10,5 недель

Снова судьба их сталкивает уже через несколько месяцев, в конце июня, когда Тэхен думает, что успел перебеситься, в свет выходит еще одна книга и пара рассказов, а Чимин сдает все экзамены. У его матери то ли проблемы, то ли командировки, и мальчик, потерянный, вновь оказывается перед пугающим его особняком. Волосы у него теперь – светло-медовые, чуть уходящие в сливочную тянучку, и блестят на жарком летнем солнце как в рекламе шампуня. На ошарашенный взгляд чужих глаз он улыбается и пожимает плечами, мол, ну так вышло. Нравится? - Вау, - выдыхает мужчина, подхватывая чужие сумки, привезенные теперь уже на два с лишним месяца на автомате, а парень несется наверх со своим рюкзаком, виляет прямо под носом бедрами своими невозможными, усердно тренируемыми днями и вечерами, о чем Киму было рассказано с каждодневным «черт, будто марафон пробежал». Тэхен думал, что несчастные километры были бы отдыхом по сравнению с комбинацией танцев, зала и баскетбола. Но, видя результат, заткнул свое беспокойство и благодарил младшего за вечное стремление к идеалу - упругому такому, трогательному от глагола, в коротких джинсовых шортах. В росте парень не вытянулся ни разу, зато успел зачем-то похудеть и потерять добрую половину очаровательных щек. -- Они проводят экскурсию по поселку маме Чимина, потому что в прошлый раз она так и не увидела всех красот; наверное, даже лучше, что возможность удалась как раз тогда, когда вся местность утопает в зелени деревьев, а чистое-чистое озеро рассыпается блестящей рыбьей чешуей на бьющих в лицо лучах с неба. Женщина восхищается, постоянно говорит о том, что никакой санаторий не нужен, и очень много фотографирует; Чим на ее фоне теряется, становится тише, но никак не незаметнее. Может, потому, что Тэ не может свести с него взгляд. Может, постарайся он это сделать хоть на секунду, не столкнулся бы лицом к лицу с тем, кого бы хотел и вовсе не видеть. - Здравствуй, - приторно улыбается мужчина и переводит недобрый взгляд на тормознувшего следом Пака. – Это что за ангел у нас завелся? – «ангел» в чужих мыслях уже трижды раздет и разложен, только не на постели, а на кресте, и прибит тяжелыми гвоздями. Не стоило им идти на прогулку сейчас. - Здравствуй, Сокджин, - Тэхен смотрит в ответ прямо и смело, но внутри все дрожит, что у птицы перед опасной змеей. Он слишком хорошо помнит реакцию этого человека на любые связи Кима. – Это… - Чимин, - мальчику по барабану, мальчик улыбается солнечно и руку протягивает свою, с ладошкой пухлой и пальчиками детскими совсем, и в кривопалой – Джина она смотрится точно зажатый в капкан зверек. – Я сюда на лето приехал к дяде Тэ, - зачем-то добавляет он, и красивые (этого Ким отрицать никогда не мог) глаза вспыхивают новым огнем. - Племянник, значит, - на модельном лице ни эмоции, кроме интереса, и это, определенно, самый плохой знак, который можно представить. Он мигает перед глазами неоновой вывеской жгучей опасности, Тэхену больших усилий стоит не дать мужчине по лицу. – Меня зовут Ким Сокджин. Получается, мы соседи. Забредете как-нибудь на огонек? - Сокджин наклоняется, спрятав за спиной руки, в глаза Чимину заглядывает, прекрасно зная, что отказать ему – вот такому вот дружелюбному – невозможно. И мальчик кивает неуверенно, завороженный. Госпожа Пак, кажется, скоро сгорит, и совсем не от солнца. Просто Джину сейчас – тридцать два, он не намного младше, а еще – красивый до одури. Глупая женщина. - Вы спешите, - заключает он, прекрасно осознавая, что еще чуть-чуть, и сосед схватит родственников и понесется прочь хоть куда. – Я тоже, в общем-то, у кого лето, а у кого работа. Будем знакомы, - поднимает он на прощание ладонь свою некрасивую (красивую) и бредет дальше, по направлению, противоположному от своего дома, где у него осталась машина. Транспорт сюда не ходит. -- - Вы друзья? – спрашивает Тэхена Чимин, когда они, оставшись вдвоем, сидят на качелях в саду и любуются закатом. У старшего кружка из рук валится, благо, чай допит уже, но все равно неприятно. Он