Зверю в сердце. Костя

      — Никогда бы не подумал, что окажусь на Димасовом месте, — глубокомысленно проорал Косте на ухо Саня.       Музыкальный долбеж возможности для нормальной речи не оставлял.       Костя повернулся и вопросительно выгнул бровь. Не хватало только, чтобы Саня тоже съехал крышей от любви к какому-нибудь полудурку.       — Непривычно мне что-то доедать с вашего стола, Константин Матвеевич, — Саня широко улыбнулся и откинулся на спинку диванчика.       Этот разговор в стиле Дали Костю начал утомлять. Он не любил диалога намеками, если не мог уловить его суть. Так что он схватил Санину шею и чувствительно стиснул, так, что тот захрипел и захлопал ладонью по обивке дивана — сдаюсь, мол.       — Поясни, — прошипел Костя, склонившись к Саниному лицу.       Тот патетично вздохнул и покачал головой:       — А давай ты обратно переключишься на всяких дрищей, а нормальных аппетитных омежек оставишь мне, как это всегда было, а, Костян?       Костя недоверчиво нахмурился, но Саня мотнул головой в сторону танцпола. Там в брызгах света покачивал вполне себе заметными формами сегодняшний Костин выбор.       — С чего это ты вдруг, — не унимался Саня, — решил сменить вектор… — он покачал мизинцем — мизинцем, сука! — у ширинки, — симпатий?       — Если бы я решил сменить вектор симпатий, — прошипел Костя ему в ухо, — ты бы сейчас не зубоскалил, а раком подо мной стоял и активно подмахивал.       Саня вдруг томно взмахнул ресницами, взглянул исподлобья и выдохнул — тоже в ухо:       — А может, я и не против?       Он положил руку Косте на колено и двинул ею вверх.       — Фу, блядь, — взревел Костя и резко друга оттолкнул.       Если бы тот не был оборотнем, навернулся бы — стопудово. А так легко развернулся в полете и, ухмыляясь, приземлился на ноги. Послал кривящемуся Косте воздушный поцелуй и, отчаянно виляя задницей, двинулся на танцпол. За стойкой безбожно ржал Димас. Костя решил, что обязательно все им припомнит. Он опрокинул в себя еще один шот и двинул добивать почти готового омежку.       Тот, даром что полненький, оказался очень гибким и податливым. Ухитрился Костю даже немного вымотать, что было удивительно, с волчьей-то кровью. В благодарность Костя решил даже позволить ему у себя переночевать, хотя вот таким вот одноразовым любовникам обычно завуалированно или открыто указывал на дверь почти сразу после секса.       Костя вышел из ванной и, остановившись в дверях, оглядел лежащего на животе любовника. Тот копался в телефоне и внимания на него не обращал. Ощущение было странным. Косте никак не удавалось его расшифровать. С одной стороны, не было восхищения совершенством форм, как всегда случалось раньше. С другой, внутри теплилось какое-то домашнее, что ли, умиление, сразу вызывающее улыбку на губах.       Тут омега Костю заметил. Широко улыбнулся и похлопал по свободному месту рядом. Все хорошее будто метлой смело. Костя не любил, когда ему указывали, но еще больше не любил, когда кто-то посторонний распоряжался тем, что принадлежало ему. Границы и их защита, да-да. Он сдержал ползущую вверх губу и, сдернув полотенце, лег на предложенное место. Оставлять омегу не хотелось. Костя уже даже не помнил его имени, а тот, по всей видимости, спать не собирался. Костя прикрыл глаза и попытался заснуть, а заодно пресечь попытки втянуть себя в какое-либо общение.       — Кость?       Костя мысленно застонал, но приоткрыл один глаз.       — М?       — Добавишь меня в друзья?       — Я не пользуюсь соцсетями.       — А страничка есть.       Господи, какой назойливый и не видящий границ! Но пустые яйца всегда делают альф добрее, так что Костя потянулся к тумбочке и взял телефон.       — Бросай заявку.       