прострация

Этот день в другой вселенной мог начаться по другому. Эдди мог проснуться в своём доме в Дерри, собраться на тупую работу, вытерпеть ругань тупого начальника, ждать, когда их супермаркет снова разгромит маменькин сынок Бауэрс. Он мог продолжать думать, что ему нравятся девушки, даже встречаться с какой-нибудь ради отчёта мамуле. Он мог потом жениться на ней, иметь сына, похоронить мать, иметь дочь. Он бы ненавидел свою жизнь, жену и разбитые в очередной раз стекла в витрине магазина, где он уже главный менеджер. Он бы носил тупые выглаженные рубашки из секонд хенда и считал последние центы на пропитание. Но в этой вселенной именно он принимает все удары судьбы, и это его спокойствие зависит от Бауэрса. В этой вселенной Генри никогда не приезжает в Нью-Йорк, никогда не живёт в одном доме с Ричи и не убивает его счастье. Вместо этого он просыпается в своей комнате и держит Ричи в своих руках. Тот, кажется, даже не дышит, может спит, а может хочет убить себя во сне. Билл уснул в самом неудобном для него положении. Его голова свисает на бок, на его коленях спит Бев и иногда дёргается. Ночью она дольше всех остальных не смогла заснуть и плакала. Эдди знал, потому что не смыкал глаз до рассвета. Кажется, спал он не много. Может, всего час. Солнце всё ещё очень низко, комната окрасилась серым от тусклого света туч. Настроение было таким же. Где-то всхрапнул Стэн. Он каким-то образом сумел разместиться на кровати Бена, при этом никак самого Бена не касаясь. Внезапно Эдди показалось, что в комнате слишком тесно. Однако только так и Ричи, и он смогли пережить ночь. У Эдди болели глаза, но он продолжал тупо смотреть в потолок, пока его руки отказывались как-либо отпускать спящего Ричи. Этой ночью о них узнали. Мелочь. Сущий пустяк по сравнению с тем, что происходит на самом деле. Эдди вспоминает, как сильно он радовался исчезновению Генри, и жгучая вина снова режет по сердцу. Нет, Эдди, конечно, не принимал участия в переезде дерьмовой семейки, но сам факт его празднований… «Он и его мамаша приехали к нам, когда я только был подростком и второй год жил без матери. Из-за её смерти отцу было плохо, меня он никогда не любил, как её. Но ему нужен был кто-то рядом, они познакомились на учениях полиции, которыми тот руководил, он же член городского парламента.» Ричи весь вечер не плакал, но сильно дрожал и смотрел в глаза только Эдди. Будто только в Эдди он мог найти силы высказаться. Эдди не посмел уронить и слезинки пока Ричи не уснул. «Я не удивлён, — говорил Билл. — Бауэрс вс-всегда был отбитым, но ос-оставался безнаказанным. Он д-держал в с-страхе всю школу. Терроризировал меня и Эдди. До того, что мы боялись с-собственной тени.» После этих слов Ричи не отпускал его руки. Как будто он впервые всё понял до конца. Страхи, неуверенность и колкость. Впервые разделил одну настоящую проблему на двоих. Это было их общим, потому Генри напрямую повлиял на то, какими они предстали друг перед другом. Это их проблема, потому что теперь на их плечах лежала ответственность от неё избавиться. «Почему он вернулся?» «Она отправила его в Дерри, после того… После убийства. Заперла в психушке, пока всё не уляжется. А теперь…» Ричи достал свой телефон и дрожащими руками начал вводить код, но снова и снова ошибаясь. Эдди аккуратно обхватил пальцами его локоть. Этой ночью он не мог позволить ему упасть. «Ричард. Гретта в больнице, у неё осложнение. Мы не говорили вам о болезни. Она желает видеть тебя. Если ты всё ещё мой сын, ты придёшь. В понедельник в пять