10,5 недель

Сокджину больно. Сокджину плохо. Он заливает в себя какие-то капли и глотает таблетки, лишь бы избавиться от озноба и липкой паники, цепкими пальцами бегущей по телу, пока он прислоняется к двери ванной и бьется в нее виском, пытаясь прогнать оттуда монстра, что сидит внутри и начитывает гнусавым и мерзким голосом ужасные вещи. - Ты им не нужен, - медленно говорит тот и наклоняется ближе. Джин закрывает руками уши и воет в надежде, что видение уйдет, но оно только хихикает и принимается дальше. – Понимаешь? Дефектные вроде тебя вообще никому не нужны, даже миру на корм. Тебе следовало это понять, когда от тебя убежал Тэ, но ты ведь слишком тупой для такого, да, милый? - Н-нет, - хрипит он и забивается в угол, пытаясь сжаться в комок, но здесь не безопасно. Вообще нигде не безопасно, потому что они достанут его где угодно. Джин издает еще один вой, желая их прогнать, но они не уходят. – Нет… - всхлипывает он, прежде чем комната перед ним кружится и погружается в темноту. -- - Ты мне про него рассказывал, - соглашается Джун, садясь на постели рядом с Хосоком, когда они обсуждают полученную новость. – Это тот самый, который еще друг Чимина? - Да, - соглашается тот и ищет фото. Когда к Киму поворачивается экран телефона, тот понимает, что это Чонгук. Его лицо почти детское и милое, черная челка собрана в хвостик надо лбом, и этому фото, кажется, года три. – Это он в тот момент, когда мы познакомились. Сейчас он выглядит по-другому, - комментирует Чон и снова листает галерею, но не находит хотя бы размытого совместного фото за недавний период. – Ладно, увидишь. Он у меня будет жить, поэтому я, наверное, нечасто буду у вас… «У нас», - думает Ким, и сознание простреливает резкой болью. Сейчас там, в темнеющем доме, совсем один, сидит Джин и чувствует на себе вину, возложенную сразу тремя людьми. В последний раз он разбил стакан и упал прямо в осколки, когда изношенный организм отказался исполнять свои функции, и тогда пришлось накладывать швы… - Мне надо идти, - Намджун вскакивает с кровати и проверяет свой телефон, тем самым пугая Хосока. Тот смотрит на него нечитаемым взглядом, как на полного дурака, и даже не знает, какой вопрос лучше задать, чтобы разобраться в ситуации. – Джин. Он один и ему, скорее всего, нужна моя помощь. Старший вылетает из комнаты прежде, чем младший успевает хоть как-то выразить свое согласие. -- - …ин. Джин, пожалуйста, - зовет его тихий голос из глубины, как нож прорываясь сквозь липкую мякоть дурмана. Ему почему-то твердо и холодно, спина болит, а ноги, кажется, теперь не разогнутся, и быть ему инвалидом. Наверное, хотя бы тогда его кто-нибудь поносит на руках. Губы трескаются одновременно в нескольких местах, когда Джин смеется (не смеется – хрипит), и он жмурится, застонав от боли плаксиво и замечая, что свет в ванной немножечко приглушен. Хорошо, что не режет хотя бы глаза. - …маду, - пытается выговорить Сокджин. Рот не слушается. – Помаду, с полки. Губы… больно. Больно, Намджун, мне больно! – от разговоров становится еще хуже, Джин снова морщится, желая лишь провалиться обратно. Почему ему просто не могут дать то, о чем он просит? Ему ведь… он просит… - Спокойно, родной, - на плечах ощущается сжимающая тяжесть и тепло, его пытаются сдвинуть и куда-то увести, но ему это не нужно, ему нужна гребаная помада, почему вокруг только кретины?! - Н…н, - выстанывает Сокджин, прежде чем его, как мешок, подбрасывает вверх и тянет вперед. -- Это больно, думает Ким, смотря в пустые глаза лежащего на кровати друга. За все пару часов, что Намджун пробыл здесь, единственным, что попросил Джин, была… помада. Бесцветная гигеничка, которую пришлось помочь нанести на в хлам истрескавшиеся губы, на которых то тут, то там, выступала из ранок кровь. Если это было единственным, что он мог сейчас сделать, то Джун готов был скупить всю косметику мира, лишь бы старший не лежал больше так. Нет, он все еще думал о том, что случилось часами ранее на кухне с Чимином, но все это было… таким незначительным, таким нелепым по сравнению со всем, что творилось, что Ким готов был оставить это, как