***
Одинокая фигура застыла вдалеке. Статуя ангела, каких здесь много. Беверли хочется вскрикнуть, подозвать, но солёные от слёз губы мешают ей даже глубоко вздохнуть. — Это вторые в его жизни похороны, — доносится голос со стороны. Обычно стойкая Беверли вздрогнула. Меньше всего она ждала здесь её. — Я знаю, что в тебе сейчас море сочувствия, но ему лучше остаться одному. — Откуда вам знать, что у кого внутри, — Беверли оборачивается, тут же натыкаясь глазами на полицейский значок. Её учили, что ко взрослым нужно обращаться с уважением, но к ней она не испытывала ничего, кроме отвращения. — Не говори так со мной, девочка. Беверли поджимает губы. Отчаяние буравит в её сердце шахту, где ископаемое — истерика. Она сдерживается, прикусывает пухлые губы и рвёт слова на пули. — Вас не должно быть здесь. — Я его семья. — Семья не покрывает убийц, — плюёт Беверли в лицо. Женщина хватает её за руку, больно сжимая запястье. — Мой сын не убийца. В детстве Беверли любила греческую мифологию, зачитывалась книжками про богов и прекрасных нимф. Дрожала в страхе перед фуриями Аида. Миссис Тозиер с широко раскрытыми глазами и шипящим голосом казалась одной из них. — Мы обе знаем, что это не так. Однажды я докажу, я найду способ заставить Вас и его убраться из жизни Ричи навсегда. Можете повесить на меня ебучее уголовное дело, я всё равно вернусь и стану Вашим ночным кошмаром. Я не знаю, что за дыра этот Дерри, из которой вы вылезли, и все ли там такие же отвратительные, но я заставлю вас уползти обратно. Беверли вырвала руку и убежала в сторону толпы. Её сердце стучало, вырывалось из груди от страха, возбуждения и безумия. Она знала, что не соврала. Однажды она покончит и с ней, и с Генри.***
Последнее слово разнеслось по залу. Летящее эхо погасло, и на секунду воцарилась задумчивая тишина. Аплодисменты и вскрики. Генеральная репетиция удалась. Все актёры высыпались на сцену и принялись обнимать и поздравлять друг друга. — Поосторожней с костюмами, — вскричала режиссёр, стараясь сдержать своё довольство, но Эдди заметил её подрагивающие от нетерпения руки. Но долго его взгляд на режиссёре не задержался. Он был прикован только к одной фигуре на сцене, которая не была заряжена общим энтузиазмом. Ричи был изнеможён. Эдди не удивился. То, как он отдавался своей роли, заставило поверить, что это другой человек. В первой сцене, когда он появился, была другая походка, другая моторика, другая душа в глазах, — тогда Эдди понял старания группы вернуть его назад. Ричи бесподобен. Он рождён для того, чтобы проживать тысячи жизней как свою. Главное, не потерять его в этом вихре. — Так! Быстро всем переодеваться и жду вас тут через десять минут, — громко сказала режиссёр и тут же удалилась, бросив мимолётный взгляд на Эдди. Эдди слегка вздрогнул, побоявшись, что она снова устроит скандал из-за его присутствия, но она просто прошла мимо него и юркнула за дверь. Сцена опустела, кроме одного человека. Та самая Мегги, которая прибежала уговаривать Беверли вернуть Ричи на сцену, сбросила туфли и, подобрав юбки, спрыгнула со сцены. — Не знаю, что сделал Ричи, чтобы тебя впустили, но обычно Маргарет не допускает ни одного лишнего глаза. Тебе повезло. Она плюхнулась рядом с Эдди на кресло и с громким стоном потянулась. — Тупой девятнадцатый век с их корсетами. Так и до воспаления лёгких не далеко. — Воспаление лёгких не возникает из-за давления, скорее будет атрофия, — безмятежно ответил Эдди. — Одна фигня. Ты мне лучше всё-таки объясни, как ты тут оказался. — Ричи при мне репетировал и отрабатывал свои сцены. Плюс она наверняка знает, что без меня он бы не был на сцене. — Правда? Я же просила Бев это сделать, а ты вообще первокурсник, откуда ты… о… Меган вдруг