Невинная жертва

На покосившемся столе стояла миска с уксусной водой. Катерина Игнатьевна, приведенная в чувство, хлопотала над сидящей девушкой. Та глупо таращила глаза в сторону, беспрестанно подносила израненные пальцы ко рту и мычала. Коломейцев бился над ней около часа. — Увы, Григорий Илларионович, потрясение было для нее слишком сильно. Она лишилась рассудка. Вы ничего не добьетесь. Марию Румянцеву надо отправить в лечебницу доктора Фогеля. Только под опытным руководством специалиста она, может быть, придет в себя. Но на это потребуются годы. Следователь молча кивнул и сказал: — Зарубить топором могла и женщина. Сергей Анатольевич, обыщите всю квартиру Румянцевых. Головы должны быть там. Убийца слишком торопился. — Вы подозреваете девушку в убийстве? — удивился Фомин. — Но это невозможно! — вскинулась Катерина Игнатьевна. — Я близко знала Ольгу Алексеевну и ее деточек. Царство им Небесное!  — Кто такая? — нахмурился сыщик. — Это Екатерина Краснощекина. Она трупы нашла-с, — подсказал домовладелец. — Сколько лет? Род занятий? — Четвертый десяток скоро будет. Я из модисток, денег мало, решила часть квартиры в найм сдать. — Как вы нашли трупы? — Я Ольге Лексеевне всегда по праздникам пироги ношу. Она их страсть как любит. Вот и сегодня утром иду с Рождеством Христовым поздравить, дверь отперта. Я вошла. Никого нет. Тихо. — Дверь отпертая вас не смутила? — Нет, ваше высокоблагородие. Ольга Алексеевна чистым человеком была, блаженной немного. Добро нищим раздавала и воров не боялась. Красть у них было нечего, бедны-с. Вот и на щеколду не запиралась. Довело до греха! Довело! — Краснощекина жалобно завыла. — Девочки умницы, Лешенька так чудно на скрипочке играл. Погубил изверг! Деточек невинных загубил! — Что было дальше? После того, как вы вошли, — прервал ее завывания Коломейцев. — Иду по прихожей. Тишина. Думаю, что спят еще. Умаялись праздновать. Хотела в столовую пройти, пирог отнести. А путь через гостиную… Женщина вытерла подбородок передником и перекрестилась: — А там страсть, не приведи Господи такое увидеть… Сидят на диванчике… Обезглавленные… Мученики святые! — заголосила она и обняла Машу. Румянцева дернулась, отпихнула ее и забилась в угол топчана. Фомин поспешно накапал Краснощекиной каких-то капель. Она успокоилась. — Что было дальше? — Я обмерла. Потом к Никитичу побежала. Он до городового побежал, но того не было. Полиции на месте не было. Грабеж! --Вы близко знали Румянцевых, — Григорий Илларионович пропустил реплику мимо ушей. — Кто их посещал? Знакомые, родственники? — Они, — женщина всхлипнула, — родных не имели. Умерли все в холерный год. А знакомых было мало, только соседи. Господин Сомин из квартиры выше навещал. Его воспитанница была подругой Машеньки по гимназии. Да и я, грешная. — В каком часу вы пришли к ним? — В шесть. — А смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами вечера прошлого дня. Где вы были в это время? — Была в мастерской. Все портнихи салона мадам де Льен могут это подтвердить. — Мы это проверим. Вы по нашему требованию можете быть вызваны в управление. А вот что еще. Коломейцев вытащил найденный платок и поочередно поднес к носу Краснощекиной и домовладельца: — Эта вещь вам известна? Помощник, запыхавшись, ввалился в дворницкую. На него все вопросительно повернулись. — Головы нашли, — отдышавшись, сказал он. — Где? — В дымоходе. Запихивали с силой. Помялись немного. — На эту гадость пусть доктор посмотрит, — брезгливо поморщился Григорий Илларионович. — Городовой, дуйте в околоток и вызовите медицинскую карету. Трупы отправить в морг, Румянцеву — в лечебницу. Под усиленным конвоем. А вы, доктор, что считаете по поводу Марии? Могла она убить? — Никак нет. Девушка слабая, да зрелище убийства матери потрясло ее и изменило рассудок. — А топор рядом с ней? — Возможно, она в панике бежала через черный ход. Потом вышел убийца и выкинул орудие убийства. Нет, это полностью исключено. — Тогда этот платок. Он принадлежал убийце. Я в этом уверен. Осталось лишь найти владельца. Извините, доктор, отвлекать вас не буду. Головы ждут. Григорий Илларионович вышел во двор. И тут на него налетел Сомин. Волосы Василия Павловича были взъерошены, а пальто расстегнуто.