Зверю в сердце. Костя

      Костя от этого вечера и не ждал ничего. Своеобразный день сурка в деревне успешно помогал спрогнозировать будущее.       Они гуляли вдоль берега всей компанией. Сначала потусили альфами, а потом подхватили омег. Вроде бы случайно встретились, ага. Дорога была хоть и двухколейная, но недостаточно широкая, чтобы идти стройным рядом. Так что все разбились на пары-тройки. Как он оказался рядом с Антоном, Костя потом так и не смог вспомнить. Помнил, как они обменялись улыбками. Помнил, как отдал свою кепку, потому что Антон то и дело морщился — комары не оставляли в покое его несчастную голову. И он трогательно жаловался, сгонял их и поминал таинственного Царя комаров, который вот-вот должен был вылететь из леса и утащить несчастного городского мальчика Тошу. Костя даже помнил, как залип: сначала на открытой ясной улыбке, а потом на сморщенном носике. Поразительно, но факт — крохотные складки на аккуратной вздернутой кнопке смотрелись чертовски мило. Кажется, это было в тот момент, когда Антон рассказывал о своем споре с московским другом: кто съест больше пельменей. О том, что оба ухитрились напихать в себя по целой пачке, а потом сидели, вылупив глаза от боли в животе. И носик, вкупе со скорбным выражением глаз, подвел итог этой печальной истории.       «Никогда не ешь сразу килограмм пельменей. Особенно магазинных. Это верная смерть», — патетично остерегал Антон.       И Костя смеялся. Пока еще сдержанно, дозируя веселье. Но потом Антон, закатывая глаза и печально качая головой, рассказал о другом пари: кто узнает больше альф по ширинке. Альфы в курсе пари, безусловно, не были и реагировали… разнообразно. Костя фыркнул так, что на него Гар обернулся. Но он только отмахнулся. Насколько же не вязался привычный образ тихого воспитанного мальчишечки с этим вот скрытым хулиганом!       Они болтали еще о чем-то, и улыбка с Костиного лица не сходила ни на секунду. Неважно, веселая или умильная. И как-то вывалилась наружу история про Сейшелы. Без объяснения причин, ясное дело.       — Сейшелы не куль, — весомо покачал вдруг головой Антон, хотя Костя и приготовился к закономерным от омеги сочувствиям. — Я, правда, там не был ни разу, но мой друг, богатей и избалованный засранец, приехал недовольный. — Он принялся загибать пальцы: — Море с пляжем не самые лучшие, еда — один пафос, омеги стремные и заняться нечем. Кроме жопночленных кокосов — никаких достопримечательностей, — Антон весомо покивал. — Ой, или ты на утешения рассчитывал?       Костя покачал головой, пряча улыбку:       — И на них тоже. Но мне прям знатно полегчало. Спасибо, типа.       — Обращайся. Ну, из утешений могу предложить только то, что у твоих друзей к середине зимы загар смоется, а ты будешь, как шоколад. — Антон внимательно оглядел Костю, снова поморщился и добавил: — Сильно разбавленный молоком, но шоколад.       Костя насмешливо фыркнул, и Антон вдруг приложил ему по лбу.       — Комар, — пояснил он на возмущенный взгляд и даже труп продемонстрировал.       Но Костя видел коварство в глубине его глаз, так что быстро организовал подсечку и поймал взвизгнувшего Антона уже у самой земли.       — Вот и делай людям добро, — проворчал тот, ничуть, впрочем, не обиженный.       — А ты не ревнуешь?       — Кого?       — Ну, друга своего. Он так спокойно про омег рассказывает. Или у вас свободные отношения?       Антон хохотнул:       — В некотором роде. Вот если бы он нашел там себе нового бро, тогда я бы, пожалуй, надкусил его голову. И не факт, что не отравился бы, — пробурчал он себе под нос.       — То есть только дружба?       — Стопроцентная!       Костя поймал себя на мысли, что завидует этому неведомому Антонову другу, потому что иметь — в исключительно хорошем смысле! — такого «бро» — огромное счастье.       Они поболтали еще о чем-то. Как-то перешли к разговору о запланированном Костей бизнесе, который он все не решался начать. И Антон вдруг предложил консультацию своего отца.       — Ты не бойся. Он у меня мировой альфа! Сам в свое время занимался этим, так что сможет помочь.       — И что ты ему скажешь?       — О чем?       — Обо мне.       — Что ты мой друг, которому нужна помощь. — Антон хмыкнул и похлопал Костю по руке: — Не парься, он у меня к такому привычный. Не станет подозревать и допрашивать. Все строго по делу.       