прострация

«Жалость настолько ничтожное чувство, что мы бежим от него. Спрятаться, показаться лучше, чем есть. Быть выше того, кого должны жалеть. Жалость — это слабость, власть, ощущение превосходства над другим. Она держит в руке кнут и с каждым новым словом опускает тебе его на спину. Пока ты отчаянно пытаешься забыть — они все стоят и смотрят. Жалеют. Бьют. Жалость склизкая и лицемерная, она не успокаивает, лишь делает тебя более ничтожным, чем ты есть на самом деле. Не жалейте меня.» Ричи Тозиер. Запись в дневнике. *** Первое, что издает Эдди, открывая глаза, — это болезненный выдох. Все его тело ломит, мышцы сводит от малейшего движения, и Эдди начинает хныкать. Он чувствует головокружение еще даже не подняв голову с подушки, пока его лоб нещадно горит. — Изумительно, — говорит он, но голоса у него практически нет, из-за чего он издает нечто более похожее на шипение белых ходоков*. Эдди не хватило совсем чуть-чуть, чтобы лишиться чувств. Он ненавидел болеть. Дурацкая боязнь всяких инфекций и опухолей засела в нем с самого детства. Он болел всего-то раза четыре за всю свою недолгую жизнь, и поэтому такой внезапный удар пугал его. В ванной комнате, по-видимому, мылся Билл, Бен еще храпел на своей кровати, а Эдди чувствовал себя умирающим и беспомощным. Эдди тяжело дышал, пытаясь сохранить спокойствие, но болезненные слезы инстинктивно выступили в уголках глаз. Ему определенно нужно было одеваться теплее, но он выскочил весь распаренный и еще с влажными волосами и не глядя полетел вслед за Ричи. На улице было темно, но первые намеки на рассвет уже просачивались в окно бледным бежевым цветом. Эдди потянулся к своему телефону, чтобы узнать который час и чтобы хоть немного отстраниться от своего отвратительного состояния. Часы показывали половину седьмого, пока Эдди чувствовал лишь половину собственного тела. В нем проснулась жестокая злость на самого себя, но все, что он мог сделать, — это пыхтеть в никуда. Мышцы нещадно ныли, будто отзывались едкими комментариями о вчерашней поездке. Чёртовы велосипеды, Эдди клялся, что в жизни больше к ним не притронется. Пусть даже ему удалось затащить Ричи в метро, одного раза оказалось достаточно. Воспоминания, нахлынувшие на него мощным потоком, отвлекли его от реальности, а замершее сердце затмило боль. Эдди вспоминал чужие руки в своих, пока они были на крыше, пронзительный взгляд нависающего над ним Ричи и их еле соприкасающиеся на поручне пальцы, пока Эдди облокотился на дверь вагона. Они молчали, одно лишнее слово — и вся их связь рухнет. Эдди улыбнулся сквозь собственные сводящие скулы, кусая нижнюю губу, лишь бы только не засмеяться. Он будет выглядеть как придурок, в обезвоженном состоянии, с ломающимся пополам телом. Счастье в нем дышит, непреодолимое, свободное — и Эдди дышит с ним в унисон. Он не может удержаться, пальцы сами открывают сообщения, а в голове столько ярких мыслей, что становится страшно. Вы: «Ты был прав. Я слишком сильно тогда замерз. Теперь я не поднимусь с этой постели никогда.» Он откладывает телефон и снова тяжело вздыхает. Нужно определенно что-то делать. Эдди тихо выругался. Учеба определенно до конца недели была в пролёте. «Какая прелесть», — фыркнул он у себя в голове. Дверь ванны открылась, и оттуда вышел Билл. Он сразу заметил прикованный к нему измученный взгляд Эдди. — Т-ты чего так ран-н-но? — спросил он, направляясь к шкафу. Эдди в ответ что-то глухо простонал. — У тебя в-в-все норм-м-мально? — Билл подошел ближе, так и не надев футболку, которую держал в руках. — Ч-ч-черт, Эдс, выглядишь х-х-хреново. — Заболел, — тихо ответил ему Эдди, чувствуя, как жжет его горло от каждого слова. Биллу не нужно было повторять два раза. Он быстро открыл аптечку, стоявшую под столом и достал градусник, тут же отдавая его Эдди. — И к-как