вечера. Генри тоже будет. Помни, что любой конфликт неуместен, веди себя достойно хотя бы в этот раз.» Эдди не сказал бы, что в его семье всё было хорошо. Но его мать никогда бы не позволила писать так сухо. И это его отец? Он вообще знает, в каком состоянии был Ричи? «Как он может? Как он смеет тебе писать в таком тоне после всего, что произошло?» «Это не самое худшее из всего, что он мне говорил.» «Ричи, не иди туда, — встряла Беверли. — Всё равно, что там хочет эта сука, она сломала тебе жизнь. Все её болезни — это плата за все совершённые мерзости.» «Она права, — Стэн смотрел на свои руки. — Прости, Ричи, но эта семейка убивает тебя.» «Если вы не забыли, то я здесь благодаря его деньгам.» «Всего пятнадцать процентов, Ричи! — Беверли еле сдерживает слёзы. — Я знаю, мы что-нибудь придумаем. Попросим Майка, ты вернёшься на работу, я тоже где-нибудь устроюсь, я тебе помогу.» «Ты ушёл из магазина? — вдруг спрашивает Эдди. Мелкая обида вскакивает в сердце. Наверно, неправильно так думать, но это он должен был знать первее Беверли. «Да, я недавно заходила, и Майк сказал мне, что он больше там не работает.» «Я не вернусь туда, — уверенно говорит Ричи и смотрит Эдди в глаза. — Я пойду на встречу. Всё это нужно закончить.» Он не слушал протесты Беверли, не слушал крики Стэна и попытки Билла с Беном всех успокоить. Ричи смотрел на него, и в его взгляде было столько страха и отчаяния, что Эдди не смел шевельнуться и отпустить их руки. Ричи только звучал уверенно, спрятав глаза в Эдди. «Ты никогда не ищешь лёгких путей, да? — шептал Эдди, пока аккуратно снимал его очки. — Но ты прав, Ричи. Помни, что я рядом, какой бы путь ты ни выбрал.» А потом он притянул его к своей груди. Спрятал от мира, от криков, от споров, от любой жестокости. В его руках он может больше не казаться стойким, сильным и равнодушным. Он может быть слабым, уставшим, измученным. Он может быть человеком, которому есть, что чувствовать, как бы он ни пытался это скрыть. Футболка Эдди до сих пор мокрая. Ричи умеет плакать тихо, и только Эдди чувствовал дрожь чужого тела и слышал тихие вздохи. Он утянул его за собой, чтобы лечь, гладил его по спине, целовал кудри, шептал что-то неуловимое, лишь бы помочь успокоиться и уйти в мир снов, где никто не сможет до него дотянуться. И только потом плакал сам. Слёзы заливались в уши, в волосы, падали на капюшон толстовки и на подушку. Эдди было всё равно. Он не отпустил Ричи даже в своём коротком сне. Его тело затекло, кости слегка ломило, но он не двигался, а чужая голова продавливала нежность на его груди. Эта нежность вырезала узоры боли на сердце, путая Эдди в том, что он чувствует и что хочет чувствовать. Может быть он устал, но он не может позволить себе оставить всё просто так, оставить Ричи одного. И не думает, что когда-либо сможет. — Ты спал? — вдруг говорит Ричи. Эдди слегка вздрагивает. Он совсем не заметил, как тот проснулся. — Немного, — он даже не врёт. Ричи поднимает на него взгляд. Его лицо опухло от слёз. В глазах странная опустошённость и задумчивость, как будто он не осознал до конца, что произошло ночью. Он слегка щурится, смотря на Эдди. Приподнимается, находит очки на столе и смотрит в окно. — Мне нравится эта погода. Пройдёмся? — спрашивает он. Эдди кивает. — Только давай почистим зубы, я тебя умоляю. — Тогда встретимся внизу. — Ричи медленно садится на кровать, а Эдди тут же поднимается следом. — Почему? — Ты же не предлагаешь мне чистить твоей щёткой? — Что? Фу, нет, — Эдди кривится. — У меня есть запасная. — Зачем