Личный миллионер бухгалтера

Мы не починили дверь, разделявшую наши комнаты, но убрали её вовсе. Взрослые фильмы мы смотрели в компании друг друга, и синхронно не спали каждую ночь на одной кровати. Не в том смысле, что были заняты только тем, на что сподвигали такие фильмы, но бывали заняты и этим тоже, а также другими своими делами, нашими, его делами, моими — словом, всеми делами, какими было только можно. Тогда-то я почти вообразил, что положение вещей пришло в идеальный баланс. Но нет, нет. Конечно, нет. Это было бы слишком просто. В скором времени обнаружилось, что моего работодателя, оказывается, в самом деле очень беспокоит ситуация с моим еженощным бодрствованием. То есть он на полном серьёзе считал свой совет «спи по ночам» едва ли не основополагающим. Немного странно было слышать об этом от человека, который сам не спит по ночам, однако же он столь авторитетно убеждал меня, что вещи, нормальные для его возраста, вовсе не подходят кому-то вроде меня, что я лишь чувствовал себя виноватым, пожимал плечами и риторически спрашивал, что я могу с этим поделать. Этим казалось бы безобидным вопросом я навлёк на себя долгую прогулку по лечебным учреждениям. Впрочем, доктора дружно объявили меня во всех отношениях кристально здоровым человеком, и мой финансовый зверь вынужден был задуматься над природой моего недуга с новой силой. В какой-то момент, когда я уже полагал, что он был близок к тому, чтобы смириться с моим режимом дня, признав его безопасным, он, закончив дневные дела раньше обычного, внезапно велел мне таким же образом плавно закругляться с работой и отправляться в особняк, поскольку он хочет отвезти меня куда-то туда, где есть что-то такое, что он хочет мне показать. То, что поездка нам предстоит архинеобычная я понял, увидев Скруджа Макдака в нашей спальне в джинсах. Никогда ещё я не видел его ни в чём подобном и потому испытал лёгкий шок. К джинсам прилагались, правда, вполне консервативные рубашка с ботинками, но общей картины это не смягчало. «Что происходит с этим миром»? — подумал я, и тогда я ещё не подозревал, что спустя месяц после этих событий в пару к обычным джинсам Скрудж прикупит ещё и бордовые, и клетчатые, и что мало того — станет их носить, и что с миром всё в порядке, просто мир в виду юных обстоятельств вынужденно мимикрирует. Итак, натянув на ноги джинсовый элемент одежды, самый богатый денежный мешок, не дав и рта раскрыть, порекомендовал поторапливаться и надеть что-нибудь неброское, попроще, чем костюм, поскольку мы собираемся за город. Я, вспомнив былые годы, влез в старую одежду: какую-то едва ли не домашнюю майку, брюки, притащенные мною из дома и по доброте душевной когда-то почищенные сердобольной Клювдией, походную жилетку и объявил, что собрался. — Куда мы всё-таки едем? — не удержался я от вопроса. — Чистить мозги, — указав на собственный висок, заявил он. Следующим неожиданным поворотом стало для меня то, что мой маленький босс собрался вести машину сам. — Я думал, у тебя нет прав, — сказал я, припомнив все случаи, когда с удовольствием спихнул бы управление машиной на него, а он, помалкивая партизаном, делал вид, что не умеет ничем управлять. — Очевидно, ты ошибался, — сказал он с лёгким горделивым оттенком в небрежном тоне. После череды всех этих удивительных открытий, Макдак преспокойно завёз меня в дремучий зелёный лес, который на поверку оказался посёлком, где жил-поживал один его очень старый, очень знакомый по прошлым приключениям индеец с донельзя индейским именем Джон. Как оказалось, мы собирались с его помощью искать какие-то пути просветления со зверями и предками. В принципе, я