прервалась. Она залилась улыбкой и возбуждённым осознанием. Эдди этот поворот совершенно не понравился. — Так вы.? — Нет… Не знаю. Не важно, — тут же прервал он её. Меньше всего Эдди хотелось обсуждать свои личные дела с посторонними. — В смысле ты не знаешь? Вы либо встречаетесь, либо нет. — Мы не говорили об этом. И это пока всё, — он насупился и это, кажется, её остудило. — Ладно, ладно, остынь, амиго, — тепло улыбнулась она. — Но я бы на твоём месте всё же обсудила бы этот момент. Я была в ситуации неопределённости и, поверь, она многое рушит. Сложно двигаться куда-то, когда у тебя нет опоры. Вдруг она вскочила с места и только еще раз посмотрела на Эдди. — Всё, убегу, а то ты будешь думать, что я вторгаюсь в личные дела и всё такое. Не кисни! Послезавтра спектакль. Твой принц будет сиять, вот увидишь! С этими словами она убежала к сцене и скрылась за кулисами. Эдди возмущённо вздохнул и скрестил руки. Вообще это не её дело, он ни у кого совета не спрашивал. То, что происходит между ним и Ричи — это их дело, пусть даже они никак не связывали себя обещаниями и прочим. Эдди тут не для этого, он сначала хочет помочь Ричи разобраться в себе, чтобы решать всё самому и делать то, что он хочет. И вообще ему тут делать больше нечего. Выслушивать споры о том, что руки повернули не в ту сторону, не правдоподобно, Эдди отнюдь не хотелось. Он уже собрался написать Ричи, что собирается потусить где-нибудь в другом месте с Биллом или со Стэном на крайний случай, но Ричи вышел к нему сам. Это был он. Не в линзах и тупом фраке, а в очках и обычной футболке с джинсами. Выглядел слегка напряжённо, подобрав к шее плечи и засунув ладони в карманы. Он медленно спустился и подошёл к Эдди, который буравил его взглядом, не зная, расцеловать его от восхищения или броситься в ноги. Однако, даже в его голове это было крайностью, и он просто взял его за руку. — И как? — тихо спросил Ричи, скромно заглядывая ему в глаза. — Спрашиваешь ещё. Великолепно? Талантливо? Я знал, что у тебя получится, но ни разу при мне ты не был… Настолько впечатляющим. Ричи всё же опускает глаза, пожимая плечами. Молчит, чертит огненную дорожку большим пальцем по ладони Эдди. — Волнуешься? Ричи осторожно кивает. Эдди почти что улыбается. Это честно. Когда-то давно Эдди не мог бы подумать, что Ричи чего-то боится. — Когда я был там в последний раз, я был уверенней. Свободней, не знаю. Что-то ушло. Положительного персонажа я бы играть не смог. Эдди даже не спрашивает. Уже знает ответ, и от него неприятно скребёт на душе. — Придёшь ко мне позже? Эдди тут же оживлённо машет головой. Внутри эффект взорвавшейся петарды. Он не знает, может Ричи устал, может не контролирует себя, но выглядит он вполне уверенно и при этом смущённо. — Только если не будет грязных носков на полу, — иронизирует Эдди. Ричи ухмыляется, почти даже смеётся. В его глазах новая, вырвавшаяся из вечной чёрной паутины безразличия. — Договорились. И враз его рука оказывается в волосах Эдди, поправляя прядь. Эдди и не дышит вовсе, растягивает в голове каждую секунду, стараясь дотянуть её до вечности. Он уже давно ушёл. Лежал на своей кровати, ждал назначенного времени, читал статьи в «New York Times», смотрел сухие лекции об открытиях в медицине, лишь бы только не пылать ещё больше. Эдди никогда не думал, как легко может надломить человека от маленькой детали, от мимолётных событий, которые он не замечает с другими, а замечает с тем нужным. Это как открывать новый мир, где всё сочится спелым персиковым соком. Зависимость, от которой тяжело дышать, какая она сладкая и горькая одновременно. Конечно же он приходит даже на минуту раньше и тупо пялится на дверь. Эдди чувствует себя то параноиком, то эмоциональным