оставлял другие вещи, сказанные или сделанные Сокджином. - Нет, Намджун, - говорит старший и улыбается мягко, будто отказывая ребенку, а у младшего все внутри холодеет. Он смотрел на Джина неделями, месяцами, и через два года знакомства решил – все, надо как-то двигаться, иначе эта привязанность просто пожрет его. Ким подготовил слова. Он даже сказать их смог почти без запинки (пару раз он понял, что совершил огромную ошибку, глядя в чужое красивое лицо). Но теперь это все, кажется, совсем не имело для него смысла. – У меня кто-то есть, - отвечает парень на невысказанный вопрос и возвращается к книге, будто не ему только что изливали душу двухлетней любовью. - Я тебя отобью, - крепко припечатывает Намджун, осознавая, насколько жалко сейчас звучит. Да и глупо оно – лезть, когда тебе уже прямо так отказали, терпеливо дослушав до конца речь. Это означает только одно, что-то типа «ты мне не интересен в койке, но мы вроде как нормально общались, поэтому, Джун, давай забудем и сделаем вид?». Старший смеется и режет разворот розовой закладкой, прежде чем закрыть книгу. - Я сказал, у меня кто-то есть. И этот кто-то – не то, что я готов променять. Тебе стоило понять это раньше, пока ты не успел втянуться настолько глубоко. Не надо, Намджун. Найди себе красивого мальчика, но со мной тебе точно нельзя. Не только из-за Тэхена. Тэхена. Ким не дурак, он давно заметил стеклянный взгляд соседа по комнате, постоянные шарфы (исключительно шелковые, Тэтэ у нас принц), заторможенность и то, что порой парень мог с неделю не появляться в общаге. Что ж, так тому и быть, отмечает Намджун и продолжает вертеться вокруг Сокджина, все еще тупо надеясь на ответные чувства. Он уже ни на что не надеется, поливая сгорбившегося Сокджина теплой водой из душа, пока тот утыкает нос в коленки и роняет слезы, которые горячее воды. - Он просто ушел, - срывающимся голосом в который раз тянет Джин, начиная биться лбом. Приходится подложить руку, чтобы не было так больно. – Я для него… я люблю его, я… - парень издает жалобный писк, прежде чем продолжить, качая головой из стороны в сторону, - я пытался дать ему лучшее. «А дал худшее», - хочет вставить Намджун, но в реальности этого, конечно, не делает, чтобы не разбить ставшего стеклянным Сокджина. Слишком свежи были воспоминания о не евшем несколько дней Тэхене, который, приползя в общежитие, успел только посмотреть на соседа испуганным взглядом, прежде чем свалиться на грязный пол. - …не все принимают это, Сокджин, - как можно мягче намекает младший, проводя свободной рукой по трясущейся спине. Влюбленность ушла спустя время, пусть и болезненно, пусть и с мясом, но нежность, испытываемая к хену, осталась. Когда старший позвонил и дрожащим шепотом попросил забрать из собственной квартиры, Ким ни секунды не сомневался. – Люди не могут так, понимаешь? Людям нужна свобода. Они переезжают через пару лет в подаренный совместными усилиями родителей обоих дом. Он абсолютно новый – даже на стенах еще отделка от застройщика. Дом за городом, куда не попадает шум, но откуда можно быстро добраться даже до центра – мечта миллионов, но здесь домов всего двадцать штук, и один из них – их. Старший порхает по не обставленным комнатам и выглядит, кажется, счастливым. Намджун улыбается. Теперь ему свободно. Хосок случается неожиданно, как стихийное бедствие, и топит остатки любви к Сокджину, как яркое солнце весенний снег, превращая в светящуюся прозрачную лужу. Намджуна, в общем-то, превращая, который смотрит на шумного подростка и его острые коленки, поднимается до худых бедер и ведет вверх, натыкаясь на такую широкую улыбку, какую видел, кажется, только у Тэ. Людям нужна свобода. Но часто они сами хотят быть к (кому-то)чему-то прикованы. -- В шесть утра вторника Джин уже на ногах. Та ночь не стала ни для кого новостью, просто где-то меньше поспали, где-то больше понервничали – эка невидаль. Главное, что теперь все хорошо, а на тумбе стоит наполовину использованная гигиеничка. Губы за эти дни, если не восстановились полностью, то приняли чуть более сносный вид, чему мужчина был как нельзя рад: ему работать с