тебе запасная? — В смысле, зачем? Если одна упадёт на пол, нужно сразу менять. Ричи обернулся и посмотрел на него и за стёклами очков играли смешинки. — Не знал, что ты настолько чистюля. Извини, что тебе приходилось терпеть мою комнату. Эдди фыркает. — Если ты сейчас же не пойдёшь в ванную, то я тебя пну. Щётка в шкафчике. — Если вы оба сейчас не замолчите, я не посмотрю ни на что и пну вас обоих, — вдруг подаёт голос Стэн. Эдди закатил глаза, но не ответил. Ричи хмыкает и аккуратно гладит его щёку. Эдди не шевелится, а когда Ричи скрывается за дверью в ванную, осторожно улыбается. Это было печальное утро. Ночь уничтожила их, но Эдди чувствовал и своё, и Ричи желание сделать что-то, чтобы заставить друг друга отпустить себя, сделать груди легче. От окна тянуло морозным ноябрём. Пока Ричи был в ванной, Эдди быстро и как можно тише переоделся потеплее, чтобы защититься от холода, раз они собрались гулять, а потом пошёл в ванную. Ричи медленно чистил зубы, опираясь на край раковины. Эдди медленно встал рядом с ним, взял свою щетку из стаканчика, выдавил пасту и заткнул ею рот. Ричи, до этого смотревший себе под ноги, аккуратно перевёл взгляд на него. Смотрел долго, бегая глазами то вниз, то вверх. Эдди изо всех сил старался не краснеть, но в зеркало видел, как порозовели его щёки. Ричи прополоскал рот и неожиданно спросил. — Ты постеснялся переодеваться при мне? Эдди очень рад, что у него нет возможности ответить из-за щётки. Он вспыхивает, кидает взгляд на Ричи, который продолжает смотреть на него. А когда Эдди заканчивает, аккуратно берёт его за руку. — Я знаю, на что способен Бауэрс. Но если он ещё заставил тебя стесняться себя… — Ричи, мы были детьми, когда он уехал. О таком… О таком никто тогда не думал. — Но ты стесняешься. Эдди опустил взгляд. Не то, чтобы он стеснялся. Просто не любил оголяться. Это ведь нормально? Его никогда особо не заботил вопрос о более интимной близости с кем-то, просто потому что ему никогда не хотелось ничего подобного с доступным вариантом в лице Элли. О Ричи он не думал в этом ключе. От силы совсем. Просто, потому что всё было сложно, тяжело и кропотливо. Потому что с Ричи он работает, учится, развивает чувство медовой нежности. Но Ричи подталкивает его к мыслям, которые он либо блокировал, либо вообще не имел. От чего он вспыхивает. — Я не знаю. Ричи не докапывается. Осторожно целует его в макушку и поглаживает ладонь пальцем. — Мне нужно в комнату. За курткой. — Я схожу с тобой. Ричи кивает и слегка улыбается. Эдди чувствует, что никто из них не хочет оставаться один. Эдди накидывает свою куртку и натягивает шапку. Он ещё раз оглядывает комнату, спящих друзей и его сердце ненароком сжимается. Они убегают вдвоём. Ощущение давно не новое, но Эдди радуется ему как в первый раз. На небе лежал синеватый туман. Было ещё слишком рано, чтобы он стал бирюзовым серым. Ветра на удивление не было, он не срывал пожелтевшие листья с деревьев. Но воздух всё равно был наполнен солёным холодом от океана. Эдди был рад, что надел шапку и заставил Ричи накинуть хотя бы капюшон. Они двинулись на выход из кампуса. На улице уже было достаточно шумно, люди спешили по своим делам, закутанные в пальто и шарфы, держат кофе в руках, что-то говорят, кричат. Эдди будто ничего не слышит. Здания пестрят холодными цветами, весь мир вокруг вливается в Эдди одним чувством, тёплой краской холода и плеча рядом. Это странно, осень никогда раньше не дарила ему таких эмоций. Из головы не выходит ночь и всё, что она принесла. Эдди хочет понять