Он не залезал в это приложение уже лет сто. Все более-менее нужные люди были в живом общении, а прочая шелупонь Костю не интересовала. В заявках было до хрена желающих законтачиться, как, собственно, и в личке. Костя принял заявку масляно глядящего на него омеги и чисто на автомате покопался в высветившейся белиберде. Так, какие-то фотки у друзей, концерты, клипы и песни, возможные друзья…       В голове зашумело. Шум перерос в тонкий звон и исчез, захватив с собой всю окружающую Костю реальность. Осталась только фотография-аватар со светловолосым омегой и забавной подписью под ней: «Тоша Тоша. Трое общих друзей». Он изменился. Похудел. И глаза распахнулись, стали такими большими… Как черные дыры, засасывающие все при одном приближении. Только синие. Бывают такие вообще? И губы. Боже, его губы цензурить надо! М-м-мф. Костя дотронулся пальцем и открыл профиль.       Почувствовал шевеление сзади и движение за плечом. Позабытый напрочь омега пытался заглянуть в телефон. Костя прожег его взглядом так, что тот отпрянул, а потом выцедил:       — Тебе домой не пора? Могу такси вызвать.       Омега обиженно поджал губы и принялся показательно собираться. Костя заметил бы и взгляды, и порывистые движения, если бы смотрел на него. Но Костя смотрел в телефон. Не отрывался от фотографий. Их было не так уж много. Ни одного селфи, почти все профессиональные, без выпученных глаз и утиных губ. Только одна дурашливая, с еще одним миленьким омежкой, на которой оба старательно дули губы и делали овечьи глаза. Но даже здесь Тоша был идеальным.       Костя задвигал пальцем, перелистывая. Парк, много зелени и удивительно органичный на фоне пруда Тоша в уютных мягких бриджах и коротком топе. Странно, Костя всегда считал, что у него есть животик, но нет: на фотографии бедра были, а на живот — ни намека. Плоский абсолютно.       Кафешка, шоколадные цвета, белые высокие кружки с, по всей видимости, кофе и расслабленный Тоша. Задумчивый взгляд, нарочито растрепанные волосы. Как будто только проснулся. Такого нужно быстро затаскивать обратно в постель и растрепывать волосы еще больше, только не сном.       Мост, море стекла, Москва-река и Тоша, хохочущий, с развевающимися волосами. И сморщенным носиком.       Костя одним касанием вышел на главный экран и изумленно уставился на него. Откуда такая реакция, когда все закончилось? Прошло, забылось, нахрен не нужно ему. Какие-то сраные фотки среднестатистического омеги. Костя мог наугад ткнуть в любого из своих друзей и нашел бы в разы лучше.       Сердце отчаянно тумкало, колотилось, стараясь, кажется, пробить ребра, вырваться. Костя ухватился за горло, стиснул, перекрывая кислород, надеясь прийти в себя. Ему. Такое. Нахрен. Не. Сдалось. Не нужен ему Антон. Он прекрасно чувствует себя сейчас! Свободный, самостоятельный. Перед глазами был пример отца, который, весь такой независимый и сильный вожак, начинал дергаться, стоило папе пропасть из зоны видимости. Нахрен-нахрен! Он на такое добровольно подписываться не будет. С любым чувством можно справиться. Ему не пятнадцать, когда гормоны головой крутят в нужном направлении. Он может себя контролировать.       Костя контролировал себя ровно неделю. Развил бессмысленную бурную деятельность, так что к концу ее Саня с Димасом стали от него слегка шарахаться. А рука то и дело тянулась к телефону. К считавшемуся бессмысленным приложению. Там наверняка до сих пор висела та же страница. Какого-то черта перевернувшая весь устоявшийся Костин мир к ебеням, наизнанку его вывернувшая. Заставившая бежать от чего-то неясного, но такого неотвратимого, что даже без инициации хотелось выть. Потому что не убежать.       К концу недели стало тошно от нервотрепки. Пусть даже такая относительная, но это была слабость. Перед среднестатистическим омегой, который даже не знал, что устроил. И Костя решился. Забил на клуб, на настойчивые зазывания парней и открыл соцсеть. Мост. Река. Улыбка. Волосы. Носик. И снова ступор. И внутри тремор. Будто даже кости вибрировали. До срыва. Костя прижал телефон ко лбу. Да что же это такое?!       