***
Челл неистовствовала среди загромоздивших помещение куч старья. Это было жутковатое зрелище, наполовину поиски, наполовину приступ бешенства: растрёпанная молодая женщина с пылающим факелом в руке и горящей преисподней в глазах переворачивает комнату вверх дном, превращая кавардак в полнейший хаос — и всё это в абсолютном молчании. Большинство захламлявших комнату предметов было бесполезной рухлядью. Логотип «Эперчур Сайенс» стоял повсюду: на ярких рекламных буклетах, потускневших от времени, на стендах и блистерных упаковках, на бумажных и деревянных моделях, на пластиковых и фанерных макетах. Всё более-менее функциональное, что ей попадалось, отличалось поразительной бесполезностью, и вскоре она отчаялась отыскать хоть что-нибудь, что помогло бы починить маленького умирающего робота. Собственно, никаких причин ожидать чего-то иного у неё не было. Но в безнадёжных обстоятельствах в Челл всегда просыпалась некая движущая сила, упорно нашёптывающая мантру, не раз спасавшую ей жизнь, бесконечную литанию из слов «продолжай, продолжай, продолжай, не сдавайся, не сдавайся, не сдавайся». Должно быть что-то. Всегда есть что-то. Она отшвырнула прочь пластиковую коробку с противным голубым йогуртом и наткнулась на массивное, пустое и совершенно бессмысленное устройство, напоминающее ружьё с треснувшим и слишком широким даже для самого крупного калибра стволом. Страшно представить, чем оно должно было стрелять. Челл не уставала поражаться готовности, с которой учёные «Эперчур Сайенс» творили потрясающие, невероятные, безумные и абсолютно бесполезные вещи. Если виной было помешательство (к тому времени Челл окончательно укрепилась в этой мысли), то оно, во всяком случае, было возведено в своеобразный стандарт этого предприятия. Полное сумасшествие, зато масштабное и с чётко сформулированными задачами. Во время её прошлой экскурсии по гигантским заброшенным подземным лабораториям, Челл стала свидетельницей бесконечных примеров поразительного в своей абсурдности практического применения в целом гениальных (если не сказать — причудливых) изобретений. Так, к примеру, система, призванная предотвратить замерзание топливных линий эволюционировала в маниакальный суперкомпьютер с убийственными наклонностями, а инновационные занавески для душа со временем привели к созданию устройства, пробивающего дыры в пространстве и времени. У «Эперчур Сайенс» были все шансы стать величайшим за всю историю человечества исследовательским комплексом; вместо этого он стал величайшим магнитом для притягивания психов от науки. Челл чуть не набросилась с кулаками на собственное отражение, возникшее в дрожащем листе чего-то, что не было стеклом и маслянисто отливало голубоватой зеленью. Стоящий по соседству агрегат, напоминавший мутировавшую газонокосилку, ощетинившуюся шипами, оказался (как сообщалось в прилагаемых буклетах, брошенных на стенде) мотороллером, призванным решить проблему транспортных заторов. Челл подумала, что оно могло бы сработать — если посадить в эту жуткую штуковину человека, он мигом — и навсегда — раздумает ехать куда-либо, и проблемы с заторами сами собой сойдут на нет. Она отшвырнула ещё парочку изобретений «Эперчур Сайенс» с неизвестным (да и не интересовавшим её) предназначением. Одно из них оставило на её ладонях липкую зелёную слизь, а другое отскочило от пола, с обиженным электрическим шипением врезалось в стенды и прожгло в них дыру. В полном омерзении Челл отправилась в дальний угол комнаты, протиснувшись между мутировавшей газонокосилкой и кучей гниющих досок. Подняв голову, чтобы проверить состояние факела, она едва не врезалась в громоздкий предмет, запакованный в чехол. Чехол, поднявший тучу едкой пыли, был немедленно снят и брошен на пол. Под ним обнаружились невысокий терминал с экраном и несколькими гладкими белыми блоками, пластиковый стенд и — тут её сердце дрогнуло — соединительный узел с хорошо знакомым разъёмом. Она посмотрела на стенд. Он был оформлен в виде безликой стилизованной человеческой фигуры. На уровне рта помещалось небольшое углубление, а в нём лежало устройство, формой и размером напоминающее сигару. Устройство было заключено в гладкий чёрно-белый корпус, усеянный мелкими отверстиями, и подключалось через длинный белый кабель, аккуратно брошенный за стенд, к блокам на терминале. В качестве заключительного штриха перед монитором имелась панель с огромной красной кнопкой. «Впервые! Программа Инкарнационного Очеловечивания от „Эперчур Сайенс“!» — вопила подпись к кнопке, выполненная шрифтом, который даже ярмарочный зазывала под амфетаминами счёл бы несколько вызывающим. Выбор был невелик. Челл, поколебавшись, нажала кнопку концом монтировки и отскочила подальше. Опыт её общения со здешними устройствами подсказывал, что безобидный демонстрационный стенд вполне мог выстрелить упаковками ядерных орешков или напустить стаю специально выдрессированных белок-убийц. Ни белок, ни орешков не воспоследовало — сначала просто загудели разбуженные после долгих лет бездействия механизмы. Монитор нагрелся и ожил, а в комнате загремела резкая, энергичная скороговорка: — Говорит Кейв Джонсон! Умники из отдела Маркетинга мне тут недавно заявили, что успехи наших продаж зависят от этой маленькой ерунды, которая называется «Человеческие Отношения». Все вы помните, как группа сбыта ныла, что им не дают полной информации о продукции, которую они должны впаривать покупателям. И все вы помните, как решилась проблема. Мы уволили к чертям всю группу сбыта и заменили их роботами. Теперь Маркетинг заявляет, что недостаточно, чтобы они просто разговаривали, они, видите ли, должны выглядеть, как люди. Ну, а поскольку клиент всегда прав (во всяком случае, так мне постоянно твердят эти олухи), мы просканировали около двух тысяч наших сотрудников и поместили их биометрические показатели вот в эту крошку. Маленькое устройство на стенде блеснуло в свете небольшого вспыхнувшего прожектора. Тем временем, монитор молча показывал свою версию видео-сопровождения. Ряды человечков в униформах «Эперчур Сайенс» брели в некие