###
Джи мялся возле двери, пересчитывая сигареты пальцами. На ощупь пачка была потрепанной, а защитная пленка была сорвана неудачно, так что сильно надорвала края. Майки открыл дверь. На нем красовался яркий рождественский свитер, но в выражении лица было куда меньше праздника, чем на ткани. — Привет, — он усмехается и потирает лоб. Тут же отстраняется, пуская брата в обитель. — Привет, — пальцы резко отпускают пачку, хотя прятаться не от кого. Квартира выглядит несколько пустой. Джерард задумывается об этом всего на секунду: пока стягивает кеды. Доходит быстро: Алисии нет дома. Майкс тоже мнется. В итоге неловко предлагает кофе. На повестке дня лишь ерунда, о которой они и так без конца говорят по телефону. То, что стоит внимания, откладывается на некое «потом». Джерард знает, что поднимать волнующую тему ему не хватит сил, Майки же боится давить. И эти метания не дают сосредоточиться даже на тех вещах, что они без особого энтузиазма обсуждают. Джерарду нужна сигарета и тишина. Майки — силы сказать желаемое. — Можно мне… — он переступает балкон и едва вздрагивает от холода, который тут царствует. Старший салютует скуренной наполовину сигаретой. Но брат отводит взгляд, так что согласие приходится озвучить. Их взгляды встречаются. В воздухе повисает некомфортная пауза. — Закуриваешь проблемы? Любимый способ, — тихо говорит Майки. И протягивает руку. Джерард воспринимает этот жест правильно: отдает сигарету, наблюдая за тем, как чужие губы сжимаются вокруг фильтра. Майки в подростковом возрасте курил мало и редко, но они все равно оставались соучастниками этого преступления. И даже сейчас это было чем-то романтично-запретным. Хотя бы для одного из них. Прозвучавший вопрос — очевидно-риторический, и Уэй-старший молчит без неловкости. Неловкость в принципе сглаживается, когда легкие обоих заполняются дымом. — Я так скучаю по старым-добрым временами. Потрясающее чувство ностальгии, которое я почему-то смог сделать болезненным воспоминанием. Чем-то, к чему я безответно тянусь, — Майкс откашлялся и протянул сигарету обратно. Тонкая струйка дыма едва зацепила его губы, а затем он шумным выдохом выпустил все наружу, наблюдая за тем, как оно растворяется в воздухе. — Мне кажется, ты готов воцерквить память. — Сказал человек, копошащийся в прошлом без остановки. — Все мои попытки двигаться дальше… — начинает Артур. — …были эфемерными, приятель, — перебивает его Майкл. Затем едва качает головой и снимает очки. — Я просто… — Джи делает короткую затяжку и морщится. — Я просто не знаю, где я должен искать правду. — В ошибках нет правды. А ты не любишь переступать свои ошибки или учиться на них, — он забирается на широкий пластиковый подоконник, обнимая себя за плечо. Вновь раскрывает ладонь, куда тут же опускается сигарета. — Почему ты всегда давишь на меня этим? Почему я, анализируя свои поступки, все равно никогда не слышу, что делаю что-то правильно? — Я пытаюсь… — Я хочу быть таким же умным. Знаешь, говорить все эти красивые фразы и многозначительно улыбаться. Быть может, тогда ты увидишь, что я не стою на одном месте? Что я стараюсь? Учусь жить правильно? Майки молчит. Джерард даже успевает ощутить злорадное самодовольство, но его аргументы заканчиваются, когда брат шепотом спрашивает: — И где результаты? Взгляд пронзает его насквозь. Дым горчит где-то в самой глотке, руки потряхивает от недавнего всплеска раздражения. — Если бы ты умел использовать теорию в практике, я бы увидел результаты, и я бы поверил. Майки тушит остаток сигареты о подоконник и кидает его в окно без зазрения совести. И уходит, забрав очки и оставляя Джи наедине с рассеивающимся дымом и чувством вины. — Просто расскажи мне, как ты. Джерард озадаченно вскидывает брови, но тут же согласно кивает в сторону гостиной софы. — Бывает так, что я пялюсь всю ночь