наркоманом. Он вообще не имеет понятия, что они будут делать, всё ещё волнуется и не чувствует успокоения. Им ещё столько разных слоёв вскрыть, прежде чем не останется ничего, кроме мягкой тишины. Эдди на секунду надоело собственное занудство, оттого он решительно постучал в дверь. Ричи был без очков. Влажные кудри лежали совершенно неряшливо, ещё более запутано, чем обычно. — У тебя удивительная пунктуальность, Эдди, — замечает он, пропуская гостя внутрь. — Я бы мог тебе сказать, чтобы не стучал в следующий раз, но я только успел штаны натянуть, а ты уже тут. У Эдди вдруг что-то вспыхивает в горле, а может он просто забывает нормальные слова. Ричи говорит. Много, спокойно, его голос слегка уставший. Он выглядит измученным, но отчего-то мягким. Нет, он всегда казался ему не слишком энергичным. Даже совсем не энергичным. Но его усталость была тяжелой, грузной, заставляя его плечи постоянно свисать. Сейчас же он держит их расслабленно, но ровно. Медленно подходит к кровати и падает на неё, прикрывая глаза. — Ты точно хочешь, чтобы я остался? — аккуратно спрашивает Эдди и перетаптывается с ноги на ногу, чувствуя себя отвратительно смущенным идиотом. — Ты кажешься… уставшим? — Даже больше, чем обычно? — Ричи приоткрывает глаза. Он ещё ни разу не улыбался с того момента, как Эдди зашёл внутрь, его губы были неподвижны, но в томных глазах, расслабленных скулах не было ни намёка на привычную тяжесть. — Тяжело возвращаться к своему ремеслу, я говорил. Не значит, что я должен ради него не проводить время с тобой. Эдди очень жалеет, что он не стоит рядом с выключателем. То, каким румянцем заливаются его щёки, лучше спрятать. Однако, решимости в нём оказывается больше, чем смущения. Он сбрасывает кроссовки, снимает кофту и бесцеремонно ложится рядом. Ничего не происходит, Эдди смотрит в потолок, пытаясь переварить всё, что происходит. Он чувствует выжигающий его щеку взгляд Ричи, который лежит неподвижно, может быть уже даже не дыша, — Эдди не слышит его совсем. Возможно сам он волнительно дышит, как паровоз, но старается игнорировать шум. А потом Ричи осторожно приближается и просто утыкается носом в его волосы. У Эдди сердце падает под кровать. Но вместо того, чтобы напрячься, занервничать, он слушает чужое дыхание, вдыхает легкий запах мыла и падает в забвение. Его кровь теперь резина, плавится, тянется под контролем чужого тела. Он даже не замечает, как они постепенно оказываются в объятиях друг друга. — Посмотрим что-нибудь? Эдди издаёт нечленораздельные звуки, соглашаясь. Говорить сейчас — это свыше его сил. Ричи включает фильм, какой-то знакомый, странный и совсем не весёлый. Он скорее даже жуткий, на мотив старых пьес. Единственным понятным была причина, почему в этом фильме Джессика Честейн, слишком уж хороша она была в своей роли.** Когда она плакала, стоя на коленях перед главным героем, Эдди абсолютно позабыл об окружающем мире. А потом услышал легкое сопение. Ричи лежал на его плече и мирно спал. Его волосы были до сих пор влажные, кудри щекотали щёку. В этот момент больше не было ни фильма, ни актёров, ни интереса к концовке. В спящем Ричи, в таком виде, в таких обстоятельствах была магия. У Эдди не было больше никакого выбора. Ни у кого на всём свете не будет другого выбора. Только убрать все лишнее, аккуратно поцеловать в лоб. Обнять и слушать чужой сон, пока ночь покрывает их звёздным одеялом. Скрывает в темноте два горящих сердца.***