ты только ум-м-мудрился? — настороженно спросил Билл. Эдди пожал плечами. Сейчас он как никогда был рад, что градусник находится у него во рту, и ему не придется пытаться соврать. Говорить о том, что произошло у Эдди не было никакого желания, даже Биллу. То, что произошло на крыше было настолько личным, что Эдди отчаянно пытался сохранить этот момент у себя в сердце. Дорожил им, как хрустальным. Градусник запищал, показывая на циферблате определенные цифры. — Сто один и три*, — выдыхает Эдди, тут же отворачиваясь. Если уже сейчас у него такая температура, то что с ним будет днем. — Вот ч-черт! — шипит Билл, забирая градусник назад. — Эт-то серьезно. С-с-сейчас сбегаю тебе з-за чаем. Эдди даже не успел его поблагодарить — Билл, одевшись, пулей выскочил из комнаты. Эдди плюхнулся на подушку будучи в сотый раз благодарным за то, что в его жизни есть Билл. Эдди вновь потянулся к телефону и, увидев белое окошко с сообщением на экране, замер. Сердце пропустило удар, и Эдди слегка улыбнулся. Видимо, он не заметил, пока измерял температуру. Но почему Ричи уже не спал? Эдди иногда казалось, что он и вовсе забывает про сон, учитывая его темные мешки под глазами и вечно усталый взгляд. Эдди ввел пароль и тут же принялся читать ответ. Ричи Тозиер: «Что-то случилось?» Эдди сжал губы, стараясь удержать слишком широкую улыбку, которая так и норовила вылезти на лицо. Вы: «Простудился.» Ответ приходит как-то слишком непривычно быстро. Смущение моментально овладело им, стоило только подумать, что Ричи — совсем как он — лежит, не отрываясь от телефона. Ричи Тозиер: «Моя вина. Мне не стоило вести тебя за собой.» Эдди кусает губу. Вы: «Ты серьезно винишь себя за то, что я оделся слишком легко? Вина здесь только на мне.» Немного подумав, он добавил: «И все, что было, определенно стоит моего здоровья. Я готов месяцами валяться, если мне еще раз предоставят возможность узнать тебя лучше.» Сердце Эдди стучит слишком быстро, и он вдруг становится таким счастливым — просто потому что правда чистым потоком выходила из него, а страх за слова ушел явно за пределы его комнаты. Ричи Тозиер: «Не любишь болеть?» Это все, что он пишет, но Эдди почему-то не становится обидно. Ричи все понял, и он смущен. Если бы он написал бессмысленную, похожую на откровенность, чепуху, Эдди бы поверил меньше в его также неспокойно бьющееся сердце. Вы: «Терпеть не могу.» Ричи больше ничего не пишет, и Эдди, как-то слишком счастливо улыбаясь для его отвратительного состояния, решает оставить его со своими мыслями. *** Нравилось ли Эдди, что с ним возились, как с маленьким? Определенно нет. Сначала Билл не хотел уходить и Бену пришлось оттаскивать его за шкирку. «Эдди уже не маленький, все будет хорошо», — цокая, говорил Бен, пока открывал дверь. До пар оставалось всего ничего, поэтому он чуть ли не пинком погнал Билла из общежития. Долгожданная тишина была сроду подарка на Рождество, но только он принял лекарства и решил отоспаться, как телефон начал дребезжать. Эдди громко выругался, раздраженно посылая каждого, кто сейчас беспокоил его, к черту, но все равно взял в руки телефон. Беверли: «Эдди! Принимай гостей!» Беверли: «Мы сейчас придем, принесем завтрак и чай.» Беверли: «Как ты только умудрился?» Беверли: «Ладно, не отвечай, скоро будем. Можно же без стука войти?» Эдди устало выдохнул. Нет, он был безмерно благодарен ей и Стэну. Раньше о нем беспокоился только Билл, потому что не все можно рассказывать матери, учитывая ее чрезмерно внимательное отношение к здоровью сына. И сейчас даже два друга спешат к нему на помощь, чтобы он совсем не загнулся в своей болезни и одиночестве. Но ему почему-то даже сейчас хотелось быть одному и еще в тысячный раз все обдумать. Несмотря на то, каким ужасным контекстом был наполнен вчерашний день, сердце Эдди все