Рóковые меренги

— Святой отец?.. — Нет, Пауль. Нет. Сейчас я тебе ни разу не святой отец. Сейчас я тебе лишь брат. А потому просто убирайся отсюда! — Мартин… — Убирайся и все! Со всеми своими грехами и дерьмом в башке. Сейчас просто… не могу. Ты мне… неприятен. — Ты поговорил? Это точно он? — Он. Счастлив? — Ага. Так счастлив, что сдохнуть охота. Что он сказал-то? — Это чудесный, светлый мальчик, Пауль, который любил тебя, козла бородатого, тихо и преданно, который мечтал о том, что ты его заметишь, улыбнешься ему, хоть спасибо за его труды скажешь. А теперь он растоптан! Уничтожен и растоптан! Хорошо еще, если ему на пути встретится нормальный, любящий и терпеливый альфа, который сумеет развеять его страхи, научит снова видеть мир цветным и прекрасным. — Он… — Формально не изнасилован. Но был избит. Тобой, Пауль. И ударил ты его так сильно, что он потерял сознание! И шрам от сорванной тобой сережки у него теперь на всю жизнь. — Я оплачу пластику! — Идиот ты, братец! Я-то еще думал, что это очередная шалава, которых вокруг тебя валом, а потому ущерб… психологический ущерб, я имею в виду, будет не так велик. Но нет, насиловать ты полез не омегу, который, может, тебе за такое по итогу спасибо бы сказал, а после судился с восторгом и удовольствием, планомерно вытрясая из тебя все, что у тебя есть! Тебе надо было полезть на… Короче говоря, уходи, Пауль. И к нему не суйся. Не мучь его видом своей паскудной рожи. Он пытается забыть и жить дальше. И Пауль ушел. И первое время даже следовал напутствию, которым «отоварил» брат. С пути его свернули меренги… Те самые меренги, благодаря которым он избитого им омегу и нашел! Каждый раз, когда они попадались ему на глаза, каждый раз, как Пауль вдыхал их запах или он просто представлялся ему, начинала работать память. Причем естественно в первую очередь в голову лезло то, что случилось той ночью, после вручения Хрустального шара. Но часто воспоминалась и цепочка событий, благодаря которым вообще удалось Кайо найти. И ведь все опять-таки стало возможным благодаря меренгам! Началось это в один далеко не прекрасный день, когда все с самого утра шло не так. На носу выскочил прыщ. Про новую, только что в муках написанную песню приехавший к другу Зиг с присущей ему прямотой сказал, что это какое-то унылое говно. А в довесок ко всему потерялась флешка, на которой у Пауля хранилось кое-что нужное. Он перерыл все, флешку так и не нашел, зато в одном из ящиков наткнулся на ту самую сережку с жемчужной висюлькой… Она все еще хранила тонкий омежий аромат, густо замешанный на запахе крови. Пауль вдохнул и глухо зарычал от стыда и ненависти к самому себе. И, наверно, в очередном приступе того, что тот же Зиг называл не иначе как «лютая хуйня», разнес бы полдома, если бы не завтрак. И не меренги, поданные к нему. Бесконечно раздраженный Пауль сначала их пробовать отказался категорически и отодвинул от себя вазочку так резко, что несколько меренговых малюток, усыпанных темно-коричневой шоколадной крошкой, слетели на стол и даже на пол. А потом… Потом… То ли запах, странно знакомый, притягательный и в то же время скручивающий что-то внутри… То ли взгляд Отто, который эти меренги откуда-то и приволок… Короче, Пауль попробовал… А потом сожрал все — и со стола, и даже с пола. И потребовал себе еще. И опять жрал, урча и разве только не притопывая — пока лезло. И после все вокруг сразу как-то наладилось! Флешка нашлась в кармане вчерашних джинсов. Прыщ перестал выглядеть таким мерзким. А главное вдруг стало ясно, что не так в новой, в муках написанной песне, которую Зиг обозвал дерьмом. Тут же родилась мелодия припева, которая до этого не давалась от слова «хуйтебепаульанехит». И вместо корявых, тусклых, не цепляющих стихов, которые благополучно отправились в корзину, появилось нечто совсем другое — ладное, звенящее, полное