***
Часы у Сияющей спешат всего на одну минуту. За ее окном также шелестят машины — возможно, что слышно их тоже с Большой Садовой. Также падает снег, золотясь в свете фонаря. Также затихли соседи. Почти тишина в квартире. Тишину Сияющей ломает громкое дыхание Мяты, перекинувшего через девушку свою руку. Чернокрылая не может спать. Ей хочется чего-то такого смутного… непонятного. Наверное, чтобы Мята перевернулся наконец на бок и перестал похрапывать? Или ей так мешает его рука, сейчас кажущаяся свинцово-тяжелой? Сияющей хочется встать и куда-то пойти… но темнота давит, не дает пошевелить даже пальцем. Или это все же рука Мяты?.. Наконец парень переворачивается лицом к стене и убирает руку. Храп стихает. Ничуть не легче. Сна ни в одном глазу. Сияющая думает, и мысли текут вязкие, как сгущенка. О Мяте. Об их отношениях. О практике. О Ведьмаке. Об Уставах и законах. Снова о Ведьмаке. О Мяте. О том, что надо завтра улучить наконец час и наладить «почтовый ящик» для переписки с Лешей. Спина Мяты почти не греет, и девушка ежится от холода… и идет на кухню. Рука сама тянется к выключателю, но Сияющая смотрит на оранжевое пятно света от фонаря на стене… и опускает руку. Подходит к окну, отдергивает занавеску и прислоняется ладонями к холодному стеклу. Пальцы тут же начинает покалывать от холода, а вокруг них расплывается пятно конденсата. Кто же велел идти снегу в первый месяц весны?.. В детстве Света со своей младшей сестренкой любили слушать сказки. Подходя вот так к окну, будущая Сияющая представляла, как Снежная Королева мчит сквозь тьму и метель на своих ледяных санях. И ей было радостно и одновременно жутко — с одной стороны, она дома, в тепле и безопасности, но вдруг прямо перед ней окажется лицо — бледное, худое, с бескровными губами и ледяными глазами! И Свете было даже немного жалко Королеву, ведь ей надо куда-то мчаться сквозь эту холодную и снежную ночь, у нее нет папы, мамы. Сияющей и сейчас почему-то кажется, что кто-то смотрит на нее из темноты — такой же холодный и одинокий, как и она. Ее недоросшие Крылья чешутся от взгляда и какого-то предвкушения.***
Крылатые не понимают выражения «бабочки в животе». У них не порхают веселые бабочки. У них сладостно и мучительно зудят основания Крыльев. Невыносимо сладостно. Она тянется губами к стеклу в глупой и почти безумной попытке согреть его своим дыханием, а он еще крепче прижимается к стеклу в столь же глупой и безумной попытке почувствовать этот невесомый поцелуй… Нити Силы натянулись и загудели, как струны контрабаса… такая низкая и вибрирующая нота, пробирающая до самых костей Они оба одновременно шарахаются от стекол, разрывая эту опасную, нелепую связь, осознавая эту связь. Отшатываются так резко, так часто и испуганно дышат, как будто увидели свой самый худший кошмар. Она боится, что об этом узнает он; он боится, что об этом узнает она. И оба боятся, что об этом узнает кто-то другой. Такое нелепое чувство Такое опасное. Такое невыразимо прекрасное. У обоих гулко ноет в груди и почему-то слезятся глаза… и оба убеждают себя, что глаза слезятся от пыли, давно ее не протирали — целую неделю. Оба наконец идут спать. Обоим пусто, одиноко, и холодно, хотя она свернулась под теплым боком у парня.