равно было преисполнено нежностью. Дверь неожиданно распахнулась и внутрь вошла Беверли, держа перед собой поднос. Ее лицо выражало чрезмерную радость — до блеска в карих глазах. Она буквально порхала, пока сзади бесшумно, но грузно вошел… Ричи? Эдди, только завидев знакомые черные кудри, тут же подскочил, неосознанно поправляя толстовку, которую на него натянул Билл. От удивления у него даже перехватило дыхание. Беверли, казалось, совсем ничего не смущало. Она поставила поднос на стол, а затем плюхнулась ему в ноги. — Привет, Эдди, — сказала она, потрепав его по ноге. Ричи, не смотря на них, взял у стола стул и подвинул его ближе к кровати. Он аккуратно сел на него, а Эдди попытался удержать судорожный вздох. Хорошо, черт возьми, он пришел. Эдди не просил, но Ричи пришел, и теперь он сидит рядом с ним, внимательно разглядывая его болезненное лицо. А Эдди — до дрожи — сжимает край толстовки под одеялом, лишь бы удержать самоконтроль. — Привет, — хрипло отвечает он, переводя взгляд от одного к другому. Ричи осторожно кивает, видимо так же не решаясь сказать что-нибудь внятное. Беверли, видимо, абсолютно не настроена замечать напряжение. — Оу, звучишь ужасно, Эдди, — говорит ему она. — Горло болит? Эдди кивает, пытаясь не отводить взгляд от ее глаз, чтобы лишний раз не посмотреть на Ричи, но удавалось у него это явно с трудом. Он то и дело бросал взгляд на острые колени его длинных ног, на то, как он теребил пальцы, на открывающиеся через кофту острые ключицы. И каждый раз он отчаянно пытался не издать своего судорожного вздоха слишком громко или так явно, чтобы хоть кому-то из них было заметно. Эдди так нравилось то, что Ричи в его комнате — это, наверное, было лучшей картиной во всем мире. Все вокруг, давно ставшее родным, превращалось в нечто неописуемо прекрасное — даже чёртово мусорное ведро в углу. — Тебя будто и не учили одеваться теплее, когда становится холодно, — Беверли закатила глаза, но все также ярко улыбалась. — Значит, тебе нужен срочно мой фирменный чай. Лучше всяких лекарств. Она вдруг повернулась к Ричи, которой с некой опаской посмотрел на нее в ответ. — Ричи, сходи за медом, пожалуйста. В столовой он есть. Эдди пока позавтракает. Тот просидел секунд тридцать, будто бы осмысляя просьбу Бев. Эдди пытался не издать ни звука, и легкие инстинктивно задержали внутри него дыхание. Ричи пожал плечами и вышел. Беверли тут же резко повернулась к нему, пока в ее глазах плясали все эмоции, которые только могли быть у нее в этот момент. Она была и напугана, и счастлива, ей было и больно, и радостно. Эдди понял, что чувствует не меньше. — Как тебе удалось? — спросил он у нее, пока она застыла с открытым ртом, будто сама хотела что-то сказать. — Что ты имеешь в виду? — нахмурилась она. — Как тебе удалось уговорить его прийти? — Эдди пытливо посмотрел на нее, пока Беверли наоборот удивилась его вопросу. — Я не уговаривала, Эдди, — она отрицательно помотала головой. — Я хотела спросить то же самое, потому что это он попросил меня пойти с ним. Эдди вдруг потерял способность дышать, а сердце забилось так сильно, что он издал какой-то странный писк. Он провел ладонью по лицу, боясь даже взглянуть на Беверли, которая вдруг слишком ярко улыбнулась. Она взяла его свободную руку в свою и сжала так крепко и трепетно, что Эдди мог ощутить все, что она чувствовала в этот момент, и вместе с ней засмеялся, словно умалишенный. Беверли ничего не говорила, не пыталась вынуть из него информацию, и Эдди как никогда был ей благодарен. Она молча поставила поднос с кашей на одеяло перед ним, чтобы он, наконец, поел. Ричи привел ее сюда, чтобы она позаботилась о его здоровье, дала ему свой «фирменный чай». Все, чтобы он не чувствовал себя ужасно. Засовывая ложку за ложкой теплой овсянки в рот, Эдди все пытался успокоить