надрыва. Такое, будто сердце оказалось вынуто из груди и теперь горело, освещая путь во тьме… И ведь осветило, блядь! Пауль и не заметил, что все это время таскал с собой и постоянно крутил в пальцах ту самую сережку — напоминание о неизвестном омеге, который побывал у него в постели в проклятую ночь после вручения Хрустального шара. Занявшись стихами, он, совершенно не фиксируясь на своих действиях, положил украшение на стол… Рядом с вазочкой, в которой еще оставалась парочка меренг… И… Рогатый и все его прихвостни! И в голове наконец-то щелкнуло. Срослось. Насилие и уволившийся сразу после повар — создатель меренгового счастья Пауля. Сережка и тревожащий запах тех пирожных, что наконец-то показались Паулю именно теми, что надо, которые вернули ему возможность творить. — Отто, пельмень ты контуженный! — заорал Пауль, схватил со стола сережку и поскакал вниз. На последних ступеньках чуть не наебнулся, но как-то устоял на ногах и неуправляемым паровозом, башкой вперед, влетел в кабинет своего личного помощника, заваленный письмами от поклонников чуть не до потолка. — Что опять неладно?! — всплеснул руками бедный бета. — Чье это? — Вот ты, Пауль, тоже! Откуда я знаю, какой блудный омега мог у тебя это оставить? Дай-ка! Не безделушка ни фига. Проба стоит. И жемчуг, кажись, натуральный… Прилично стоит! Даже странно. Твои лярвы… — Мало мне братца-компостера — еще только тебя с проповедями не хватало! Заткнись и думай! Мог такое носить тот повар, что у меня работал? Тот, который уволился? — Нуу… Почему нет? Ездил этот Кайо Герреро на вполне приличной машине. Да и обувь не из дешевого кожзама у него всегда была, а брендовая. Так что сережка очень в его стиле — такая… консервативно-аристократичная. — Ты говорил: он бета. Это точно? — Мне показалось, что так. Но я у него метрику не спрашивал. — А запах-то! Запах… Блядь! — Пауль треснул себя кулаком по лбу. — Вот я дебил зашкваренный! Ты ведь сам бета — какие тебе запахи? Как узнать-то про него точно, а, Отто? Думай! Ты ж умный, не то что я! — Зига спроси, — поразмыслив, откликнулся явно польщенный бета. — Он, когда к тебе приезжал, вечно на кухне пасся. Знаешь ведь, как он пожрать любит. Еще больше, чем ты, прорва ненасытная. — Фильтруй хрюканину! — рассеянно отозвался Пауль и потопал прочь, попутно извлекая из кармана джинсов телефон. Несколько удивленный Зиг догадку подтвердил: парень был омегой. Причем никем не тронутым, а потому лишенным того насыщенного аромата, которым обладали те представители этого прекрасного племени, которые вели активную половую жизнь. — Вкусняшка. Сам — еще вкуснее того, что готовил. А что? С ним косяк какой-то? Он тебя травануть решил? Или, наоборот, приворотным зельем опоить? Картина маслом: свадебка и — опа! — Мёб Зиверс кипятит сóсочки и меняет подгузники свежеиспеченному спиногрызу! Верный себе Зиг заржал, Пауль выругался, обозвал друга долбодуром и отбил звонок. Сил на то, чтобы выслушивать спорного качества шуточки Зига, что-то не было совсем. Что ж теперь делать-то? Стоп! Нет, ну не идиот ли?! Пауль развернулся и опять понесся в кабинет к Отто — только дверь о стену грохнула. Тот от неожиданности подпрыгнул и уронил бумаги, которые самым подлым образом тут же разлетелись по комнате. — Те меренги, которые сегодня мне притаранили, они откуда? — спросил Пауль, нависая над Отто. — У садовника спрашивать надо, — вздохнул тот и, опустившись на четвереньки, пополз по комнате. Пауль проводил взглядом его приятно округлый зад, рассердился на самого себя за блядские мысли и в раздражении даже ногой притопнул. А после присел на корточки и принялся помогать Отто. — Каким местом тут садовник? — Пауль сунул подобранные бумаги в руки Отто и отошел к окну. На лужайке перед домом никого не было. И газонокосилка нигде не жужжала. — Это он откуда-то приволок. Купил там, где сам живет — на окраине. Я