слишком много всего может сказать, чтобы говорить хоть что-то. -- - Тэхен-а-а… - выстанывает на ухо Сокджин, оглаживает мягко связанные за спиной руки младшего. – Ты ведь помнишь, как сильно я люблю тебя, милый? Тэхен помнит. Ему напоминают об этом с завидной регулярностью любыми способами, на которые только способна чужая голова. Сколько раз он успел задрожать от этого задушенного «люблю»? Чужие мокрые губы елозят по коже, спускаются по позвоночнику, оставляя холодящиеся воздухом следы, прижимаются к пояснице, заставляя прогнуться под чужой волей. Он почти падает на кровать; чувствительная от возбуждения головка касается простыни, оставляя скользкое пятно смазки, Тэ дергает стянутыми руками и умоляет сделать что-нибудь, шепчет в полубреду, что любит только Сокджина, и да, вот так, еще, там… -- - Знакомы давно, - отрезает он и придвигает вазочку с конфетами, которые способны ненадолго заткнуть поток вопросов любопытного Пака. Этот интерес, глаза горящие – совсем не то, что парень должен испытывать к старшему Киму, но как об этом сказать, когда сам себе собраться приказать не можешь? И племянник, правда, замолкает на время, что-то строчит в телефоне, тянется за конфетой и поднимает взгляд и… - Хоби-хен? – ошарашено выдыхает он, видя копошение за железной оградой среди невысоких деревьев, опускающих ветви в паре метров от земли. Ну конечно. - А, Хосок, здравствуй, - Тэ даже не смотрит, прекрасно зная, что лучше вообще не давать внимания и не подкармливать чужой интерес. Хотя что тут подкармливать, если вот он – молодой и упрямый, «гуляет» именно в этой части поселка каждый день и светит черной макушкой. – Вы знакомы? – рикошетит вопрос, вперив глаза в Чимина, а тот, кажется, пытается переварить информацию. - Дружили, - отвечает за него Чон, прислоняясь боком к металлическим прутьям. – Не знал, что у тебя здесь есть родственники. «Лучше б не знал», - думает Ким, взывая к небесам, чтобы преградили поток встреч. Если от Джина можно было спастись, уйдя на сотню метров от его дома, то Хосок этот мелкий предпочитал жизнь активную, а потому ошивался по всей округе, попадаясь на глаза с завидной регулярностью. -- «Хен, мне тетя сказала, у вас пионы есть белые… можно к нам на клумбу пару забрать?» «Хен, тетя пирог принести просила, возьмете?» «Хен… а пойдемте с нами на озеро?» Когда это «хен» начало резать слух настолько, что хотелось спрыгнуть с обрыва в то самое озеро? Может, когда в солнечной улыбке осталось больше натянутости, чем искренней, изнутри идущей радости встречи? Или когда в тот самый день у воды, под лучами жгущего солнца, Тэхен впервые заметил на себе горящий неуемным желанием взгляд? Скорее всего, именно тогда, а еще после, когда сидели всей компанией нескольких семей у костра, и парень месту в кругу друзей предпочел бревнышко рядом со взрослым. Не сказать, чтобы это так уж выводило из себя; скорее, то была жалость, переросшая в легкую неприязнь от собственной беспомощности перед чужими чувствами. «Скажи ты ему все напрямую», - советовал отчаянно друг-Намджун, во взгляде которого с каждым месяцем становилось все меньше надежды. Тэ сказать прямо не мог. Не хотел. Не думал, что это поможет. Он, честно, пытался морозиться, гасить чужие чувства, потом – вовсе их не замечать и не давать совсем надежды, потому что нет, просто нет. Хоби классный, Хоби светится, как стоваттная лампочка при любой встрече. Хоби успел откровенно его заебать за два прошлых лета и, немножечко, за месяц еще не прошедшего. -- - Да я сам сюда только весной приехал, - лопочет тем временем Чим и подходит к ограде. – Тэ, можно, мы погуляем? - Идите, - соглашается тот, хотя отпускать парня вообще не хочется. Он хотел посидеть с ним вот так, в тишине, но… зато у него есть время подготовить что-нибудь интересное к вечеру. – Только не до ночи, - предупреждает он скорее из-за той самой рыбки, что бьется на уровне шеи и подбивает закрыть Пака в доме. Еще немного, и Ким поймет, что движет ревнивыми тиранами, не дающими женам ни грамма