свое бушующее сознание. А оно ураганом носилось по его телу, вызывая лишь еще больше жар. Он точно помрет с этим Тозиером. Эдди улыбнулся сам себе. В дверь вдруг постучали, и Эдди на секунду замер прямо с ложкой во рту. — Заходи, Ричи! — крикнула Беверли. — Будто не знает, что мы тут, — уже тихо возмущенно добавила она. Но это был не Ричи. Дверь открыла какая-то девушка. Она была одета совсем просто — лишь черные джинсы и такая же футболка, а светлые волосы были спрятаны под серого цвета шапку. Она не стала входить дальше, просто застыв в дверях. — Привет, Бев, — сказала она. Девушка непонимающе нахмурилась, заметив ее на кровати Эдди, но затем слегка тряхнула головой, явно решив, что это не ее дело. — Стэн сказал, что я могу найти тебя здесь. — Что-то случилось, Мегги? — спросила Беверли, разворачиваясь к ней всем туловищем. — Хм… Слушай, я знаю, просьба довольно странная, учитывая… — девушка замялась. — Мы хотим все-таки уговорить Ричи участвовать в спектакле. Ну, ты знаешь… В прошлом году он на главной роли — мы тогда всех взорвали. Беверли вдруг обреченно качнула головой. — Ты же знаешь, он послушает меня не больше твоего. Она вдруг посмотрела на Эдди, и ее глаза загорелись какой-то идеей. «Нет, нет, нет, нет, даже не проси меня», — кричал в мыслях Эдди, пока в реальности лишь запихнул себе еще одну ложку каши в рот. — Знаешь, Мегги, может я смогу помочь, — как-то отстраненно сказала Бев, все еще не отворачиваясь. — Спасибо, Бев, ты спасешь нас! — Мегги улыбнулась. — Ладно, пока, спасибо еще раз. Девушка вышла и закрыла за собой дверь. Беверли тут же многозначительно посмотрела Эдди в глаза. — Бев, ты серьезно думаешь, что я смогу его уговорить? — спросил он у нее. — Ну да, Ричи носится с тобой, а ты все еще думаешь, что твои слова для него будут пустым звуком? — она скептически подняла одну бровь. — Тебя он знает дольше, почему не можешь ты? — возмутился он ей в ответ. — Потому что я уже полгода ношусь за ним и успела надоесть. Ты новый голос, Эдди, и я прекрасно вижу, как он идет за ним. Эдди вдруг смутился и опустил глаза уже в пустую тарелку. Додумывать самому — это было совсем другим, но слышать подобное от человека, который столько времени провел с Ричи — это было сродни истине, и чувства внутри него затрепетали с какой-то новой силой. Легкие и невозможно красивые, трепетали — бабочки в его легких. — Ладно, — тихо сказал он, все еще не поднимая взгляда. Дверь снова открылась и вошел Ричи со стаканчиком, где был налит мед. Эдди резко посмотрел ему в глаза, и на сердце вдруг стало так сильно тяжело, что к глазам подступили счастливые слезы. Ричи застыл, также смотря ему в глаза, явно не понимая реакции Эдди. Но Эдди снова отвернулся, до боли сжав губы. — О, Ричи, спасибо, — улыбнулась ему Беверли. Тот будто очнулся и подошел к ней, отдав в руки стаканчик. Ричи неотрывно смотрел на него — Эдди чувствовал его взгляд всем своим телом, но так и не решился — не позволил себе посмотреть в ответ. Он так боялся, потому что его сердце было раскрыто, душа вылезала наружу. Сейчас он испытывал самые честные эмоции, но то ли из-за жара, то ли из-за силы чувств не мог хотя бы попытаться спрятать их. Он не смотрел, что делала Беверли, не замечал ничего вокруг — лишь чувствовал каждое движение Ричи рядом с ним: как он снова садился на стул, как осторожно поправлял очки на носу, как растрепал кудри на голове. И от каждого Эдди замирал. — Держи, Эдди, — он повернулся к Беверли, которая протягивала ему кружку полную темного напитка. Пахло какими-то пряностями и слегка Рождеством. Эдди тут же ухватился за теплую кружку и поднес ко рту, пробуя на вкус. — Боже, что это? — восхищенно сказал он, чувствуя, как напиток обволакивает его горло. — Всего лишь чай, — ответила ему Беверли, улыбаясь. — Ты просто богиня, Бев, — не