10,5 недель

Хоби плохо. Хоби почти физически больно представлять, как Чимин с Тэ сидят сейчас в своем доме, гоняя чаи, слушают дождь и наслаждаются, о, непременно наслаждаются своим обществом. Надо же было погоде устроиться так, чтобы к началу июля небо решило стать графитно-серым, перекрывая доступ на улицу. Хотя доступ этот ему перекрыл Намджун, словивший на полпути к дому после той пробежки под ливнем. - Ты какого хера здесь носишься?! – отчитывал тот, пытаясь накрыть двоих дождевиком, хотя на самом деле сам вымок до нитки, отдав большую часть полиэтилена младшему. – Мне тебя за ручку гулять выводить, раз своих мозгов нет? За каким ты поперся из дома? Чон намеренно смотрит под ноги, поддаваясь тащущей его руке, потому что вырваться не получится. Вот как раз сейчас он рад был бы провести пару часов под дождем, подхватить воспаление легких и умереть через пару недель, лишь бы не было всей этой херни. Но попробуй скажи – его Намджун сам же и отмудохает, да так, что даже лежать парень потом вряд ли сможет. Но все нежелание говорить кончается, как только Хосока волокут в дом. Чужой. Будто он тупой провинившийся щенок, которого только рожей тыкать в проделки. - А ты здесь зачем нарисовался вообще?! – срывается он, скинув с себя чужую клешню. – Дохуя заботливый, что ли? Да мне твоя эта забота в пизду не сдалась, понял! Почему ты просто не можешь!.. Чего он там не может, Ким уже не слышит, прописывая парню нехилый такой подзатыльник, от которого вода с волос летит в разные стороны, а потом обнимает и гладит ласково, как норовистую лошадку. - Да ты убьешься здесь без меня, - поясняет, а голос усталый, руки уже не такие сильные, жмут к себе без принуждения, но с мольбой. Чувствуя чужую слабину, Хосок все же вырвался, убегая прочь и утаскивая чужой дождевик – передаст потом через кого-нибудь. И вот теперь он сидит, рубит в приставку против бота, потому что больше не с кем, а на крючке внизу так и висит не спасающая от дождя полиэтиленка. -- Чего Чим точно не ожидает увидеть на кухне с утра – так это Тэхена, жарящего яичницу, на запах которой он, собственно, и пришел. И все бы ничего, если бы дядя не стоял у плиты в одних летних коротких шортах. Все бы ничего, если бы Пак, по привычке, не начал оценивать развитость его мускулатуры и прикидывать, какие упражнения можно включить в силовую тренировку. «Ты со своей качалкой с катушек слетаешь», - предупреждал как-то Гук, в сотый раз прокачивая бедра, на которые слюни пускал каждый второй в зале. Кто еще куда слетает. - Я, конечно, красивый, но не смущай родственника и садись таки есть, - смеется Ким, а Чимин краснеет как железо под температурой и топ-топ короткими ножками, придумывая, что можно сказать вместо «я тренировку тебе подбирал». - Тебе не помешает поделать упражнений на прокачку спины, - выдает он, и весь мыслительный процесс идет насмарку. Остается только звучно ударить себя по лбу, но парень удерживается, потому что видеть на себе горячую еду, задев ее рукой, не очень-то хочется. - Ну и что ты мне посоветуешь? - чужое заинтересованное лицо, поставленное на раскрытые в «цветочек» ладони, оказывается слишком близко, и улыбка еще невинная, будто они неожиданно поменялись возрастами. - Это сложно, - Пак мнется, желая скорее сбежать. Он давно подметил желание дяди идти на тактильный контакт и познавать мир, щупая его как только можно. Но вот насчет изучения таким образом себя парень категорически против. – Но вообще, я думал начать бегать, когда погода станет получше. А то растеряю за лето форму, и можно забыть о часах в зале. - Идет, я с тобой, - вот теперь Ким показывает все белоснежные тридцать два, сияя таким счастьем, будто его в Диснейленд взяли. Чимин мысленно вздыхает, но думает, что он совсем не против компании. -- Получше погода, как на заказ, становится уже на следующее утро, и Тэ, вскочив в шесть ноль-ноль, тащит мало что соображающего Пака, у которого будильник на шесть пятнадцать, на улицу. А там – благодать благодатью. От земли исходит дух испаряющейся воды, наполняющий легкие влажной, тяжелой свежестью; солнышко светит ярко-ярко, позолачивая мокрые дороги и уходящие в лес тропинки, и оно такое по-особому, по-утреннему яркое, что аж кричать хочется; и все такое особенное, красивое, свежее, что внутренний эстет в Киме прямо-таки задыхается, не зная, как выразить впечатление от этой вот красоты. - Щас поскользнешься и асфальт носом прокопаешь, - Чим романтики не добавляет. Он вообще не может остановиться и подумать о вечном, думает Ким, но следом идет послушно, позволяя довести себя до поворота, недоумевая, почему они