в потолок. И я не знаю, что мешает мне заснуть: громкие мысли или стучащий в окно дождь. Я знаю, что делаю недостаточно. И мне искренне жаль, но я тот еще слабак. Я могу думать бесконечно и неплодотворно. Вся моя жизнь — теория. Когда я дохожу до дела, все то, что раньше казалось мне очевидным, становится слишком сложным. А иногда — малозначительным. Майки лишь усмехается и кивает, опуская взгляд обратно в кружку со своим кофе. — Теоремы всегда легче решения задач. — Но ты бы справился. Ты ведь всегда справляешься, — Джи мягко улыбается и обводит пальцем ручку своей чашки. Молчать становится легче, думать — проще. И нужные слова находятся сами собой, когда Майки смотрит на него с обещанием слушать во взгляде. — И я хотел бы научить тебя, но ты слишком горделиво-самостоятельный. — Ты ущемляешь меня своей мудростью, — с его губ срывается тихий смешок. Младший Уэй хмыкает и протягивает ладонь: — Так давай научу принимать это? — Я даже это не смогу. — Тогда я схожу за кофе. — Мне нравится. Их разговоры вновь перестают быть наполненными чем-то существенным. Оно и проще: давящее чувство чужой правоты и собственное — жалости, включают агрессию, как защитную реакцию. Но Майки не будет собой, если не достанет солонку, чтобы посыпать его раны еще раз. И это случается, когда Джерард в четвертый раз игнорирует входящий от Линдси. — Послушай меня, — брат вздыхает и отставляет пустую кружку в сторону. Джерарду даже приходится отвернуться, чтобы не вспылить от одного лишь взгляда. — Может, хватит игр? С ней. С собой. Я не знаю… — С этим я уже сам разберусь. Правда, не стоит. — Джи, — зовет настойчивее. — Майки, — передразнивает Артур. И это вконец отравляет мирную дискуссию. — Это нечестно. Сам знаешь же. — Я много знаю. Но это не делает мои действия более рациональными. Ты уже мог заметить это. — Я бы хотел помочь тебе. Я хотел бы, чтобы в твоей жизни все образовалось. И для этого тебе не нужно… — Я знаю. Джерард сдается в очередной раз. В глазах Майкса на секунду мелькает смешанное чувство благодарности и удивления. — Скажи мне то, что уже давно хочешь. Я ведь весь вечер вижу, как ты изводишься, — хмыкает старший напоследок. — Если ты захочешь… вытерпишь то, что услышишь. И Уэй-старший вновь кивает. — Я не знаю, как ты мыслишь, как воспринимаешь вещи и как чувствуешь. И едва ли смогу, — его собеседник лишь вздыхает и садится ближе. — Не смогу, пока ты будешь прятать свое сердце и свой разум. От меня. И от самого себя тоже. Ты ведь знаешь, что человек может и должен быть самостоятельным. Должен уметь принимать решения. Бросаться в крайности. Ориентироваться в тех ситуациях, где слишком много вещей, сбивающих его с пути. Но самостоятельность не должна быть гордыней. Всем нужна помощь, — парень переводит дыхание и нервно проводит рукой по светлой челке. — Принятие помощи — не потеря достоинства. Каждый не может справиться с чем-нибудь в одиночку, и хоть раз столкнется с таким в своей жизни. Ты должен принять помощь. Потому что тот, от кого ты ее примешь, и то, что ты ее принимаешь вообще — будет являться твоим выбором. Твоей самостоятельностью. Выбирать помощь — значит быть самостоятельным. Ответственным. Это не противоречивые понятия. Я хочу, чтобы ты это понял, — Майки в очередной раз перевел дыхание и снял очки, складывая дужки. — Я просто хочу, чтобы ты был в порядке. Я люблю тебя. Я люблю, когда ты счастлив. Когда ты знаешь, чего хочешь. Так что скажи мне: ты примешь мою помощь? Джерард отвел взгляд. Ему не нужно было много времени, чтобы кивнуть, но узел неуверенности стягивал внутренности. — Джерард? Он выдохнул совсем тихо. — Приму. Они молчали. Брат смотрел на него растерянно-благодарно и, вновь придвинувшись ближе, едва сжал чужое плечо. — Я вижу, что чувство вины не отпускает тебя. И я бы спросил, почему, но мне кажется, я