Зверю в сердце. Костя

      — Хватит елозить! — Костя от души саданул Саню в бок, хоть как-то выплескивая терзающее его напряжение. Почти до истерики. Так, что в мозгах то и дело потрескивало.       — Ох, простите-простите, — гнусаво заизвинялся тот, мгновенно включая шута, — ничего не могу поделать рядом с таким представительным альфой.       Костя закатил глаза и откинулся на подголовник. В этот раз отец расщедрился, и их везли с вполне ощутимым комфортом. Хотя Саня уверенно говорил, что все ради него и если бы Костя поехал один, то тащился бы на пазике.       Костя не признался бы ему, да и никому вообще, что ему решительно похер было, на чем ехать. Он не был уверен, что заметит разницу между пазиком и неплохим внедорожником. Потому что уже неделю, с момента, когда родители в весьма резких выражениях подтвердили Санину правоту, его рвало на части. Костя то впадал в анабиоз, то трясся. И страх перед встречей с Тошей накладывался на ужас от вот таких вот реакций, которых и не было никогда в Костиной жизни! Он дергался, пытался чем-то себя занять, исколесил Архангельск, довел до тихой истерики Тимоху и поссорился с Димасом, потому что тот ехать с ним отказался сразу и решительно. Но ничего не помогало. Злость на Тимоху и обида на Димаса оказались в сравнении с предстоящей встречей до смешного мелкими, не заслуживающими даже секундного внимания. И нервяк трепал и трепал наследника Антиповых, как плюшевую куклу, которая уже даже «папа» произнести не может. Почти сломана. Выбрасывайте на помойку.       Полноценно поддерживал только Саня. В своей манере, конечно. Потому и ходил в синяках, с которыми слабая еще регенерация справлялась не так быстро, как хотелось бы. Но он тормошил Костю, провоцировал, хоть как-то вытрясал из него хлеставшие через край эмоции. То и дело выдергивал по «очень важному делу» или на тренировки, выматывал до состояния нестояния, когда до постели дойти невозможно, и засыпал рядом на ковре в холле.       И вроде бы Костя устал — до изнеможения, до невыносимости, но спираль внутри накручивалась с каждым километром, с каждой знакомой деревней. После ближайшего райцентра изображать спокойствие Костя уже не мог. Вцепился в колени и уставился на подголовник водителя. Тело было каменным и в то же время словно стеклянным: ударь хорошенько — и вдребезги. Челюсть свело, а в горле клокотало едкой дрянью.       — Притормозите, пожалуйста!       В голове гудели мошки, копошащиеся в ватном месиве, липком, клейком, и Санин голос слышался с трудом. А потом резкий укол в плечо — и темнота, тревожная, но дающая хоть немного расслабиться.       — Костян. — Вываливаться из относительно уютного кокона «не вижу, не слышу, не скажу» Костя отчаянно не желал. — Костя-а-ан. — Когда Саня начинал тянуть гласные, голос у него становился ну просто мерзотным. — Костя! А ну встал, Матвеич, живо!       Костя, не глядя, двинул кулаком и сквозь тающий сон улыбнулся. Саня скулил и матерился, и все это медом лилось Косте в уши.       — Вот же тварь!       — Прекрасных принцев будят поцелуями, а не нытьем, чтоб ты знал, холоп.       — Ах ты, сраный принц! Щас я тебя в живой водичке-то окуну, красавчик!       Тело было слабым со сна, да еще после препарата, так что они с Саней были на равных. И тот, зажав Костю в болезненном захвате, потащил его к реке. Вырваться удалось не иначе как чудом у самой кромки воды. Короткая потасовка привела в чувство, и на ту сторону Костя переплывал вполне бодро, обмениваясь тычками с Саней.       А тот то и дело вглядывался в близящийся берег.       — Да что ты выглядываешь там? — не выдержал наконец Костя.       — Без понятия, — изумленно выдохнул Саня и нахмурился. — Что-то… волнительно.       — Конечно, блядь, волнительно, — глумливо выдал Костя. — Жалеешь, что вписался в эту хрень?       — В смысле?       — В смысле, что придется своего любимого котика кому-то отдавать. Очкуешь!       — Какого еще котика? — не въехал Саня и наконец перестал таращиться на берег.       Костя расправил плечи, вздернул бровь и улыбнулся уголком губ.       Вот ради таких кривых рож у Сани стоило жить! Костя ржал до самого конца переправы, а Саня плевался и корчился, даже втащить не пытался, брезгливо прижимая к себе руки.       Как всегда, переключил в самый нужный момент. Так что дедуля даже не заметил, что внучек недавно чуть не издох.       Костя не пытался вслушиваться в его щебет с перечислением деревенских новостей и только ждал удобного момента, чтобы задать главный вопрос. Но не выдержал и выпалил прямо в середине какой-то фразы:       — Кто здесь есть?       Дедуля закрыл рот, изумленно посмотрел на него, потом принялся перечислять. Альф. Ненужная информация. Но палиться еще сильнее было нельзя. Дед был въедливым, как клещ, если слышал хоть что-то с намеком на Костину привязанность. Так что Костя кивал, краем уха вслушиваясь в знакомые имена-фамилии и вроде бы вскользь рассказанные сплетни. И все не мог дождаться главного. А дедуля опять умело свернул на свою дорожку решительно неинтересной Косте деревенской жизни. И пришлось снова спрашивать:       — А омеги?       Главное — не выдать волнения. Хотя играть на публику пофигизм Костя научился уже давно. Вроде и теперь не оплошал. Но тут дедуля посмотрел хитро и улыбнулся. Костя тяжело сглотнул и тревожно покосился на безмятежного Саню.       — Да уж здесь Ромочка, не переживай. Встречался с каким-то альфой еще зимой, но с тех пор вроде ни с кем не гулял.       Костя чуть вслух не выдохнул от облегчения. Пусть сватает Ромку, лишь бы не догадался, от кого внук уже год сходит с ума. И про кого до сих пор не услышал ни слова.       — А этот… как его… московский омега?       Саня еле заметно закатил глаза. Но дедуля паршивую игру не заметил.       — Антошенька?       Костя кивнул, четко дозируя миллиметры и скорость наклона. Иначе рисковал сойти за китайского болванчика.       — Так они же дом перекатывают! Этим летом никого нет. Даже Ваня, Тошин дед, не приехал. То ли в пансионат уехал, то ли вообще за границу махнул…       Оборвалось. Это слово ближе всего описывало Костино состояние. Вроде бы облегчение, отсрочка, которую так хотел, так ждал еще с тех пор, как ранней весной Саня заявил о поездке, с тех пор, как поздней отец приказал ехать. Еще с конца зимы, когда понял, что поедет, сам.       И таким ничтожно малым оказалось это облегчение в сравнении с разочарованием, болезненным огорчением, от которого засвербело в носу. Костя смял мягкую ручку сумки, глубоко вдохнул и, следя, чтобы дедуля не увидел, встряхнул головой. Саня, делая вид, что тропинка узкая, прислонился плечом, незаметно выровнял траекторию движения, ритм и глубину дыхания. Отклеился на небольшом мостике, но Костя уже был в относительном порядке.       А дома ничего и не изменилось. Костя даже разулыбался, входя в полутемный коридор. Потянул носом, просочился мимо дедули, скинул кроссовки и рванул по комнатам. Его была ровно такой же, как и год назад. Будто не уезжал. Будто не заходил дедуля каждый день, чтобы протереть пыль. Даже кепка лежала на столике. Костя медленно подошел и поднял ее. Рука дрожала, и козырек еле заметно трясся. Согнуть руку, поднести кепку к носу — движение вышло почти автоматическим, кажется, даже мозг не участвовал. Но кепка не пахла. Тошей не пахла. Немного тканью, пылью и затхлостью, Костиной туалетной водой того года, которую он начисто игнорировал с зимы. Но не Тошей. Глупо было надеяться.       — Не занят? — Даже если бы Саня стучал, Костя бы его не услышал.       Он заметно вздрогнул и резко положил кепку на стол. Не бросил, нет. Козырек глухо стукнул по дереву, и Костя поморщился.       — Не занят, как видишь, — вышло грубовато, но по-другому просто не получилось.       — Вас, Константин Матвеич, приглашают к столу. Барин готовы отобедать?       — А ты что же? — оттаивая, поинтересовался «барин».       — Да я и объедочками употчиваюсь!       Костя тихо заржал и заткнул балабола, стиснув в любимом локтевом.       Отомстить за все сразу удалось как раз за обедом. Саня рос без полноценного дедули. У него был только папа отца — омега без возраста, весь в делах и возвышенном. Как у Кости: не дедуля — Генрих. Такому не до готовки. Так что к полноценной трапезе Саня готов не был. Костя старательно прятал улыбку, когда он с довольным видом выдувал второй стакан молока (сколько там, пол-литра?). И когда наворачивал щи и кашку из печки, тоже старался откровенно не лыбиться. Когда запихивал в себя оладушки — скалился уже вполне открыто, потому что Сане было не до него. Но когда дедуля с довольным видом погладил «Санечку» по голове и поставил тарелку с ягодниками, заржал, не стесняясь. Вид у Сани был испуганный, страдающий и покорный одновременно, так что попробуй тут сдержись. В ответ Костя чуть не получил под столом по колену, но удар был слишком предсказуем, и Саня обломался.       — Я не могу встать, — тихо сказал он, тараща осовелые глаза на Костю, пока дедуля уносил грязную посуду.       Костя показательно откусил от ягодника. Уж он-то расклад меню представлял и ел столько и то, что действительно хотел.       Саня скривился и отвернулся со страдальческим лицом.       — Спать ложись, Санечка, — пропел Костя, хлюпая молоком, — завязывай жирок!       Саня поднял руку, показал фак и тут же уронил ее обратно.       — Я серьезно, — все еще с улыбкой, но без насмешки в голосе подтвердил Костя. — Это единственный твой шанс на спасение. Воспользуйся им.       — Я не могу встать, — напомнил Саня.       И Костя улыбнулся. Настолько от души и широко, что Саня все понял. Застонал и заканючил:       — Нет, пожалуйста! Даже не думай, Антипов, — добавил он угрозы в голос, глядя, как Костя поднимается все с той же лыбой. — Я выгрызу тебе горло, — прохрипел он, когда Костя одной рукой отодвинул стул и наклонился.       — Раньше сблюешь, — нежно проговорил Костя и подхватил Саню на руки. Как сказочного принца. Как сладкого омежку.       — Да хуй с тобой. Все равно никто не видит.       — Могу селфиков наделать, — тут же отреагировал Костя. — Даже видео снять — только скажи. И еще телефон достать помоги. Он у меня в кармане джинсов, — попросил он и характерно поиграл бровями.       — Какой же мерзкий ты тип!       Саня собрался и спрыгнул на пол. Издал странный звук, перекосился, постоял несколько секунд, явно усмиряя желудок, и двинул в их с Костей спальню.       — Офигенский я терапевт, скажи? — спросил Костя, глядя, как Саня устраивается на своей кровати. Присущей всем волкам грацией и не пахло. Ответа не дождался и продолжил: — Пойду за сигаретами схожу.       Он перехватил поудобнее кепку, постучал ею о ладонь, выбивая пыль, и услышал скрип кровати. Поднял глаза и напоролся на внимательный Санин взгляд. Окей! Внимательный, понимающий, насмешливый взгляд.       — Ты ж вроде уже полгода не куришь? — с издевкой спросил Саня.       — На свежем воздухе захотел, — сквозь зубы выдавил Костя, надеясь, что вся сожранная Саней пища сейчас заставит его заткнуться. Хоть как-то.       — А-а-а, — омерзительным наигранно-понимающим тоном протянул Саня, — ну раз на свежем воздухе, тогда конечно… Расскажи потом, как там… сигареты.       Костя даже не повернулся. Вылетел, не оглядываясь. Он совершенно не горел желанием демонстрировать посмеивающемуся другу свои красные щеки. Притормозил в прохладе коридора, залип, разглядывая дверь сарая. И тут в ноги ткнулся дедулин кот. Мнящий себя высшим существом говнюк, не испытывающий ни малейшего пиетета перед оборотнями. Ткнулся и хрипло мяукнул. Костя хмыкнул и успокоился — внимание барина другого варианта не оставило. Присел на корточки и достал из кармана куртки специальные кошачьи вкусняшки.       — Ну привет, Кот.       