Зверю в сердце. Костя

      Не ошибся. Очухался на полу в бане, только своей. Потряс головой и попытался подняться. Ноги дрожали, как у новорожденного теленка. Костя оперся предплечьями о скамью на пологе и вытянул себя. Полежал еще, отдышался, переждал гадкий тремор, расползшийся мелкими букашками по всему телу, и двинул к выходу.       — Я тебя обыскался! — завопил увидевший его Саня. — Ты где, бляха-муха… — Тут он принюхался и выдохнул: — О-о-о…       — Заткнись, — отмахнулся Костя и потопал в дом.       Он думал, что уснет, но стоило плюхнуться в кровать, вернулось оставленное в бане возбуждение. Пусть от него не стоял член, но уснуть оно не давало ровно так же. И гнало, гнало в лес.       — Собирай всех, — отрывисто бросил он Сане, выходя в переднюю. — Через пятнадцать минут на лесопилке.       — Не-е-ет, — простонал Саня. — Ну вот прям нет, Матвеич! Это ты предавался всяким… утехам, а мы только с тренировки притащились.       Костя не стал прояснять, что утехами вынос мозга, щедро разбавленный привычным уже отчаянием, назвать сложно. Он просто чуть нахмурился и уже отчетливо приказал:       — Через пятнадцать минут.       Саня даже приоткрыл рот, чтобы снова начать стенать, но вдруг захлопнул его и сделался серьезным. Дождавшись кивка, Костя медленно вышел в коридор.       Он просто не смог не пройти мимо Тошиного дома. Чуть замедлился, подходя, и насторожился. Костя ждал повторного обнуления системы или взрыва эмоций, желания проблеваться, в конце концов. И тут услышал, как Тоша подпевает набившей оскомину попсовой песенке. Еле слышно, но в самый раз для слуха оборотня. Явно стесняясь петь громко, но удивительно приятно. Тембр его голоса был мягким — таким хорошо убаюкивать малыша. Или влюбленного альфу.       И Костя облегченно выдохнул. Не было никакого взрыва. На него осторожно, ласкаясь, накатило облегчение. Просто пришло понимание того, что Тоша действительно здесь. Без своего альфы — а для оборотней это весьма показательно, — так что свободен если не для новых отношений, то хотя бы для попыток их завязать. Прав был Гар — пора вспоминать, куда же закатились стальные Костины яйца.       Он быстро миновал Тошин дом, стараясь остаться незамеченным, и двинул к лесопилке.       — Как ты?       Серый, единственный, кто уже успел притащиться, был непривычно взволнован. И Костя вдруг отчетливо осознал, что беспокоится тот о нем лишь отчасти. Основная причина волнений перебирала привезенные вещи, напевая себе под нос, и знать не знала о занесшимся над ее тонкой шейкой дамокловом мече.       — В порядке, — веско ответил Костя, давая понять, что все понял и повода для сильных волнений у Серого нет.       Тот кивнул и в лучших своих традициях оставил Костю в покое. А Косте и правда было не до пустых и не очень разговоров. Рядом с лесом накатило странное беспокойство, какая-то непоседливость. Словно предвкушение чего-то важного. Оно в большей или меньшей степени появлялось у волков каждый раз — период был подходящим, — но сейчас расшатанные нервы выдавали свой максимум.       Костя разделся и перекинулся. Волк довольно переминался внутри, ожидая пробежки. Костя осаживал его, не давая ни малейшей надежды, что ее финишем станет Тошина комната. Волк понимал, но все равно нетерпеливо подталкивал, то ли просто желая размяться, то ли лелея свои глупые ожидания.       Парни подтянулись довольно быстро. Перекинулись и принялись вопросительно поглядывать на почти вожака. И Костя рванул вперед. Наскоро скорректировал маршрут, избегая немногочисленных людей, и припустил по лесу. Парни еле поспевали за ним. Они явно устали. Даже Саня отчетливо напрягался, пытаясь выдерживать Костин темп. И тут пришло понимание. Костя подпустил Саню ближе и накинул на него золотистую нить, принялся будто бы заворачивать в кокон, в то же время притягивая к себе. Не физически, как бы странно это ни звучало, а на каком-то другом уровне. Саня недоуменно ворохнулся, сбился с ровного ритма, вскинул голову, встречаясь с Костей взглядом, и вдруг радостно завыл.       