подходящее место для свидания с человеком, которого не существует ни на каком свете. Я наколдовываю Люмос, оглядываю прикроватную тумбочку, затем полочку в ванной, где раньше я держал часто используемые зелья. Ничего. Поминая Мерлиновы подштанники и его же яйца, я мчусь по лестнице вниз, в подвал, но и поиски там не приносят никакого результата. Я зову Кричера, мой крик мне самому напоминает вой раненого животного. Старый домовик появляется почти моментально, но, услышав мою просьбу, трясет головой и пытается ей же удариться о стену. - Хозяину Гарри нельзя зелья, - причитает он. – Молодая мисс сказала, что хозяину станет плохо от зелий. Она велела старому Кричеру присмотреть за хозяином. Странно, но я не чувствую былой ярости. Прежде в такой ситуации я уже сам бы колотил Кричера, ругаясь при этом как сапожник. Сейчас же даже возникающее во мне глухое раздражение почти моментально гаснет, вытесненное уже знакомой тоской и безнадежностью. Я сползаю по стене на пол и молча пялюсь в пространство. Странное чувство – словно теперь все потеряно, словно оборвалась последняя ниточка, на которой держалась моя бессмысленная жизнь – из-за нелепого указания Гермионы и заботы домового эльфа. Это было бы даже смешно, если бы я еще мог смеяться. - Кричер, - говорю я спустя пару минут. – Если ты немедленно не дашь мне это зелье, то можешь считать себя свободным. С этими словами я снимаю куртку и протягиваю ее Кричеру. Эльф, только было успокоившийся, вновь начинает рыдать, но я непреклонен. Я снова и снова повторяю свою угрозу и пытаюсь вручить Кричеру куртку насильно, и спустя некоторое время эльф сдается. Продолжая хныкать и трястись, он показывает мне, где спрятано снотворное зелье и дает обещание ни о чем не сообщать никому, в первую очередь Гермионе. При этом смотрит на меня Кричер так, словно не чает больше увидеть меня живым. Мне все равно. Когда я получаю заветный пузырек, на меня накатывает странное спокойствие и все вокруг кажется каким-то нереальным. Возможно, я уже сплю? Вот сейчас поднимусь по лестнице, а навстречу мне из гостиной выйдет тот, кого я так мечтаю увидеть. Конечно, этого не происходит, но я не расстраиваюсь. Совсем скоро я увижу его, точно увижу, и мысль об этом наполняет меня теплом и покоем. Уже никуда не спеша, я поднимаюсь в спальню, укладываюсь в кровать, выпиваю зелье и, улыбаясь, проваливаюсь в сон. *** На следующее утро я просыпаюсь разбитым и совершенно утратившим надежду. Мои сны были… не знаю, можно ли назвать их обычными, но, по крайней мере, они были обычными для меня. Туманные видения, лица из прошлого, смутные воспоминания, давно погибшие друзья, возвращающиеся из небытия, чтобы посмеяться надо мной или попросить следовать за ними. Я давно привык к таким мутным, затягивающим видениям. Конечно, я не могу сказать, что наслаждался ими, но в них не было ничего необычного. В моих сегодняшних снах определенно не было Снейпа из камеры. В них не было даже моего невидимого молчаливого любовника. Ни единого признака присутствия того, кого я так жаждал увидеть. Я остаюсь в постели, как и в предыдущие дни, вот только сегодня я абсолютно точно не собираюсь оттуда вылезать. Мне некуда идти, меня никто нигде не ждет. Единственного места, куда бы мне хотелось попасть, не существует. Единственного человека, которого я хотел бы увидеть, нет. Его нет нигде, его нет совсем. Так зачем мне вылезать из-под теплого одеяла? Теперь, когда мои главные желания оказались неосуществимыми, все остальное кажется абсолютно бессмысленным. Даже самые простые вещи – душ, еда – представляются мне просто напрасной тратой усилий. А я сейчас почему-то чувствую себя очень слабым. Словно за эту неделю все во мне выгорело и не осталось никаких сил – ни моральных, ни физических. Так что я просто лежу на кровати, вытянувшись и закрыв глаза. Спустя некоторое время я заставляю себя все же сделать кое-что. Мне нужно позвать Кричера. Домовику до сих пор запрещено появляться без моего прямого приказа. А еще вчера он по моей милости нарушил указание Гермионы, и теперь наверняка винит себя в моей гибели. Я вовсе не хочу быть причиной терзаний эльфа, поэтому зову его, предсказуемо отказываюсь от завтрака и отправляю одновременно обрадованного и встревоженного домовика заниматься своими делами. А сам я продолжаю просто лежать. Я пытаюсь провалиться обратно в сон, но мне это не удается. Так что я позволяю своим мыслям течь, как им заблагорассудится. Все равно терять мне уже нечего. Если задуматься… моя жизнь была полна странностей. Со мной частенько случались совершенно невообразимые вещи. Выжил после Авады… Стал змееустом… Раз за разом сталкивался с Волдемортом и каждый раз ухитрялся спастись… Должен был умереть, но снова выжил… Странностей на мой век вполне хватило. Казалось бы, я должен был уже прекратить удивляться. Но влюбиться в плод собственного воображения? Да еще и в мужчину? Мало того, наделить свою фантазию чертами Снейпа? Почему я так легко принял это? – отстраненно удивляюсь я. Почему меня не шокировало то, что в своих снах я занимаюсь сексом с мужчиной, что я питаю к этому мужчине романтические чувства, что это – Снейп, один из немногих людей, которых я всю жизнь терпеть не мог? Почему я до сих пор уверен, что это не какое-то проклятие или приворот, например? Почему я всем своим существом ощущаю, что эти чувства – настоящие? А бывает ли такое вообще? Можно ли влюбиться в собственную фантазию? Наверное, можно… Девчонки в детстве мечтают о прекрасных принцах, парни грезят о красотках, да и сам я – живой пример того, что можно влюбиться в человека, ничего о нем не зная. Разве Ромильда Вейн знала, кто такой настоящий Гарри Поттер? Разве она влюбилась не просто в придуманного Героя? Но разве можно назвать такие чувства настоящими? Нет, - признаюсь я самому себе. Нет, но… С моим Снейпом, со Снейпом из камеры, с Северусом… С ним все было по другому. Я знал его, настоящего. Я не влюблялся в придуманный образ. Я влюбился в человека, который рассказывал мне о своей вине и о своем искуплении, в человека, который говорил мне, что я ценен, в человека, который мечтал об Исландии… И все это было реально… или так сильно похоже на реальность, что я не сразу осознал подмену. И ведь… даже когда я осознал, что все это – просто мои выдумки, я ничего не смог сделать со своими чувствами. Я пытался не думать о нем, пытался избегать воспоминаний и снов, боялся сойти с ума. Даже мое подсознание подсказывало мне это, заставило пообещать самому себе, что я никогда не вернусь в ту камеру. Но до сегодняшнего утра я даже не подозревал, как сильно поддерживала меня мысль о том, что однажды, если станет совсем невмоготу, я все же смогу вернуться. Снова увижу его, поговорю с ним, прикоснусь… Но и это оказалось ложью. Настоящий Снейп покинул мое сознание и вместе с ним исчез Северус. Внезапно мое сердце начинает бешено колотиться, во рту пересыхает, и я буквально подпрыгиваю на кровати. Настоящий Снейп покинул мое сознание, и вместе с ним исчез Северус… А что, если..?