10,5 недель

В ритме «пробежка-завтрак-обед-ужин-ночи» прошло еще дней семь. Все это время Чимин старался проводить на улице, вытаскивая на прогулки Хосока, который ходил, как в воду опущенный, а улыбка больше не была такой яркой. Привычно-широкой – да, но скорее автоматической. Они делали шестой круг вокруг домов, когда старший резко притормозил и начал озираться по сторонам, что-то ища. Пак тормознул следом, не понимая, в чем дело, но буквально через пару секунд Хосок успокоился, глядя прямо перед собой. Вернее, просто перестал вертеть головой, вглядываясь в идущего навстречу им человека. Чим видел его пару раз издалека рядом с одним из домов, но они ни разу не говорили. - Привет, молодежь, - улыбнулся мужчина, являя миру ямочки на щеках. У него был широкий рот и очень большие губы, из-за чего он немного смахивал на красивую рыбу. Хоби напрягся и теребил карман своих шорт, в то время как подошедший спокойно осматривал ребят. – Слышал, к Тэхену племянник приехал, ты ведь Чимин, да? Мне Сокджин душу вымотал рассказами о парне с шикарным блондом, - он засмеялся беззлобно, и было непохоже, что эти рассказы были неприятны. – Я Намджун, кстати. Тоже Ким, как и два твоих других знакомых. Собралась здесь семейка, да? – и снова усмехнулся. Этот Намджун вообще слишком часто шутил и смеялся своим же шуткам, хотя веселья в его четко очерченных глазах не было. Чим на это неуверенно улыбнулся; он все еще чувствовал себя не совсем на своем месте в этом отдельном мирке, где все знали друг друга и были, наверное, правда определенного вида семьей. После городских коробок с сотнями жителей подобная разреженность и малозаселенность казались непривычными, новыми, наверное, даже пустоватыми. - Насчет… - начинает Хосок, но- - Тетя передала, - улыбка Намджуна становится мягкой, и он смотрит на Чона с каким-то особенным пониманием, будто та вещь, о которой они говорят, значит немножечко больше, чем вещь, о которой они говорят. Чимину кажется, что между ними какое-то напряжение, и он точно не хочет сейчас здесь стоять, наблюдая за чужими разборками, и самый старший из них это, похоже, видит, улыбаясь шире и подбираясь в готовности уйти. – Заходите к нам как-нибудь, Джин скучает, - и, махнув рукой почти так же, как Сокджин тогда, направляется дальше прогулочным шагом. Они сворачивают на лесную дорогу, когда проходят половину круга, потому что, по словам Хосока, Намджун точно будет ходить кругами так же, как и они. - У вас с ним не клеится, - решает вставить Пак, когда они отходят достаточно далеко, и в воздухе пахнет хвоей, смолой и земляникой. Старший распинывает прошлогодние шишки, валяющиеся на белой вытоптанной тропинке, достаточно широкой для них двоих. Он смотрит вперед, туда, где тропка, деревья и небо сходятся в одной точке, и Чим в который раз заглядывается на его профиль, тут же вспоминая Тэхена. Думал ли он о дяде так же, как о Чоне? Просто восхищаясь красотой и правильностью черт, не заходя дальше? Наверное, нет. Все-таки нет, решает он, давно научившись не врать хотя бы себе. - Мягко сказано, - наконец выдыхает старший, глядя себе под ноги и перебирая пальцами в карманах шорт. – Он заебал. Я от семьи уехал, думал, здесь меня никто трогать не будет, так нашлись умники, - изящное лицо морщится, и Пак готов поклясться, что эмоции Хосока всегда очень точно передавали его настроение. – Со своей этой типа заботой, не гуляй под дождем, не делай то, не делай это, в лесу опасно, вода холодная… - Но ведь это нормально, - у Чимина странно щелкает в мозгу, ведь он вырос в твердой уверенности, что если кто-то заботится о тебе, это нужно принимать, ведь так люди показывают то, что ты им небезразличен. – Я был бы рад, если бы рядом со мной был подобный человек… судя по всему, он очень о тебе волнуется, тебе стоит… - Это ТЕБЕ стоит! – вдруг орет Чон, отчего Пак отскакивает и почти врезается в