удерживается Эдди, снова припадая губами к чашке. — Ну естественно, — она начинает смеяться, а затем смотрит на часы. — Черт, у меня скоро начнется пара, так что я побежала. Выздоравливай, Эдди. Она потрепала его по волосам, а затем пулей вылетела из комнаты. Эдди не знал, специально она это сделала или действительно хотела успеть на занятия. Он все еще не мог поднять взгляда на Ричи, который почему-то не ушел вслед за ней. Он пил чай, пока тело медленно сгорало от того, что он чувствовал к нему. — Как ты? — спрашивает тихо Ричи, и Эдди чуть не роняет чашку прямо себе на толстовку — руки его вздрагивают. Он осторожно исподлобья поднимает на него свой настороженный взгляд. — Уже намного лучше, — так же тихо отвечает Эдди. Они снова говорят полушепотом, будто кто-то еще может их услышать. — Спасибо, что привел Беверли, — через собственный страх говорит Эдди, и Ричи внезапно отворачивается. Он пытается спрятать собственное смущение, а Эдди улыбку. Ричи ничего не говорит, смотря на собственные пальцы. И Эдди так хочется снова приблизиться к нему, чтобы прикоснуться. Но, болея, он не может позволить себе подобную роскошь. Допив чай, Эдди откладывает все с одеяла на тумбочку рядом. И все еще смотрит на Ричи. — Помнишь, ты мне говорил про постановку? — спрашивает Эдди. Какая-то идиотская смелость накатывает на него, и он совершенно не противится ей. Ричи поднимает на него свой взгляд, немного хмурится, но кивает. — Они теперь просят, чтобы я уговорил тебя участвовать в ней, — Эдди сжимает губы, но совсем не жалеет, что признался ему во всем. Ричи чувствовал, когда ему врали, пытались обвести вокруг пальца, и Эдди до больного хотелось говорить ему только правду. — Неужели? — Ричи ухмыляется. — Будешь теперь уговаривать меня? — Не-а, — Эдди отрицательно мотает головой и сжимает губы, — это тебе решать. Ричи смотрит на него и хмурится, будто не верит, что Эдди действительно говорит ему это. — Но я бы хотел увидеть тебя на сцене, — Эдди безумно хочется отвернуться, но он продолжает — так же чувственно, так же прямолинейно — смотреть Ричи в глаза. Ричи молчит слишком долго, бегает глазами по всему Эдди, как будто пытается отыскать в нем что-то. Но Эдди настолько честен, насколько возможно в этот момент, и он улыбается. Это разоружает Ричи, он это видит — все вокруг врут ему, пытаются найти какие-то идиотские подходы, когда все, в чем он по-настоящему нуждается — это правда. — Я подумаю, — наконец подает голос он, поправляя очки. Эдди улыбается. — Все, я хочу спать, — жалобно протягивает Эдди, отпуская его, чтобы он ушел и подумал над его словами. — Температура меня убивает. Эдди сползает на подушку и плотнее закутывается в одеяло. — Выздоравливай, Эдди, — говорит ему Ричи, и Эдди улыбается ему сильнее, чем когда-либо. И как только он уходит, Эдди сразу же вырубается. *** Ричи Тозиер: «Я не могу.» 19:54 Вы: «О чем ты?» 19:55 Ричи Тозиер: «Выступать на сцене» 19:55 Ричи Тозиер: «Не хочу.» 19:55 Ричи Тозиер: «Совсем ничего не хочу. И, надеюсь, что больше не захочу.» 19:56 Вы: «Что там у тебя происходит?» 19:56 Вы: «Ричи?» 19:58 Вы: «РИЧИ?!» 19:58 *** На Эдди наспех надетые штаны. У Эдди во рту не выпитая таблетка от горла. От Эдди несет лекарствами и потом. Голова Эдди трещит по швам, тело трясется от жара, и ноги дрожат сильно-сильно, а он — судорожно пытается не споткнуться на лестнице, пока летит на следующий этаж. Все как в замедленной съемке: вокруг него тысяча взглядов, тысяча плеч — он расталкивает их, его руки не могут удержать его, пока он опирается за стену, чтобы не упасть. Кто-то помогает ему, но он даже не видит, лишь идет дальше и дальше. Успеть, оторвать, спасти. Мир вращается вокруг него с такой скоростью, что он ничего не успевает замечать — лишь дверь в коридоре. Кто-то окрикивает его, зовет по