ведь уж в полное отчаяние с этими меренгами впал. Что тебе не принесешь — все не то! Ну и кинул клич… — Единым прошу: узнай у него! Ну, Отто и узнал. Так Пауль и стал счастливым обладателем адреса небольшой кондитерской в спальном районе. Поехать туда и все увидеть своими глазами свербело необычайно. Но имелась проблема. Пауль к своему стыду осознал, что толком не знает, как выглядел омега, который проработал в его доме несколько месяцев, услаждая изысканный, блядь, вкус хозяина кулинарными шедеврами. И которого этот самый «хозяин» с его «изысканным» вкусом к наркоте после, судя по всему, избил и изнасиловал! К Отто с такими вопросами было идти стыдно, Зига он уже послал. Позвонить Гюнту или Загу, чтобы и перед ними выставить себя полным кретином? Нет. Дело кончилось тем, что Пауль полез в интернет — благо запомнил имя и фамилию омеги. На запрос «Кайо Герреро» сеть вывалила миллионы ссылок, и Пауль поначалу от такого даже откровенно прихуел. И только потом осознал, что поисковик среагировал не на имя, а на фамилию. Густаво Герреро — великий повар современности. Так-так… Недавно умер. Безутешный сын-омега… Фото с похорон… Так. С фоток на Пауля смотрел еще совсем молодой парень — не просто тонкокостный, как большинство омег, а какой-то совсем прозрачный, бледный, с плотно сжатыми губами и ресницами, слипшимися от слез длинными черными стрелами. Да и в глазах стыло такое горе, что Паулю сделалось откровенно нехорошо. Мало бедолаге было потери самого близкого ему человека, единственного, как писали все те же журналисты, родственника, — так еще и то, что произошло в доме Мёба Зиверса, на голову рухнуло… Пауль с откровенно мазохистским удовольствием еще поискал фото Кайо Герреро. Их практически не было — парень явно не стремился попасть в кадр, но на одном из снимков удалось разглядеть сережку, которая украшала совершенное ушко омеги… Пауль глянул, максимально увеличив фото, и окончательно затосковал — точно такая сейчас лежала у него в маленьком карманчике джинсов и пахла кровью… Как же поступить? В итоге Пауль, не привыкший к долгим размышлениям и предпочитавший решать любую проблему действием, и на этот раз двинул тем же путем: омегу надо найти, подгадать удачный момент и поговорить с ним. Рассказать все честно, извиниться, вернуть серьгу — кто знает, может, она ему важна как память об отце, например?.. Ну, а после или получить пятерней по мордасам и коленом в «яичницу», или услышать то, на что Мёб Зиверс в душе очень надеялся — слова прощения. Решено — сделано! Пауль начал собираться… и с раздражением понял, что это как раз тот редкий случай, когда остается только жестоко пожалеть об эпатажной, слишком узнаваемой внешности. Как стать обычным и незаметным, чтобы не превратить задуманное в очередной балаган в исполнении фанатов и журналистов? Хаер удалось победить, увязав его в хвостик-какашку резинкой для денег, которую Пауль стибрил со стола у Отто. Изрисованные татухами руки скрылись под худи с длинным рукавом, столь же обильно украшенные пальцы предполагалось прятать в кармане на пузе. На носу устроились темные очки. Бороду Пауль было собрался и вовсе сбрить, но тот же Отто не дал. Кинувшись на шефа, как матрос на амбразуру, он категорически заявил, что борода Пауля Паулю-то как раз и не принадлежит, а является частью общего имиджа MobiuStrip, а потому покушаться на нее — нарушать договорные обязательства с рекламодателями. Пауль от такого изрядно офигел, но даже орать не стал — не до того было. Торопливо глянув в зеркало в прихожей, убедился: ничего, прокатит. Особенно, если капюшон худи поглубже натянуть. Фанаты-омеги, конечно, могли вычислить его по запаху — эти психи считали особым шиком знать и такие физиологические особенности своего кумира. Отто как-то говорил даже, что хорошо продаются запаянные пробирки с химически воссозданным личным ароматом