Костя поудивлялся настолько демократичному отцу, потому что обычно они ненавидят любого альфу в шаговой доступности от их отпрыска. А Антон с гордостью рассказал кое-что про свою семью. И Костя, попав в струю, поддержал разговор. Хотя никогда прежде не делился с омегами ничем личным, тем, что затрагивало кого-то из Антиповых. Отчасти не хотел повышенного внимания, по понятным причинам, отчасти боялся корыстных замыслов. А у Антона их не было. Не было ни зависти, ни личной заинтересованности, как когда Костя рассказывал и про Сейшелы. Интерес, не более того. Это было странно, интриговало, тянуло на новые откровенности, потому что где такого еще найти?       И Костя рассказывал, легко, совершенно не замечая пролетающих часов.       — Почему ты не приезжаешь зимой? — спросил, когда все уже двигались к деревне. К Роме в тот вечер он так и не подошел.       И снова сморщенный носик, и доза умиления прямо в кровь.       — Ненавижу холод. В минус пятнадцать закутываюсь во все пледы и сажусь с чашкой горячего чая к батарее. Да и не люблю настолько деревню. Я, вообще-то, городской парень. С повышенными требованиями к комфорту и общей говнистостью. Плюс, был у меня в позапрошлом году один случай…       Костя весь подобрался.       — Какой случай?       Антон темнил, и это обещало, как минимум, нечто интересное.       После тяжкого вздоха продолжение все-таки последовало:       — Дена тогда на патриотизме, что ли, переклинило — я вообще не понял. Обычно они чисто альфьей компанией сматывают в Европу или на юга, а тут… «Россея, моя Россея» и все дела. Короче, увез нас в холодину, за тыщу тыщ километров, да еще и в глухомань. Там, конечно, все удобства. Но исключительно в доме. Выходишь — и пипец! Но красиво, не поспоришь. Ден, это мой друг, кстати, подбухнул и прикопался ко мне пойти в снегу поваляться и бенгальские огни пожечь. Типа, где ты в Москве такое устроишь, все зассано-засрано, а в сугробе арматура. Я и повелся. Оделся — я ж не дурак и подготовился! Все как положено: пять свитеров, трое штанов дутых и с начесом из шерсти северных единорогов, восемь пуховиков, только что не с живыми гусями внутри. Вышел. И тут этот дебил как толкнет меня! Я грохнулся, но это фигня, ведь снег мягкий. Но, Кость, я лежу и понимаю, что не могу встать. Тело просто не сгибается. Я, короче, начал вертеться, чтобы хоть куда-то выкатиться.       Тут Антон начал изображать примерные движения, и Костю прорвало. Он начал ржать. Антон понимающе кивал и, кажется, даже не обижался.       — Вот и у Дена была примерно такая же реакция, — ровно пояснил он. — Так что этот придурок даже с места сдвинуться не мог, не то что меня поднять. Так бы я там и помер, если бы Кир не выперся.       — О господи! — выдохнул Костя, вытирая слезы.       — И поэтому я теперь выезжаю за пределы родной Москвы исключительно в теплое время года и хотя бы в зону «доступного абонента». Пошли все в жопу с такими квестами!       К этому времени они вернулись в деревню и стали прощаться.       — А ты классный парень, — искренне признал Костя, пожимая Антону руку.       — А то! Ну ты обращайся, если нужно Сейшелы там засрать или Мальдивы. Всегда готов, почти как пионэр!       Костя посмеивался, даже когда закрывал дверь в дом. Внутри что-то клокотало — теплое, приятное. Как легкий энергетик дяди Леши, их стайного шамана. Костя думал, что оно вот-вот утихнет, но чувство ширилось в нем, разрасталось, наполняясь восторгом от каждого прокрученного воспоминания. Никогда раньше такие омеги Косте не встречались. Может, все москвичи такие, а может, один Антон, но Костя склонялся к последнему. Удивительный. Отпускать его от себя не хотелось, да и ни к чему было. Впереди было добрых две трети лета, и Костя собирался оставить Антона на это время себе. Удачно, что альфы у того не было. Смешная односторонняя влюбленность в Гара — не в счет. Взаимности там быть не могло от слова совсем. Антон, кстати, умный мальчик, это понимал. Взглядов исподтишка скрыть не мог, но и не давил, не приставал со своими чувствами. Насмешливый Гар даже ни разу не подковырнул его этим. Теперь понятно почему. Как такого расстроить? Солнечный омежка.       