прострация

— «Но раны остаются ранами. Они заживают, рубцуются, и вроде бы ты о них уже забыл вовсе, а потом переменится погода, и они заноют».* — Потянуло на научную фантастику? — Нет. — Ты держишь в руке книгу Стругацких. — Это не важно. Они пишут по-другому. Мне нравятся их мысли, профессор. — А я с ними не соглашусь. Раны лечатся. Рано или поздно — все рубцы превращаются в шрамы, оставаясь лишь неприятным воспоминанием в голове. — Особо тяжелые никогда. — Если ты будешь снова и снова ковырять рану, выпускать кровь — тогда точно никогда. Нужно научиться игнорировать зудящие порывы, вновь прикоснуться к ней, и она испарится. Или попытаться найти лекарство, которое сможет лечь поверх твоей раны и успокоить ее. — Невозможно. Если рана внутри, то она вновь и вновь будет напоминать о себе при малейшем изменении состояния погоды, давления, внутренней стабильности. — Мы говорим о биологии или о твоем сердце, Ричи? *** Жизнь началась по новой. Проснувшись, Эдди почувствовал себя переродившимся, будто все горести недели сняло рукой. Он не мог сказать, что чувствовал счастье и определенно не был уверен в завтрашнем дне. Но в нем было что-то новое, непознанное ранее и тревожащее сердце как никогда раньше. Эдди улыбался сам себе, волновался в своей голове больше, чем когда-либо. Видел Ричи в коридоре и чувствовал свои горящие щеки. Потому что тот ухмылялся в ответ на его взгляд. В Эдди проснулось нечто трепещущее и волнительное, тяжелым грузом обвисшее на сердце, и он был готов поверить в реальность этого чувства. Воспоминания не утихали ни на секунду. Эдди все еще помнил худощавость его тела, мягкую ткань его кофты, его подбородок у его виска. Ощущал чужие руки на себе, и они вновь казались настолько реальными, что он непроизвольно прямо на паре трогал свои плечи. Эдди забыл, что такое дом. В пятнадцать лет его собственная комната перестала быть крепостью, и именно тогда одиночество грузным весом обрушилось на сердце. Вчера он вернулся к первоначальному. Он будто ощутил призрак того самого чувства спокойствия и защищенности. Призрак дома. Эдди это пугало. Он сжимал в руке карандаш, нервно крутил его в пальцах. Он пытался внимательно срисовывать графики, но руки непроизвольно дрожали. Вчера он ушел как-то слишком быстро, понимая, что и ему и Ричи нужно было хоть немного времени подумать. Но мысли не выдавали ничего, вместе с сердцем крича об одном: Эдди хочет вернуться в его объятия. Он пожелал ему спокойной ночи, пока дрожал от холода прилипшей мокрой толстовки. Согревали лишь жар чужого тела и огонь в крови. Телефон в кармане слегка вибрирует. Эдди немедленно вытаскивает его. Конечно, это он. Сердце замирает. Ричи Тозиер: «Ты оставил у меня свой пакет» Эдди слегка фыркает, но улыбка не спадает с его губ. Вы: «Это хот-догги. Возьми себе» Ричи Тозиер: «Я не ем такое» Эдди кусает губы, чтобы удержать счастливый смех. О чем они вообще говорят? Вы: «И что ты предлагаешь с ними сделать?» Вы: «Не выбрасывать же.» Вы: «Я потратил на них 12 баксов.» Обычный разговор, а тело Эдди разрывается от счастья. Ричи Тозиер: «Ну раз 12 баксов» Продолжения не было около минуты. Эдди вдруг резко напрягся. Какая-то мелкая задержка заставила его вдруг разнервничаться больше, чем когда-либо до этого. Конечно, он не мог позволить себе забыть о порезах, о лезвиях, и страх пронзал его тело, стоило этим мыслям окружить его. Наверняка, это было неправильным и он перегибал палку. Он знал, на что идет. Он встал на одну дорогу. Конца не было видно за молочным туманом, и Эдди не мог сказать, куда это его приведет. Но Беверли была как никогда права, и эта правда побуждала страшную решимость в сердце. Он выбрал этот путь, а значит пойдет в этом неизвестном и пугающем направлении. Почему-то он был уверен (и знал, что уверена Беверли), что только ему было под силу исправить положение. Еще бы знать как. У Эдди опускались руки каждый раз, когда он представлял разговор о чужих порезах. Волнение окутывало его, нерешительность ударяла по голове пробитой гвоздями битой, и он уходил от этой темы в своей голове. Он решил, что пока что просто будет делать все, чтобы каждый день, каждая секунда жизни Ричи была заполнена чем-то. Чтобы ему не хотелось снова схватиться за лезвие. Телефон снова