всё сразу, но начинает издалека. — Почему ты уволился? Ричи поджимает губы на секунду и начинает сутулится. — Слишком много воспоминаний связанных с этим местом. Ведь это… Это Уилл познакомил меня с Майком. Если нужно отпускать, значит нужно отпускать всё? Я ушёл, когда взял роль. Эдди ничего не ответил. Он взял Ричи за руку и пошёл дальше. Эдди не особо разбирал, куда их обоих ведёт. Дома, перекрёстки, кварталы сами по себе проскальзывали мимо, а они шли, шли и шли. Эдди загонял абсолютную ерунду про то, что вычитал недавно в «New York Times» об остеохондрозе, Ричи и уверял его, что совершенно не разбирается в подобной ерунде. — Ричи, это не ерунда, это касается всех, кто ведёт сидячий образ жизни, включая студентов. Они спорили о современном искусстве, когда спускались в метро, и его Эдди в упор не воспринимал. — Я за классику. Квадраты и линии может и имеют смысл, но в них нет никакой изящности, — доказывал Эдди, пытаясь впихнуть монеты в автомат. — Их изящность не лежит на поверхности. Она не в естественных формах и материальном восприятии. Современное искусство о чувствах, которые вызывает познание, то есть о чувственном познании. Когда ты знаешь что-то, но не просто знаешь, а начинаешь это знание ощущать, а само чувство словами выразить не можешь, потому что каждое слово кажется тебе маленьким и ничтожным, чувство живет лишь ассоциациями. Это знание вызывает такое же чувство, как этот квадрат и красный цвет, а другое знание похоже на то, что ты чувствуешь, когда видишь жёлтый. И поэтому всё кажется непонятным, спутанным, при этом иногда простым и тупым, потому что чувства не то, что ты можешь структурировать в одну форму. Если портрет — это выражение чувства кому-то, то чёрный квадрат — изображение чувства как такового. В вагоне Ричи говорил ему о своих любимых картинах и пообещал сходить с ним на выставку. Они вышли на следующей же станции. Эдди не замолкал, согревался чужой рукой в своей и даже не думал о том, что на них могли смотреть. Наверное, он окончательно отвык от того, что он больше не в Дерри. Все знали друг друга в маленьком городке, и там он чувствовал себя тесно. Нью-Йорк был гигантским, в нём то и дело сталкиваешься с кем-то плечами на улице, и где-то воняет китайской едой. Но только здесь Эдди смог понять, каково это быть наедине. Они взяли кофе, а потом знаменитые солёные крендельки в трейлере у какого-то мужчины и ушли к набережной Бруклина. — Я раньше не любил осень, — говорит Ричи, сминая картонную бумажку от кренделя. Они сидели на одной из лавочек. Эдди крепко сжимал горячий стаканчик с кофе, чтобы согреть пальцы. Бледное лицо Ричи поцеловал холодный бриз, оставив розовые следы на щеках и носе. — Особенно, когда был младше. Приглушённые тона не вызывали никаких чувств, осень ассоциировалась с их полной утратой. — А теперь? Ричи смотрит на него и легко улыбается. — Я думаю, тебе к лицу осенние цвета, а ещё мы встретились в сентябре. Как я теперь могу не любить её. Коричневый кирпич домов, зелёные опоры мостов, тёмная вода, серая плитка под ногами и алые губы напротив. Краски влетают в Эдди острым чувством смущения, огня и влюблённости. Как же сильно он влюблён. Ричи даже не нужно ничего говорить, но когда он говорит, Эдди падает глубже. — Завтра я пойду туда, — Ричи опускает взгляд на свои пальцы. — Я не знаю, насколько это повлияет на меня. Я не знаю, что сделаю, если будет слишком плохо. Поэтому извини меня сразу, если что. Я могу даже не вернуться на ночь… — Стой, в смысле вернуться? — недоумевает Эдди. — Я