сам знаю. — Ты знаешь слишком много, — Уэй-старший усмехнулся, тупя взгляд. Майки тоже не сдержал смешок. Но его серьезность снова сгладила черты. — Когда ты отпустишь свою вину? Когда разберешь то, в чем погряз? Ведь есть столько способов проверить свои чувства. Но ты!.. Ты счастливчик. Ты знаешь. Ты все знаешь! Но не можешь принять. Джерард поднял голову, встретившись с пронзительным взглядом Майки. Тот выдохнул, покачав головой с формальным неодобрением: — Для тебя это никогда ничего не значило. Она никогда ничего не значила. Уходя, он оставляет шлейф из сигаретного запаха и обещание все исправить. Уходя, он сам себе дарит еще одну надежду. И впервые собственные слова кажутся такими значимыми, а обещания — настоящими.###
Джерард возвращается домой и, в течение нескольких часов наполняя пепельницу бычками, пытается сложить в голове количество раз, когда скидывал звонки Линдси. Даже приблизительно выходит слишком много. Ему и впрямь нужно разобраться в себе, но для этого вокруг слишком много чужих голосов и мнений. И она. А потом раздается стук — вот и пришла полиция Кармы. Линдси стоит перед его дверью, и её растерянный взгляд становится ясным сразу, как только в нос бьет удушливый табачный запах. — У мальчика каникулы? — уточняет она, вскидывая светлые брови. Джерард рассеянно кивает и сглатывает вязкую слюну. Ему тошно появляться перед ней в таком виде, но едва ли он сможет изменить что-то в текущее время. Она перекладывает светлый клатч в другую руку и быстро шагает ближе к порогу. — Не хочешь объясниться? И единственное, что Уэй готов сделать сейчас четко и без раздумий — дать отказ. Но выбирать не приходится, потому что Баллато, качнув светлой макушкой, без лишних вопросов переступает его порог, тут же закрывая за собой дверь. — Надеюсь, не против, — бросает она дежурно. (Джерарда всегда забавляла одна человеческая особенность: делать, а потом уже — спрашивать.) Их взгляды наконец встречаются. — Ну так? Что ответить — он не знает. Стоит и разглядывает носки её чертовски дорогих замшевых ботильонов. — Давай… давай так, — Лин вздыхает и закидывает клатч на полку входного шкафчика. — Ты меня сейчас пустишь внутрь, дашь что-нибудь попить, и мы поговорим. Потому что так дальше продолжаться не может. — Как? — лишь выдавливает Джерард. И тут же ловит на себе взгляд, полный раздражения. — Так, как если бы передо мной стоял парень с запущенной депрой. — У меня нет депры. — У меня, наверное, галлюцинации. Скажу папе, чтобы он больше не дарил мне эти духи, знаешь, — Баллато щерится и складывает руки на груди. — Ну? — Окей. — Умница. Она сама находит и кофе, и воду, и даже кружку. Садится напротив его кровати, щурясь и разглядывая чужое помятое лицо. Когда он приземляется на стул, устало потирая виски, девушка наконец начинает. — Знаешь, в чем вся штука? Если ты не укажешь мне на мою ошибку, я не замечу ее. Такая уж я эгоистка, детка, — Лин облизывает губы и делает глоток из чашки. — Потому будь честен. Пожалуйста. Джи лишь коротко и сокрушенно усмехается, разводя руками в неясности. Какой легкой и простой оказалась система в её понимании. Проступок, чувство вины, принесенные извинения и нормализация ситуации. Другие факторы будто выпадают, как пазлы не из той мозаики, попавшие в коробку случайно, по чужой неосторожности. Для Линдси этими пазлами оказываются Фрэнк и все, что с ним связано. Молчание затягивается. И если ей неудобно, то Уэя гложет чувство куда менее подростковое. Он опускает рассеянный взгляд на свои колени и сглатывает. — Если бы я только знал, — а затем поднимается и идет на балкон. Линдси подскакивает, кое-как поставив чашку на подлокотник кресла. — Пожалуйста, — она заламывает руки, не отводя взгляда. Её глаза становятся влажными, и это последнее, что он сможет стерпеть сегодня. — Пожалуйста. Просто