альфы по имени Пауль Зиверс. Якобы, омеги-фанаты во время течек раскупоривали эти ампулы и нюхали… Идиоты! Еще бы ношеные носки под нос себе совали! С территории поселка Пауль выехал на своем байке, но бросил его в квартале от нужного места, а дальше двинул пёхом — клюв в землю, руки в карман худи, капюшон пониже. И — о чудо! — никто его не узнал, никто не кинулся следом с криками и стонами, требуя немедленный автограф, а лучше сразу замуж. Может, рок-певец Мёбиус собственную значимость и интерес к своей персоне со стороны широкой общественности, скажем, несколько преувеличивал?.. В кондитерской имелись окна от пола до потолка. Если бы на улице было темно, все внутри оказалось бы как на ладони. Но сейчас, в солнечный день, витрина бликовала, так что Пауль видел лишь посетителей, которые так и сновали то в дверь, то из двери. Туда — с пустыми руками, обратно с аккуратными картонными или пластиковыми коробками. Заведение пользовалось успехом, и Пауль прекрасно понимал почему — если здесь действительно работал тот парень, что делал те волшебные меренги, то иного и быть не могло. Как же к нему подобраться? Как понять, что он — это он? Пауль даже решился войти внутрь, но сразу понял, что зря — что мог делать в торговом зале кондитер? Разве только лоток с очередной порцией вкусняшек вынести. Но когда это произойдет? И произойдет ли? Пауль купил себе маленький пластиковый контейнер с меренгами, выбрался на улицу, тут же вытащил одну и незамедлительно убедился в том, что они те самые. Идеальные. Совершенные. Его личное чудо, его рок. Рóковые меренги! Отличное название для нового сингла! В голове тут же стали сами собой появляться строчки, возникли и любовно обнялись одна к другой рифмы… Пауль выхватил телефон и принялся записывать, боясь упустить вдохновение…

Тарьям-пам-пам-па роза на плече, Увядшая и черная, как та Любовь, что отравляет сердце мне… Тарьям-пам-пам-пам, пам-пам красота.

Или хуета? А может, наркота? От слова замутило. Пауль сглотнул, затряс башкой и стер все. Потом снова набил про розу — черную и увядшую. Эта строчка нравилась. Цепляла что-то… А вот остальное пока не шло. Не шло, ебись оно! Пауль кусал губы, трогал в кармане теплый жемчуг сережки, гудел себе под нос мелодию, шептал корявые пока что слова и… И в итоге, как видно, прощелкал момент, когда нужный ему омега ушел из кондитерской. По крайней мере, сколько после Пауль ни ждал, тот из дверей так и не появился. Или работал сутки? Кондитерская эта долбанутая еще ко всему и круглосуточной оказалась! И кто, интересно, жрет торты по ночам? С другой стороны, почему нет? Сам Мёб Зиверс мог ведь жрать меренги в исполнении Кайо Герреро (какое необычное, а потому сексуально-притягательное имя!) круглые сутки! На следующий день Пауль приехал опять, и на этот раз все получилось много удачнее. Он почти сразу увидел омегу — темноволосого, невысокого, но совсем не хрупкого, как показалось на тех фотках, которые удалось найти в сети. Кайо Герреро был стройным, гибким и сильным, словно балетный танцор. А еще у него были совершенно убийственные черные глаза-омуты. Глубокие, загадочные, влекущие… И брови вразлет, как стрелы в самое сердце… И каким мудаком и долботрясом надо было быть, чтобы не знать, что в собственном — Пауля Зиверса! — доме живет такое вот чудо?! И в какую дрянь превратиться, чтобы накинуться с кулаками и животными помыслами… Обуреваемый подобными мыслями, Пауль сначала проводил Кайо от кондитерской до его машины, а потом, опасно лавируя в плотном потоке на своем тяжелом байке, и до дома. Но тут все и застопорилось. Просто потому, что дом оказался из числа тех, где имелась подземная парковка. И, соответственно, охранник на въезде, который Пауля следом за машиной Кайо точно бы не пустил. Подкараулить омегу у кондитерской? И что? Где там с ним говорить? Нужно было какое-то место, чтобы