Костя зашел на главную страницу, начал листать, а потом резко вернулся в начало. Да. Семейное положение. Встречается с… Дальше неважно, ненужно, неправильно. Опять затопила гниль, которую Костя так долго не мог понять по дороге с дискотеки, когда Антон еще был хорошим парнем и завидным бро. А сейчас не бро. И завидует Костя не Денису, а неизвестному Кириллу Афонину, на чью страницу он не мог заставить себя зайти. Ведь этот самый Кирилл мог быть не стеснительным омегой, который, кроме приличных фоток, не выставляет ничего, а вполне себе нормальным альфой с обычным селфи, на котором он сует язык Антону в рот. Костя тяжело задышал, чувствуя, как внутри движется что-то, будто кирпичики переставляются.       Как никогда раньше он понимал, что, должно быть, испытывали те, первые волки, которых приручали люди. Костя каждой клеткой тела ощущал свою нынешнюю свободу. Она была необходима как воздух. Без нее он не был бы собой. И он цеплялся за нее лапами, вгрызался — так, чтобы наверняка, чтобы не утянуло, не уволокло. Но человек манил к себе. И у человека в руках был кусок свежего мяса, истекающего вкусной, пахнущей парным молоком кровью. Такой насыщенно-алый, что глаз не отвести. Не отвернуться, не перестать принюхиваться. Но Костя отворачивался, делал несколько шагов прочь, а потом сразу же оглядывался, потому что уйти не мог. Словно привязал кто. Накинул удавку на шею и стягивает узел все крепче, стоит только сделать шаг вперед.       И Костя решил прибегнуть к старому дедовскому способу. Проверенному многими поколениями людей. Да и волков, что уж там. Он загулял. Было бы желание и возможности — способ уйти всегда найдется. И алкоголь будет дурманить голову и веселить, и сигарета поднимет упавший дух. Костя с головой нырнул в безбашенный кутеж, еблю с доступными омегами — он даже не пытался запомнить теперь их имена. Зайки и котики радовали всех без исключения.       И вдруг наутро его, слегка страдающего от похмелья, разбудил звонок в дверь. Костя выматерился, но пошел открывать. С родителей сталось бы припереться, особенно если Тим опять напел им в уши.       За дверью стояли Саня с Димой. С серьезными лицами, а это означало серьезные намерения начать серьезный же разговор. Разговаривать Костя решительно не желал, потому поморщился, закатил глаза и попытался закрыть дверь. Парни не дали. Ввалились внутрь, оттеснив Костю, и, разувшись, потопали на кухню. Там, отчего-то, всегда велись ими важные разговоры. Костя вздохнул и потащился следом.       — Ну? — недовольно бросил он, плюхаясь на стул.       — Поговорить хотели, — не отрывая от него пристального взгляда, протянул Саня.       — Да неужели? — в притворном изумлении округлил глаза Костя.       — Реально, Костян, — на полном серьезе вдруг вступил Димас. — Что случилось?       — В смысле?       — В смысле с тобой что случилось? — отбросив шутовство, спросил Саня. — Все то говно, в которое ты добровольно лезешь, откуда взялось?       — А от моей личной инициативы оно взяться не могло? — ершисто спросил Костя, отчетливо понимая, что просто отсрочивает неизбежное.       — Не могло.       Костя косил под дурачка и молча смотрел на друзей. Те смотрели в ответ, пристально, но явно сомневаясь, что смогут его расколоть.       — Ты какой-то не такой, — нарушил вдруг абсолютно правильное для Кости молчание Димас.       Тут два козла с гнусными лыбами переглянулись и одними губами продолжили детскую дразнилку, в которой «жопа», «рука» и «трогать» встречались самым мерзким образом. Костя поднялся, выудил из кармана джинсов презик и зубами разорвал упаковку.       — Готовьте задницы, — мягко, с нарочитым придыханием проинструктировал он.       