скажи мне, что я сделала не так. — Это никогда не было твоей виной, милая. Она тихо рычит. Он рассыпает все сигареты. Когда Джерард возвращается, Лин сидит с прикрытыми глазами. Её пальцы дрожат, невольно тарабаня по стеклу чашки. Половицы под его ногами издают тихий скрип. Баллато выпрямляется и вновь ставит кружку на подлокотник. Хочет что-то сказать, но не решается. Но молчание, натянутое между ними оголенным нервом, все-таки рушится, когда она решается. — Ты будто не со мной. Всегда. Смотришь на меня, но видишь другого человека. И иногда мне кажется, что ты пытаешься обманывать не только меня. Уэй молчит. — Я не хочу быть твоей провальной попыткой забыться. Молчание в очередной раз служит ей ответом. — Перед кем я так провинилась, что… что история повторяется? Почему я снова стала чьим-то перерывом? Промежуточным этапом? Или — того хуже — минутной слабостью, которую зачем-то превратили в надежду на большее? В горле сухо. Воздух в комнате становится тяжелым и горячим, неприятно царапая дыхательные пути, и без того опаленные дымом. — Скажи мне. Имей достоинство, Джерард. Артур тяжело сглатывает и делает к ней шаг. Лин тушуется, но взгляда не отводит. — Ты — не попытка забыться. Ты — моя новая жизнь. Разве я не могу начать все заново? — Или только так думать, а в итоге — раз за разом возвращаться к точке, от которой ты не можешь двигаться дальше. — Не надо. Пожа… — Я просто хочу знать правду. Правда — это ведь не такое дорогое удовольствие? — Баллато поднимается. — Дороже, чем ты можешь себе представить. — Или люди возомнили о себе так много, что заставляют друг друга платить за правду, — она сжимает губы и криво хмыкает. — Наши отношения — пародия на близость. Ты отрицаешь это потому, что хочешь отрицать. И я виню тебя не во лжи, а в отказе от попыток разобраться в себе. Отпираться больше нет смысла. Если бы девушка не умела понимать все так, как оно и есть, то ни за что бы не стояла в этой комнате здесь и сейчас. — Мне нужно подумать. И покурить, — выдыхает. — И мне… знаешь, мне тоже. — Как давно ты знаешь об этом? — вопрос отнюдь не звучит вопросительно. В его лице читается лишь хмурое принятие и что-то на грани с равнодушием. Джерард опускается на кровать и закрывает глаза. — Я бы солгала, если бы сказала, что почти с самого начала? Как думаешь? — она задумчиво крутит в руках телефон. Поднимает на него взгляд. — Не знаю. — Я тоже. — И все же? — Я не могу быть уверенной в некоторых вещах. Мы всегда сомневаемся, и с этим нужно мириться. — А если я не готов мириться? — он шумно выдыхает и переворачивается на живот. Лин жмет плечами. — Тогда ты не готов жить. Уэй молчит пару мгновений и тут же смешливо морщится: — Кажется, это я слышал еще лет в четырнадцать. В дурке. — О, чего я еще не знаю о тебе? — Баллато хмыкает и кладет телефон на колени. Тот скользит по ткани и едва не падает на пол. — Много, если быть честным. — У нас сегодня триумф честности? — Разве это так важно, что у нас сегодня? Да и ты так хотела правды. — Не отрицаю. — Хорошо. Молчание вновь заполняет собой комнату. Но на этот раз оно не давит и не мучит их. Скорее, это что-то естественное, что может помочь разобраться в мыслях. — Так чего ты хочешь дальше? Он вздыхает и встает. Усталость вливается в его тело свинцом. — Это не то, что я смогу обсудить сейчас. — Но нам нужно, — упрямо замечает Линдси. И тоже поднимается вслед за ним. Джерард жмет плечами и забирает пустую кружку, стоящую на подлокотнике, уходя с ней в кухню. А когда возвращается, то не знает, куда деться от пристального взгляда. — Лин, — тихо просит он. Они стоят друг напротив друга — в разных углах гостиной — потрепанные и уставшие. Но она хочет говорить, и Уэй едва ли сможет лишить ее этого права. — Я хотела бы поставить точку. И неважно, какую. Мне нужна концовка, логическое