10,5 недель

- Чимин-а, - Тэхен скребется в единственную запертую дверь уже второй час, получая в ответ лишь тишину, разрезаемую тихими всхлипами. Мальчик хотел сделать видимость того, что комната пуста, но это даже немного смешно, учитывая то, что хозяин дома, все-таки, Тэ, и точно имеет ото всех помещений ключи. Две двери, ведущие в богом забытую ванную, заперты изнутри. - Чим, скажи мне, что такое? – сколько раз он задавал этот вопрос? Десять? Двадцать пять? – Если я не знаю, в чем проблема, мы не сможем ее решить, хорошо? Просто поговори со мной, я не заставляю тебя выходить. Чимин-а… Ким готов сам в голос смеяться над собой; где это видано, чтобы он, взрослый самостоятельный мужчина, стоял под дверью взбалмошной малолетки, рыдающей битый час неизвестно из-за чего. Но это Чимин. Его маленький мальчик, которому недавно было очень больно, и теперь случилось что-то еще, что заставило его плакать. Тэхеново сердце бьется часто и сильно, готовое прогнуть грудную клетку особенно сильным ударом. Он настолько беспомощен перед чужими слезами! Там, в паре невидимых метров, слышится шорох, приближающийся к двери. Тэ хочет было обрадоваться, что сможет наконец прижать к себе маленькое хрупкое тельце и успокоить Чимина, но раздавшийся глухой и дрожащий голос рушит все в один миг: - Тэ, я хочу домой… я очень хочу домой. Пожалуйста, Тэ… Пожалуйста, Тэ. Ким сползает по стенке и утыкается в нее носом. Все когда-то проходит; боль от ран, жжение от зеленки. Хорошее время, когда Тэхен мог позволить себе немного счастья. - Чимин, я тебя не пущу, - из последних сил выдыхает он, смотря в щель между стеной и все еще запертой дверью. – Дай мне все исправить, м? – он делает вид, что не слышит тихого «нет». Долго Чим так не сидит. Через десяток минут после того, как старший спускается на кухню, чтобы достать из самого верхнего шкафа бутылку, он слышит торопливые шажочки на третьем, а затем на втором этаже, после чего все снова стихает. Мужчина прикладывается к горлу, забыв про стаканы, и жадно хлещет алкоголь, который припрятал для особых случаев – чтобы медленно, маленькими глотками и на дне переливающегося на свету стакана. В пизду это все. -- Пак решается выйти из убежища только когда за окном красно-желтым полыхает закат, а время клонится к ночи. За все эти часы поменялось немного; если еще днем парень был уверен в решении уехать из этого места, то теперь сомневался – правильно ли он поступил, так обидев Тэ? Тэ, который заботился о нем все это время и, по сути, ни разу ни в чем не отказал, не высказал ни единого замечания. Это сильно давило на маленького, глупого в отношениях Пак Чимина. А потом он обошел гостиную, кухню и весь первый этаж, и ему стало страшно; дяди не было ни там, ни в соседней спальне. Шагов в доме Чим больше не слышал, и вокруг стоит мертвая, недвижная тишина – кажется, можно потрогать рукой. Солнце садится слишком быстро; в коридорах не зажжен свет, и серый мрак окутывает все предметы, ухудшая видимость в несколько раз. Он вспоминает свои самые первые дни в огромном, пугающем особняке, и снова чувствует себя будто в чужом мире, полном других существ и своих жителей. Темнота сгущается, и на месте шторы появляется слишком высокий человек, движущийся в сторону Чимина и тянущий отвратительно-длинные руки к его волосам. Страх прошибает липкой волной, совершенно необоснованный и дурацкий, но жутко становится до костей, и мальчик бежит наверх в поисках хотя бы света из окон. Он совсем не контролирует себя, когда добегает до последнего пролета и видит прямо перед глазами крутую железную лестницу. В мозгу щелкает, что, раз ее не показал Тэ во время экскурсии по дому, то сейчас наверх точно не следует лезть, но Пак был бы не Паком, если бы в крайней степени отчаянья не ступил на первую ступеньку. Потолки на этом этаже оказываются настолько низкими, что Чим может протянуть вверх руку и коснуться их ладонью; они давят сильнее той темноты в самом низу дома, но откуда-то слышится шорох и грохот. Что-то катится по деревянному полу и тормозит с громким стуком, скорее всего, об стену, и следом за этим раздается громкое неразборчивое чертыхание. На долю секунды хочется закричать громко, чтобы дядя точно услышал и спас Чима, но в следующий миг он понимает, что голос принадлежит родственнику и доносится из дальней комнаты с незапертой дверью. Она приоткрыта, и в коридор падает полоска желтого света. Пак нерешительно приближается к ней, стараясь ступать как можно тише, и трусит перед самым последним шагом, прежде чем заглянуть в щель. А там – Тэхен, сидящий прямо на полу в позе сломанной куклы и смотрящий туманно на свои руки. На красивом лице играет глуповатая улыбка; мужчина покачивает головой и моргает своим мыслям, прежде чем замечает чье-то присутствие и вздрагивает всем телом от неожиданности. С лица слетает все веселье, и вид его теперь испуганный и серьезный. И какой-то потерянно детский, когда ярко очерченные брови заламываются в сожалении, а голова безвольно опускается вниз. Тэ поджимает под себя ноги и становится, кажется, меньше в два раза, чем Чим привык его видеть, и ему совсем не противно, даже когда в нос бьет запах алкоголя, бережно обнимать старшего и перебирать его волосы. - Я… отвезу тебя, когда скажешь, - шепчет тот в свои колени смирившимся голосом, а у младшего внутри что-то срывается, когда