был не против этого. Индеец Джон оказался крайне молчаливым, смотрел на меня недружелюбно и всего одним глазом, но оказался внезапно щедр на курительные смеси и напитки… после которых меня тошнило так сильно, что в какой-то момент я просто вырубился, не ведая, что так оно и должно было быть. Пришёл в себя я уже в особняке. В комнате царил полумрак. Я с трудом приоткрыл глаза, чувствуя, как изображение всё ещё кружится и двоится. Я различил силуэт Макдака, сидящего в своём халате на кровати рядом со мной. Кажется, он держал меня за руку. Попытавшись подняться, я вдруг натолкнулся на что-то щекой и это оказалась ветка дерева. Я действительно дома? — пронеслось в моей голове. Стряхнув боль и всё своё головокружение резким кивком головы, я огляделся: вокруг спальня. Я сижу на кровати под одеялом. Слева распахнута дверь в коридор. Макдак что, только что вышел? И только когда в тёмном коридоре послышался скрежет, а из тени выкарабкался на свет чёрный масляный жук размером с меня, я чётко понял, что это чёртов сон и надо бы мне из него скорее проваливать! Вскочив с кровати я тут же ударился обо что-то затылком и вдруг осознал себя лежащим на поляне в траве, окружённый какими-то оранжевыми плодами. Поднявшись и завернув край майки я стал собирать их. На одном из плодов показался крошечный чёрный маслянистый жук. Я отдёрнул пальцы, чувствуя омерзение, и тогда меня кто-то взял за руку. Подняв голову, я увидел… Макдака? Кажется, это был он, но почему-то он показался мне невероятно огромным. Его рука была такой большой, что я никак не мог обхватить всю его ладонь и взял только за два пальца, поднимаясь на ноги, всё ещё держа в майке оранжевые плоды. Он повёл меня куда-то по городской улице. Постепенно я понял, что это не он был большим, а, наоборот, я был маленьким. На коленке у меня была ранка, заклеенная пластырем, а на ступнях — заношенные старые кеды с голубыми полосками. — Фэнтон, — шепнул мне он, наклоняясь ко мне и тепло на меня глядя в свете яркого оранжевого солнца, слепившего меня. — Ты будешь хорошим парнем, Фэнтон? Ты побудешь здесь немного, ладно? — Ладно… — забормотал я, зная, что «р» мне не выговорить, поэтому надо избегать говорить её, чтобы он не подумал, что я дурак и не ушёл. — Но подожди!.. — вспомнив про оранжевые плоды, воскликнул я, просияв, — У меня есть… Хочешь? Отпустив его руку, я быстро выхватил апельсин из майки, протягивая его вверх, но рядом никого уже не было. Я поискал глазами знакомый силуэт, нервно сглатывая и, поняв, что остался один, уронил апельсин. Тот, укатившись на проезжую часть, попал под колёса. А я стоял у светофора, ревел, почему-то уверенный, что где-то случайно сказал слово «аперсин» и всё испортил. Я плакал до тех пор, пока рядом со мной не появился опять чёрный жук, но на сей раз не не казался страшным: он пришёл, чтобы меня утешить. Я повернул голову и тогда понял, что это не настоящий жук, а пёс по кличке Жук, весь в чёрных и блестящих кудряшках. Я обнял его и мне сразу стало спокойно и тепло. Мне было тепло, я подтащил одеяло и почувствовал такой запах, как будто что-то сгорело в соседней комнате. Повернувшись, я уткнулся во что-то мягкое и услышал, как мама говорит, что я улыбаюсь. Различая очертания двух людей, я собирался сказать, что люблю их, но никак не мог выговорить этого слова. Это обстоятельство показалось невероятно обидным, но всё, чем я смог выразить эту идею - громкий звук упрёка. Постепенно всматриваясь, я понимаю, что эти люди — это я сам и мой Скрудж. Повернувшись туда, откуда я смотрел только что, я увидел хранилище, заполненное монетами. Сообразив, что к чему, я мигом