пойду с тобой. Ричи неожиданно становится серьёзней. — Исключено. — Это ещё почему? — Я не могу позволить ему… Я не хочу, чтобы они видели тебя, чтобы ОН видел тебя. Он же… Он может сделать с тобой то же самое. — Ричи. Послушай меня, — Эдди ставит стаканчик рядом с собой и берёт обе руки Ричи в свои. — Меньше всего я переживаю из-за какого-то психа. — Ты не понимаешь. Его мать скована болезнью, он на свободе, его больше ничего не держит. Он полный псих, он убил Уилла, просто потому что я любил его. Ричи сжимается, опускает глаза. Он снова слабый, разбитый. Он ненавидит и скорбит до сих пор, у Эдди сердце разбивается. — Ты сам не понимаешь, Ричи. Именно поэтому я не могу оставить тебя. Он просто мой детский страх, но самый настоящий ночной кошмар для тебя. Я не хочу, чтобы ты убегал, прятался по углам из-за него, из-за того, что ты выступишь один против всего мира, но проиграешь. Скажи мне, если ты будешь знать точно, что я рядом и, если что, разъебу их всем своим богатым словарным запасом, — тебе будет лучше? Ричи долго не реагирует, но всё же осторожно кивает. — Я не боюсь благодаря тебе, Ричи. Если бы мне пришлось встретить Бауэрса одному, я бы, скорее всего, трусливо унёс ноги. Но мы будем вместе. Эдди кладёт свою ладонь ему на щёку, заставляя поднять взгляд. — Не сваливай на себя все проблемы, Ричи. Теперь у тебя есть я, и я их с тобой разделю. — Только пообещай мне, что не будешь с ним видеться. Прошу тебя. Я зайду, поговорю и сразу выйду к тебе. Я не убегу. Пожалуйста, помоги мне уберечь тебя… Нас от него. Эдди кивает. По крайней мере, Ричи будет с ним, когда всё закончится, а не будет терзать себя непонятно где. У них у обоих холодные обветренные губы, обмершие носы. Но они всё равно сближаются и осторожно целуются, согреваются прерывистым дыханием.

***

Понедельник наступает слишком быстро. Эдди пытается схватиться за каждую секунду, заполняет их Ричи, но они ускользают между его пальцев, приближает к роковому часу. Он не отпускает Ричи. Они вместе обедают, вместе сидят в библиотеке за домашним заданием, где к ним позже присоединяются остальные. Нельзя, чтобы он забыл о словах Эдди. Нельзя дать ему подумать, что он один. Они практически не говорят, занимаясь своими делами, но Эдди чувствует их соприкасающиеся колени под столом и чужое тепло, которое как по проводу передаётся ему. Иногда он осторожно проводит пальцем по ладони Ричи, иногда долго рассматривает его, когда даёт глазам отдохнуть от бесконечных конспектов. Тёплый свет библиотеки и серо-розовый закат за окном наполняют их маленький стол уютом, но никто из них не может отдаться расслаблению. Беверли то и дело нервно поджимает губы, пытается не бросать на Ричи частые взгляды, когда как Билл не сдерживается, отрывается от книги и по несколько минут разглядывает их. Когда было совсем поздно и было решено наконец разойтись, Билл отловил Эдди на выходе и отвёл в сторону. — Я надеюсь, ты не с-собираешься тоже пойти туда? — В смысле? Как раз и собираюсь. — Но, Эдди, т-там же Бауэрс. Если он вспомнит… — Мы не были единственными, над кем он издевался, Билл. Тем более, мы выросли, не думаю, что он вспомнит меня. — А если он б-будет преследовать т-тебя из-за… — Я не буду пересекаться с ним, я буду ждать там, где Ричи скажет мне, потому что я не могу его оставить. Ты бы смог? Билл отрицательно качает головой и перестаёт хмуриться. Он опускает глаза и поджимает губы. — Б-будь осторожен. Если что, тут же звони. — Не переживай, Билл. Я уверен, всё будет хорошо. Эдди не идёт к себе