Костя повернулся на бок, прислушался к мычанию коров и уснул.       Весь следующий день он был в приподнятом настроении. Радовал дедулю цветущим внешним видом и даже не отмахивался от разговоров. Перед дискотекой подгонял накидывающихся альф, потому что к клубу нужно было ну очень. Но омеги опоздали, и спешка была лишней. Впервые в голове Кости назойливо вились мысли из серии: «А если не придут?» Хотя всегда насрать было. И без местной омежьей элиты было с кем потанцевать. Но танцевать не хотелось. Костя вышел на крыльцо и почти столкнулся с поднимающимся по ступенькам Антоном. Ухватил за предплечье, потому что тот шарахнулся от неожиданности, и широко улыбнулся:       — Привет.       Антон закивал, вернул улыбку и «привет», сказал, что успел уже переговорить с папой и кое-что узнать. Было приятно и от внимания, и от возможности поговорить.       Но что-то все равно было не так. Чего-то не хватало. Костя вглядывался в Антона, но ничего не мог заметить. Все так же. Без изменений. И не то.       — Тош, потанцуем?       Вот оно! Стоило Гару окликнуть его, Антон словно бы засветился весь. Тихое, нежное восхищение исходило из мигом переметнувшегося на него с Кости взгляда. Даже улыбка стала другой. И Костя замер от этого контраста.       — Извини, Кость, потом договорим, ладно? — и все это уже в развороте. И вроде как Костино согласие или несогласие не нужно, не важно.       Потому что Гар позвал. И — хрусть! — мигом треснул весь разговор, как тонкий утренний лед под ботинком. Костя медленно развернулся и пошел прочь от клуба. Кажется, его кто-то окликал, пытался ухватить за рукав, но он вывернулся, даже не пытаясь сдерживать раздражение. Да к черту! Сумасшествие, какую-то черную дыру, разрастающуюся в груди. Она свербела таким месивом гадких, решительно отрицательных эмоций, что тошно было. Костя не понимал их. Он просто никогда не испытывал такого. Не настолько он был собственником, чтобы в таком объеме переживать. Вон, даже Микки Сане отдал — не поморщился. А тут кто? Ну приятный омега, не больше.       Костя почти дошел до дома, когда его огорошило. Прозрение было таким внезапным, что он чуть не поцеловался с мостовой. Устоял, конечно, но взбесился еще больше. Ну не мог же он ревновать, в самом деле? Чувства к Антону — чисто дружеские, ничего сверх в них нет.       Он почти убедил себя в этом. Перестал в сотый раз прокручивать в голове взгляд, улыбку для Гара. Перестал анализировать. Даже не переживал почти. Настолько, что решил подрочить, чтобы эмоции выплеснуть.       Ромка отлично вписывался в фантазии. Ровно до того момента, когда Костя, разморенный приближающимся оргазмом, не перестал их контролировать. И разом вместо поджарых бедер — мягкие округлости, которые так приятно стиснуть и дернуть вниз… Ум-м-м…       В голове звенело. Салфетка так и не пригодилась, потому что Костя не успел ее взять, а любимая спальная футболка оказалась безобразно заляпана. Костя судорожно дышал и не мог поверить. Такого случиться не могло. Такого не бывает просто! Потому что так не влюбляются. Не в заурядного, отъетого омежку, которых сотни на каждом углу. Не такие альфы, как он, Костя. Какой-нибудь уродец, задрот и дрищ — может быть. Но не он.       Колоссальным усилием Костя заставил себя успокоиться. Относительно, конечно. Убедил подождать до вечера. Проверить все эти неточные еще ощущения, потому что он мог ведь ошибиться. Перепутать непривычное чувство дружеской симпатии к омеге, которому раньше в его жизни места не было, с чем-то другим, плотским. Костя отказывался давать этому чему-то высокопарное имя.       Проверил. Накрыло сразу при встрече. С головой. Удавкой на шее затянуло. Костя взбрыкнул, разозлился на ситуацию, на Антона, который все так же улыбался, как будто не понимал, насколько он не в тему, не в кассу, как не нужен с этим своим бро-подходом и вниманием ко всем и вся.       Антон подошел первым, извинился, что не успел рассказать про разговор с отцом. И Костю затрясло. Он отбрил его так, как умел, как, в общем-то, любил порой. С выцеживанием завуалированных оскорблений, точным отслеживанием реакции и добиванием сразу и по больному. Наверняка.       