ухватился за Скруджа, стоящего рядом, я обнял его, пока он не вздумал исчезнуть. — Тебя я не отпущу, — сказал я. — Я любрю аперсины, белиберда-белибердень! И я сам засмеялся, во сне посчитав свой каламбур весьма остроумным. Смеясь, я начал моргать и вдруг к своему удивлению увидел перед собой заинтересованный нос Макдака, на чьих коленях я лежал головой. Подняв вверх руку, я ущипнул его за щёку. — Ты реален? — спросил я. — Думаю, что так, — потирая след от моего щипка, сказал он в ответ. — О… — выдохнул я, садясь. Волосы мои при этом встали дыбом с одного бока, но я пока не интересовался особенностями своего внешнего облика. — И долго я…? — Достаточно, — заверил он. — Я сам не так давно вернулся. — И что же? — потирая голову, простодушно спросил я. — Как это было? — Ничего существенного, — покачал головой Макдак. — Серьёзно? — Серьёзно. — А у меня…- заикнулся я. — А это вообще рассказывать можно? — Не хочешь — не рассказывай, хочешь — расскажи всё, — разрешил он. — Тут нет никаких особых правил. — Мгм… У тебя была одна из главных ролей, — сообщил я, вытягивая вверх руки и потягиваясь, разминая позвоночник. — Который час? — Шесть. — Шесть? — не понял я. — Мы в шесть только приехали. — Шесть, шесть, — заверил он. — Утра. — Утра?! — изумился я ещё сильнее. — Мы здесь ночь провели? — Точно, — согласился он. — Ты поспал, наконец. Впрочем, за руль бы я вчера точно не сел, и ты тоже был не в том состоянии. Я неопределённо кивнул — он был прав. — Но теперь можно и на работу. Домой только заедем переодеться. — Чем раньше ты придёшь на работу… — со вздохом начал я, поднимаясь с мягкого пола. — …тем больше работы успеешь сделать за день, — окончил он. — Не жизнь, а мечта, — проговорил я тихо. — Фэнтон, если тебе что-то не нравится или ты не понимаешь, почему я так говорю… — Ах, мне всё нравится, — выталкивая его из палатки, перебил я. — Идём скорее, скорее необходимо попасть на работу! Он хмыкнул, но промолчал. Зевнув, я забрался в машину и, обследуя козырёк от солнца, нашёл в нём картонную карточку с футболистом и расчёску. — Не хочешь повести? — спросил Макдак, усаживаясь на кресло водителя. — Не очень, — сообщил я. — Дороги не знаю, к тому же. — Не узнал какой-нибудь новой дороги в том, что за ночь примерещилось? — поинтересовался он, заводя машину. — Возможно, — убирая карточку с расчёской обратно в карман козырька, отозвался я. — Много всего, нужно уложить в голове. Индейцы правда считают, что встречаются таким образом с душами предков? — Тебе следовало самому их спросить. — Они выглядели пугающе, — признался я. — А ты правда ничего не видел? — спросил я. — Или не хочешь говорить об этом? Он усмехнулся. — Или, — сказал он. После этого мы какое-то время молчали. Дорога, по которой мы ехали стояла совершенно пустой — заброшенная, да ещё и в такую рань. Она навевала скуку. Невысокая однообразная желтоватая растительность составляла всё её изысканное великолепие. Скрудж прервал молчание, сказав о том, что, вероятно, мучило его некоторое время: — Тебя в моих видениях не было, — проговорил он, решив мне признаться. Я помолчал и тоном «само собой естественно» произнёс: — Потому что я здесь. Он принялся медленно облизывать зубы под губами и, скинув скорость, остановил машину на обочине (вернее, просто в траве рядом с узенькой проезжей частью), поворачивая ключ и заглушая мотор. — Что случилось? — успел спросить я. Это всё, что я смог произнести за следующие полчаса. Схватив меня за шею, он глубоко поцеловал меня, после чего, то и дело вызывая у меня смех сквозь поцелуи, он с грехом пополам опустил передние сиденья в горизонтальное положение, не