— Знаешь, есть одна странная вещь, о которой я думал очень долгое время. — Какая? Ричи слегка поджал губы. То ли искал правильные слова, то ли пытался уговорить себя высказаться. Он проснулся всего минут десять назад, долго приходил в себя и дышал Эдди в щёку. Эдди уснуть не смог. Бывает тяжело провалиться в сон, когда реальность не отпускает. — В философии четыре концепции представления о времени. Я читал о каждой, но раньше не думал об этом настолько пристально. Меньше всего меня интересовал смысл жизни, философия истины происхождения и прочее. Он на секунду замолчал, посмотрев на потолок. Эдди не думал издать даже вздох. — Но сейчас я понял, что передо мной огромная луковица, которую на протяжении всей истории тормошили, драли, пытаясь добраться до сердцевины всего знания, и я начал чувствовать к ней неостановимый интерес. Я сразу понял, что концепция религиозного бога меня не интересует. Но если рассматривать всю гигантскую историю поиска истины, то можно выделить две её разновидности: концепция материального и идеального. — Ага, это что-то из серии, кто нас создал: Бог или большой взрыв? — Да, но гораздо больше. Это спор большинства и главенства, первоначальная идея или материя. Сосредоточение твоей веры, твоих идеалов. — И тебе это не нравится? — Естественно, нет. Это глупо: поделить и так узкое представление о мире на две части и размышлять в их пределах. Наше мироощущение ограничено, если не выйти за рамки этих представлений, мы так и будем топтаться на месте. Ричи смотрел никуда, его глаза горели странным светом. Он делал что-то совсем новое для него самого, заглядывал в самую пучину своего вихря мыслей в голове и делился с Эдди. — Только философия времени осталась на промежутке. Среди четырёх концепций есть та, которая не может отпустить меня до сих пор. Она застряла во мне и теперь я вижу её в каждом проявлении моей жизни. Он вдруг прерывисто выдохнул. Эдди отчаянно схватил его за руку. Он тут, он слушает. — Статическая концепция. В ней время никуда не бежит, события никуда не приходят. Если у тебя есть дом, значит ты придёшь к нему. Нет другого варианта. Время написало весь твой путь, весь путь человека с которым ты на дороге столкнёшься плечами. Как в космосе, мы видим метеорит и можем предсказать его траекторию. Значит, его судьбу. Он неотъемлемо врежется в Луну и разобьётся. Потому что это его будущее, оно уже написано и неотвратимо. Мурашки пробежали по телу, и сердце Эдди вдруг болезненно сжалось от осознания. — Хочешь сказать, у каждого своя судьба? Но это значит, что ни у меня, ни у тебя нет никакой реальной возможности выбирать. — Больше. Весь твой выбор и есть написанное временем решение. Ты был рождён именно в своём месте, именно у своих родителей. Твоё воспитание было определенно сразу, каждое твоё решение в будущем было выгравировано на линии твоей жизни, а ты даже об этом ещё не думал. Я не мог знать, что встречу тебя, но из-за твоего решения покинуть родной город, которое было определено твоим детством, не в моих силах было остановить нашу встречу. — Тогда время… Оно… — Оно и есть Бог. Если эта концепция верна, время первостепенное. Оно породило материю и идею в единый момент, сделав их взаимосвязанными. Мы не сможем препятствовать его велению, ведь если мы будем думать, что сопротивляемся и делаем всё наоборот, это «наоборот» уже существует в твоём будущем, ибо каждым твоим действием было определено твоё решение однажды познать время. У Эдди голова взрывалась. Ричи говорил о вещах, которые он до этого мог спокойной пропустить мимо ушей, опустить, но ведь это действительно казалось важным и сейчас, и всегда. Для Ричи и теперь для Эдди. Но Ричи утопал в болоте, где знания оставляют лишь больше вопросов, заставляя добровольно погружать себя на дно. — Ты так глубоко в этом, — вдруг тихо говорит он. — Я только начинаю понимать, а мне уже больно. В этом океане на самом дне может и лежит твоя жемчужина истины. Только там нет никакого света. Там ты никогда не найдёшь чужой руки. И даже если ты прав, даже если время таково, а мы его рабы, это не обязательно плохо. Мы были рождены так, мы живём так, а в других обстоятельствах и не существовали бы совсем. И пусть даже мою жизнь расписал какой-то псих, это значит, что я был рождён, чтобы встретить тебя. И без меня и моих просьб ты бы никогда не прибрался в своей комнате. В эту ночь Эдди впервые увидел, как красиво смотрится широкая улыбка у Ричи на лице. Впервые осознал, как приятно эту улыбку целовать.***