оповещает о сообщении. Ричи Тозиер: «Тогда придешь и возьмешь их, чтобы я не выбросил» Текст был максимально грубым, но в груди Эдди не образовалось никакой обиды. Ричи не пытался нагрубить, и Эдди понимал это. Сердце вдруг затрепетало от понимания, что Ричи смутился, писав это. Ричи звал его к себе. Сам, без напора Эдди, без его просьб. Это было так сильно не похоже на него, что Эдди вдруг вспыхнул словно облитый керосином. Кровь начала бить по вискам, и в голове появлялись миллиарды возможностей того, что может быть. Эдди не может врать самому себе, особенно сейчас, когда ладони неожиданно начинают потеть, а ребра сводит от объема чувств. Эдди посмотрел на часы. До конца пары оставалось каких-то жалких десять минут. Впереди была еще одна, но… К черту. К черту долбанный английский, к черту тому, что вместо какой-нибудь оценки будет стоять «отсутствует», и ему придется объясняться. Вы: «Если я зайду сейчас?» Ричи Тозиер: «Я у себя, приходи.» В Эдди пожар. Сирены кричат в его ушах, призывая немедленно вылететь из аудитории и пойти по уже выученному направлению. Но он дожидается звонка, собирает вещи и улетает из аудитории, не обращая внимания на недовольные возгласы. Он снова несется навстречу к нему, снова игнорирует все взгляды. Когда и кому они были важны? Общежитие пустует, и это играет Эдди на руку. Он стоит перед закрытой дверью, не мешкает и стучится. Комната для одного, под номером триста шестнадцать, где у Ричи своя собственная неприступная крепость. Но двери ее открываются нараспашку, стоит Эдди лишь попросить. Разве что-то еще может сделать его счастливей? Ричи стоит в одной белой футболке. Он смотрит на него через очки и молчит. Эдди тоже не может ничего сказать, словно язык прилип к нёбу. Он шумно сглатывает, пока сердце волнительно замирает перед ним. Они не виделись всего каких-то мимолетных четыре часа, но все тело буквально охватила гамма разных чувств. Он не знал, что с ними делать, как их выразить. Они съедали его изнутри, изнуряя, но оживляя. Ричи не выглядел усталым, довольно спокойным и более менее уравновешенным. Эдди замялся, не зная, что ему делать. — Привет, — тихо сказал он. Он тут же слегка прикусил губу, надеясь, что не выглядит слишком глупо. Эдди понятия не имел, что будет дальше. И откуда у него вообще появилась уверенность в том, что Ричи зовет его для каких-то посиделок? Сейчас просто кинет ему пакет и закроет дверь перед его носом. — Привет, — сипло отвечает Ричи и отходит в сторону, дав ему пройти. Дыхание Эдди испаряется, и он с легкой опаской заходит внутрь. При свете дня он, наконец, может рассмотреть его комнату. Большего хаоса Эдди не видел нигде во всем общежитии. Все лежало в одной куче: одежда, тетради, канцелярия, какие-то пластинки, старая гитара. Только книги ровными стопками стояли на столе и подоконнике, заслоняя собой почти весь солнечный свет. Эдди вдруг преисполняется непонятной даже ему самому решимостью и подходит к ним. Он не может сосчитать их — насколько много каждой. Они разные, по размерам, по тематике, по коллекции; и весь габарит этого склада не может не впечатлять. — Половина из библиотеки, — подает голос Ричи. Эдди слегка вздрагивает, потому что звук исходит совсем близко. Он оборачивается и смотрит на парня. Как он смог так незаметно приблизиться? Сердце Эдди готово взорваться. — Ты прочел все? — спрашивает Эдди. Он не отводит взгляд от его задумчивого лица, пытаясь вычислить малейшее проявление эмоций. — Да, — он пожимает плечами и отходит. Ричи садится на кровать с ногами и, прислонившись спиной к стене, начинает что-то вырисовывать пальцем на простыни. Эдди не знает, куда себя деть. Он остается на месте и пристально смотрит на Ричи. Черт бы его побрал за его нерешительность и боязнь сказать что-то лишнее! — Почему ты не на парах? — вдруг спрашивает Эдди, и молится всем святым, чтобы этот вопрос не стал его провалом. — А почему ты ушел со своей? — спрашивает в ответ Ричи. Он что, язвит? Эдди внезапно охватывает дикое смущение и непонимание. Он закатил глаза и фыркнул, пытаясь скрыть подступивший румянец. — На самом деле я пытаюсь не попасться на глаза одногруппникам, — Ричи выдохнул и запрокинул голову назад. Эдди медленно подошел к нему. Волнение охватывало каждый дюйм его тела. Но