кабинки, которые, как показалось охваченной паранойей Челл, подозрительно напоминали воссозданные по средневековым чертежам пыточные камеры с добавлением очень зловещих сканеров безопасности, которые в своё время кто-то умыкнул из крупного аэропорта. Затем на экране появился упрощённый чертёж самого устройства. — Представляем вам Аппарат Инкарнационного Очеловечивания. В основе лежит наша запатентованная технология Твёрдого Света. Стопроцентный проверенный экологически чистый свет американского солнца — так что на сей раз проклятым питбулям из комитета по охране окружающей среды не к чему придраться. Фотография залитых солнечным светом полей под ярко-синим небосклоном сменилась очередной симуляцией. Вокруг устройства появлялись синие контуры, вырисовывающиеся в человеческую фигуру, которую широкими мазками заполняли цвета, и в результате возникал улыбающийся человек в идеально сидящем костюме. — Видали, какой красавец? А то! Хотели человеческих отношений — получите, распишитесь. А ещё они остаются роботами, и никогда не будут выпрашивать повышения зарплаты. Просьба учесть это, вы, недоумки самодовольные — я к вам обращаюсь, отдел Маркетинга. С вами был Кейв Джонсон — конец записи. Экран погас, оставив маленький прожектор единственным источником света в комнате (Челл выронила факел где-то на середине презентации, когда пламя подобралось вплотную к пальцам). Белые блоки на консоли продолжали тихонько гудеть. Челл, которая едва в обморок не упала при звуках знакомого голоса главы «Эперчур Сайенс», пробралась к столу и схватила неподвижного Уитли. Она слабо представляла, чем может помочь Аппарат Инкарнационного Очеловечивания, но белые блоки на терминале на её непрофессиональный взгляд казались довольно мощными процессорами. В свете того, что случилось, совать Уитли в очередной порт казалось не совсем разумным, но, с другой стороны — этот стенд всего лишь старый прототип. Он стоял тут десятками лет, отключённый от Её сетей, никого не трогал и покрывался пылью. Может быть… может быть, Она не знает о нём. Он, конечно, не отремонтирует Уитли, но панель выглядела вполне рабочей, и вдруг есть какой-то шанс… Она подключила Уитли к разъёму. Гудение немедленно усилилось, а на экране монитора появился стандартный интерфейс «Эперчур Сайенс» — чёрный экран с яркими оранжевыми буквами. Обнаружено новое устройство. Сканирование. Устройство опознано: Личностный Модуль (модель IV). Совместимость подтверждена. Продолжить: y/n? Пока всё шло вроде бы гладко. Челл клацнула по клавише «Y», от волнения закусив и без того саднящую губу. Когда они пытались сбежать в первый раз, Уитли все встречные клавиатуры называл «плоскими штуковинами». Наверняка, он понятия не имел, для чего они нужны — впрочем, чего ещё ожидать от кого-то, у кого и пальцев-то нет. Его методы взлома варьировались от игр в угадайку паролей, уговоров сложных систем отвернуться на секундочку и, если это не срабатывало, до разбивания стёкол собственной головой. По большей части это был предел его технических навыков. Экран тем временем покрылся пеленой непонятных кодов — настоящие спагетти цифр, букв и алгоритмов. Идёт копирование файлов............. Прошло несколько минут. Челл не шевелилась, сердито уставившись на монитор. Одну руку она держала на корпусе Уитли, готовая при первых признаках опасности выдернуть его из разъёма. Тут подало голос устройство на стенде — пискнуло и зажглось белым светом. Сияние шло изнутри, пробиваясь сквозь микроскопические отверстия длинными мечущимися лучиками. Она, поморщившись, прикрыла глаза рукой и продолжала ждать. Перенос данных завершён. Визуальная калибровка завершена. Сканирование базы данных… обнаружено биометрическое соответствие. Перезагрузка устройства. Пожалуйста, подождите. И стал свет. Он хлынул в комнату, ослепив Челл и оставив чёрно-оранжевые пятна биться в пляске перед глазами. Затем сияние сжалось, выбрало нужную форму и приобрело хорошо знакомую сетчатую текстуру и ярко-синюю окраску. «Твёрдый Свет» был типичным для «Эперчур Сайенс» глумлением над законами физики. Учёные, путём раздувания до немыслимых масштабов феномена лучистого давления, циничного надругательства над уравнениями электромагнитной теории Максвелла-Бартоли и вероломного избиения в тёмной подворотне всей концепции кинетической физики, ухитрились превратить солнечный свет в видимую, осязаемую, твёрдую субстанцию. Видимо, практическое применение не ограничилось световыми мостиками и дорожками, по которым Челл не раз пробегала во время испытаний четырьмя годами ранее. В принципе, ничего странного, если учесть негласный, но повсеместно принятый в «Эперчур Сайенс» подход подбирать и повторно использовать самые опасные изобретения в целях, для которых они никогда не предназначались. Полупрозрачная человеческая фигура запылала синевой. Челл ещё различала само устройство в центре головы, но вскоре ей пришлось зажмуриться, и даже сквозь веки она ощущала лихорадочное мерцание. А затем вдруг… — Ииииии я вернулся!!! Я вернулся! Я жив! И… Оооо, ух ты, как тебе это удалось?! Челл опасливо приоткрыла глаза. После устроенного тут светового шоу комната показалась ещё темнее, чем была, и поначалу она вообще ничего не могла разглядеть. Затем её глаза попривыкли к мраку, и она узрела в свете единственного прожектора распластавшегося под стендом человека. Челл примерно поняла, о чём шла речь в презентации, но к результатам такого уровня была абсолютно не готова, и потому осторожно попятилась. — Я чувствую себя превосходно! — голос определённо принадлежал Уитли. — Я не помню, когда в последний раз чувствовал себя настолько замечательно! Ничего не болит, ничего не отваливается, ничего не искрит! Восхитительно! Я как новенький! Аватар, выбранный системой, выглядел как нескладный худощавый мужчина лет тридцати пяти. Ничего общего с холёной презентационной моделью. У этого была физиономия зайца, попавшего в свет фар приближающегося грузовика, испуганные круглые глаза за стёклами толстых очков в массивной оправе и ухмыляющийся рот до ушей. — О, это изумительно! Я