А Костя накидывал петли уже на следующего, пеленая в общий клубок, вызывая все новые и новые всплески счастья у своей стаи — свои собственные вспышки незамутненной радости. Быть максимально близко — это так просто, стоит только захотеть. Оставалось одно, но Костя был уверен, что справится, и рванул к Питеру. Обессилевший Димас встретил на полпути, почти свалился под лапы, в последний момент успев неказисто выровняться, и встал по правое плечо. Костя притянул его к себе, еле сдерживаясь, чтобы не зарычать от отчаяния — Димас был выжат. Шерсть тусклая, взгляд мутный. А Костя, несмотря на поддержку леса, устал. Нить то и дело обрывалась, и Димас вздрагивал, обрывал жалобный скулеж. И вдруг стало легче. Поначалу Костя растерялся, а потом понял причину и оглянулся. Сане искусство обращения с силой давалось не так-то просто, но он упорно старался снова и снова. Вплетал в Костину нить свою — смесь отданной лесом силы и его собственной. Димаса окутывало плотнее, кокон не рвался, и он облегченно выдохнул. А потом силы стало больше. Она густым потоком заструилась через Костю и словно бы в обход его. Потому что Димас — часть стаи. И сила напрямую ему от каждого. От одного сияющего клубка. Костя сдвинулся на бегу, притерся к Димке и наскоро боднул лбом в щеку — теперь будет легче. Димас кивнул, завыл и повернул вправо, а Костя повел свою стаю домой. Ответный вой — поддержки, участия — чувствовался кожей, и Костя наморщил нос в улыбке.       Они вернулись утром, выжатые досуха. Костя держался, не подавал вида, что готов рухнуть прямо на доски лесопилки. Подгонял разомлевших от накатившей духоты парней и тем держался сам. Почти вымыл Саню в прохладной бане, потому что тот то и дело норовил улечься на полок. И, откровенно говоря, если бы кто увидел их в тот момент, уверился бы в не совсем дружеских отношениях. А просто Саня был тяжелый, как черт. Разожрался на Ромкиных пирогах-печеньях, свинья. Но Костя бы не так заметил это, если бы намыленный Саня не пытался выскользнуть из рук. От злости Костя даже чутка очухался. Вымылся сам, не забывая попинывать дремлющую на лавочке свинью, и закинул дорогого друга на кровать.       Костя просто хотел попить перед сном. Но дедуля посмотрел несчастными глазами и протянул пакет. Руки его были в муке. Да и фартук изрядно побелел.       — Костенька, — деланно жалобно заговорил дедуля, трогательно поднимая брови, — мука неожиданно кончилась, а я пострепеньки затеял…       Костя вздохнул, забрал пакет и потопал в магазин. Он просто задумался. Шел и наслаждался ощущением того, что Тоша приехал. Что он рядом. Его даже, пожалуй, можно будет видеть каждый день. Костя задавил рвущуюся улыбку, потому что боялся показаться случайному зрителю полным дураком. Замечтался, провалился в свою сахарную розовую нирвану. И идущего навстречу Тошу увидел, когда стало уже поздно. Надо было свернуть, испариться. Надо было вообще не появляться у него на пути! Потому что идиотский момент с сумкой, хрень около Тошиного дома вряд ли выветрились у того из памяти. И Костя дернулся, уже не раздумывая, а пытаясь свернуть, но тут же решил, что это будет выглядеть странно. Тоша может подумать, что он брезгует проходить рядом, играет в презрение. Идиотизм! Костя вздохнул, стараясь, чтобы это было не так заметно, и пошел навстречу Тоше. Просто пройти мимо, спокойно, не делая лишних движений, чтобы не спугнуть… То есть не напугать. Или поздороваться? Тоже спокойно, тихо, но отчетливо. Или просто кивнуть. Поздороваться и кивнуть! Это будет неплохим началом. Костя успел набрать воздуха для привета, когда Тоша вдруг прикоснулся к его запястью — так, черт возьми, нежно! Тонкие пальцы обхватили руку чуть выше браслета из кожаных шнурков, подушечка большого пальца томно проскользила по чувствительной коже, а сам Тоша подался ближе и выдохнул:       — Привет.       