Димас округлил глаза и омежьим жестом прижал кончики пальцев к губам:       — Что, даже без свидания?       Костя зарычал и, оттолкнувшись руками, перемахнул через стол, бросаясь за ржущими друзьями. Свиноты давно напрашивались на показательную порку. Ну так он им устроит.       Гонял, как котов ссаным веником. Засранцы огрызались и отбрыкивались, но Костя хорошо отделал обоих, прежде чем успокоился. В итоге с грустью пытался хоть как-то приладить отломанную дверцу шкафа, пока Саня высокохудожественно изображал умирающего лебедя на разворошенной кровати, не забывая, впрочем, коситься на Костю.       — Блядь, — недоуменно выматерился Дима, охлопывая карманы, — мобилу где-то просрал. А мне Сержи звонить должен… Кот, я с твоего звякну, окей?       Кажется, уловивший способ починки Костя одобрительно угукнул. Да он вообще телефон свой не жилил никогда и ничего секретного там не хранил. До этого времени.       Костя дернулся к Диме, сдавая себя с потрохами, когда тот уже растерянно разглядывал заставку. И если бы не ломанулся, можно было бы сказать, что просто поставил симпотного омежку, потому что Тоша на мосту был чудо как хорош, но теперь уже оказалось поздно.       — Это кто? — задумчиво спросил Дима, переводя взгляд с экрана на Костю.       — Полагаю, — осторожно внес свою лепту разом очухавшийся Саня, — причина метаний нашего дражайшего Константина Матвеича. Сам расскажешь?..       — Или что? — набычился Костя.       Но вышло нестрашно, ни капли не угрожающе. Потому что рано или поздно парни должны были узнать. Потому что Костя устал. Так чертовски устал ебашиться со всем этим в одиночку. И Саня с Димой знали это. Знали и не отвечали ничего. Смотрели молча, вопросительно, с легким волнением. И Костя выложил все как на духу.       — Ну и ебантяй же ты, Матвеич, — медленно проговорил Саня, стоило ему закончить. — Что за пиздец вообще?! Тебе лет сколько? Пятнадцать? Да даже для пятнадцати это перебор! Гнобить, блядь, омегу — омегу, сука! — только потому, что он тебе нравится. Это как?!       Костя хотел поспорить насчет «нравится», но промолчал. А Саня распалялся все больше.       — А ты что молчишь? — Димка на агрессию в свою сторону изумленно вылупил глаза. — Да-да, ты! «Хули мы поедем», — кривляясь передразнил Саня. — «Костян сказал нам дома сидеть». Досиделись, блядь! Собирайся, — повернулся он к Косте, — и пиздуй в Москву. Купи цветов, большого медведя и извиняйся, как перед родным папой.       — Я никуда не поеду, — ровно ответил Костя. — И извиняться не буду. Мне нахер все это не упало. Закончили. Через месяц все пройдет.       Саня скрипнул зубами, открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут же снова закрыл его. Помолчал, сверля Костю взглядом, и сказал, цедя слова:       — Ладно. Насрать на твое состояние. Извиниться просто потому, что ты альфа, что ты волк и будущий вожак, — это не нужно, по-твоему? Все, что ты делал, — правильно?       — Неправильно. Но делать я ничего не буду. Все сделал уже. Извиняться надо было там, у сельсовета, а сейчас поздно. Заткнись! — резко оборвал он снова открывшего рот Саню. — Мне не нужен контакт с ним. Никакой. Ни ради извинений, ни ради прощения. Я хочу забыть. Его и эту ситуацию. Все. Закончен разговор.       Саня резко поднялся и исчез в коридоре. С силой хлопнула дверь. Костя скептически поднял бровь и хмыкнул, а Дима вздохнул.       — Я тоже, пожалуй, пойду, а ты приходи в себя. Отдыхай, — пояснил он в ответ на заострившийся Костин взгляд.       Костя, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, прислушивался к тому, как Дима обувается-одевается. Ждал, как же в этот раз закроется дверь.       — Скажи, — поинтересовался Дима из темноты коридора, — ты на самом деле веришь, что сможешь забыть его?       Костя прикрыл глаза. Лучше бы Димас хлопнул дверью.