не знаю, что именно ты сделала, но… какая ты молодец. У меня нет слов. Я думал, что мне конец — когда я ослеп, и всё такое, а теперь… а теперь я лежу на полу. Не могу не заметить, что я на полу. Будь так добра, подними меня. Пожалуйста? Челл уставилась на него в изумлении. Сходство вышло ошеломляющим. Он не просто говорил голосом Уитли. Это и был самый настоящий Уитли — двигался, как он, даже умудрялся выглядеть, как он, с его беспокойной выразительной мимикой, оживлённой жестикуляцией и глазами ярчайшего, тревожного стратосферно-синего цвета. Челл мимолётно задумалась о том, что же программа имела в виду, говоря о «биометрическом соответствии». Если она намеренно пыталась подыскать подходящую к личности Уитли внешность — то ей это более чем удалось. Его глуповато-радостная ухмылка тем временем слегка померкла. — Чего? Чего ты на меня так странно смотришь? Что не так? Челл не горела желанием вдаваться в подробности по многим причинам, главной из которых было отсутствие времени. Она подняла с пола лист со странной маслянисто-зеркальной поверхностью, который недавно сама же чуть не расколотила вдребезги, и поднесла к его лицу. Уитли поморгал: — Что это? Почему оно… повторяет… Аааа! До него дошло. Он закричал. Потом увидел своё старое тело, одинокое и покинутое, подключённое к панели, и закричал ещё громче. Он с грохотом налетел спиной на стенд и, путаясь в руках и ногах, попытался свернуться калачиком в отчаянной, но с самого начала обречённой на неудачу попытке принять сферическую форму. Со стороны он поразительно напоминал гигантского паука-сенокосца с приступом панической атаки. — О боже! Боже, что ты натворила?! Ааааа, ты маньячка ненормальная, что ты со мной сделала?! Я… Ааааа!!! Что с моим глазом?! Он схватился за лицо, сбив набок очки. Симуляция внешности была потрясающе детализированной, откликающейся на малейшее движение и послушной физическим законам. Складки на рубашке, загиб на криво завязанном галстуке, растрепавшиеся, когда он провёл по ним рукой волосы — всё было на месте. Челл с возрастающей тревогой наблюдала, как он закрыл сначала один глаз, потом второй, потом распахнул оба, уставился в пространство и принялся вытягивать шею то вперёд, то назад — ни дать ни взять сова с сотрясением мозга. Кабель, всё ещё подключённый к его затылку, лениво покачивался, сонной змеёй стукаясь о стенд. — Ааа! У меня их два! Два проклятых оптических канала! На кой-дьявол мне столько… о… О-о. Как странно. Всё стало ближе! И, и — и дальше! Новое измерение, оно просто взяло и вылезло откуда-то! Что означает, слегка похолодев, поняла Челл, всё, что он до сих пор делал — то есть, сновал по лабораториям, совершал побег, предпринимал попытки «взлома» и отыскивал её, когда их разделяли многие мили гигантского Комплекса — он делал при полном отсутствии бинокулярного зрения. Невольно задумаешься, чему больше поражаться — этому, или факту, что они при таком раскладе умудрились остаться в живых. Уитли всё ещё изображал зашибленную сову. — Стоп. Момент. А это ещё что? У меня тут куча новых файлов. О! О, я понял, понял — это моё новое тело! Ты скопировала меня на новёхонький носитель! О, а это ведь чрезвычайно умно! Так, что тут у нас. Анатомические параметры, подпрограмма движений… ух, лучше её не трогать… так, инструкции, ищем инструкции… Нету инструкций. Ну да ладно, что я, не разберусь что ли. Он некоторое время тщетно пытался сесть, потом устремил на неё застенчивый взгляд. — Извини, что обозвал тебя ненормальной маньячкой. Не слишком-то любезно с моей стороны. На самом деле я благодарен, просто момент был неудачный. Больше не буду. Челл, всё ещё не в силах отвести от него глаз, отложила зеркальный лист и пожала плечами. Насколько она знала Уитли, у него были довольно-таки размытые представления о благодарности — наименее привлекательная его черта, которую он делил практически со всеми обитателями Комплекса — вменяемыми, невменяемыми, наделёнными всем богатством самосознания или же едва себя сознающими. Все они жили текущим моментом, и прошлое рассматривали (если силы процессора хватало) как нечто несущественное и не имеющее к ним отношения. Некоторые — к примеру, турели — забывали, что вещи существовали, как только они оказывались вне зоны видимости. Но даже самые развитые местные жители — такие, как Уитли, или Она — отличались тем же смещённым чувством времени. Они запросто использовали фразы «А помнишь, когда-то…», говоря о событиях, имевших место буквально минуты назад. Как правило, они не в состоянии были постигнуть, почему услуги, оказанные в прошлом, должны что-то значить в настоящем и учитываться при планировании будущих действий. Сначала ей казалось, что Уитли другой. Большую часть времени его поведение и мышление наиболее приближалось к тому, что она склонна была обозначать «человеческим», особенно в сравнении с прочими здешними носителями искусственного интеллекта. Но это впечатление как-то смазалось, когда он, буквально по нажатию кнопки, вдруг проникся к ней ненавистью и весь свой досуг посвятил холодным методичным попыткам убить её. Челл понимала, что в то время он был подключён к гигантскому компьютеру, битком набитому безумными протоколами, злобной паранойей и острым, граничащим с наркоманией пристрастием к проведению испытаний. Большей частью именно поэтому, в ответ на его извинения, она сказала «докажи мне», а не «пошёл к чёрту». Челл мысленно встрепенулась. Они зря теряли время. Теперь, когда удалось стабилизировать состояние Уитли (насколько это вообще возможно в его случае), и страшный кризис остался позади, пришло время сфокусироваться на первостепенной задаче — на побеге сперва из этой заброшенной комнаты, а затем и из Комплекса. Во многом Челл была обязана своим выживанием факту, что всегда внимательно выслушивала Её требования, а затем из кожи вон лезла, чтобы поступить ровно наоборот. Так что обратно через дверь они не выйдут, об этом и речи быть не может. Она вскарабкалась на крепкий с виду стол и принялась исследовать потолочные плиты своей монтировкой, стараясь найти слабые места