свободы. -- - Давно ты тут? – спрашивает Чимин, пока они с Чоном гуляют по территории поселка. Не то, чтобы они раньше много общались - просто в одной компании, в одной школе, только Хоби на класс старше, вот и перебрасывались приветствиями иногда. Правда, в последний год виделись только на редких прогулках – и Пак ловил солнечные улыбки и бойкие взгляды, подставлял волосы под треплющую ладонь. Странно, что о месте нахождения друга не упомянул Гук, но Пак ведь, вроде как, сам не особенно говорил о доме Тэхена? - Ну как, - старший всматривается в полосу алеющего неба над черными соснами. Его лицо, чуть смуглое от месячного загара, стало желто-рыжим под лучами тонущего за горизонтом солнца. Чон чуть щурил глаза на свет, и выглядел сейчас много старше, чем казался раньше. Было ли дело в профиле, о который можно было точить карандаши и резать вены, или в неожиданном обнаружении, что знакомый выше, но Пак вдруг почувствовал себя пятилетним ребенком на выгуле в компании старшего брата. – Прошлое и позапрошлое лето, когда от лагерей я отказался, а родителям надоел. И вот сейчас. - Чем надоел? – против воли вырывается у Чимина, а сам он недоуменно хмурит брови, вглядываясь все в то же солнце. - Собой, - просто отвечает Хосок и широко улыбается, а у младшего сердце кульбит делает, когда он за этой улыбкой замечает принятие. Ну выслали и выслали, чего убиваться. – Я так понимаю, ты сюда надолго? Было бы круто пообщаться с кем-то более знакомым, чем «он твой сосед, идите погуляйте», - звонкий недохохот разлетается по округе, обращая на себя внимание птиц. Чим сравнивает старшего с хомячком, потому что ну правда похож, и только потом понимает, что нужно ответить. - Да, круто, - он улыбается совершенно искренне, чувствуя приятную легкость. От земли все еще исходит дневное тепло, округа медленно погружается в сумерки, да и впереди – два месяца отдыха и никакой учебы, прогулки, долгие разговоры и вечера в гостиной за просмотром сериалов. А может, дядю даже удастся уломать на игры, но об этом он подумает потом. – Вы часто с Тэ видитесь? Неправильность своих действий Пак осознает, только когда Хосок застревает на время и стирает улыбку с лица. Это очень похоже на проседание игры, думает он, когда в ту же секунду хен выравнивает движение, но лица не меняет. - Не так, как хотелось бы. Нам пора, а то тебе влетит от него. Никогда в жизни Хоби не скажет, что хотел бы, чтобы влетело ему. -- Джун находит Хосока у озера, которое, так-то, находится довольно далеко от жилых домов, когда на часах – девять вечера, слепые сумерки заливают местность, и маленьким мальчикам семнадцати лет нужно сидеть дома и писать в дневник, как прошел день и какое мудло Ким Тэхен, а не на краю причала, свесив голые ноги. Рядом покоились черные шлепанцы, надетые, чтобы легче было снимать. Видимо, что-то его довело, раз парень пришел подумать сюда, сидя на холодном дереве и глядя в черноту горизонта. Ничего не говоря, Намджун выдает свое присутствие, только садясь рядом, плечо к плечу, и смотрит туда же, куда и Хосок. Там, вдалеке, молочно-синее небо и бескрайние лесные массивы, стекающие по гористой местности. Из таких картинок обычно делают обои на рабочий стол и кидают в сохраненки, просто чтобы было. На такие виды молятся фотографы и художники, но перед глазами Чона, видимо, сейчас что-то другое. - Ты чего здесь? - спрашивает он севшим голосом, смотря себе в ноги. Но, кажется, вопрос задан просто, чтобы отвлечься. - Тот же вопрос тебе, - брякает Джун, но тут же понимает, что оплошал, по чужим опустившимся плечам. – Меня Джин из дому выгнал, я его любимую вазу разбил, - он чешет бровь и замечает, как улыбается Чон. – Сказал, пока клей, способный это исправить, не найду, могу не возвращаться. - Я так понимаю, этот клей – стойка на коленях и вымаливание прощения? – Хосок поворачивается и выглядит даже не так тоскливо. Нам не выдерживает и треплет его по волосам. - Ну, что-то вроде. Они молчат еще некоторое время, и за него в голове проносятся ворохи бессвязных мыслей и