сзади растущее дерево. Он не понимал, что сделал не так, потому что его слова были вполне обычны и не содержали в себе ничего, что могло бы вывести из себя человека. – Ты, блять, слепой, или тупой как щенок? – чужие глаза смотрят с яростью и злостью, в них черноты много, и сам Хосок сейчас тяжело и надсадно дышит, разведя в стороны руки. – Тэхен о тебе печется, как курица-наседка над яйцом, а ты нихуя, - тяжелый вдох, когда не хватает воздуха, - ты сваливаешь из дома, оставляя его там совсем одного! Знаешь, как ему там одиноко? Знаешь, дебил?! Я его такими, блять, усилиями на озеро вытаскивал, чтобы он в доме не запирался! А теперь ты сваливаешься, даешь ему надежду и уходишь, а я вижу его лицо, когда он тебя отпускает! Побудь с ним, наконец, и разберись с тем, что стоит делать ТЕБЕ! В конце речи Хоби пинает дерево и морщится от боли, но прислоняется к нему лбом, прежде чем сжимает кулаки и бросается к Чимину, хватая того за плечо. Он пробует отступить, но уже некуда – под выставленными назад руками ощущается сухая кора. - Я… я могу тебе его отдать, но только если ты будешь себя с ним нормально вести и не заставлять чувствовать себя плохо. Тэхену нужно, чтобы кто-то рядом его… его оберегал от того, что он делает, потому что он иногда теряется. Я видел, как они с Намджуном сидели на кухне, пока я был в доме его и Джина, и как Тэхен говорил, что ему страшно и что он потерялся, и его лицо в тот момент… в общем, Чимин, не будь задницей, а? Просто пойдем к нему, и попроси его что-нибудь рассказать, - Чон договаривает почти шепотом, заглядывая в глаза, и это заставляет Пака задуматься о том, что он упускал что-то долгое время. Парень тянется к чужому телу и обнимает Хосока осторожно, успокаивая порыв, и шепчет тихо: - Хорошо, я попробую. Мы можем чаще бывать в этом доме вместе. Только помиришься с Намджуном, ладно? Видя то, каким взглядом на него смотрит Хосок, Чимин думает, что он и правда дурак. Они почти несутся через лес, по ставшей вдруг узкой тропинке, им теперь все равно на запахи земляники, хвои и смолы, и все случается как-то быстро и нелепо, но Пак спотыкается и падает, проезжаясь по жесткой на самом деле белой дороге, чувствуя, как жжет колени и локти. - Вот ты дятел иногородний, - ругается на него Чон, пока парень пытается встать и одновременно шипит от боли. Предчувствие не обмануло: кожа разодрана в кровь. – Ну и мясо. Решил доставить еще проблем Тэхену? Он с ума сойдет, - беззлобно замечает старший, все еще осматривая травмы. – Короче, щас мы как можно беззвучнее заходим и обрабатываем все это, а потом ты надеваешь че-нибудь наверх и лосины эти твои пробежечные, и выходишь в этом из комнаты только под вечер, типа холодно. Не думаю, что ты сильно хочешь еще больше заботы с его стороны. - На самом деле, не думаю, что он будет… - одного взгляда на Хоби хватает, чтобы не продолжать свои рассуждения. Становится понятно, что он будет. – Ладно, окей, по рукам. Главное, чтобы он прямо у входа не сел, а то затея херня. - Херня, - соглашается парень, пока они начинают двигаться по направлению к дому. – Еще и мне влетит – повредил ребенка. Боже, какой я ужасный хен, - притворно возмущается тот, а потом они вместе смеются, и у Чима появляется дежавю, потому что где-то такое уже было. Они стоят плечо к плечу, а перед ними – старые ворота с кое-где отколотым камнем, и чувствуется, будто они в какой-то игре вроде Resident Evil, и вот щас будет мясо. Но они – не персонажи в игре, и Тэхен – не сложный босс, однако в дом все же нужно пройти незаметно и не попасться ему на глаза. Сложный квест, и переигрывать им никто не даст. Первым идет Хосок, осматривая территорию и давая знак, чтобы Чим шел следом; они специально выбрали путь через боковую дверь, потому что на нее не выходили окна кухни или спален, и все должно было пройти более-менее гладко. Осторожно прикрытая дверь и