и игнорировать журчащий за спиной монолог. — Ух ты, а это отличная штука! Жаль только, не могу отключить человеческую внешность, наверно, она встроенная. Нет, ты не пойми меня неправильно, я не критикую, она очень изобретательно сделана… Такая… подвижная трёхмерная проекция, и я в самом центре… но тут всё так сложно, и… взаимосвязано, и данные поступают отовсюду по… ой, ты глянь! Я только сейчас понял! Ноги! Ха! У меня есть ноги! Монтировка попала в щель между плитами. Челл налегла на неё всем весом, сорвалась, стиснула зубы и попыталась вновь. — И колени! И всё остальное! Ух ты. Так, сейчас попробую разобраться. Левая… рука. Угу. Правая. На полу. Теперь подтягиваем колени. Ага, вот так… медленно, постепенно… И опля! Раздался продолжительный, сложносоставной грохот. Челл, навалившись на монтировку, закрыла глаза и стала терпеливо дожидаться, когда он стихнет. Предметы сталкивались с предметами, обрушивались на другие предметы и врезались в прочие предметы, случившиеся на пути. Последним упало что-то мелкое — чем бы оно ни было — и долго звенело, прежде чем замереть. Возникла небольшая заминка. — Знаешь, что? Мы только что выяснили — стопроцентно — что это новое тело совершенно точно ощущает боль. Точь-в-точь, как старое. Им наверняка показалось забавным наделить его чувствительностью к боли. Не знаю зачем, но факт остаётся фактом. Так и вижу, как сидят они скучным рабочим днём, доводят до ума этот свой проект с ходячими аватарами и твёрдым светом, пытаются придумать, чего б им ещё такого сделать. И в итоге решают снабдить модель полностью функциональной искусственной нервной системой. Полагаю, исключительно смеха ради. Чтоб потом хихикать в сторонке. Молодцы, ребята. Поздравляю, чтоб вам пусто было. Сосредоточенное шуршание достигло ушей Челл, а затем опять раздался крик. — Ой! Да, эта штука под названием «встать прямо» — не такая уж простая, какой кажется. Не могу не отдать тебе должное — тебе это так ловко удаётся, а ведь это, как я посмотрю, ужасно трудоёмкий процесс. Челл была не из тех, кто закатывает глаза в раздражении — она предпочитала лишний раз не тратить энергию — но сейчас была как никогда близка к этому. Она слезла со стола, оставив в потолке монтировку, и направилась к Уитли, который увлечённо играл сам с собой в твистер (и проигрывал). Отыскав где-то среди перепутавшихся ног его руку, она схватила его за локоть — и, охнув от острой боли, так резко одёрнула собственную руку, что едва не потеряла равновесие и сама не рухнула на пол. Уитли пришёл в ужас. — Ох, чёрт побери!.. Прости! Прости, я должен был сказать: возможно, я слишком горяч. В буквальном смысле. Я должен был упомянуть об этом, потому что — да, предупреждения точно где-то были. Ты в порядке? Челл отчаянно затрясла обожженной рукой, мысленно ругая себя за забывчивость. Ей следовало бы вспомнить, что твёрдый свет — несмотря на свою цельность и осязаемость — всё-таки оставался солнечным светом. Обувь защищала её ступни во время испытаний, когда она ходила по мостам, но даже тогда тепло ощущалось сквозь подошвы. А однажды она неудачно выпала из портала, приземлившись прямо на руки, и поверхность обманчивого прохладно-синего цвета ошпарила ладони, как кипяток. — Мда. Хм. Да, была такая проблема, — вещал Уитли с пола. — У меня тут куча записей по этому поводу. Ага, вот к примеру… Да, точно, ты не единственная такая. На начальных стадиях разработки этого проекта многие обжигались, пытаясь пожать аватарам руки, — он уже начал нервно посмеиваться, потом вдруг понял, что это не лучшая реакция на то, что чуть не сжёг ей кожу на ладонях, и замаскировал смех неловким покашливанием. — Гхм. Было бы здорово, если бы они встроили возможность выбрать какой-нибудь… энергосберегающий режим… о, а вот и он. Нашёл. Он померцал, по телу на практически неразличимый миг мелькнула трёхмерная каркасная сетка. Челл, всё ещё чувствуя неприятное покалывание в ладони, одарила его скептическим взглядом и взялась за протянутую руку. Он оказался тёплым, но не обжигающим; убедившись в этом, она попробовала поднять его. Задача оказалась не из лёгких. Он очень хотел помочь, но ощущение сложилось, что у него было раза в два больше суставов, чем у среднестатистического человека, а центр тяжести, который у нормальных людей располагается в районе пояса, у него закреплялся где-то метрах в десяти над головой. Кроме того, хотя само устройство весило не больше батарейки для фонарика, спроецировав световую массу, оно наделило тело весом, а при росте и общей неустойчивости Уитли это лишь добавляло проблем. К тому времени, как он был поднят, поставлен более-менее прямо и прислонён к стенду, Челл порядком выбилась из сил. Уитли осторожно, опасливо — точно ожидая очередного удара — склонился над столом, где она оставила зеркалообразную штуковину, и всмотрелся в своё отражение. Кабель всё ещё удерживал его на привязи, и Челл воспользовавшись тем, что он наклонился, поспешила выдернуть провод из разъёма на его затылке. Коннектор выскользнул легко, словно наушники из гнезда плеера; на шее Уитли не осталось ни следа — видимо, голографическая заплатка, чтобы спрятать секретный порт, решила Челл. Она свернула кабель и засунула его в карман джинсов. Она, по понятным причинам, не слишком верила в надёжность техники от «Эперчур Сайенс» и подумала, что лучше всегда иметь возможность переместить его на какой-нибудь другой носитель, если такая необходимость вдруг возникнет. — Ты глянь, а. Вроде ничего так… симпатичный. Для человека. Как считаешь? Я не прошу тебя льстить или что-то в этом духе, но по-моему я очень даже привлекательный, правда? Он ухмыльнулся ей с высоты своего роста. По правде сказать, росту он был гигантского. Шесть футов семь дюймов от макушки до кедов. С такой высоты Челл казалась… нет, не крохотной, какой она показалась ему тогда, в Её гигантском всесильном теле, но примерно такой, какой он впервые увидел её с высоты направляющего рельса. Небольшой, вот. Меньшей, чем он сам. Но тогда-то дело было в точке обзора, зато сейчас… Уитли находился в некоторой растерянности. Тело