Так, с такими интонациями, как Костя и не подумал бы, что он умеет. Как в мокрых, жарких, топких снах, откуда Костя нередко с трудом выныривал, с отчаянием негодуя на влажные простыни. Это было настолько внезапно, так невероятно, что Костя отскочил в сторону, недоверчиво глядя на довольного Тошу. Такого ведь просто не могло быть. Это сумасшествие? Действительно незаметное. А Тоша кивнул и припустил дальше по мостовой. Скрылся за поворотом, и тут все стало понятно. Невидимый уже, он расхохотался, звонко, чисто, безумно заразительно! Так, что не получалось ни обижаться, ни стыдиться детских реакций вполне умудренному жизнью и омегами альфе. Костя закрыл глаза ладонью и тихо засмеялся. В груди теплело. С каждой секундой смеха становилось легче дышать. Тоша подтрунивал над ним. Не боялся. И прикасаться тоже не боялся. А значит, он пусть и не забыл, не простил, но… смирился? Костя помотал головой, растер лицо ладонями, отчасти приходя в себя, и потопал в магазин. Очень хотелось пострепенек.       Конечно, сон он перебил. Пришел домой, но, хоть и завалился на кровать по соседству со сладко сопящим Саней, уснуть так себя и не заставил. Перебирал фотографии, уже изрядно потрепанные, и не мог — просто не в силах был! — перестать улыбаться. Потому что: а вдруг? Через час безделье начало раздражать, и Костя принялся переделывать дела и делишки. Наносил воды в баню и на полив, выкосил подросшую траву, затопил баню и перетаскал дрова в дровяник. Мелочи, но время убить помогли. Там проснулся Саня и принялся допытываться, отчего друг в несвойственном себе адеквате и даже то и дело незаметно улыбается. Костя поначалу думал отмахнуться, но потом признался:       — Тошу по дороге в магазин встретил.       — Он тебя поцеловал?       — Ты больной?       — Ну, ты так лыбишься… Даже для тебя слишком дебильно.       — Ты свою рожу рядом с Ромкой видел хоть раз?       — Туше, — сдаваясь, поднял руки Саня.       Поход на реку, плотный ужин — и вечер весь вышел. Баня, приведение себя в порядок — и пора топать в клуб. Костя не слишком хотел. Он наконец почувствовал усталость и серьезно подумывал завалиться спать. Но Саня ныл. Ромка в кои-то веки отфутболил его, и теперь отвыкший от «одиночества» друг требовал компании. Душно было все так же, от этого в сон клонило только сильнее, а выспавшиеся рожи альф стаи добавляли ситуации говнеца. Костя зевал и тер глаза. Установившаяся связь очухалась и тянула его в разные стороны, подчиняясь импульсам очумевших парней. Костя встряхивался, отмахивался от них, но потом не выдержал и погнал всех в лес. Заставил навернуть небольшой тренировочный круг, выплеснуть пар. Потому в клуб они безбожно опоздали. Встали у крыльца, треплясь о всякой фигне — сбрасывая остатки напряжения. А Костя полез в карман за забытым браслетом. Концентрация была уже ни к черту, так что он его уронил в самую гущу некошеной травы пополам с крапивой и, чертыхнувшись, полез искать.       — Привет!       Уже третье «привет», а сердце выскакивает, как в первый раз. Хотя пора бы уже привыкнуть. Костя замер, так и не разогнувшись, прислушался к веселому Тошиному щебетанию. Поднял голову только тогда, когда тот принялся наглаживать Серого, умиляясь его дурацкой стрижке. Костя выразительно нахмурился, поймав испуганный взгляд того в свою сторону, и одними глазами пообещал жесткую тренировку вот прям завтра. Да, почти ни за что. Да, вот такое он говно.       — Какой же красивый, — ласково пропел Ромка где-то правее.       Костя от неожиданности резко разогнулся. Ромка отличался поразительной скромностью. Он даже поцелуи прилюдно себе не позволял. Человек непосвященный мог бы с уверенностью сказать, что их отношения с Саней не зашли дальше ухаживаний — настолько все было чинно-благородно. Но сейчас Ромка почти висел на ошарашенном Сане, гладил того по волосам и влюбленно заглядывал в глаза. А потом звучно чмокнул в губы и, приплясывая, улепетнул в клуб.       — Да они в говно! — уверенно изрек Серый, озарившись догадкой.       — В смысле, в говно? — медленно спросил Саня, все еще находившийся под впечатлением. — Рома не пьет.       — Ага! Как и Тоша. Только когда они по отдельности. А вот вместе — полный пиздец, сушите весла. Как будто договариваются думать друг за друга и в итоге не думают вообще.       Игорь согласно покивал и ухмыльнулся. А Саня припустил в клуб.       Костя мялся, не решаясь на что бы то ни было, но Серый чувствительно хлопнул его по плечу. Как на битву отправлял, папу его!       — Судя по адской вонище, вырубит котиков минут через немного. Хочешь застать развеселого Тошу в сознании — пиздуй в клуб.       Это было очень легко сказать. Но «застать» и для Серого, и для Кости значило вовсе не удостовериться в Тошином присутствии под разноцветными лучами дешманского диско-шара. Надо было подойти. Но прилично топтаться рядом с отжигающими Тошей и Ромкой и контролирующим их хаотичные перемещения Саней Костя просто не мог. Ну, а разудалый Тоша садиться не спешил. Так что Костя опустился на стул в одиночестве и с плохо скрываемым умилением принялся наблюдать за веселыми плясками, которых консервативный клуб не видел лет много как.       То, что заиграл медляк, он понял по тому, что Саня все-таки утащил Ромку на стул к себе на колени. Тот миленько прильнул к его груди, явно так собираясь придремать. Ну, а Тоша плюхнулся напротив. Костя готов был прозакладывать все свои сбережения — а это, на секундочку, весьма внушительная сумма, — что его хватит еще максимум минут на десять. Тоша встряхнул волосами и подул за ворот кислотно-оранжевой майки. Видимо, это не помогло, потому что дальше он насупился и наморщил нос. Пуф! Контрольным прямо между ребер в бухающий мышечный мешок. Костя пришел в себя, когда стоял возле Антона, а тот недоуменно смотрел на него. Какой же идиот, в самом деле! Глум, пусть и мягкий, не знак о готовности к сближению. Не обнуление прошлого. Не прощение. Костя развернулся и пошел обратно. Но как бы здорово было…       Он думал, что его схватил за плечо кто-то из стаи. Ну конечно, вожак расстроен и нуждается в утешении. Костя собирался вытащить утешителя из клуба и объяснить, что он не тринадцатилетний омега, но за спиной стоял Тоша. С чуть расфокусированным взглядом, встрепанный и безумно, невыносимо родной и милый. Лучший из лучших. Невероятный. Костина безбожно пьяная любовь. Которая сделала шаг назад и поманила его одним из самых неподходящих, но совершенно крышесносным жестом. В духе давешнего: «Привет». Чумное, звериное желание обладать медленно окутало звенящий от напряжения самоконтроль, начало разъедать его, и Костя шагнул вперед. Обхватил Тошу — Господи, помоги! — и чуть склонил голову, ныряя в аромат дешевого пойла и терпкой вишни. Сознание будто переключал пьяный, как и Тоша, киномеханик. Скачками, рывками. С провалами и внезапным замедлением. Костя сбивался с ритма, силясь сдержаться, но все крепче и крепче сжимал Тошу в объятиях. И тому бы почувствовать, что грань перейдена, что пора вырваться и бежать без оглядки, но он только доверчиво умостил голову на Костином плече, открывая тонкую шею. Такую уязвимую, что клыки полезли сами собой. Музыки не стало. Ничего не стало, кроме покорного Тоши в руках и отчетливой мысли, что если поставить метку, вот прямо сейчас, то можно будет оставить его себе. Объяснить — и Тоша поймет, простит. Костя силился сдержаться. Проводил носом в долях миллиметра от тонкой кожи, касался губами гладких волос и дурел все больше. Сил не осталось. Их не было уже год как минимум. Было упрямство и самоконтроль. Но первое не работало с Парой, а от второго осталась шелуха. Костя отпустил себя. Стиснул Тошу, убирая оставшиеся крохи расстояния между телами, приоткрыл рот и наклонился, примеряясь. И тут Тоша завозился, вырываясь, выкрутился из мигом ослабевших рук и быстро вышел.       