клиентами, а если ты даришь красоту, то ты должен быть красивым. А как иначе тебе поверят? Намджуна, как и обычно, не обнаруживается нигде, но по храпу понятно, что тот отсыпается – поднимаясь наверх с кружкой чая вчерашним вечером, Джин слышал не прекращающийся стук клавиш, оповещающий только о творческом порыве. Пусть, думает он, вдыхая аромат зеленого чая, и смотрит на красивое утреннее солнце, когда… Трель дверного звонка врезается в голову адским звуком. Они выбрали максимально мягкий звонок, не визжащий и не орущий, но услышать его в шесть утра вторника – совсем не то, что ожидает любой человек, не ждущий гостей. Да и кто в здравом уме попрется сюда в такую рань буднего дня?! Приходится отставить чай и сорваться к двери, в чем есть, то бишь в самом милом в мире розовом домашнем костюме, и придирчиво себя осмотреть, прежде чем, наконец, открыть. И застыть на месте с открытым ртом. - Доброе утро? – выдает парень напротив, хотя какой парень, по сути, мальчик еще с любопытными глазами и лицом, будто сейчас начнет впаривать коробки печенья, но с сильным и рельефным под облегающей футболкой и расстегнутой толстовкой телом. – Простите, я не по адресу? Мне сказали, что нужно к дому номер… - По адресу, - глупо выдыхает Сокджин, улыбается, благодарит свою гигиеничку, что предстал перед этим ангелом во всей красе и чувствует, как что-то маленькое внутри шевелится при взгляде растерянного парнишки. Он нисколечко не жалеет, что они не закрывают на ночь ворот. -- Гук выскакивает из такси и вдыхает, наконец, свежий воздух, по которому успел соскучиться за время поездки. Открытые окна – это совсем не то, ведь самое классное – это ощущать находящимся в этом воздухе всего себя. Под ногами пружинит ровный, классный асфальт, когда парень начинает двигаться в сторону домов, предусмотрительно выйдя до того, как счетчик в такси насчитает ему еще большую цену. Неплохое начало, особенно учитывая то, что родители не знают, где их сын. Хотя, может, им и не будет особенно интересно узнать, что ни в какую поездку с танцевальным клубом Чонгук не поехал, а решил смотаться к Хосоку к вящей радости того. Не то, чтобы его не отпустили, просто вопросов было бы больше. А Гук хотел побыть один, пусть и немного не в том смысле – может, отдельно от семьи. Хосок, кажется, назвал ему номер четырнадцать – и парень совсем не удивляется, когда ворота дома под этим номером оказываются распахнуты даже несмотря на раннее утро. Точно уверенный в своей правоте, парень заходит на территорию и жмет на звонок, ожидая увидеть заспанного друга, потому что они договорились встретиться несколькими часами позже, чтобы тот мог провести Гука точно к месту. Сюрприз, черт возьми, думает Чон, когда дверь открывается, а на пороге вместо Хосока стоит красивое, милое, розовое, выше на голову и шире в полтора раза в плечах, но все еще красивое, милое и, чтоб его, розовое. Нет, Чонгук не по мальчикам. По крайней мере, не по мужикам в розовых тряпках, но не оценить божественно подобранный образ тупо нельзя, потому что смотрится оно как-то нелепо и вместе с этим по-странному подходяще. Именно этому милому парню с классными губами, чем-то похожими на Чиминовы, розовые шмотки идут как никому другому. Гук задумывается об этом и совсем не думает, когда… - …я не по адресу? – ляпает он, на самом деле полностью понимая, что повел себя как дебил, не утрудившись посмотреть сообщения Чона или хотя бы спросить у Чимина, где живет он. Они списывались все это время, и младший сначала даже порывался тоже поучаствовать в приезде, но потом что-то случилось, и все порывы исчезли, оставив только «Я не смогу, прости, кое-что надо сделать. Ок?». Жаль, думал Чонгук, пиздецки скучая по другу, но ведь никто не мешает им встретиться после этого, да? Милое и розовое напротив лыбится как-то по-нежному обдолбанно и отвечает что-то типа «по адресу», и только после спрашивает, а к кому Гук, все-таки, пришел. Тот и сам забывает, уйдя в свои мысли, и больно ударяется локтем о столб крыльца, поправляя на себе огромную сумку. - А, я к Хосоку. Вы не знаете, где он живет? А то я, кажись, номера