он наплевал на это, потому что желание быть ближе преодолело всю остальную неопределенность. Он сел рядом, наплевав на то, как на это может отреагировать Ричи. Тот осторожно повернул к нему голову и посмотрел ему в глаза. Эдди затаил дыхание — А зачем они тебя ищут? — спросил он. Теперь Ричи почему-то прерывисто вздохнул и сел ровно, отводя взгляд. Он чуть чуть подвинулся ближе, и их плечи практически соприкасались. Вся жизнь остановилась в этом моменте, и Эдди, затаив дыхание, медленно растворялся в нем. Как горячий шоколад, чувства обволакивали его и обжигали, но он был готов питаться этим вечность. Эдди мог видеть его порезы до сгибов локтей. Сердце его сжалось, но он до ноющей боли в груди, до скрежета зубов хотел поцеловать каждую, чтобы хоть немного вселить в него уверенность в незыблемой верности Эдди. Ему невероятно сильно хотелось сжать его руку, но вместо этого он лишь теребил собственные пальцы. — Хотят, чтобы я участвовал в постановке, — слегка пожимает плечами Ричи, тем самым совсем чуть-чуть задевая Эдди. Мурашки одолевают его тело и он пытается не выдохнуть слишком шумно. Эдди знал, что Ричи учится на подготовительном к театральному ВУЗу, но никогда не мог сложить в своей голове, что тот действительно к этому способен. Наверно, он просто никогда не видел его на сцене, но… Как можно пытаться вжиться в чужую жизнь, когда твоя рушится? — А ты почему не хочешь? — спрашивает Эдди. — Надоело, — Ричи безразлично пожимает плечами и отворачивается. — Смешно. Они думают, что я еще могу им в этом помочь. — И ты не можешь? — спрашивает Эдди. Ричи издает нервный смешок, ни разу не веселый или грустный. Снова равнодушный. — Если я даже обычный разговор не могу вести, какие там роли, — он смотрит Эдди в глаза, вызывая у того бурю непонимания. Но вместо того, чтобы смутиться или промолчать, Эдди улыбается. — Не пизди. Я тут, как видишь, тоже не особо хорош, — Эдди хотел бы знать, что он вообще творит, но вместо этого просто продолжает: — Сижу и боюсь все испортить, сказав не то, — Эдди наигранно фыркает, пока его руки дрожат. — Я прямо человек-беседа. Ричи сжимает губы, будто пытается удержаться от чего-то, но Эдди читает в его глазах улыбку, и ничто в мире не может сделать его счастливее. — И где тебя только такого взяли? — тихо говорит Ричи, доставая из кармана сигареты. — Из дыры под названием Дерри. Ричи не доносит сигарету до рта и замирает. Приподнятое настроение Эдди мгновенно исчезает, оставляя за собой шлейф из зыбкого недоумения. Что не так? — Дерри? — переспрашивает Ричи, пристально смотря на него. — Да, — медленно отвечает Эдди. Ричи вдруг ураганом вскакивает с кровати и несется к окну. Он сдвигает книги и открывает его, а затем дрожащими пальцами пытается несколько раз безуспешно выжить из зажигалки огонь. — Ты знаешь его?.. — Эдди начинает дрожать от полного непонимания. Его сердце сжимается, и страх бьет его по легким, заставляя дыхание вновь сбиться. Ричи наконец зажигает сигарету и судорожно вдыхает дым. — Тебе лучше уйти, — тихо говорит он, не поворачиваясь. Эдди будто ударяют по грудной клетке, отчего дыхание уходит в пятки. — Ричи… — почти неслышно говорит он. — Не надо, Эдди, — Ричи опускает голову, выдыхая дым прямо на свою футболку. — Иди. Эдди до боли кусает губы, пока обида кипятком разливается по венам. Он вскакивает с кровати и идет к двери. Эдди хочет сказать очень многое. Но вместо этого просто открывает дверь и уходит. И почему-то ему хочется уйти навсегда. *** — Ричи. — Да, профессор? — Ты говорил мне про… — Эдди. — Да. Что с ним не так? — Не знаю. Ничего. Но он ответил мне. Написал на бумажке, хотя ему никто не позволял. — Он привлек твое внимание. — Нет. — Ты говоришь о нем уже в третий раз. — Неправда. — Правда. — Какая разница? — Почему, Ричи? — Просто он накричал на меня. Он меня толкнул и сказал, что я самовлюбленный. — Это тебя обидело? — Нет. — Тогда почему ты говоришь о нем? — Он не шатается от меня, как от контуженого. И говорит мне то, что думает. — Таких людей много. — Он другой, профессор. Просто другой. ____________________________ *Аркадий и Борис Стругацкие «За миллиард лет до конца света» — цитату брала из этой потрясающей книги. Почитайте тоже как-нибудь. Стругацкие — гении научной фантастики.