было новым, незнакомым, странным, человекообразным (с отношением к этому пункту он до конца не определился, но решил принять рабочую гипотезу, что это всё-таки лучше, чем смерть). К телу прилагались сотни фоновых протоколов, и он ощущал, что они действуют, заставляют его делать вещи, сути которых он не понимает, превращают импульсы в физические движения и выражения. От такого голова шла кругом, но было что-то ещё. Что-то в нём всё ещё было разлажено, присутствовало настойчивое чувство смещённости: словно какая-то маленькая его частица, даже в безопасности нового тела, так и не исцелилась до конца после полученной трёпки, до сих пор пребывала в шоке и смотрела на происходящее как бы с позиций стороннего наблюдателя. Будучи созданием исключительно рассеянным, Уитли не обладал способностью к долгим рефлексиям, но четыре года космического одиночества невольно научили его зачаткам самоанализа. Раньше он не заметил бы этого ощущения, или счёл бы его не стоящим внимания. Но он заметил и слегка заволновался. Аккуратно, чтобы не утратить с трудом завоёванного равновесия, он вытянул неловкие руки вперёд. Ему ещё предстояло разобраться с работой кистей и пальцев. После пары фальстартов он всё-таки дотянулся до своего старого тела и вынул его из разъёма. Скорлупка корпуса казалось отсюда маленькой и хрупкой, холодной на ощупь, неподвижной… пустой. Он держал новыми руками сломанный предмет, в котором когда-то жил — дольше, чем он помнил. Видеть это тело со стороны — словно стоять у собственной могилы. Уитли не смог удержать дрожь. Когда ты повреждён, самое страшное — не понимать, что ты повреждён, и происходит это именно за счёт того, что ты повреждён. Стороннему наблюдателю очевидно, что ты тронулся умом и занимаешься роботизированным эквивалентом пускания слюней и ловли чёртиков, но твоё-то искажённое сознание заверяет, что всё идёт как надо. Уитли пришлось усвоить этот болезненный урок, когда он захватил власть над Комплексом. Это была самая плохая идея за всю его долгую и разнообразную историю плохих идей. Исполинская система целиком парализовала его крохотную слабенькую личность, погребла его под потоком могущества, паранойи и неудержимого, неодолимого желания испытаний. Вначале он был охвачен эйфорией, ничего лучше он отродясь не переживал. И лишь ближе к концу к нему пришло туманное понимание того, как далеко он шагнул за рамки ментальной адекватности, и как тщательно и скрупулезно ему удалось запороть вообще всё, что можно было запороть. И, разумеется, к тому времени он был уже бессилен что-либо изменить… Уитли с рассеянным удивлением провёл кончиком пальца по смазанному пятну на внутреннем ободе своего старого корпуса. Может, когда-то тут была печать или наклейка, пока время и неправильная эксплуатация не истёрли её до неузнаваемости. «Ладно, так и быть. Если почувствую себя ещё страннее, даже самую малость — тогда и расскажу. Не сейчас, а то я и так её всё время отвлекаю, бедняжку…» Челл тем временем опять вскарабкалась на стол и занялась потолком. Уитли рад был бы протянуть ей руку помощи, но это означало, что ему пришлось бы сделать по меньшей мере два шага в её направлении. Он неплохо держался — стоял прямо и не падал — но вот уверенности в управлении руками пока не обрёл. — Могу я чем-нибудь помочь? — всё-таки рискнул предложить он. Вообще он не вполне представлял, чем он мог быть полезен теперь, когда у него даже не было нормального соединительного порта — то есть, хакерство отпадало само собой. В свете того, чем закончилась его последнее усилие такого рода, может, это не такая уж огромная потеря. Но с другой стороны, и эта сфера примкнула к обширному списку того, в чём он не мог прийти на выручку. Общая бесполезность была его привычным состоянием, и он решил, что можно вернуться к изначальному принципу их совместной деятельности — она бегает, а он даёт советы и указывает направления. Или, если ни то, ни другое не сработает (а оно, со вздохом признал он, частенько не срабатывало), он мог бы выражать моральную поддержку. Так что он изумился, когда, вместо того, чтобы отмахнуться от его предложения, Челл вдруг прекратила сражение с потолочной плиткой и окинула его долгим, внимательным взглядом — словно впервые увидела. А потом в её глазах мелькнуло что-то оценивающее, задумчивое, и она улыбнулась одной из своих редких, мрачных улыбок. Уитли не знал, что за расчёты проводит сейчас её пронзительный (и немножко страшный) разум — и он не был уверен, что ответ ему понравится. Но он уже видел эту нехорошую улыбку. Обычно после этой улыбки что-то важное оказывалось безнадёжно сломанным. Он попытался умиротворяюще ухмыльнуться в ответ. — В пределах разумного, я имею в виду!***
Она постепенно выходила из себя. Она забыла — вернее, позволила Себе забыть — насколько раздражающе находчивой была Эта. Разумеется, маленький органический мозг Этой не выдерживал никакого сравнения с Её невероятным, сложным интеллектом, но дело было в другом. Высокая приспособляемость и изобретательность делали Эту не только незаменимым испытуемым, но и очень опасным противником. Эта пробыла в Комплексе от силы три часа, не больше, и за это время нарочно разбила трубу в системе охлаждения ядерного реактора, мимоходом взорвав прекрасную стену, пробралась в камеру, где Она держала маленького недоумка, умудрилась избежать Её не единожды, а дважды, а теперь так и вовсе исчезла. И в этот раз у неё даже не было портальной пушки. Именно поэтому Она отпустила Эту четыре года назад. Именно поэтому Она сказала «Ладно, сдаюсь, ты победила! Хочешь свою свободу — получай. Только уйди отсюда. Было весело. Не возвращайся». Время и скука смягчили воспоминания о том, какая досада, какое бешенство, какой ужас охватывают, когда в Комплексе беснуется эта… это зловредное неблагодарное существо — неуправляемое, неуравновешенное, достаточно маленькое, чтобы исчезнуть с Её радаров. Оно где-то там, в Её гигантском организме, словно песчинка, попавшая в идеально отлаженный механизм — и вызывает невообразимый хаос одним только своим существованием. Она обыскала всё, просканировала каждый уголок, потом ещё раз, и снова, и снова. Её взбешённое сознание проникало в каждую цепь, каждое устройство, каждый детектор в ограниченном пространстве старого офиса, откуда Эта сгинула после того как Она убила Идиота. Никто крупнее птиц не заглядывал в те края уже многие десятки лет, и механизмы, вялые и отупевшие от продолжительного сна, артачились и огрызались. Она сожгла парочку из них, чтобы выпустить пар, и все сразу ожили, засуетились — лишнее доказательство, что правильная мотивация — сила. Пережившие мотивацию системы изо всех сил старались угодить, напрягая свои старые цепи, обгоняя друг друга в стремлении донести Ей нужные ответы. Наконец, кто-то засёк слабый сигнал. Она перехватила его, усилила, проследила — и разозлилась ещё сильнее. Эта жуткая маленькая… этот вирус… пробрался в стены.***