все прошло гладко и без помех. И, главное, так, чтобы не вызвать ненужного испуга — хватит уж, Пауль и так выступил по полной… А в идеале Кайо бы к этому разговору как-то подготовить… Но как?! Тут-то Пауль и подумал о своем умном, располагающем к себе, убедительном и рассудительном брате-священнике. Вот только тот, переговорив с Кайо, послал Пауля на хуй и смотрел при этом так, словно анафеме предавал. И что теперь делать? Послушаться всегда разумного и понимающего Мартина и оставить омегу в покое, позволив ему самому бороться с призраками недавнего прошлого? Мартин сказал, что Кайо был влюблен в Пауля… Что ж, можно было не сомневаться, что тот самый шаг, который, как известно, разделяет любовь и ненависть, Кайо Герреро в ту ночь благодаря Паулю наверняка сделал. Но, может, если все-таки извиниться?.. В конце концов, у него есть оправдание! Хиленькое, но все же… С другой стороны — да, всему виной были чертовы колеса, но… Но никто ведь Паулю в глотку их насильно не пихал! Пребывая в таком вот настроении, Мёб совершенно точно натворил бы дел и ударился в какую-нибудь очередную лютую хуйню. Вот просто без вариантов — иначе у него в жизни никогда и не получалось! Но тут неожиданно для всех на свободу вышел Люка — Паулю сообщил об этом вездесущий и всезнающий Отто. Оказалось, что омега, которого Люка изнасиловал, внезапно снял с него обвинения. Как уж там все получилось, Пауль не знал — получилось и получилось! — а вот про свою ситуацию примчался советоваться тут же, едва приятель переступил порог квартиры. — Дай хоть пожрать домашнего и помыться в собственной ванной! — мрачно буркнул Люка, и не думая приглашать незваного гостя в дом. — Что, пока я сидел, финансовый армагеддец наступил? Не терпится на мою голову свеженькие проблемы вывалить? — Нет. Нет, Люка! Я… не о том. Я — да, о проблемах… Но… иного рода. Старых уже. И… И очень надо! И, видно, что-то было в Пауле такое, что Люка раздражение свое как-то унял, перестал ворчать, отступил в сторону, а после, усадив незваного гостя в кресло, предложил рассказывать. Ну, Пауль и рассказал… И про то, что произошло с ним той ночью, и про свое расследование, и про его результат. Люка был бледен. Кусал губы и отводил глаза. А после выдал всю информацию, которой владел сам. Он подтвердил Паулю, что повар, нанятый на кухню к звезде Паулю Зиверсу, не был каким-нибудь приблудным с улицы. Более того, выяснилось, что Люка хорошо знал папу Кайо — недавно умершего великого кулинара и ресторатора Густаво Герреро. — Я чувствую себя бесконечно виноватым, Пауль. За те таблетки. Пока я сидел, дилера взяли. Провели анализ того дерьма, которым он барыжил. Оказалось, эта дрянь на самом деле срывает крышу. Причем именно альфам. На бет и омег она так не действует, а вот наш брат альфа впадает от этой химии в натуральное звериное буйство, наружу все самые низменные инстинкты вылезают. Как результат — совершенное и мной, и тобой. Зиг и Заг, кстати, как? — Говорят, нормально, — Пауль отмахнулся. — Хоть что-то… Да и тебе повезло, что срубился, похоже, раньше, чем довел дело до конца. Не то что я… — Люка нахохлился и повесил голову. — Как получилось, что он… ну, тот омега… простил тебя? — Не простил, — Люка усмехнулся криво. — Назначил цену. — Свадьба? — Нет. Я должен буду признать его ребенка своим и помочь… ну… растить его. — Бляяя… И сколько мелкому лет? — Нисколько. Он еще в животе. — Так, может, на самом деле твой? Люка помолчал, сжимая кулаки, потом саданул ими по коленям, встал со стула, на котором сидел, и отошел к окну. — Он говорит — да, но я… Да чтоб оно! Если бы все было так, тогда я был бы самым счастливым альфой в мире, Пауль! Но это невозможно. — Откуда знаешь? У него не было течки, когда ты его?.. — Была. Потому, наверно, и кинулся я на него, хоть он свой запах и заглушил подавителем. Но все это не важно, потому