Не может быть явью

— Не стоит Вам, барин, по ночам где попало шататься. Неспокойно тут, сами же знаете. — Замучил, Яким. Ничего со мной не произошло, да и не произойдёт, видит Бог. Лучше отправляйся спать, не до тебя сейчас. — Снова за своё, Николай Васильвич? Зря Вы советов моих не слушаете, случись с Вами что, помянете мои слова. Ну-с, доброй ночи. Крестьянин вышел, плотно закрыв за собой дверь. Гоголь, только переодевшийся в ночное платье, тяжело вздохнул и присел на край кровати. Говорить ни с кем не хотелось, а пробовать заснуть и подавно. Из головы писаря никак не хотел уходить образ, который ему довелось увидеть в чаще. Но вскоре сильная усталость и остатки спирта в организме стали брать своё. Николай отрешённо потянулся за одеялом, но блаженная полудрёма была прервана негромким, хоть и настойчивым стуком в дверь. Гоголю очень хотелось проигнорировать этот звук, завернуться в белую простыню и провалиться в столь желанный сейчас мир грёз. Но стук не прекращался. "Я же отправил его спать, что ему неймётся?" Если бы полусонный писатель вспомнил о том, что Яким никогда не стучит подолгу в дверь, а чаще всего и вовсе заходит в комнату барина всего-то после пары ударов, возможно, это заставило бы его насторожиться. Но Николаю было явно не до этого. — Яким, в чём дело? Входи. Молодой человек явно не ожидал увидеть в открывшемся дверном проёме кого-то, кроме своего верного слуги. И уж точно он даже думать не смел о том, что одинокая фигура, входящая в его временное жилище — Яков Петрович Гуро. — Я-я-ков Пет-трович? "Я всё-таки сумел уснуть. Определённо. Потому что наяву это никак не могло произойти. Я же своими глазами..Всадник...огонь...хотя, я уже ни в чём не могу быть уверен целиком." — Я...Вы.. — Вижу, вы шокированы моим появлением. Неужели недавние события столь повлияли на Вас? Одного мимолётного взгляда было достаточно, чтобы понять, что вы намного сильнее подавлены, чем кажется взору обычно. Шаги Гуро по деревянному полу гулко отдавались в голове. — Намного сильнее? Намного сильнее, верно — Николай издал странный нервный смешок — Я думал, Вы погибли. И погибли отчасти по моей вине. А сейчас просто приходить и говорить об этом, словно всё происходящее в этой чертовой деревушке — обычное дело? — в глазах предательски помутнело, голос сорвался на хриплый шёпот — И что же это было, позвольте спросить? Или же мне снова лишь показалось всё, и той ночью я валялся в бреду? Хотя, дознаватели часто говорили, что стоит подыскать хорошего доктора.. — по щеке Гоголя прокатилась слеза, оставив блестящую в свете свечи дорожку. Он не любил слёз, всегда считал себя чересчур эмоциональным в минуты слабости, особенно, когда это касалось реакции на отзывы критиков. И вот, сейчас он снова поддался минутному порыву, не контролируя эмоций и фраз. — Тише, голубчик, тише. Вам следует успокоиться. Как видите, со мной всё в порядке, но и Вам тогда не показалось, уверяю. Яков, окинув писаря внимательным взглядом, отложил трость куда-то к стене, снял пальто и аккуратно повесил на стул и лишь затем сел на кровать рядом с ним. — Думаю, мне стоило бы объясниться? Николай ничего не ответил, лишь чуть наклонил голову в безмолвном согласии, глядя на дорогой ему профиль человека, к которому вновь успел привязаться буквально за пару минут. — Это было нашей с Александром Христофорочем идеей. В завесе дыма и пламени, думаю, даже Всадник не сумел бы рассмотреть двери в подполье, которое старые хозяева раньше использовали для хранения чего-то. Если убийца будет думать, что я больше не буду дышать ему в затылок, это даст мне шанс поработать скрытно от него и, возможно, добиться успеха, наконец, поймать Всадника, чтобы он получил наказание за свои зверские расправы, даже если он, как уверенно сказал Тесак, нечистая сила, во что я, признаться, даже почти готов поверить. А Вы, Коленька? Чувствовал Коленька себя очень странно и как-то неправильно. Вроде как, он должен был радоваться возвращению наставника, но непонятная тревога, словно уличный пёс, просящий съестного в холодный зимний день, который скрёбся в дверь дома Гоголя когда-то давно, пока тот не попросил Якима, бурчащего что-то про молодой организм, которому стоило бы питаться чаще и лучше, дать ему немного остатков с ужина, не оставляла его. Почему-то сейчас Николай вспомнил, что у того пса глаза были очень печальными, и, похоже, мало отличались от его глаз на данный момент. И сердце вновь сбилось с привычного ритма, хоть руки и перестали слабо трястись, как в начале разговора. Ну, а пока писарь думал про взгляд пса, на него выжидающе смотрели карие глаза дознавателя, как раз закончившего рассказ и, как показалось молодому человеку, слегка обеспокоенно ждавшего реакции Гоголя.