образов, вроде Сокджина-тирана в розовой мантии, отправляющего раба-Намджуна в ссылку за совершение смертного греха. Он озвучивает то, что надумал, и Хоби разражается таким громким смехом, что он разносится по глади озера, отскакивая, как резиновый мячик. - Я могу довести тебя до двери и сбавить его пыл. Он же любит детей? – хитрый прищур остро выточенных на лице глаз выдает Хосока с головой. - Я бы тебе сказал, как он их любит. Но, все же, пошли домой. Он нарочно не говорит «по домам». «По домам» заставляет чувствовать себя одиноко. -- Чимина встречает приглушенный свет дома, запах ягод и дядя, приглашающий идти на террасу, которую можно было вполне сравнить с площадкой для танцев из-за размера. На столбы, поддерживающие ее крышу, прикреплены фонари, подающие что-то вроде того освещения, какое бывает на последнем медленном танце. Пак даже подумал, что внутри горят свечи – но нет, то оказались маленькие острые лампочки. - Хорошо погуляли? – кажется, в чужом голосе сквозит интерес, но что-то не дает покоя. Стальные ли гвозди, вбиваемые каждым словом? - А… ага, - младший мнется, озирается по сторонам и сравнивает это место с тем, что он видел весной. Тогда им не особо удалось разглядеть всю территорию, и теперь стали заметны дорожки, ограниченные крупным камнем, уводящие вглубь сада, пара садовых гномов, выставленных, видимо, после схождения снега. Чуть повернув голову, Чим заметил несколько полок по стене дома, на одной из которых – непривычного вида фотоаппарат. – Ты не говорил, что любишь фотографировать. - Люблю, - тут же отзывается Тэ, успевший разлить чай. Теперь ясно, откуда пахло ягодами. – Не говорил, но у меня с весны полно твоих фото. Ты хорошо выглядишь спящим, - он подмигивает, сводя все к шутке, но, как известно, в каждой из них есть доля правды. В этой же она составляет чуть больше половины, потому что хорошо Чимин выглядит не только в кровати, но еще и когда смотрит задумчиво в окно, не замечая движения вокруг, или, сонный, с утра изучает свою чашку, позволяя сфотографировать себя со спины или, если особенно повезет, в профиль. - Так ты фотограф? – без задней мысли кричит догадку племянник, и Киму ничего не остается, кроме как рассеянно кивнуть. Лучше так, чем оправдываться, почему нет. В тот же вечер свет видит десяток полароидов, сделанных благодаря той самой камере, и на половине из них младший смотрит прямо в объектив. Тэхену дорого стоит не прижать фото к груди с подвыванием «моя прелесть». Вместо этого он крепит их кнопками к стенам в своей спальне, а одно – к боку деревянного шкафчика, в котором и был найден фотоаппарат. -- Всю следующую неделю они ходят по округе; заходят глубоко-глубоко в лес, туда, где можно увидеть диких зверей или нетронутые поля земляники. Чимину это, определенно, нравится – в городе он не часто имел возможность вот так вот выбраться на природу, целый день провести в чаще леса, вдыхая запах разгоряченной солнцем сосновой смолы, крича что-то, надеясь, что его не услышат, и смеяться вместе с кем-то так громко, как с Тэ. Как-то они даже берут хлеб и разводят костер в специально отведенном огороженном месте, а после объедаются жареным хлебом и полночи отмываются от угля и земли в ванной. А в один вечер попадают под дождь; благо, они еще не успевают зайти далеко и бегут под ливнем, не разбирая дороги, уже видя проход к особняку. Не привыкший смотреть себе под ноги, Чимин спотыкается о большой выступающий корень и летит прямо носом в грязь - жидкую, серую, неприятно – жуть. Следом, споткнувшись уже о племянника, летит и Тэхен, начиная почему-то ржать, как придурошный, хотя это совсем не смешно – вот так вот лежать под холодным дождем, вымазавшись в грязи и чуть не глотнув жижи из лужи. Но именно это и заставляет захохотать следом, цепляясь за чужую одежду и силясь подняться, но этого, конечно, не удается. Они падают обратно, как сумасшедшие, а где-то над головами гремит страшным набатом гром. Где-то сбоку, дальше от края дороги, проносится тень, хлюпая испорченными старыми кедами.