в комнату. Он находит ждущего на выходе Ричи, и они вместе направляются к нему. На улице между корпусами всё ещё холодно, но они не ускоряют шаг, наслаждаясь тёмно-синим вечером. Этот день хотелось растянуть до бесконечности, но время снова их злейший враг, оно беспощадно двигает стрелки часов, приближая их позднему вечеру у Ричи в комнате. — Расскажи мне о детстве в Дерри, — вдруг просит его Ричи. Они уже легли на кровати, но снова не касаясь друг друга. — Это довольно скучно, тебе не понравится. Даже на экранизацию не тянет. — Это твоё детство, почему мне должно быть скучно? Эдди цокает, надеясь скрыть своё мимолётное смущение. — Ничего интересного. Долгое время рос один со своей мамочкой, которая хотела спрятать меня от всего мира. Я был больным ребёнком и все мои приключения заканчивались на самостоятельном походе в аптеку. В школе встретил Билла. Его гоняли за то, что заикался, меня за то, что мама подвозила меня в школу класса так до десятого. Но зато Билл открыл мне очень многое в Дерри, мы играли на пустыре, с обрыва прыгали в воду. Но жизнь там всё равно скучная, людям было всё равно на то, что какой-то псих достаёт всех детей в округе, избивает, а ещё принимает наркотики, потому что никто не хотел преступать дорогу его мамаше. — Я хорошо это знаю. Хорошо знаю её. — Прости, что тебе пришлось пройти через это. — Зачем ты извиняешься. — Не знаю, но я был так рад, когда город освободился от них. Потому что она не стала даже рассматривать дело о смерти младшего брата Билла, они просто обнаружили тело в канаве и оставили их семью ни с чем. Я радовался тому, что мы стали жить лучше, но я не понял, что эта зараза просто перешла к другому. Она прилипла напрямую к тебе. Ричи положил руку ему на лицо и внимательно заглянул в глаза. — Хватит чувствовать себя виноватым из-за того, на что ты не мог повлиять. Не ты их привёл в мою жизнь. Эдди кивает. Они долго молчат, пальцы Ричи аккуратно перебирают его волосы. — Как считаешь, она заслужила того, что с ней происходит? Этой болезни? — тихо спрашивает Ричи. — Я сам не могу решить это. — Я не думаю, что карма существует. И не думаю, что какой-либо человек заслуживает смерти. В любом случае, это повод для неё подумать о том, что она совершила и, может быть, исправиться. — Думаешь, она поэтому позвала меня. — Всё может быть. Если мы знаем о смерти… Точнее, ну, если мы чувствуем её реальную близость… Думаю, это меняет человека. Между ними воздух наполняется эфиром, молчание разливается киселем в ушах, но они не спят, слушают шаги ускользающего времени. Ричи выглядит намного более расслабленным, смотрит на Эдди, прожигая чёрными зрачками сердце. Его пальцы внезапно смело опускаются с волос на щёку и кончиками ниже на шею, потом на плечо и идут вдоль по руке. Эдди вдруг вспыхивает, старается не дрогнуть от острой иглы странного чувства, которое вошло в его тело. Он вспоминает утренний разговор, его тело наполняется жаром, которого он раньше не знал. Эдди не знает, готов он или нет, больше думать об этом не хочется, не сейчас. Но больше ничего не происходит. Ричи вдруг подрывается, снимает очки, перетягивается через Эдди, чтобы положить их на стол. Он ложится назад, быстро целует Эдди и закрывает глаза. Эдди озадачено и долго смотрит на него, пытаясь понять, что произошло. Может быть Ричи тоже смутился, а может ему просто от чего-то стало неприятно. Эдди поджимает губы, разворачивается на спину и смотрит в потолок. Но он не успевает ничего подумать, как слышит: — Ты очень красивый, Эдди. Очень. Ричи