Костя смотрел на лицо Антона, на такие огромные от изумления глаза и все качался на дурных внутренних качелях. Было и хорошо от очевидной боли Антона, и плохо от нее же. Но больше хорошо. Казалось, так обрубается все ненужное, что успело нарасти. Потому что Костя знал: инициация близко. И каждый оборотень был в курсе, что волк, скорее всего, одобрит выбор человека, если тот не совсем кусок говна, потому что сам, еще спящий, подталкивает к этому выбору.       Вот только Антон на роль омеги вожака не подходил ни разу. Ни статью, ни мастью. Из плюсов — чувство стиля. Хорошие брендовые вещи, без поддельных логотипов стразами во всю задницу. Но разве этого достаточно?       Костя правда думал, что теперь все наладится. Мозгов у Антона, слава богу, хватало, так что он не навязывался с предложениями поговорить и все обсудить. Да и что обсуждать было? Но ничего не налаживалось. Костя засыпал с мыслями об Антоне и просыпался с ними же. Пусть бесился, рвал и метал, но думать не прекращал. Искал его взглядом. Всегда. И не мог успокоиться, пока не находил.       Изводил, доводил, бесил, унижал и оскорблял. И каждый раз ждал, что вот сейчас оно все закончится, стоит только увидеть испуг, или раздражение, или гнев, или боль, или слезы. Он видел все. Хватал за руку, когда Антон пытался уйти. Огрызался в ответ на недовольство. Смеялся на крик и жалкие попытки обидеть в ответ. Провожал взглядом убегающего в слезах Антона.       Но все было впустую. Хрень в груди вросла в душу, кажется, и чувствовала себя вполне комфортно. Она росла, ширилась от каждого контакта с Антоном, независимо от того, каким он был и чем закончился. Костя будто барахтался в топи и чем больше дергался, тем больше увязал.       Ромка психовал. Антон явно запретил ему вмешиваться, но тот шипел хуже дикого кота при встрече, пару раз пытался оттащить Костю в сторону, но Антон словно чувствовал. Появлялся сразу же, напряженный, фонящий испугом и трусливым ожиданием оскорблений, хватал Ромку за руку и утаскивал под издевательский смех. И эти его каменные просто плечи, горестно изогнутые губы Костю не трогали. Ну вот нисколько. И он не вспоминал ни сморщенный нос, ни откровенную улыбку, ни блестящий взгляд. Никогда не перебирал фраз того гребаного первого вечера. Костя врал себе целый месяц.       Отбривал осторожные и не очень попытки альф вступиться за Антона. Несколько раз подрался и поставил на место всех сраных защитников. И только Игорь, чьим именем Костя так удачно манипулировал в методичном гноблении Антона, молчал. Посматривал на действо искоса, но не занимал ничью сторону. И от этого было еще гаже, потому что Антон смотрел на него по-прежнему.       Даже вернувшиеся с отдыха Димас с Саней что-то почувствовали, потому что позвонили, хотя Костя просил их не трепать ему нервы рассказами о Сейшелах и своими довольными голосами. Скрыть накал не удалось, и Саня после долгих хождений вокруг да около, осторожных расспросов и намеков предложил даже приехать. Костя отказался раньше, чем успел все додумать. Быстро свернул разговор и долго сидел, уткнувшись в ладони. Он отказал не потому, что не хотел, чтобы парни видели его в таком состоянии. Не потому, что стеснялся гонений на Антона. И даже не потому, что не соскучился. Костя знал, что Антон понравится Сане. И никак не мог допустить этой встречи.       Хотелось выть. Чтобы выкинуть дерьмо из головы, он решил пройтись до одного мужичка, торговавшего на дому всякой мелочевкой, и прикупить сигарет. Курение слабо, но успокаивало. И дело было вовсе не в том, что этот самый мужичок был кое-чьим соседом.       Шаг на дороге возле Антонова дома замедлялся автоматически. Потому что Антон то и дело пытался сныкаться в кустах малины или смородины, если замечал Костю во время сбора ягод. Тот, конечно, всегда видел — чувствовал! — его раньше и попытки пресекал жестоко и беспощадно. Так и теперь. Костя словно крался по шаткой мостовой, легко, пружиняще. И тут почувствовал запах. Дедуля хорошо готовил, но его выпечка не пахла так. Крыша ехала, будто и не крепилась никогда. Костя замер и потянул носом. Огромное блюдо со свежими ягодниками стояло у открытого настежь окна. Костя не помнил, как перемахнул через забор и прокрался вдоль дома. Пришел в себя под окном, с протянутой к ягоднику рукой. Ухватил его, обжегся и пришел в ужас от того, что сделал. Зачем? Как так вообще? А если кто-то видел?       