что… — Люка тяжело вздохнул. — Потому что я бесплоден. И это медицинский факт. Теперь замолчал и Пауль. Сидел, думал, пытался поставить себя на место альфы, которому в один далеко не прекрасный момент поставили такой вот диагноз… Не диагноз, а приговор! И что ж за сволочная зараза — эта жизнь?! У Люка имелся адресок квартиры Кайо и даже номер его телефона, но все это было лишь первым шагом на том пути, который предстояло преодолеть! И на этот раз Пауль трусить, крысятничать и шхериться совершенно точно не собирался. Звонить он и не подумал. Был уверен, что омега просто скинет звонок, а после и трубку брать перестанет. Да и вообще такие вот непростые разговоры всегда нужно вести, глядя собеседнику в глаза, чувствуя его запах, который подчас мог донести до носа альфы куда больше информации, чем что бы то ни было еще. Мимо охранника в подъезде дома Кайо Пауль пробрался достаточно легко. В одну из квартир то ли новую мебель купили, то ли заезжали жильцы. В итоге дверь стояла нараспашку, и грузчики как раз заносили в подъезд здоровенный диван. Под его прикрытием Пауль и проскользнул внутрь никем не замеченным. И только вздрогнул длинно, когда в спину, словно отравленный дротик, прилетела из стоявшего на стойке охраны радиоприемника мелодия его сингла:

Я демона хуже, исчадие ада, Но раз тебе нужен, то, значит, так надо…

«Надо»! Ага! Просто мечта-мечтовская любого нормального, а не звезданутого на всю шлюховатую жопу омеги — такой вот мудак, как Мёб Зиверс. Злобная безмозглая скотина на понтах! Лифта Пауль ждать не стал — пошел наверх по лестнице. Перед дверью в квартиру Кайо стянул с головы капюшон и снял очки — чтобы сразу нарисовать точки над «ё» и не ставить омегу перед необходимостью задавать вопросы вроде: «А вы кто?». На звонок долго никто не отвечал, но Пауль был настойчив. Вот только после некоторой суеты внутри квартиры дверь ему открыл не Кайо, а здоровенный альфа откровенно бандитского вида… — Ух ты! — выдал он и усмехнулся криво — грубое, как топор войны, лицо так и стянуло в одну сторону. — Какие люди! — Я… Мне нужен Кайо Герреро. Я пришел… — Как пришел, так и уйдешь! — перебил альфа и вдруг как-то удивительно ловко ухватил Пауля так, что тот нырнул носом в направлении коврика у двери. Вывернутую руку прострелило болью, потом все как-то крутанулось, перед глазами мелькнули перила лестницы, а после здоровенный пинок пониже спины отправил звезду эстрады и знаменитого фронтмена группы MobiuStrip в бесславный полет вниз. Пауль проехался ребрами по гребенке ступеней, чудом не влетел башкой в стоявший в углу горшок с большим фикусом, скрючился болезненно, ловя разинутым ртом выбитый из груди воздух, а после услышал, что чуть выше захлопнулась дверь. Как плиту надгробную на могилку Мёба Зиверса положили. Вторая попытка добраться до Кайо, которую Пауль совершил тут же — на адреналине — завершилась ровно так же. Разве только косомордый альфа не ограничился одним лестничным пролетом, а спустился следом за Паулем, вздернул его с пола и направил новым пинком дальше и ниже. — Сунешься еще — так отделаю, что татух твоих под синяками и гипсом видно не будет. Усек, ты, шлепок майонезный? — Я хочу поговорить, — Пауль приподнялся и сел. — Поговорить с ним! Извиниться. И объясниться тоже. Я жить с этим не могу! Я только недавно узнал, пойми ты, вражина! Я не помнил них… ничего! Обдолбался и… — Слишком много «я», ты, недоальфа. Стоило бы и о Кайо подумать. Потому что он говорить с тобой совсем не хочет. Так что вали. И больше не суйся сюда, если цел остаться хочешь. Благодари Единого, что Кайо отказывается выдвигать против тебя обвинения. А то я б уж позаботился, чтобы ты, обдолбыш расписной, от ответа не ушел! Будь ты хоть трижды звезда. Альфа плюнул прямо на Пауля — тот только лицо ссаженными руками успел прикрыть — и ушел наверх, где вскоре снова хлопнула дверь.