невесомые шаги – они пробираются к единственной лестнице, но для этого нужно выйти прямо напротив кухонной двери. По шуршанию и шипению с кухни парни понимают, что Тэхен там, и это усложняет задачу процентов на сорок, так что Хоби толкает Чимина вперед, чтобы тот, если что, успел пробежать наверх, пока старший отвлекает Кима. План почти удается, они доходят до середины лестницы, но… - Чим? Хосок? Я не заслуживаю того, чтобы со мной поздороваться? -- Тэ готовит обед и по совместительству ужин, когда слышит скрип боковой двери. От неожиданности мужчина вздрогнул; лезвие ножа проехалось по пальцу, оставляя яркую красную полосу. Обычно той дверью мало пользовались, потому что парадная вставала перед глазами сразу, стоило зайти за ворота, и причин не зайти в главный вход не было. Это уже навлекло на Тэхена мысли по поводу странного поведения вошедшего, и он, оставив недорезанный салат, успев только ополоснуть пострадавшую руку, быстрым шагом направился к лестнице. Нарушителями покоя оказываются Чимин и Хосок, безжалостно крадущий племянника у Тэхена вот уже который день. Он и хотел бы злиться на пацана, но в глубине, где-то на задворках сознания понимает, что виноват сам. Во всем, что случилось и не случилось меж ними, виноват только он, потому что взрослее – ответственнее. И потому видеть этих двоих сейчас, пытавшихся пройти незаметно наверх, мучительно-больно как раз из-за гадкого чувства собственной глупости. - Чим? Хосок? Я не заслуживаю того, чтобы со мной поздороваться? – в отчаянии выдыхает Тэ, потирая между собой пальцы; на них что-то липкое и противное, и взглянув вниз, он понимает: кровь. – Я обед готовлю, можете… откуда у тебя это?! – если бы можно было сравнить племянника с дорогой вазой, Тэхен дал бы самое точное описание. Такие вещи берегут, как зеницу ока, и не дай бог что – а теперь по самой любимой вещи пошла царапина, у нее разодран бок и сбита отделка. Колени и локти Чимина буро-серые, с грязью, смешавшейся с кровью, и чудовищными ранами, как от наждачки. Наверняка они сильно болят… - Упал, - просто отвечает тот и улыбается солнечно, будто падал на мягкий ковер. – Тэ, я не в коме, все хорошо, не делай такое лицо. - Пойдем обработаю, - просит Тэхен, прогоняя чувство ярости, растущее внутри, какое бывает у матери, заметившей свое дитя в компании плохих детей. Не проводи они так много времени с Чоном, Ким был уверен, племянник был бы цел. – Спасибо, что довел его, Хосок. Ты можешь идти, - вкрадчиво говорит он, прежде чем выжидающе впериться взглядом в Чимина, у которого на лице какой-то испуг и разочарование, будто он хотел, чтобы старший остался с ними и держал его за руку, пока Тэ обрабатывает раны. Черт, вот же… Рука вдруг взмывает в воздух, а чужое присутствие ощущается слишком близко: Хосок хватанул его за запястье, смотря огромными от страха глазами на перепачканные в крови пальцы, и пытается теперь сообразить, не нужно ли вызывать скорую любимому хену. - Все в порядке, - Ким пытается выдернуть руку, но это не приносит результата; паучьи пальцы Хосока держат так, будто намертво прилипли к его запястью. – Все, блять, в порядке, - он уже рычит, не в силах контролировать эмоции, плещущие наружу, как кровавый фонтан из перерезанной артерии. Тэхен выдыхает и трясет головой, прогоняя наваждение. – Послушай, сейчас нам с Чимином нужно остаться и обработать… все это. А тебе нужно уйти, чтобы нам не мешать, хорошо? – глаза в глаза; взгляд напротив искажается болезненным пониманием. Младший отпускает тэхенову конечность, прежде чем броситься из дома прочь. Хоби удается даже не плакать до тех пор, пока он не добегает до леса. -- Они сидят на кухне, залитой беловатым летним солнцем; из-за отделки в светло-бежевых и очень бледных зеленых тонах кажется, будто все вокруг излучает свой собственный свет. Тэхен зачем-то посадил Чима прямо на кухонный стол – свободную