он, совсем не думая, заполошно обещает, что не уедет, и прижимает Тэхена крепче. - Здесь я запираюсь, когда работаю, - признается Тэ, когда немного трезвеет. Они сидят, прислонившись к кровати, плечом к плечу, Чимин смотрит в шкаф у противоположной стены. То, что гремело ранее, оказалось недопитой бутылкой, в которой оставалось еще на несколько глотков, и младший сразу же согласился, когда увидел перед собой стеклянное горлышко. Теперь же он видит только приятно рассеянную картинку и чувствует внутри тепло, от которого приятно и хорошо. – Мысль идет лучше, я тут как в маленьком мире. Иногда я даже забываю есть пару дней, пока не заболят внутренности. - А мне казалось… - пытается начать Чим, но язык странно опух, и некоторые слоги просто проглатываются. – Что этот твой дом – это уже другой мир. Тебе тут не одиноко одному? Хоть бы собачку завел. - А я завел, - отзывается Тэ со странной веселостью и вжимается носом в чиминовы волосы. – Ты такой милый щеночек. Такой маленький и хороший, - старший тихо смеется своим мыслям, когда перехватывает племянника поперек живота и кладет на себя. - Кем ты работаешь? – вдруг решается спросить тот, всматриваясь в плывущие трещинки на потолке. Раньше не удавалось словить момент, чтобы спросить во второй раз; всегда казалось, что Тэ не ответит. Но сейчас, может быть, тот и сжалится – они ведь достаточно давно знакомы, чтобы это перестало быть тайной? - Я писатель, - на грани слышимости выдыхает Тэхен, прежде чем приподняться и стащить со стола толстую потрепанную тетрадь с помятыми кое-где листами и стертой обложкой. – Здесь мой новый рассказ. Хочешь почитать? – книга взмывает вверх, когда Чим тянет к ней свою руку. Ким тихонечко цокает, удерживая вещь на высоте. – Из моих рук, сладкий. Все, что остается Чимину, это кивнуть, поудобнее устроившись между чужих ног после неловкого переползания, укладывая затылок на широкое тэхеново плечо. Тот раскрывает тетрадь закладкой-ленточкой где-то на середине, и буквы плывут, будто размытые водой, перед глазами младшего. Краем глаза он замечает что-то блестящее – дядя надел очки, прежде чем начать всматриваться в собственный почерк. И лучше бы он этого не делал, потому что уже на третьем абзаце Чим заливается краской, когда понимает, что читает ему Тэхен. Герой его рассказа подозрительно похож на Чимина, а описание всего, что тот чувствует, пока ему… его… его члена касаются чужие пальцы и губы, наводит такую яркую краску на щеки, что младший хочет высвободиться из цепкого кольца тэхеновых рук, но обнаруживает, что его прижимают к себе слишком крепко. - Что такое, родной? – воркует мужчина прямо над ухом, понижая голос до вибрации в груди; перед Паком взрываются звезды и устраивают хоровод. Ему странно неудобно лежать, будто что-то мешает комфортно устроиться, и, оу, ерзая, мальчик чувствует, что именно доставляет ему неприятности. Старший же продолжает читать, и с каждым предложением описания все откровеннее, слова режут острее, и к концу третьего (или четвертого?) разворота Чимину становится слишком жарко, хотя за окном прохладная летняя ночь. Он пытается свести коленки; ткань пижамных штанов, в которые он переоделся перед самым выходом из комнаты, оголяет щиколотки и сминается меж его ног. Но действие не дают совершить неожиданно настойчивые руки, раздвигающие ноги обратно, заставляя Чима раскрыться и позволить просунуть ладонь под резинку пижамы. - Т-тэх… - Ш-ш-ш. Теперь Чимин понимает, что не в состоянии встать; и это почти что не из-за алкоголя. Просто сейчас ему так сладко и хорошо ощущать узкую ладонь, мягко поглаживающую через белье; пальцы, ловко массирующие головку и передвигающие ее под тканью; голос, продолжающий начитывать откровенную постельную сцену. Он коротко стонет, когда чужая рука проезжается особенно чувственно, вскидывает бедра наверх, навстречу новым ощущениям и кольцу из пальцев, нежно щекочущих пах при каждом движении вниз. Тэ заставляет мальчика склонить голову влево, мокрыми поцелуями смачивая соленую кожу; когда юркий язык смело касается ушной раковины, Чим дрожит, как в лихорадке, да стонет высоко, выпрашивая ласку от щедрого Тэхена, который дает ее везде, где только может. Пальцы его ног ненавязчиво щекочут чиминовы ступни, пока те ездят пятками по полу из-за слишком нового ощущения, в какой-то момент это даже немного неприятно, но тут же очень, очень хорошо – и Пак позволяет себе трястись в ласкающих его тело руках, приближаясь к вершине. Его голову, безвольную и тяжелую, бережно поворачивают, чтобы уже через секунду мальчик принимал чужую слюну и делился своей, заходясь в отчаянном крике, пока из него выплескивается горячее, заставляющее идти по ногам разряды красных нитей удовольствия. Это немного не так, как ему представлялось – целоваться. Почти безвкусно, слишком мокро и скользко: Чим даже не особенно контролирует то, что делает, просто чувствует, как с его языком играется чужой и толкается глубже с едва слышным причмокиванием. Тэхен долго целует, будто нашел отдушину накопившимся чувствам, и перемежает едва чувствуемые касания с настойчивыми, пока Пак млеет в его руках и, кажется, почти засыпает под этой убаюкивающей нежностью. Но, в конце концов, Тэ отрывается от чиминовых губ, все-таки коснувшись еще один раз нежно. - Пойдем на кровать? – шепчет он, и у младшего совсем нет причин отказаться.