не начали прямо от дома. - Во-первых, - со звучностью опытного физрука начинает тем временем Пак, что с его высоким миленьким голоском и волосами этими светлыми звучит дофига комично. Ким, как настоящий спортсмен нацепивший на лоб повязку, думает, как колоритно они сейчас смотрятся, и посмеивается, получая неодобрительный взгляд. Все-таки Чимин тут мастер, вон как хвост распушил, рассказывая, что да как. - Мне не нравится дорога у твоего дома. Там можно споткнуться и упасть, а я не хочу повторения той пробежки. А во-вторых, у вас тут дорога кольцевая, смотри, как удобно. В какую сторону машины ездят? Тэхен подвисает, соображая, что у него спрашивают, потому что видеть племянника вот таким – серьезным, совсем не застенчивым, упирающимся в детские коленки пухлыми пальчиками, это последнее, чего он хотел с утра пораньше, одетый в облегающие штаны. Сейчас он кажется воплощением этого самого утреннего солнца, и Ким абсолютно точно пропал, потому что даже не может отвести взгляд, не то, что ответить. Положение спасает движущаяся навстречу машина, которая нагоняет не совсем оправданный ужас, потому что старший отскакивает, загребая с собой и Чимина, когда авто притормаживает, и из окна со стороны водителя высовывается черноволосая макушка Сокджина. - Физкультпривет спортсменам! – машет он и улыбается вроде искренне. С чего бы ему так вот светиться, вообще непонятно. - Доброе утро! – племянник подходит ближе. – А вы на работу сейчас? - На нее самую, - отвечает Джин, опираясь о спущенное стекло оголенным предплечьем руки, на которой красуется закатанная до локтя белая рубашка, светит дорогущими часами, продав которые, можно накормить детский дом. Ненамеренно, конечно, просто рука левая. – Кто тебя так круто осветлил, крошка? Мне срочно нужны эти золотые руки в салон. Младший, комплиментом явно смущенный, улыбается так, что глаз не видно, губы свои классные растягивает, говорит все в подробностях. Щебетание милое до ужаса, но у них, вроде как, пробежка, а старшему Киму, вроде как, пора валить в свою цирюльню. - Ну я поехал, работа не ждет, - не переставая улыбаться, прощается тот и давит на газ, уезжая прочь. Благо, за поворотом не видно, как кривится красивое лицо, и пальцы сжимают руль. - Ну что, побежали? Домой они вваливаются мокрые, как мыши, уставшие, но до безумия довольные собой, и уже зайдя за ограду скидывают с себя футболки, прямо ими стирая стекающий пот. У Чимина – прокаченное, рельефное тело, о пресс можно одежду стирать. Тэ даже почти не стыдно за то, что он хочет подростка. А потом он поднимает глаза на узкие плечики и лицо пятилетки. - В душ, - решает он и старается в сторону младшего не смотреть. -- Надо ли говорить, что на утро следующего дня у Кима болит все, что можно, особенно – бедра и то, что повыше. Особенно – весь Тэхен, который активностью до этого промышлял только в виде «три часа каждый день погулять, чтобы не заплыть жиром». А они вчера, мало того, что бегали час в гору и вниз, так потом племянник еще и растягиваться заставил – ну дядь, мышцам же отдых нужен! Хуетдых. Он стонет и пытается нащупать, какая из мышц болит сильнее всего, когда в его спальню, которую он временно перенес в соседнюю с чиминовой комнату, просачивается виновник этих самых стонов. «Лучше бы ты меня по-другому стонать заставлял», - думает Тэ, наблюдая, как Чим подходит к кровати. Смотрит задумчиво, и по взгляду Тэхен понимает, что сейчас будет кричать. - Я так понимаю, на пробежку тебя надо выгонять силой, - и правда, одеяло беспощадно выдергивается под аккомпанемент контрабаса в виде голоса пострадавшего и ударных, в роли которых выступает его падение обратно на матрас. - Я умер, - заключает Ким, жалобно смотря на Чимина. А у Чимина вид бодрый и свежий, и огонек идеи в глазах ой, какой неправильный. - Я могу попробовать тебе показать, как размять мышцы, но сразу после выходим, - и тут совершенно без задней мысли делает то, из-за чего Тэ внутренне визжит и заливается краской, как текущая школьница. Садится своей невероятной пятой точкой на чужой торс и осторожно обхватывает пальцами бедро, начиная аккуратно ощупывать его пальцами. Боль не сказать, чтобы сильная – ее без напряжения почти нет, - но сам факт легкого дискомфорта ситуации не помогает от слова «вообще». Потому что Чимин. Верхом на нем, так, что Ким может чувствовать упирающийся в низ живота почти незаметный бугорок. Ерзает накаченной задницей и трогает своими детскими пальчиками бедро, все выше пробираясь к паху. Уходит на внутреннюю сторону и случайно проезжается самыми кончиками пальцев в щекочущем жесте, отчего Ким