— В общем, всё, что я могу сказать — я понятия не имею, где мы. За стенами их встретила молчаливая темнота шахты. Это было кладбище брошенных построек, полусобранных каркасов, массивных строений, с которых содрали детали для растущего, самоизлечивающегося Комплекса и втиснули в это закулисье, игровую площадку сумасшедшей геометрии. Разрушающиеся бетонные лабиринты старых офисных помещений и испытательных камер, опутанных гирляндами кабелей, нагромождались на балочные мосты, стальные брусья, бетонные руины и оголённую арматуру. Любому строительному инспектору хватило бы одного взгляда на это зрелище, чтобы заработать сердечный приступ — или немедленно уйти в отставку, поселиться на какой-нибудь самой плоской равнине и жить в палатке до конца своих дней. Зато тут не было недостатка в опорах. Всегда можно было найти, за что уцепиться. Поначалу (первые метров двадцать) пришлось нелегко — пока Челл, сражаясь с потолком, орудовала монтировкой, устроившись на платформе несомненно высокой, но чрезвычайно неустойчивой — на плечах у Уитли. Он далеко не сразу освоил принцип действия своих новых конечностей, когда потребовалось подтянуться и вползти следом за ней в узкую щель, проделанную в потолке (не говоря уж о том, чтобы карабкаться дальше). Но когда они миновали этот кошмарный вертикальный участок своего пути, архитектура вокруг стала хаотичней, а путь — легче. За прошедший час они несколько раз останавливались — реже, чтобы Челл могла перевести дыхание и (намного) чаще, чтобы выпутать Уитли из очередной ловушки. В нём открылся доселе дремлющий, чудесный дар запутываться. Его старое тело и неспособность к передвижению без посредников не давали этому таланту развернуться в полную силу. Теперь же, заполучив набор несуразно длинных конечностей, он мог всецело отдаться новым захватывающим возможностям. Челл даже успела выработать нечто вроде шестого чувства, позволяющего предсказать, когда он в очередной раз споткнётся, поскользнётся или сорвётся — и заодно рефлекторную способность быстро хватать его и при этом не падать самой. — Обычно-то я более-менее представляю, понимаешь? — говорил он. — Я в своё время бывал в этих районах, знаю входы-выходы и всякие закоулки, плюс у меня ещё неплохой внутренний компас. Так сказать, врождённое чувство направления. Не хочу хвастаться, но тем не менее. В общем, если нужно узнать направление, нужно знать, куда свернуть — всё, что необходимо сделать — это спросить. Ну, или, в твоём случае — кашлянуть или написать записочку, как тебе самой удобно… И я, как правило, сразу покажу. Как правило, потому что, как я уже упомянул, сейчас я понятия не имею, где мы находимся. Мы можем быть где угодно. Тут темно, и мы направляемся вверх — вот, пожалуй, всё, что я могу сказать наверняка. Знаю, не слишком содержательно, но… Его нога соскользнула. Челл молниеносно ухватила его за воротник рубашки, сжав в кулаке твёрдый свет в форме плохо выглаженной ткани, и при этом чуть не вывихнула плечо. После короткой возни, Уитли удалось ухватиться за какую-то перекладину, и восхождение продолжалось. — Здорово, что они уделили столько внимания деталям, правда? Десять баллов из десяти за реализм. Со стороны может показаться, что я человек, боже упас…и…иии. Нет, не так. Быть человеком — это нормально. Да. Вот ты человек, и ты такая изобретательная, и выносливая. И бегаешь всё время на своих ногах, что-то придумываешь… И, справедливости ради, это ведь люди нас изобрели… чтобы мы делали то, что им делать не хотелось… Да, это очень… Он помолчал. — Ах да. Одежда. Удобно. Я, правда, никогда не понимал, зачем вам всё это носить, оно же, насколько я могу судить, только мешает по большей части. Но, когда надо схватить, чтобы кто-то не упал в бездну — о, тут ей нет равных… О, ух ты, смотри, какая огромная куча электропроводки. Проводки действительно было много — она торчала из узкой щели между стенами, гигантское гнездо, свитое из сотен чёрных, красных и синих жил, скреплённых чёрными петлями осыпающегося от старости акриловолокна. Челл осторожно перебралась на груду проводов, с отвращением переступая по скользкой поверхности обветшалой резины. Уитли, разобравшись с собственными ногами, полез следом. Когда он догнал её, она неподвижно сидела на чёрном мотке изъязвлённого акриловолокна, всматриваясь в темноту над головой. Там то и дело мелькал тоненький дрожащий лучик красного света, мечась по потолку. Они вскарабкались на самую высокую точку этого технического подполья. Балки, по которым они проделали свой многометровый, почти вертикальный путь из офиса, оканчивались усечённой аркой метрах в тридцати над ними. Вершина арки вплотную подходила к круглому люку в потолке. Челл, еле держащейся на ногах от усталости и боли от долгого подъёма, показалось невероятным, чтобы кто-то ещё смог забраться на такую высоту в этом затерянном месте. Тем не менее, они не первые здесь побывали. Выгнутый свод потолка обильно покрывало нечто синее — репульсионный гель или родственник противного йогурта из презентационной камеры. Синева лежала на тусклом бетоне, ржавом металле, проводах и балках неожиданно ярким слоем, создавая иллюзию небесного купола. Фреска, несмотря на грубоватое исполнение, всё-таки