попутал, - парень чешет затылок и натыкается на чуть померкшую улыбку. Похоже, милое и розовое все же спустилось с небес. Жаль обижать, думает Чон, все еще потирая ушибленный локоток. - Он в четвертом живет. А это четырнадцатый, - как глупому котенку поясняет хозяин дома, елозя пальцами по дверному косяку. – Проводить? - и берет за больное нежно, цепляясь мягкими пальцами за толстовку. Плевать на Намджуна. Плевать на то, что пару дней назад его отскребали от пола в ванной. Перед Джином стоит ребенок с блестящими глазами, но пиздец каким классным телом, и только ради его присутствия рядом старший готов забить на свой утренний чай. -- - Чонгук? – переспрашивает Тэхен сразу же, услышав это имя. Об этом парне как-то упоминал Хосок. Об этом парне упоминал Чимин в ключе «лучший друг», и это очень сильно беспокоило Тэ. Этого не должно было случиться. Не сейчас, когда он почти придумал, как вернуть все в прежнее русло, отсчитывая дни до конца летних каникул. Кто-то покушался на дни, которые были выделены только им с Паком, и покушался быстро и внезапно, не давая времени на моральную подготовку. - Да, ты помнишь его? Я думаю встретить его вместе с Хосоком, не виделись ведь уже… - Нет. Они тупо смотрят друг на друга с минуту, прежде чем личико младшего искажается непониманием и, немножечко, неприязнью. Тот становится похож на ребенка (еще более маленького, чем он есть на самом деле); в позе проявляется вызов и разочарованная обида. - Я приехал сюда не для того, чтобы мне что-то запрещали. Ты со мной говорить нормально отказываешься, на все вопросы только отнекиваешься, да я тут сдохнуть уже от одиночества готов! И теперь ты тупо берешь и пытаешься запретить мне встретиться с другом?! Да к черту. Мальчик разворачивается и убегает наверх так быстро, что Ким не успевает вставить и слова. Он его не отпустит. С тем парнем они могут общаться и в течение года, но кто такой этот Чонгук, чтобы отбирать эти недели, выделенные на Тэхена и Чима, своим присутствием? Все было хорошо, пока он не вздумал приехать. Все не было хорошо, понял Тэхен, вспоминая, как в последние пару дней они не могли даже нормально поговорить. Теперь точно не смогут, думает он, потому что просто не будет времени. От одиночества, думает Тэ. В голову прокрадываются мысли о том, что общество дяди для Чима было совсем не самым лучшим и правильным и, возможно, не самым приятным. Быть может, оно вообще было ненужным. -- Чимин струсил. Он всегда был хорошим мальчиком – слишком хорошим - и не мог перечить ни взрослым, ни даже тем, кто старше на год. Его привезли к дяде несколько месяцев назад, не слушая невнятных возражений, и тогда Тэ пообещал не давить, но теперь он становился одним из тех, от кого Чимин хотел убежать. Все эти люди, захватывающие в капканы вроде «я тебе доверяю», «будь послушным ребенком» и «взрослые знают лучше», теперь старший был одним из них, и больше не получалось ему доверять. Тем не менее, получалось слушаться. Слишком велик был страх того, что все, что у них осталось, разрушится обо что-то настолько незначительное. Ему отчаянно не хотелось скандалов, тем более что их общение и так ухудшалось день ото дня. Чимину нужен был Тэ. Милый и заботливый, как тогда в ванной и во все их прошлые вечера, и ради этого тепла он готов был пожертвовать парой часов общения с другом. Они выходят на утреннюю пробежку ровно в шесть во вторник, не сказав друг другу ни слова. Впервые парень надел наушники, не желая слушать давящую тишину, и попытался не думать о болезненном взгляде Тэхена, когда тот это увидел. Им обоим нужно все пережить, а если нечего сказать, то лучше и не говорить вовсе. Чимин смотрит под ноги, добегая последний круг, и не замечает идущих ему навстречу людей, понимая, что стоило быть внимательнее, только в момент столкновения. От падения его удерживает неожиданно сильная рука, прижимая за спину к себе, и мальчик инстинктивно пытается вырваться – но не тут-то было. Хватка просто железная, не дает отскочить или двинуться хоть на дюйм вправо-влево, раздающийся сверху голос заставляет отрубить музыку. - Чимин? – радостно спрашивает Чонгук, все