имени, но он не оборачивается — бежит. Номер триста шестнадцать, и столько же раз сердце Эдди грозилось остановиться от страха, от боли — и он с грохотом врывается внутрь. Он видит его на полу с настоящим лезвием. Он видит, как тот не отрываясь проводит им по нежной коже у локтя, как она тканью расходится и выпускает темную — как деготь, кровь. Эдди кажется, что она заливается в его горло, в уши, глаза, и он перестает видеть. Этой кровью были его слезы, и он всхлипывает так сильно, что становится больно. Он хлопает дверью, заставляя Ричи, наконец, посмотреть на него. В его собственных опухших красных глазах слезы. Эдди подходит к нему так быстро — и летит вниз на свои колени, не в силах больше удерживать себя на ногах. Он видит десятки лезвий, чужие окровавленные руки и запачканную кровью фотографию. Эдди начинает рыдать. По-настоящему — закусывая губу до собственной крови, в попытках остановить всхлипы. У него дрожат плечи, и он готов умереть прямо на этом грязном полу. Ему становится так страшно, так невыносимо больно и злостно — от слез реальность расплывается — он хватает чужую застывшую руку, сжимающую лезвие. Эдди грубо пытается вырвать предмет из его пальцев, но Ричи бессознательно тянет назад. Эдди обхватывает его пальцы полностью, и лезвие ранит его ладонь. Он шипит сквозь слезы, но не отпускает. И Ричи просыпается. От забвения, от боли — он наконец расслабляет пальцы и смотрит прямо ему в глаза, испуганно и безоружно. Полностью открытый, залитый собственной болью и слезами. Эдди плачет еще сильнее и со злостью отбрасывает лезвие куда-то в угол. — Зачем? — Эдди не может говорить громко, как бы ему ни хотелось. Он вытирает слезы кулаком, пачкая собственное лицо кровью. — Зачем, Ричи? Тот смотрит на него отстраненно, его плечи дрожат, пока из ран вытекает кровь. — Я извиняюсь, — отвечает он так же тихо. — Перед ним. — За что ты извиняешься, Ричи? — Эдди говорит куда громче — через раненое горло, через всхлипы и подступающую мокроту. — За то, что пытаюсь продолжать жить без него, — Ричи опускает глаза в пол. — Общаться, решаться на затеи в-вроде возвращения к сцене, — он начинает дрожать. — Я делаю себе больно, чтобы он смог меня простить. И Эдди кажется, что он упадет в пропасть, потому что голова раскалывается, а он не знает, не может подобрать нужных слов, чтобы разубедить его. Он плачет так сильно, как никогда в своей жизни, пропитываясь ядовитой и жгучей болью. Он тянется к фотографии, но никак не может рассмотреть лицо. — Ты думаешь, что он бы этого хотел? — спросил он. — Насколько сильно ты считаешь его эгоистом, который бы никогда не позволил тебе быть счастливым? Ричи смотрит на него так жалобно, раскрепощённо  — вот-вот вслед за Эдди упадет в дыру, где будут слышны лишь их крики. Эдди перестает дышать, понимая, что не выдержит — просто не сможет пережить — если тот накричит. Но Ричи вдруг падает на его грудь и плачет-плачет… Вся толстовка Эдди в чужой и собственной крови. Все его лицо мокрое от слез. Но он судорожно сжимает Ричи в своих объятиях, пока его плечи дрожат — и Эдди дрожит вслед за ним. Он чувствует, что вот-вот — и он не доживет до следующего своего вздоха. Он утыкается носом в его волосы, и лишь это спасает его от падения. Он внезапно оказался в аду, а Ричи — живой Ричи — был единственным его крючком. Они, видимо так и будут — до бесконечности — бегать от одного к другому. Быть нескончаемо счастливым, а затем спотыкаться и прямо под троллейбус — с раздавленной от боли головой. — Ты ни в чем не виноват. Я не позволю тебе так считать. Никогда. _______________________________ *белые ходоки - типа зомби из "Игры Престолов", которые не умеют ничего говорить, лишь что-то невнятно кряхтят. * В США температуру, как и воздуха, измеряют в фаренгейтах. В переводе у Эдди температура 38.5