часть островка, за которым они еще весной пили чай. В голове на удивление мало мыслей; Чимин не может объяснить, что он чувствует из-за всего этого, и почему он не может заставить себя броситься вслед за Хосоком, чтобы его успокоить, или даже подумать о том, чтобы поговорить об этом со старшим. Может, потому что он сам скучал по этой заботе и по присутствию Кима рядом, а может, потому что устал думать об их отношениях. Он просто хочет как раньше. А вот при взгляде на зеленый пузырек в руках у Тэхена мыслей становится в разы больше, и самая громкая из них – бежать, куда глаза глядят. Если обработку ран перекисью парень еще перенес, то на этом этапе мужества у него не осталось. - Не надо, - хмурясь, пытается избежать пытки Чим, и ему даже почти удается слезть со стола, как чужое дыхание неожиданно близко, а бедра прижимают к столешнице длинные ладони. – Эй, можно же без этого, я столько раз в детстве падал… - И о тебе никто не заботился должным образом, потому что ты не давал, - заключает Тэхен, уже запуская ватную палочку в пузырек. – Можешь повырываться, я все равно это сделаю, только измажу еще и твое лицо, - Чимин может поклясться, что слышал нотки маньяческой угрозы в неожиданно понизившемся голосе. В противовес этому чужие пальцы смыкаются на чиминовом локте ласково, будто успокаивая и оглаживая. И парень, правда, пытается подготовиться, но аккуратный мазок зелени на свежей ране чувствуется как горячая вода на ожоге, и он шипит и дергается, отчего все еще прижатая палочка скользит по ране сильнее, вызывая новую вспышку. Становится зло и обидно, когда в уголках глаз собираются слезы, а все потому, что Пак всегда был слишком чувствительным к прикосновениям – и особенно к боли. Даже когда щекотка переходила в чуть более сильную, на нем быстро появлялись синяки. Тэхен дует на поврежденный участок, смешно вытягивая губы трубочкой и надувая щеки, и становится похож на ежа. Это немного забавляет и успокаивает, и Чимин даже пробует улыбнуться, что не уходит от внимательного взгляда напротив; когда дядя обрабатывает все предплечье, ему почти не удается сдержать слез; но когда тот переходит ко второй руке, по лицу Пака уже текут две перегоняющие друг друга капельки. Большими пальцами Тэ вытирает с его лица соленую влагу и говорит, какой Чимин молодец, и что теперь все заживет намного быстрее и почти не будет его беспокоить, и Чимин верит, кивает быстро, на каждое слово, чувствуя, что боль уже отошла. - Нам нужно намазать колени, - почти шепотом напоминает Тэхен, и младший только сейчас осознает, что они прижимаются лбами друг к другу; он может чувствовать жар чужой кожи и мягкие волосы тэхеновой челки. И это кажется таким окутывающим и интимным, что Чим некоторое время не шевелится, деля воздух с другим человеком, но потом что-то заставляет его отстраниться подальше и кивнуть в знак согласия. И Ким делает то, отчего внутри у мальчика будто переворачивается тяжелая, тягучая волна: садится на подвинутый ближе мягкий кухонный табурет и устраивается аккурат у чиминовых ног, чуть разводя их в стороны и уже оглаживая мягкой ладонью не разодранный бок коленки. Это выглядит так… неправильно, что мозг сам дорисовывает продолжения, от которых краснеют щеки. - Тэ, ты чего… - но в ответ только глубокое «шшш» и первые изумрудные мазки, пылающие адским огнем. Из-за неожиданной боли Пак забывает и о странном положении, и о беспокойстве из-за Хосока, и о желании поговорить с дядей о его действиях – потому что щиплет и жжет, и чужая рука на бедре никак не помогает, только щекочет приподнятую ногу. С каждым касанием становится все больнее; как ни крути, раны довольно глубокие, и теперь зеленка будто бы прожигает их до костей. Чимин снимает пальцами крохотные капельки с глаз и старается терпеть. А Тэхену сейчас хорошо – да так, что крышак сносит как ураганом, оставляя распаленные нервы на