Костя потрепал одноухого бандита по голове и насыпал обозначенный на пачке максимум ништячков в щербатую тарелку. Кот внимательно посмотрел на него, походя еще раз тиранулся о колено и мурлыкнул что-то, до одури напоминающее: «Не ссы, чувак, все образуется».       — Всенепременно, — ни капли в это не веря, ответил Костя.       Он выскочил на улицу, хорошенько потянулся и от души вдохнул чистого, без примесей поганой цивилизации, воздуха. Идти было совсем недалеко — в рамках деревни все расстояния несущественны. Костя, внимательно глядя себе под ноги, шагал по мостовой. Забавно, но даже трещины были узнаваемы. Особенно вот эта — на перекинутой через почти не высыхающую лужу доске. Костя перепрыгнул ее — сзади подозрительно хлюпнуло — и резко замер, упираясь взглядом в поворот. Чуть-чуть прямо и направо. Финишная прямая из трех домов. Не до домашнего магазина, естественно.       Костя сглотнул и двинулся вперед. Голова, будто свинцовая, не поднималась, хотя смотреть под ноги резона уже не было. Боковым зрением он отсчитывал заборы. Первый, ухоженный, из частого тонкого штакетника. Второй, из посеревших от времени досок. Третий, снова штакетник, но ломаный, еле держащийся на просевшей обвязке. Выдох. Вдох. Еще шаг.       Костя с силой поднимал голову, поворачивал в сторону раскатанного дома. Вместо старого строения — одни бревна. Все прожитое им — по нулям. Будто крест на замусоленных Костиных воспоминаниях. Он понимал, что нужно идти дальше, не привлекать внимания, потому что вот такое долгое стояние — оно подозрительно, а сплетни не нужны не столько ему, сколько дедуле, но оторваться от разгрома на месте… столького он не мог.       — Привет, — глухо буркнул кто-то.       Костя дернулся, развернулся, не успевая даже сменить выражение лица, виновато-испуганное, и заметил Серого. Тот настороженно смотрел на него, опираясь на угол забора, а потом вдруг сощурился:       — Значит, не показалось мне.       Костя открыл уже рот, чтобы привычно отрицать, оправдываться, приводить тысячу и один аргумент…       — Не показалось, — спокойно согласился он.       — Мудак, — ровно произнес Серый.       — Мудак, — послушно подтвердил Костя, отчетливо понимая правдивость характеристики.       Безумно хотелось курить, но ноги не слушались, не двигались, приросли к мостовой. Костя вцепился в поросшую коротким мхом штакетину и выдохнул:       — Спасибо.       — За что? — настороженно спросил Серый.       — За то, что защищал его тогда. Прошлым летом. Спасибо.       Серый хмыкнул и опустил глаза. Подковырнул гнилую доску носком раздолбанной кроссовки, отломал кусок. Пошуршал в карманах и выудил полупустую пачку недорогих сигарет.       — Будешь? — протянул Косте, глядя прямо в глаза слишком добродушно, чуток снисходительно, но без жалости.       — Буду, — принял тот пачку, кивком благодаря не только за нее.       Костя с наслаждением затянулся и, дозируя вес, облокотился о столб забора. Запрокинул голову, выдыхая тугой дым, и залип на размазанных по небу облаках.       — Ну, мне пора, — услышал он голос Серого.       Костя кивнул и протянул руку. Тот уверенно пожал ее, а Костя вдруг спросил:       — В стаю-то пойдешь?       — А ты приглашаешь?       — Приглашаю я омег на танец, а тебя зову.       — Вот как позовешь, так я и приду.       Костя ткнул зубоскалящего Серого кулаком в плечо и затушил окурок. Идти за сигаретами больше не было нужды, и он повернул к дому.       — Булки с молоком.       — Что? — Костя недоуменно нахмурился, оборачиваясь.       — Он ужасно любит булки с молоком. Клубнику еще. Со сливками, в ягодниках и просто так. Лупасит до сыпи.       Только запрокинув голову, Косте удалось избавиться от щекотной дрожи в горле. Он отследил, как тает облако, с трудом сглотнул и кивнул Серому. Тот понимающе кивнул в ответ и повернул за угол.       Булки с молоком и клубника. Костя тихо засмеялся. Впервые за последний год — от души.