желая лезть на заднее и ютиться там. Стащив через голову свитер, скинув за спину рубашку, он снова стал целовать меня, пока расстёгивал свои ковбойские джинсы и стягивал их с ног. Лёжа под ним, я успел только стащить с плеч жилетку и наощупь расстегнуть ширинку. Проведя рукой по моим волосам, прерывая долгий поцелуй, он разогнулся от моих губ сейчас же всовывая ладонь под ткань моей футболки и не снимая, задрал мне за голову. Это было мне непонятно, но, огладив мою ничего не знающую о физических упражнениях грудь, он выпрямился, заводя руку за спину и нащупывая мой член, выправил его из-под ткани, принимаясь плотно ласкать рукой. Я, к тому времени пребывая в состоянии сладкого онемения сознания, отрицательно качнул головой. Неужели он хочет… зачем ему это? Саданув по кнопке бардачка локтем, он подхватил выпавшую ему в руки ленту презервативов — вот же ведь запасливый! — и распаковав один, ловко натянул на мой член, почти сразу вжал его между своих ягодиц, не переставая гладить, не забывая наблюдать за моей реакцией, которая являла собой в ту пору нечто среднее между неприятием и подобострастным обожанием. Судя по всему, степень обожания показалась ему достаточной, чтобы продолжить натирать мой несчастный возбуждённый орган, а после отправить его в тёмное сладкое путешествие к острову удовлетворения посредством его тесных намерений. Ему мешал низкий потолок автомобиля и приходилось каждый раз изворачиваться, чтобы двигаться, и это — как он изгибался — было восхитительно. Кончил я не тогда, когда следовало бы, а когда он, вспотев за стараниями, небрежно откинул пальцами прядь своих седых волос, попавшую ему в рот и прилипшую к коже над губой. Я кончил, и готов с уверенностью утверждать, что видя то, что видел я, на моём месте так поступил бы любой человек. Не пожелав меня мучить таким образом он, поцеловав меня в шею, преспокойно слез с моего члена. Я хотел протестовать, пытаясь сказать, что могу ещё, но вместо слов лишь только что-то промямлил и разговора пока не получилось. Он сел на поверхность водительского кресла, опираясь спиной на окно. — Не зря в зал ходил?.. — гнусаво спросил он, вытирая сложенной вчетверо бумажной салфеткой свой длинный нос. Я туманно улыбнулся, соглашаясь, всё ещё не переставая напряжённо дышать, приоткрыв губы. То, в чём я видел его привлекательность не до конца совпадало с канонами нормальности, какими руководствовался он, но становление лучше в общем смысле позволяло ему обрести уверенность, так что я всё-таки был за то, чтобы он становился красивее, насколько только хочет. Чтобы он отбеливал зубы, красил волосы или что угодно ещё. Если это, что-то им найденное из того, что весь мир придумал как улучшить, укрепляло его уверенность, разумеется, он должен был делать это. До встречи со мной он проявлял свою уверенность, будучи облачённым в костюм. Сейчас он претендовал на то, чтобы и без одежды выглядеть настолько же «самым богатым селезнем в мире». Повернув зеркало заднего вида так, чтобы смотреть на себя, он счесал пальцами волосы на бок, чтобы не мешали. Пока он, подняв руки, делал это, я как раз пронаблюдал ставший заметным рельеф мышц на его спине и предплечьях. Он избавился и от своего совершенно естественного, но, кажется, не укладывающегося в рамки красоты, животика. Его пресс стал выглядеть более подтянутым, хотя некоторая округлость формы всё ещё угадывалась и я надеялся, что так оно и останется, потому как мне эта округлость, если позволите, нравилась. После того, как он убрал волосы, я, что называется, ожил, замечая, что он, в свою очередь, всё ещё хочет чего-то такого, чего мне уже, в