Зал взрывается аплодисментами. Шум вколачивает Эдди в кресло, он не может пошевелиться. Он смотрит, как Ричи кланяется со всеми остальными и как оживают его глаза перед толпой. Беверли тоже не хлопает. Она аккуратно кладёт свою ладонь на его руку. Эдди кажется, что она вот-вот заплачет. В этот миг весь мир принадлежал Ричи, а Эдди и Беверли больше всех. Эдди знает, что дал надежду Беверли. Сейчас они оба верили всем сердцем, что дальше будет только лучше. У Эдди крышу снесло от счастья. Он радовался, как никогда раньше. Он видел в Ричи добровольно выложенную дорогу в более чистое место, где было спокойствие и принятие. Он не хотел никого больше видеть. Хотел забрать Ричи скорее в их маленький круг, где будут они, Бев, Билл, Стэн и Бен и он своё огромное чувство разделит с самым малым количеством людей. Беверли спешит за ним, тащит за собой Билла, который не сопротивляется. Эдди знает, что Ричи не будет оставаться за кулисами слишком долго. Какого бы не было прогресса, ему всё ещё нужно научиться вновь шумно радоваться. Они ждут его у двери. Эдди слушает возбужденные голоса студентов; кто собирается в бар, кто на танцполы в клубы с бесплатным алкоголем. Давно он не замечал, как всё живёт и дышит вокруг. Эдди хотелось бежать следом. Загрести Ричи под руку и заставлять его показывать свой родной город, пока у них обоих уши от холода не отвалятся. Сидеть на камнях в Центральном парке и слушать его байки из школы. Бродить по тёмным переулкам, вспоминая сумасшедшие фильмы Кубрика. Делать больше, двигаться дальше. Когда Ричи медленно выходит из гримерки, картинка Эдди распадается на миллиарды осколков. Когда Эдди смотрит ему в глаза и сталкивается с ошеломительной болью, его шатает. Тело инстинктивно сжимается, но он не двигается. Может он не отошёл от роли? Ничего же не могло случится за те пять минут, что он не видел его? Но Беверли смотрит на Ричи так, что всё для Эдди становится очевидным. Ричи смотрит на неё в ответ, только ей в глаза, как будто только у неё есть возможность все понять. — Скажи мне, — почти шепчет она. У неё сквозь каждое слово проскальзывает осознание, и Эдди становится противно, что это не он сейчас понимает всё полностью. — Генри. Он здесь. Он вернулся из Дерри. Опять. Иногда приходится слышать вещи, от которых содрогается каждая частичка твоего тела. Как ударом молнии, проходит сквозь тело, разрывает мозг и оставляет бездушно лежать в открытом поле. — Какой Генри? В смысле, Дерри, какого чёрта? — у Эдди трясутся руки, и он старается сохранить последние доли контроля, чтобы не начать кричать. Он думает, что Ричи промолчит. Как было всегда, а ответит Беверли. Она и правда собиралась. Но потом. — Мой сводный брат, — и тут Ричи смотрит на него, а к Эдди очень медленно приходит понимание. И не у него одного: он слышит, какой отчаянный вздох делает Билл. — Генри Тозиер, раньше Бауэрс. Он убил… Он убил Уилла. ________________________ * «Демиан» — Герман Гессе. **Речь идёт о фильме «Кориолан» — трагедия Шекспира в настоящем времени. Не знаю почему так долго пришлось выбирать фильм просто для упоминания, но в одном девушка в конце прыгает с крыши, а в другом показаны несчастные отношения. Выбрала этот, но можно считать упоминание данью уважения Джессике.