завершение. Он кивает. — Поговорить о нас. И о твоих чувствах. — Хочешь ответа? — Хочу объяснений. И хочу помочь тебе разобраться. А еще — знать, что ты это все-таки сделаешь. — Хорошо, — Джи хмурится и вновь кивает. Её лицо расслабляется на пару мгновений. — Если ты весь соткан из сожаления и ошибок, скажи мне: можешь ли ты на самом деле двигаться дальше? Без оглядки на то, что выбивает из тебя силы? Или ты ставишь крест на себе? Между ними все так же расстояние в целую комнату. И пока Джерард думает, препятствие это или защита, она делает пару шагов навстречу. — Так можно я скажу? Можно скажу, что не верю в то, что есть люди, на которых можно ставить крест? И иногда ты жаждешь внезапных изменений. Что однажды просто случится что-то, что вырвет тебя из того чувства безнадежной тоски, в которой ты погряз. И эти изменения всегда могут быть разными. Он молчит, потому что теперь ему по-настоящему нечего сказать. В очередной раз за вечер чужие слова сказываются на нем слишком странно. — Может, новая работа. Переезд. Питомец, — губы Лин чуть вздрагивают. На них проступает улыбка. — Или случайная девушка в баре, навязавшаяся к тебе с ночными разговорами. Еще пара шагов к нему. По спине бегут мурашки. Уэй прикусывает губу и несмело глядит прямиком в глаза девушки, которая встречает его взгляд еще одной улыбкой. — Но изменения не смогут помочь тебе, если ты не хочешь впустить их и дать разрешение действовать по назначению: менять тебя и твою жизнь, — она делает небольшую паузу, быть может, надеясь, что он захочет сказать что-то. Но в голове парня лишь обрывки того, что он не сможет связать в единое целое. — Что же, — Баллато коротко вздыхает. — Я просто хочу спросить, дал ли ты разрешение тем изменениям, которые пришли в твою жизнь? Но его партия на сегодня — молчание. В очередной. Чертов. Раз. — Ты все еще влюблен в него, — Лин сжимает в руках телефон чуть крепче. Её улыбка становится тоскливой. Джерард задерживает дыхание и лишь качает головой, но она повторяет его жест точь-в-точь. — Не спрашивай, откуда я знаю. Про него. Про тебя. Просто говори со мной. И это не то, чего ты должен бояться. Пожалуйста, скажи мне. Но смотреть ей в глаза было слишком сложно, слишком неуютно, слишком «слишком». — Одно слово, Джерард, я… прошу тебя, — тихий шорох по паркету. Линдси оказалась совсем рядом, переминаясь. В горле застревает хрип, но ему приходится преодолеть дрянное чувство, прежде чем, едва поежившись, отозваться: — Был. И сейчас. И… долго еще буду. Она усмехается. Её ладонь оказывается на его щеке, пальцы чуть поглаживают кожу. — И теперь ты захочешь уй… — начинает Уэй. Но Баллато лишь качает головой и шепчет: — Не от меня зависит. Только вот от этого, — она аккуратно касается его груди — прямо там, где располагалось сердце. — Что он для тебя? Что ваши чувства для тебя? Сможешь ли ты идти дальше? Или это все-таки не то, что тебе нужно? Я просто хочу услышать это. Не лги мне, ладно? Пожалуйста. — Ты спрашиваешь, могу ли я… двигаться дальше? Девушка кивает. — Я не знаю. Линдси не отстраняется, но руку с его щеки убирает. — Моя вторая половинка, — тихим выдохом, — мой мужчина должен выбирать меня без сомнений. Меня. И если ты не готов, то… это повод задуматься: желал ли ты этого на самом деле? Или это была просьба сознания, а не сердца? — она вновь улыбается. — Потребность в тепле? В чувстве уюта? Это нормально, но не то, что нам нужно. Что тебе нужно. Хотелось сказать ей, что лучше него никто не знает, что ему нужно. Но врать ей, да и себе тоже было бы глупо. Джерард уже обещал развязать эту петлю, в которую добровольно забрался. — Я могу попросить тебя кое о чем? — Тебе нужно время. Верно ли я думаю? — Немного времени и никакой лжи, Лин. Она кивает и отступает назад. Вечером он отказывается от последнего шанса. Вечером они расстаются.