притягивает его к себе и обнимает. — Я рад, что ты рядом. Если бы не ты, я бы не решился что-то менять. Благодаря тебе во мне снова есть энергия. Эдди засыпает с улыбкой на губах. Но потом приходит понедельник. Эдди заставляет их обоих пойти на завтрак, пойти на пары, потом на обед, лишь бы сделать этот день максимально обычным. Чтобы поход в больницу вечером стал очередным пунктом в их строгом распорядке дня. Он ждёт Ричи снаружи после последней пары, а потом они идут на выход. — Ты точно готов? Ричи берёт его за руку. — Как никогда раньше. Таких больниц Эдди никогда не видел. За то время, что он провёл в Нью-Йорке давно нужно было привыкнуть к тому, что всё здесь намного круче, чем в Дерри. Если бы мама увидела эту больницу, она бы тут поселилась, насколько она была большая. Застеклённое здание, стеклянные двери, бесчисленное количество машин скорой помощи. А потом Эдди читает название. Онкологический центр. Весь восторг тут же спадает. Эдди только раз в жизни видел больного раком. В школе был мальчик, который внезапно исчез, а когда объявился, волос на его голове не было, щёки были впалые, губы бледные, а мешки под глазами почти что синие. Он помнил, что над ним не смеялся никто, и даже Бауэрс обходил его стороной. В глазах у него не было грусти или боли, но выглядел он старше их всех. Когда они встречались взглядами, Эдди казалось, что за его глазами прячется какой-то страшный секрет, который никто из них, даже учителя, ещё не узнал. Когда он исчез во второй раз, он больше не вернулся. — Машина отца. Он тут, — говорит Ричи. Он на пару секунд останавливается, а потом ещё более решительным шагом направляется внутрь. В здании пахнет обычной больницей, лекарствами и стерильностью. Эдди слегка коробит от воспоминаний, и ему ещё больше хочется скорее покинуть это место. Их тут же встречает какая-то медсестра. — Тозиер, — тут же говорит ей Ричи. Девушка улыбается, что-то ищет у себя на телефоне в базе. — А вы, молодой человек… — Он просто со мной, — снова перебивает её Ричи. — К сожалению, ему придётся побыть в зале ожидания, если больная не писала заявление на его проход. Ричи кивает, а потом разворачивается к Эдди. — Я скоро вернусь. Обещаю, всё будет хорошо. А потом он ушёл за медсестрой. Эдди сел на стул, пытаясь не начать истерику. Он не знал, сколько времени это займёт, и он внезапно начинает жалеть, что вообще позволил Ричи пойти одному туда. Эдди вспоминает, что в этом здании ещё и Генри Бауэрс, и вздрагивает. Ричи совсем близко к нему, он только-только начал выбираться из болота, в которое они его запихнули. Лучше бы они остались у себя. Эдди еле удаётся отсидеть даже десять минут. Каждая секунда отсчитывается так медленно, что можно задохнуться. Время играет с ним, как хочет, пытая его своей равномерностью и неизменяемостью. Эдди достаёт телефон, роется в социальных сетях, но всё это ему надоедает, он не может выбросить тревогу из головы. Она сжимает его сердце, комок застревает в горле. Любое действие приводит его к вопросу о том, что сейчас происходит наверху в одной из палат. Он надеется, что не выглядит слишком нервным, иначе точно привлечёт внимание врачей. Проходит ещё десять минут, и Эдди хочет начать бить тревогу. Что можно делать так долго? А если что-то случилось? А если Ричи забился где-нибудь в углу наверху и не может пошевелиться от того, что ему больно? А что, если Генри с ним что-то сделал? Эдди чувствовал приближающуюся паническую атаку, горло начало жечь, и он начал тут же отсчитываться от десяти до одного, стараясь