принципе, не слишком надо. — Я могу продолжить, — проговорил я, приподнимаясь. — Конечно, — повернувшись ко мне, целуя, он напряг руку, наклоняя меня вниз. Я дёрнулся — хотел что-то спросить, но он удержал меня на том же уровне, опуская ещё ниже. Решив, наконец, послать вопросы к чёрту, я послушно нагнулся и, взяв его член, обхватил губами, принимаясь посасывать. Он удовлетворённо выдохнул, мягко царапнув мою скрюченную спину своим коротким маникюром. Порядком наслушавшись, как я чавкаю, давлюсь слюной и сглатываю, он, напрягая живот, кончил, не заставляя меня глотать это, но и не противясь этому, и я покорно всё выпил, просто потому что не хотел, чтобы он решил, что мне что-то могло не понравиться. Мне понравилось всё — пусть знает точно. Он не побрезговал меня поцеловать. Это было так, как никогда не могло бы быть в разумной действительности. Накинув на плечи рубашку и нацепив свои очки, он голышом сидел на водительском кресле, возвращённом в вертикальное положение, опирался ногой в ботинке прямо рядом с рулём, курил сигарету, выдыхая дым через нос, облокачиваясь в открытое окно, и в этот момент он выглядел настолько маленьким, почти хрупким, нежным, насколько и великолепно властным. Я не отрываясь смотрел на него и оплывал, как тёплый воск от пламени свечи. Периодически он протягивал мне сигарету. Я затягивался, выдыхал очередной седой клуб, и он возвращал сигарету к своим губам. Ровно в ту секунду, когда от созерцания седоватых волос на его груди и внизу живота я готов был растечься очарованным озерцом, Макдак неожиданно подавился дымом, закашливаясь, и очень «дядюшкиным» тоном (не смотря на весь свой обнажённый вызывающий вид!) сказал: — Поищи-ка мои штаны, Фэнтон! Они где-то сзади, мне не извернуться. Ощутив, как к горлу подступает усмешка, а кровь приливает к лицу, я, будучи уже, слава знаку доллара, в брюках, выкарабкался босиком из машины и, пошире распахнув заднюю дверцу, стал искать взглядом его синие джинсы. Я передал их ему между сиденьями. Когда он уже почти одевшись стоял около машины, застёгивая пуговицы на рубашке, а я натягивал обувь, сидя сзади, он произнёс, обращаясь ко мне: — Хочешь знать, что видел я? — копаясь кончиками пальцев в середине ряда пуговиц. Я, вытянув шею, покивал, ловя его взгляд. Он хмуро ухмыльнулся, смотря поверх машины. — Видел клондайк. Помнишь, я рассказывал? — Да, — отозвался я. — Ну вот. Каждое утро я собирался, уходил, день проводил в работе, возвращался ни с чем и ложился спать, надеясь, что завтра мне улыбнётся удача, — застёгивая последнюю пуговицу, рассказал он. — Я просыпался снова утром, опять собирался, уходил, работал, возвращался, спал. День за днём, недели, месяцы, годы. Это было очень похоже на реальность, проснувшись, я чувствовал будто и впрямь пережил годы бесконечных бесплодных поисков. — Но в конце-концов вы всё-таки нашли там свой золотой слиток?.. — нетерпеливо спросил я. — Нет, — отрицательно повертел он носом. «Всё-таки он ведь его нашёл в реальности, и эта история окончилась благополучно, — подумал я. Закончив с одеждой, он сел за руль, а я, навалившись на спинку его кресла локтями, посмотрел на него сбоку. Он взглянул на меня в ответ. Какие серые глаза, — подумал я, решив, что именно сейчас его глаза являются для меня мерилом количества насыщенности серого цвета, не смотря на то, что состоял этот серый из светло-коричневого, стального зелёного и, конечно, невероятного для глаз оранжевого. В следующее мгновение его ресницы дрогнули. — Ты там останешься? — спросил он, кивнув на заднее сиденье. — Нет-нет, я вперёд, — выбираясь в который раз из машины, поспешил заявить я.