Костя, ошеломленный, переводил взгляд с закрытой двери на собственные руки. Он хотел сделать… что? От ужаса колотилось сердце. Что опять за херня? Костя выскочил из клуба, собираясь догнать наверняка перепуганного Тошу и все объяснить. Наврать, успокоить, пообещать, что будет держаться на безопасном расстоянии.       Вот только Тоша испуганным не выглядел. Он, пошатываясь и спотыкаясь, плелся к реке, а не бежал к дому на всех парах. И Костя облегченно выдохнул: не понял. Ушел, потому что поплохело. Костя хмыкнул и легко сбежал за Тошей. Успел подхватить в самый последний момент, когда тот всерьез собрался поцеловаться с узенькой тропкой.       — Совсем плохо? — поинтересовался Костя, заглядывая обернувшемуся Тоше в глаза и старательно отслеживая его реакцию.       Тот поморщился с грустным лицом и кивнул, тут же бледнея от накатившей дурноты. Видно было, что к такому не привык, что делать — не знает, растерян и напуган. Самый милый пьянчужка на свете! Костя аккуратно подхватил его на руки и, почти не качая, понес к реке. Она действительно была оптимальным местом, чтобы протрезветь.       Тоша откинулся Косте на плечо и страдальчески вздернул брови. Костя ускорил шаг, легко спустился по крутому склону и пробежал по доскам до плота. Устроил Тошу и перехватил рассыпавшиеся по плечам волосы, не давая им свеситься вперед. И тут Тоша даже слегка протрезвел. Медленно обернулся и с изумлением и изрядной долей недоверия взглянул на Костю.       — Давай, — подбодрил тот.       — Что давать? — напряженно спросил Тоша.       — Два пальца в рот суй. Выблевывай эту дрянь, что ты выпил, — как маленькому, пояснил Костя, не слишком понимая, с чем связан холод в Тошином взгляде.       И в тот же момент холод пропал. Так же резко, как появился. Тоша выдохнул и отвел Костину руку. А потом наотрез отказался блевать. И уничтожил все Костины аргументы и возражения, просто улегшись ему на колени. Предел доверия. Потолок умиления.       Костя запустил пальцы Тоше в волосы, стараясь хоть такой нехитрой лаской немного сгладить несомненно неприятные ощущения. А Тоша уснул. Свернулся в трогательный — во всех смыслах — клубок и глубоко задышал, хмуря брови.       Костя смотрел на него, уже при свете, без тошнотной ряби светомузыки, снова и снова скатывался взглядом на то-самое-место на шее и так боялся опять потерять контроль! Дистанция казалась единственным выходом, потому что поставить метку насильно сейчас казалось чем-то мерзким настолько, что хотелось блевануть вместе с Тошей. Как вообще такое прийти в голову могло?! И в то же время перспектива расстояния — когда его наконец-то не должно больше быть! — приводила в отчаяние. Костя вплетал пальцы в Тошины волосы, цепляясь за единственное, что успокаивало, приводило в норму, и не мог заставить себя позвать Серого. Это было бы правильно. Еще более правильным было бы уехать из деревни как минимум. Но Костя даже не мог представить себе этого.       Тоша вздрогнул и проснулся. Смешным детским жестом зажал рот рукой и запрокинул голову. Глупый. Костя с трудом сдержал улыбку и принялся уговаривать. Нежности легко ложились на язык. Не те, общие, которыми Костя нередко прикрывал незнание имени омеги, а лично Тоше предназначавшиеся. Заложенные в Костю только для него.       А Тоша недовольно поджимал губы, чуть хмурился и вдруг выдал абсурдное предложение прогуляться до берега. Костя изумленно хмыкнул и отказался, а потом решил снова немножко побыть козлом. Он знал — и по собственному опыту тоже, — куда надавливать, так что в следующую секунду Тоша склонился над водой. Костя придерживал его, испуганного, вздрагивающего от спазмов, и без перерыва утешал, успокаивал. Даже сейчас Костя сходил с ума от нежности. И любви, конечно.       Без намека на брезгливость привел отошедшего Тошу в порядок и помог устроиться на своем плече. Времени прошло много, так что пора было расходиться по домам, потому что, несмотря на неожиданные закидоны, Тоша оставался хорошим присмотренным мальчиком, и дома его, несомненно, ждал дед. Но Костя хотел растянуть эту манной небесной свалившуюся на него близость еще хотя бы на чуть-чуть. Он отговорился проходящим мимо стадом, хотя коровы боялись оборотней до одури и даже злобный бык никогда не решился бы на Костю напасть.       — Попросил коров идти на цыпочках, чтобы меня не разбудить? — подозрительно прищурившись, поинтересовался Тоша, тщетно скрывая смех.              Опять подтрунивает. Совершенно не учится на своих ошибках. Бесстрашно сует пальчики в пламя, не подозревая, что оно нарисованное, безобидное только для него одного.       — Цени мою заботу, — Костя шутливо щелкнул Тошу по лбу.       А тот, снова ломая шаткие шаблоны, принялся всерьез благодарить. За то, что для Кости было чудом, самой большой мечтой — быть ближе, быть полезным. Глупенький. Костя отмахнулся и почувствовал, как качели его состояния в который раз ринулись вниз. Накопленная за долгие два дня усталость навалилась, подмяла под себя, в разы усиленная добровольной близостью здоровой и спокойной Пары, и глаза принялись немилосердно слипаться. Костя цеплялся за Тошу взглядом, всматривался в него, долгожданного, и ничего не мог поделать. Засыпал.       — Давай еще посидим, если ты не против, — так правильно предложил Тоша.       Костя довольно улыбнулся одними уголками губ, что-то ответил и отключился. Проснулся от ощущения близости. Странного, совершенно непривычного, потому что оборотням не свойственно подпускать кого-то настолько вплотную. Зверь внутри всегда настороже. В последнее время даже папа не мог подкрасться, чтобы не разбудить. А сейчас Костя отчетливо ощущал дыхание на своем лице, но внутри разливалось спокойствие. Не настороженность, не агрессия, а полное и совершенное умиротворение. Костя легко потянул воздух и чуть не застонал от облегчения и вернувшихся воспоминаний. Тоша. Напряженный, судорожно дышащий. Костя медленно, осторожно взглянул на него из-под прикрытых век. Бо-о-оже! Слишком, чересчур близко! С томным взглядом, приоткрытым ртом, блестящими губами, по которым Тоша вот прямо сейчас проводил кончиком языка. Возбуждение никогда еще не было настолько полным. Чтобы в каждую клетку, в каждый истерзанный нейрон. Пополам с испугом, потому что это именно та грань, за которой Костю уже два раза ждало звериное безумие.       Которое не наступило. Волк внутри коротко взрыкнул и затопил силой, мощью, уверенностью и своей начисто лишенной какого бы то ни было сексуального оттенка любовью. Монолитной, как первое чудо света.       И почти без усилий Костя позволил Тоше отстраниться, пробормотать что-то про туалетную воду, хотя даже на секунду не поверил. Не в этот раз. Не с Тошей. С ним даже такие детские мелочи, как кайф от его, Костиного, запаха альфы, имели сверхважное значение. И трогательное смущение, со вспыхнувшими щеками и отведенным взглядом. И самое главное — с однозначно чистым от намека на метку плечом.       Костя потянулся, раздумывая, как же этот идиот, совершенный придурок и тормоз, Тошин альфа, ухитрился до сих пор не пометить его, хотя Костя сделал бы это в первую очередь. Неужели не понял, какой джекпот ему выпал, как взасос чмокнула Удача? Они медленно шли к деревне, а Костя все перекатывал не выдерживающие критики версии, одну за другой.       — Спасибо. Еще раз, — вывел его из раздумий затормозивший Тоша.       Костя прищурился. Он планировал Тошу проводить. Но так было даже лучше: омега, с которым разбегаешься в разные стороны на середине пути, — совсем не тот, которого провожаешь до дома. Желание поцеловать не такое сильное.       Костя легко стиснул тонкие пальчики:       — Не за что. Еще раз.       И ухмыльнулся: сработал, значит, инстинкт самосохранения? Ну, лучше поздно, чем никогда. Но сработал, видимо, не до конца. Потому что Тоша довольно разулыбался:       — Спокойной ночи.       Так хотелось хотя бы обнять его, прижать к себе, стиснуть, чтобы хоть на секунду почувствовал, насколько не хватает воздуха рядом с ним. Костя впихнул руки в карманы и угукнул. Кажется, его ждала еще одна бессонная ночь.