выровнять вдохи и выдохи. Не хватало ему ещё возвращения астмы. Всё это прекращается, когда из-за угла появляется Ричи. Он держит в руках куртку, смотрит в себя, а его глаза наполнены странной яростью. Он подходит, падает рядом на стул и закрывает глаза. — Ненавижу, — шепчет он. Эдди озадачен. Он подозревал, что Ричи вернётся к нему совсем не радостным, но не ожидал, что он будет зол. Он сначала мешкает, но всё же уверенно берёт Ричи за руку. — Что произошло? — настойчиво спрашивает Эдди. Ричи молчит. Глубоко дышит, успокаивая себя, а потом открывает глаза, тут же упираясь взглядом в Эдди. — Ты был прав. Она просит прощения. Сказала, что хочет всё исправить. Видимо, ей не доступно понять, что ничего уже нельзя изменить. Ричи встаёт и начинает надевать на себя куртку. — Пойдём отсюда скорее. Она сейчас разговаривает с Генри. Его я точно не хочу больше видеть. — Он что-то сделал тебе? — Нет, молчал. Только смотрел. Может в этой психушке его накачали чем-то, что он перестал быть буйным, но… Эдди не слушает, что говорит дальше Ричи. Он застывает, чувствуя, как давний детский страх сковывает его тело. Он будто вновь в своей школе, в коридоре со шкафчиками, мирно разговаривает с Биллом. А к ним выходит Генри Бауэрс. Он практически не изменился. Такое же грозное выражение лица, сутулый, только вымахал и стал шире в плечах. Глаза, которые стреляют бешенством из-под бровей. Всё то же самое. Эдди бы не смог не узнать его. Ричи замечает его взгляд, разворачивается и тут же загораживает Эдди от чужих глаз. — Тозиер! — голос стал басистым. Эдди старается совладать со страхом, успокаивает себя тем, что в больнице их никто не тронет, но чувствует, как начинают трястись руки. Генри подходит ближе, но не лезет драться, а удивительно спокойно просто скрещивает руки. «Руки убийцы» — думает Эдди. — Отвали, — сухо говорит Ричи, но Эдди видит, как сильно он пытается не сорваться. Он знает, что Ричи тоже страшно, больно, но Эдди кажется, что в самый неожиданный момент Ричи способен спровоцировать драку. Слишком много всего за сегодня. — Мне ничего от тебя не нужно. Мать сказала, что ещё один любой мой проступок до её смерти, и я сяду. Так что, ты должен просто обо всём помалкивать. — Я тебе ничего не должен. Генри будто не обращает на его слова внимания и вдруг смотрит на Эдди. Эдди поджимает губы и старается не отводить взгляд. Генри щурится, хмурится, будто пытается что-то понять. — Я смотрю, у тебя новый дружок. Не думал, что ты так быстро оправишься. Эдди тут же хватает Ричи за руку. Не дать ему ничего сделать, не связывать себя с Бауэрсом никакими разбирательствами. Но Ричи сам двигается ближе. — Только попробуй тронуть его. Генри мерзко смеётся. — Он мне ничего не сделал, чтобы я его избивал. Я уже давно не в детском саду, Тозиер. — Тебя это не остановило в прошлый раз, — у Ричи срывается голос, и Эдди знает, сколько сил им придётся потратить, чтобы забыть этот разговор. Лучше бы они действительно держались от этого места подальше. Генри сначала злится, но потом он вдруг улыбается и снова хохочет. Господи, он действительно самый настоящий псих. — Нет, Тозиер, подожди. То есть, ты ничего не знаешь? — он снова заливается смехом. — Там, где я отшивался после окончания школы полно таких, как ты. Мне давно на это плевать. Ты правда думаешь, что всё произошло, только потому что вы были вместе? Мой тебе совет, когда выбираешь дружков, узнавай их лучше. И он просто ушёл. Но даже покинув больницу не прекращал смеяться. Эдди никогда не сможет забыть этот смех.