еще прижимая друга к себе. На его лице цветет белозубая улыбка, а глаза чуть прищурены от солнца, и вот такой он похож на бога с нимбом. Об этом Пак и сообщает в ту же секунду, на что получает непонятные взгляды и звонкий смех Гука, знавшего, что друг шутить не умеет. За спиной опасно напрягается Тэ, это можно чувствовать по неожиданно резкому, возмущенному вздоху. Чим ерзает сильнее, на что хватка чуть ослабляется. - Вот и встретились, - выдает Чон и осматривает застывших взрослых, наконец отпуская Пака и ладонью расправляя на нем мокрую майку. – Физкультпривет, че. На этот раз посмеиваются все, кроме Джина. Тот просто не знает, что именно должен чувствовать, находясь рядом с тремя людьми, к которым испытывают диаметрально противоположное. -- Хосока будит шквал сообщений на телефон, звонки и шаги снизу. Он предчувствует, что ничего хорошего это не значит, поэтому выглядывает в окно, даже не читая смс. Предчувствие не подводит. Там, внизу, стоят четверо, хотя ждал он только одного и несколькими часами позже. Намджуна с ними нет, и даже одно это омрачает ситуацию еще больше. Тэхен с Чимином не говорят вообще и держатся друг от друга чуть ли не в нескольких метрах, будто внезапно поссорились в шесть утра, Джин служит для них немой, застывшей перегородкой со скрещенными на груди руками, а рядом стоит Чонгук и придерживает свою походную сумку. Пиздец, думает Чон, на ходу натягивая хоть какую-то одежду, так как подорвался с кровати, в чем был – в веселеньких таких труселях с Патриком. Нечего сказать, блин, звезда, правда, не морская. В итоге они запираются на кухню, будят тетушку Чон, которая тут же из ниоткуда накрывает стол (конечно, есть откуда, но для Хосока, заходящего на кухню только попить и «обед готов», все это было загадкой), и смотрят друг на друга нечитаемым взглядом, пока хозяин дома не спрашивает Чонгука, какого он так рано приперся. - Сбежал, - просто отвечает тот, и у всех присутствующих тут же отвисает челюсть. Отвисает после того, как все зависли, опять же, Хосок. - Я преступников покрывать не намерен. Твои родители же мне трезвонить начнут… - застонав, он роняет голову на сложенные на столе руки и понимает, что друга жизнь не учит. В прошлом году его забирали вообще из другого города, хотя родители Гука относились к каждой такой проделке на удивление спокойно. Разве что скажут пару раз, мол, нельзя так делать - и все. Хосоку это было непонятно. Никому это, в общем-то, не было понятно, кроме самого Гука, который при первом же побеге пояснил, что родителям, в общем-то, не особо интересно, где их сын будет находиться. Живой пришел - и нормально. Хо и об этом знал, но нотку драматичности добавить был обязан. – Ладно, граф Монте-Кристо, дам я тебе пристанище. Судя по твоей сумке, ты сюда до конца лета? И только после слов старшего Чона все обратили внимание на огромную, в половину самого парня, сумку, забитую под отказ. Что там покоилось, было неясно вообще никому, но, тем не менее, сумка была, она была рядом с Чонгуком, и означать это могло только одно. - Так там палатка, вообще-то, - улыбчиво выдает он, будто не замечая застывших лиц. Тэхен с Чимином переглядываются непонимающе, видимо, ожидая пояснений друг от друга; у Сокджина же глаза горят странным озорным огоньком, и огонек этот ой, как не нравится Хоби. – Я же обещал тебя в поход взять? Ну вот и сходим. Можем вместе, если у вас тоже палатки есть, а то всем в одной, простите, не по-братски. Хосок хохочет чисто по привычке, оставляя на лице далеко не радостную, а скорее растерянную улыбку, соображая, как бы откосить от слишком инициативного друга. Джин малодушно смывается под предлогом «ой, мне на работу же надо» и оставляет на кухне четверых парней, сидящих в гробовой тишине. - Ой, так твой отец же оставил прошлым летом на всякий пожарный, забыл уже, что ли? – с упреком спрашивает тетушка Чон, подливая еще чая мягко благодарящему ее Тэхену (окстись, старая женщина!), а Хоби завыть хочет, чтобы эту палатку сожгли нахрен, потому что теперь он точно попал. Парень снова роняет голову на руки и приглушенно воет. Лето обещает быть интересным.