Но никто не видел. Раздались тяжелые шаги и явно альфий голос спросил:       — Тоша, а по какому поводу мы комарам банкет организуем?       — Ой, не начинай! — крикнул тот из глубины дома. — В кухне духота. А сетку ты вчера унес и обратно не поставил…       Дослушивать Костя не стал. Одним махом преодолел расстояние до забора и перепрыгнул его. Рванул до дома, начисто забыв про сигареты. Пришел в себя возле крыльца. Перевел недоуменный взгляд на зажатый в кулаке пирог. По пальцам стекал ягодный сок. Косте казалось, он смотрит на себя со стороны. Как подносит руку ко рту. Как приоткрывает рот и кусает. Прикрывает глаза от удовольствия, потому что так вкусно — не описать, и стонет. Тихо, с надрывом, ведь ягодник краденый, не для него приготовленный.       Костя съел половину, потом словно очухался — отбросил недоеденный пирог. Пулей влетел в дом, вымыл руки, бросил взгляд в окно и тут же выскочил обратно. Подобрал ягодник, кое-как отряхнул и доел. Он, Константин Антипов, который уроненное на чистейшие ковры не думал даже поднимать ни разу в жизни. Чистюля, над брезгливостью которого посмеивались все друзья. Доел и съел бы еще с десяток, можно тоже с земли. Плевать. Доел и возненавидел Антона еще больше. За просранный к ебеням самоконтроль, за попранные принципы. Приворожил он его, что ли?       На дискотеке Костя превзошел сам себя. Антон, пусть и не в слезах, выскочил из клуба и убежал. Ромки с ним не было, так что обошлось без душещипательных бесед из цикла «покайся, урод!». А вот Игорь, тихо сидевший в углу, неожиданно подошел к Косте и спросил:       — А что, если он окажется не таким сильным? Что, если завтра его вынут из петли? Ты простишь себя? Завязывай, Костян.       Он хлопнул остолбеневшего Костю по плечу и, распахнув дверь, ушел в орущую музыкой темноту. А Костя медленно побрел к сельсовету. Он как-то знал, куда идти.       Антон сидел на лавке возле входа. Скинул кроссовки, обнял прижатые ноги и устроил подбородок на коленях. Видел Костю — тот и не думал таиться, подходил открыто. Но не шелохнулся, сбежать не попытался. Костя подошел ближе, Антон повернулся к нему. И впервые за последние недели Костя не увидел у него в глазах страха. Зато надежду — странно! — обнаружил.       — Кость, — тихо, совершенно спокойно сказал Антон, — давай уже закончим все это? Ты ведь нормальный парень…       Это был он — тот самый последний шанс. Шанс все исправить, выплыть если не на состояние предружбы, то хотя бы на ровные отношения, без дерьма. Костя вдохнул, улыбнулся и склонил голову:       — Нет, Антошенька, это ты нормальный. А я умный, красивый и охерительный. И поэтому…       Но Антон оборвал его, вскинув руку.       — Я понял, — тихо произнес он.       И у Кости от этого тона, от непоправимости сделанного что-то оборвалось внутри. А Антон медленно поднялся, сунул ноги в кроссовки и ушел.       Костя не спал всю ночь. Ворочался. Хотелось бежать. Он знал куда и отчаянно гнал от себя это знание, такое лишнее и ненужное. Утром вяло ковырялся в завтраке и напугал дедулю. Отмахнулся от взволнованной болтовни и вышел на улицу. Решил собрать парней и двинуть искупаться, но почти сразу столкнулся с Ромкой. Тот поднял на него покрасневшие злые глаза и прошипел:       — Чтоб ты сдох, урод!       Шмыгнул носом и понуро поплелся к почте. Конечно, позже Костя ругал себя за импульсивность, потому что, случись что, Ромка не был бы просто понурым. Но в тот момент слова Гара всплыли в голове мгновенно. Затмили, заполнили собой все. Вытолкнули воздух из легких. Костя слышал, как он резко, с шумом вылетает из приоткрытого рта.       Ноги среагировали быстрее перепуганного разума — считанные секунды спустя Костя стоял у дома Антона. Там было тихо. И стало понятно, отчего у Ромки красные глаза. Антон действительно не выдержал. И уехал.       Сначала накатило облегчение. Почти как эйфория. Потому что да, это одним махом решало все проблемы. Любое чувство истончается без подпитки, а уж такое слабое, которое барахталось где-то в глубине Костиной души, — и подавно затухнет через пару недель. Да и устал Костя чувствовать себя козлом. Устал бегать за ускользающим Антоном. Устал слушать нравоучения друзей. Все должно было разрешиться в самое ближайшее время. Костя был в этом уверен.