растерзание летящим веткам. Перед ним, почти перед самым носом – ширинка чиминовых шорт – наклонись и коснешься ткани носом, а в руках – его крепкие красивые бедра, мышцы которых перекатываются под ладонями, когда мальчик вздрагивает. Едва слышный запах его кожи, уже зеленая коленка перед носом, и лицо несчастное из-за боли, все это заставляет голову лететь и кружиться, как вихрю листьев – и комната покачивается вслед. Ким будто холст перед собой видит, окрашивая мягкую кожу нежно, мазок за мазком накладывая сплошной узор. Он эгоистично проходится вторым слоем по больным местам, лишь бы подольше сидеть вот так и удерживать в руках маленькое подростковое тело, слыша наверху прерывистые вздохи. Мальчик слишком невинен сейчас – такой беззащитный, что хочется его целовать в чувствительную кожу бедра, поднимаясь выше и невесомо ведя губами, заставляя биться крупной дрожью. Тэ мягко поглаживает чужие ноги; вверх-вниз, ладонь идет кругом и чувствует мягкие волоски, оставляя красные отпечатки от порезанного пальца. Красный-зеленый, взгляд зацепляется за натянутую ткань шорт, руки почти тянутся ее снять. В какой-то момент он совсем теряется, опьяненный неожиданно дозволенной близостью, тыкает неосторожно в рану зеленкой, за что тут же получает по спине чужой пяткой и не успевает опомниться, как летит вперед и упирается носом в чиминов пах. Осознание приходит не сразу; лишь вдохнув несколько раз и опалив ткань шорт горячими выдохами, Ким представляет всю пикантность их положения, все еще замерев в опасной близости к чужому телу. На плечи ложатся маленькие ладошки в порыве оттолкнуть, и некоторое время старший не понимает совсем, в чем дело, по инерции сдвигаясь вперед и касаясь ткани губами, но потом его отбрасывает назад; единственный звук, раздающийся в голове – бешеная дробь шагов наверх. -- У Чима бешено стучит сердце, когда он забегает на третий этаж и толкает попавшуюся на глаза дверь, тут же влетая в комнату, на поверку оказавшуюся ванной. Прожив здесь некоторое время, он знал, что недавно весь дом убирался штабом прислуги, которая приходит раз в месяц, чтобы вычистить неиспользуемые комнаты, потому его совсем не удивляет относительная чистота этого места. Комната намного меньше, чем та, которой сейчас пользуется Чимин – раза в четыре, так точно; в нее ведут две двери – одна из коридора, и вторая сбоку, видимо, из соседнего помещения, и места хватает лишь на само корыто, маленький шкаф и старый-престарый стул. Пак нарочно пытается думать об обстановке, чтобы не обращать внимания на горящие щеки и подрагивающие от бега и нервов руки, почти с ужасом опускает вниз глаза – и, слава всему, что есть на небе, не замечает выпирающего колесом бугорка, оттягивающего ткань шорт. Скорее всего, тот жар, что прилил вниз, был лишь от чужого дыхания, но дело здесь совершенно в другом. Чимин смог допустить мысль о том, что от подобных нехитрых действий у него может встать. Мальчик заходит за ванну тихо-тихо, заперев обе двери на защелку, садится за изголовье корыта и обнимает себя за щиколотки, рассматривая темный пол. Стена оказывается приятной опорой, под которой не страшно согнуться и уронить голову на колени. Он просто не может поверить. Тэхен. Его дядя. С разницей больше, чем в десять лет. Нравится ему совсем не как родственник, и, если подумать, то уже довольно давно. Когда они успели потерять эту грань между нормальными, здоровыми отношениями и этим… этой гадостью, что сейчас происходит? С тех самых пор, когда Пак увидел на себе слишком долгий взгляд тэхеновых глаз? Или когда позволил себе заснуть рядом с собой в кровати? За дверьми слышится стук торопливых шагов и дрожащее «Чим, Чим, пожалуйста, я уже весь дом обыскал…», и он просто обхватывает голову руками, закрывая уши и крепко-крепко зажмуриваясь, чтобы совсем ничего не видеть.

Они будут вариться в одном котле за все это.