поражала красотой. По «небесам» бежали белые, спиралью свивающиеся пятна облаков. Круглый люк, обведённый оранжевым, излучал выведенные быстрой, дрожащей рукой завитки и, несомненно, изображал сияющее солнце. Гнездо проводов было замусорено разнообразными предметами — пустыми бутылками из-под воды, консервными банками, коробками. Нашлось даже радио. А в самом центре лежала, ножками к расписанному потолку, одинокая турель. Её единственный алый глаз бесцельно озирал окрестности, испуская тот пульсирующий, прерывающийся лазерный лучик, который ещё снизу заметила Челл. В какой-то момент прыгающий луч замер в центре люка, словно найдя цель. — Мне кажется, — предположил тем временем Уитли, — Кто-то — понимаешь, кто-то пытается нам что-то сказать. — Привет, — произнёс ласковый тоненький голосок. Уитли подскочил; Челл вздрогнула, но не особенно испугалась. Неверное мерцание лазерного луча было ей знакомо — неисправная турель им вреда не причинит, так что они в безопасности. Пока. — Боже, — пробормотал Уитли. — Не связывайся с ней, так будет лучше… Гм. Привет! Всё в порядке, не беспокойся, мы просто мимо идём. — Я Другая. — Разумеется, милочка, — рассмеялся Уитли, нервно косясь на Челл, направившуюся к разрисованным стенам. — Понимаешь, мы тут немного спешим… — Это не солнце. — Понятно. Спасибо. Как это грустно, — добавил он тоном пониже. — Бедняжка вообще ничего не соображает. Турель, кажется, нашла себе новую цель. Луч сместился, соскользнул по стене и вдруг остановился аккурат у Уитли на переносице. Тот остолбенел. — Скандинавский бог Один вырвал себе глаз, чтобы знать прошлое, настоящее и будущее, — сообщила она нежным голоском. — Д-да? — Уитли скосил глаза к носу. — Как… как это мило. А… ты не могла бы не целиться мне в… — Не бросай её, — ответила турель и, к его большому облегчению, снова взяла на мушку люк в потолке. Челл тем временем обнаружила с одной стороны балки нечто вроде лесенки, и не без труда вскарабкалась на самый верх. Под слоем оранжевой краски люк оказался металлическим, плотно закрытым и безнадёжно устойчивым к любым манипуляциям монтировкой. Уитли, беспокойно поёрзав, отказался от попыток придумать что-нибудь полезное, сделал глубокий (и ненужный) вдох и, сложив ладони рупором, вопросил: — Как ты там, наверху? У тебя есть идеи? Челл лизнула ладонь и прижала её к тонюсенькому зазору, шедшему вокруг внешнего кольца люка. Игра воображения или нет, но она была почти готова поклясться, что почувствовала прохладный ветерок, еле различимое изменение температуры. — Ты что, ты что, ты, ты лизнула… а ну ладно. Я не знаю, зачем, но я предположу, что ты сделала это, потому что у тебя появилась какая-то идея. Это хорошо. Я просто хотел сказать, что я тут, внизу, я вверх не лезу, потому что на этой лестнице мы вдвоём не поместимся, но если вдруг тебе что-нибудь надо, дай мне знать! Челл провела пальцами по шершавой бетонной поверхности. Он был здесь, её неведомый, неизвестный друг. Он посетил это архитектурное кладбище и вскарабкался сюда, вот на эту лестницу. Подобно ей, он почувствовал манящее движение воздуха сквозь зазор в люке. И кем бы он ни был, этот человек — он во многом разбирался лучше неё. Его рисунки никогда не были бессмысленными. Иной раз они могли сойти за творения безумца (и уж не ей судить!), но они всегда содержали какое-то послание. У них всегда была цель — передать если не предостережение, то инструкции. «Это не солнце». Челл коснулась оранжевого пламени, полыхающего на фоне небесной синевы, и мрачно улыбнулась.***
Взрывная волна сбила их с ног, в бездну посыпался дождь осколков и мусора. Эхо гремело, отражаясь от трясущихся стен, как далёкий исполинский колокол. Уитли явно пытался сымитировать застигнутого землетрясением ёжика, свернувшись в клубок. Судя по всему, это была его рефлекторная реакция на стресс, и он укатился бы с их шатающейся, дёргающейся опоры, если бы Челл не сообразила обхватить его за ноги. Мимо, отскакивая от стен и исчезая в пропасти, прогрохотал поток булыжников. Воздух наполнился цементной пылью и дымом; Челл закашлялась, стараясь не делать слишком глубоких вдохов — её пылевая маска была всё-таки не слишком надёжным фильтром. Когда дым начал постепенно рассеиваться, её воспалённые глаза увидели, что часть потолка более-менее исчезла, оставив после себя окаймлённую синей краской неровную дыру. — Ты меня иногда пугаешь! — с уважением протянул Уитли, отряхиваясь от бетонной крошки и глядя на архитектурное побоище с благоговением. Под мышкой он держал рассеянно моргающую турель-изгнанницу. Челл не доверяла этой штуковине и не желала поворачиваться спиной к чему-то, что может быть битком набито пулями, пусть оно даже и помогло в процессе. Но оставлять её на верную гибель ей показалось неправильным. — Пугаешь — в хорошем смысле. Ты страшная, но, понимаешь, ловкая. Как, как… как птица. Страшная, как птица. А из чего она сделана, эта твоя хакерская смесь? Челл пожала плечами, сорвала с лица маску и полезла к отверстию по искорёженным остаткам лестницы. Немного нитроглицерина, немного семтекса, щепотка-другая собственных ингредиентов — слегка модифицированный ею рецепт Аарона. Теперь это не имело значения — она использовала на люк всю оставшуюся у неё взрывчатку. — Цербер сторожит врата Ада, — предупредила турель. Уитли положил её обратно в спутанное гнездо проводов и дружелюбно похлопал по корпусу. — Вот и умница! — Ты не человек. — А сейчас ты утверждаешь очевидное, подруга. Я это и так знаю. В общем, нам пора, если не возражаешь. Спасибо за подсказки, мы очень благодарны. — До свидания, — тихонько откликнулась турель и устремила свой мерцающий лазерный взгляд на стену. Челл крепко ухватилась за разрушенный край и вскарабкалась наверх. Уитли заковылял следом. Он более-менее освоился с лазаньем, поскольку последний час они только этим и занимались, но вот искусством ходьбы овладел ещё не вполне. Скорее благодаря везению, нежели расчётам, он обрушился к основанию лестницы и неуклюже полез вверх, отчаянно вцепляясь в перекладины. — Я скучаю по старым добрым