взбрыкивает так, что чуть не скидывает племянника на пол. - Ой, прости, - тут же подрывается Пак, глядя через плечо испуганно, и Тэхен понимает, что он пропал. Потому что Чимин. Верхом на нем. Выгибается и прижимается ближе, чтобы иметь возможность развернуться и посмотреть. Он будет гореть в аду. Это невинное все еще создание хочется повалить на вот эту постель, упиваясь взглядом испуганным и попытками вырваться, ноги его красивые развести и заставить сладко-сладко кричать на весь дом, потому что дядя сделает очень приятно своему мальчику. Наваждение накатывает неожиданно и со всей силой; Ким слишком поздно улавливает приток крови не к тому месту и молится всем богам, чтобы Чим не заметил. Садится резко, ссаживая с себя племянника, одеялком прикрывается и старается улыбнуться как можно шире. - Ты меня раздавишь такими темпами, мелкий. Дальше я сам уж как-нибудь, жди внизу, короче, а то я барышня нежная, стесняюсь перед кавалерами. -- Ким слишком поздно улавливает приток крови не к тому месту и молится всем богам, чтобы Чим не заметил. Но он заметил. Трудно не заметить нехило так выпирающий бугорок. Особенно учитывая, что спал старший без штанов. Пак, конечно, совсем не маленький и знает, что с утра у мужчин бывают проблемы, но одно дело знать – и совсем другое – видеть почти перед носом, ощущая себя причиной этих проблем. Свое положение он осознал только после того, как дядя под ним заерзал, а потом снял от греха подальше. Не сказать, чтобы он не был за это благодарен. Чим принимает шутку и понимает, что вроде как все нормально, ничего такого не произошло и вообще как-то не должно его колышеть, но мысленно бьет сам себя, вспоминая, что первой мыслью при виде чужого стояка было накрыть его ладонью. Чимин явно не определился еще, какой пол ему нравится больше. Во время все-таки состоявшейся пробежки и остаток дня они все так же общаются, но оба ощущают, что что-то между ними мешает. Неловкость. Во время их общения по телефону или в сети они иногда перебрасывались не самыми скромными шутками, и это выходило легко, и не было ощущения, какое возникает после рассказанного родителем неприличного анекдота. Как-то раз, рассмотрев фото его одноклассницы, Тэ даже признался, что ей бы не вдул. Но часто все рушится о реальную жизнь, в этом проблема всех интернет-друзей. Их проблема выявилась сегодня утром и не хотела никого отпускать. И если по поводу самого дяди у Чимина неловкости не было, была неловкость другая. Из-за себя. Своих мыслей. Раньше он совсем не обращал внимания на парней. Может, думал пару раз, что у Минхо-хена красивое лицо, и что от девчонок у того отбоя нет, но все это было настолько привычно и незаметно, и не вызывало совсем никакой реакции там, внутри. Чим часто смотрел на девочек. Думал, может, было бы классно запустить одной руку под юбку и положить ладонь на внутреннюю сторону бедра. Реалия же оказалась такова, что ладонь оказалась не на том бедре не того человека, а чувства, которые он испытывал, остались те же. Ему было приятно разминать мышцы Тэхена, да и тогда, весной, спать в одной кровати тоже не оказалось чем-то ужасным. Просто тепло рядом и есть, кого обнять, потому что обнять до жути хочется хоть кого-то. То, что это оказался Тэхен, ведь одна большая случайность. Просто гормоны. Просто тело требует своего, как и шаткий подростковый разум. Ведь так? -- Ким долго наблюдает за младшим и думает, что тот тихий скорее из-за собственных мыслей, чем из-за его присутствия рядом. Просто Чим вдруг решил податься в самокопатели и зависает теперь надолго, пока не позовешь его громче, пытаясь к минимуму свести телесный контакт и обходиться без прикосновений, к которым успел привыкнуть. Им нужно время. Тэ оно тоже нужно, больше, возможно, чем самому Паку. Ответственность за то, что сейчас происходит и может когда-то произойти, полностью лежит на старшем. Это он проявляет излишнюю, несвойственную простым родственникам заботу и нежность. Это он рассматривает племянника и думает, что хочет поцеловать эти губы. Это он чувствует возбуждение от мысли, что вот эта вот кроха на голову ниже, его милый Чимин, водит своими губами по его члену. А у Чима, видно, не было даже девушки. Не целовался ни разу – это он говорит как-то в час ночи, когда разум уязвим и податлив, и любая мысль не кажется слишком личной, настолько, что ей хочется поделиться. Чим – невинный цветок, который хочется спрятать под стеклянный колпак, оберегая от колкого ветра, и одновременно – опошлить. Коснуться каждого лепестка поцелуем и провести по ним языком, слизывая росу. Наверное, это называется святотатством.