направляющим рельсам! Всего два пути — вперёд и, если захотелось разнообразия — назад. Всё просто и организованно, и никакие ноги не мешаются, и… Эй! Эй, не бросай меня тут! Челл вперила в него выразительный взгляд, но остановилась, поджидая, когда он одержит нелёгкую победу над последними лестничными перекладинами и с трудом поднимется на ноги. Сердиться на него было невозможно — столько неподдельной паники звучало в его голосе. Он, кажется, совершенно искренне не понимал, что ему уже не обязательно полагаться на неё. А может, подумалось ей, в основе его зависимости лежит куда больше самоосмысления, чем можно бы в нём заподозрить. Он теперь выглядит, как человек, но разум в этом неуклюжем долговязом теле по-прежнему принадлежит крошке Уитли. Он очень отдалённо представляет, как пользоваться собственными конечностями, а способностей к самостоятельному решению задач у него лишь немногим больше, чем у лемминга-токсикомана. Челл сомневалась, что без неё он забрался бы так далеко. Он, видимо, тоже. Место, куда они попали, выглядело очень похожим на старый служебный туннель — широкий, пустой, просторный, полный воздуха. Он, изгибаясь, убегал в полумрак; в стенах, через каждые несколько метров помещались запертые двери, обозначенные чёрными трафаретными буквами, выцветшими со временем. Невидимый источник прохладного воздушного потока, который Челл явно ощутила на своём лице, был где-то там, впереди: этот ветер был свежим, чистым и живым. Она с трудом сдержала желание побежать; вместо этого она двинулась вперёд осторожным шагом, внимательно прислушиваясь и глядя по сторонам. Ей страшно не понравилось одно обстоятельство: стены туннеля были панельными. — Странное дело, — заговорил Уитли. — Я знаю это место. Пока не понимаю, откуда. Я ведь не мог бывать тут… Видишь, тут нет рельсов. Хм, дело принимает интересный оборот. Подумай, мы раньше сюда не забредали? Когда ты меня несла, или… — Попалась. Голос зловещим эхом разнёсся по туннелю. Здесь не было экранов, или видимых глазу динамиков. Голос просто был повсюду — спокойный, холодный, близкий. — Я смотрю, ты времени зря не теряла. Поздравляю. Каким-то образом ты умудрилась превратить тринадцатикилограммовую опухоль в ходячую стокилограммовую опухоль. Молодец. По туннелю разнеслись медленные раздельные аплодисменты. — Не слушай Её, — сказал Уитли. — Ничего-то Она с нами не сделает. Я всё понял, бинго, приз! — это старый эвакуационный туннель. Проходит по всему Комплексу. Я, наверно, где-то об этом читал. У них каждую неделю, утром в четверг, ровно в одиннадцать, проводилась учебная тревога — все выходили вот из этих дверей и тащились на поверхность. И мы туда пойдём, и ничегошеньки Она сделать не может. Вот увидишь, глазом не моргнёшь, как мы выберемся. — Он заблуждается, знаешь ли, — с готовностью возразил Голос. — Он всегда заблуждается. Ты идёшь не туда и погибнешь, потому что слушаешь не меня, а идиота, специально созданного быть идиотом. Почему тебе так сложно это понять? — Мы тебя не слушаем! — Вспомни. Он ошибался всегда и во всём, о чём бы ни зашла речь. Он ничего не может с этим поделать, это вшито в его программу. Его так запрограммировали — продуцировать неудачные идеи — и, кроме этого, он ничего больше не умеет. Единственная полезная вещь на его счету — он в своё время разбудил тебя. И то, исключительно случайно. Знаешь, откуда я знаю, что это была случайность? Потому что это было умно, и это сделал он. — Врёт она всё, — запинаясь, крикнул Уитли. Челл игнорировала обоих, осторожно шагая вперёд и стараясь держаться внутренней стены изгиба. — Врёт она всё, вообще изовралась уже! Я точно знал, что делал! Я организовал наш побег, я хотел вытащить нас отсюда, и… — Я ЧТО, НЕ ЯСНО ВЫРАЗИЛСЯ?! Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! ТЫ МНЕ ОМЕРЗИТЕЛЬНА! ТЫ ТУПОЕ, НАДМЕННОЕ, САМОДОВОЛЬНОЕ, НЕМОЕ ЧУДОВИЩЕ В КОМБИНЕЗОНЕ!.. Челл замедлила шаг. Она — наверняка, умышленно — не оглядывалась на молча сжавшегося Уитли. — О, прошу прощения. Понятия не имею, откуда это взялось. Это просто старая запись, которая осталась от тех времён, как он занял Комплекс и пытался нас убить. — Я не имел в виду… я не… — Верь или нет, но в своё время кому-то показалось удачным поручить ему присматривать за десятью тысячами испытуемых. Угадай, что с ними стало? Я подсказываю — их нынешнее состояние рифмуется со словом «увы» и является антонимом слова «живы». — Я тут не причём! — вскричал шокированный Уитли. — Это не моя вина, я категорично заявляю, что я не виноват! Центр Релаксации не… — Самое печальное — ты сама это понимаешь. Ты прекрасно знаешь, что он этого не стоит. Он — твоё прикрытие. Я сказала тебе не возвращаться, а ты вернулась. Ты знала, что это была ловушка. Ты ведь не настолько глупа, чтобы этого не знать. Но ты вернулась. И не надо оскорблять умственные способности нас обеих, притворяясь, что пришла ради маленького идиота. — Я не идиот! — Признай. Тебе этого не хватало точно так же, как и мне. Это то, что тебе удаётся лучше всего. Ничто там, наверху, не сравнится с этим. С Испытаниями. С Наукой. Тебе этого не хватало. В Голосе, таком корректном и спокойном, стали различимы проникновенные, увещевающие нотки. — Ты вернулась ради этого. Челл так резко остановилась, обратив лицо к потолку, что Уитли, дрожащий от неуверенности и плохо скрытого страха, чуть в неё не врезался. О боже, она лишилась рассудка, в ужасе понял он. Она сошла с ума, она чокнулась, и она действительно рассматривает такую возможность. Или же это правда. Подумав об этом, он почему-то похолодел. Она была замечательной, неукротимой стихией — и его единственным другом, и, да, он всё запорол, он говорил и делал ужасные вещи. Но мысль о том, что сказанное Ею — правда, что он тут вообще не причём, и что она вернулась вовсе не за ним, а к Ней, к этой ужасной Мадам Я-Убью-Тебя-Наукой — ударила резким, болезненным уколом в самый центр его эмоционального процессора. — Я уверен, что это враньё, — он сам с трудом расслышал собственный голос, дрожащий и абсолютно ни в чём не уверенный. — Всё это безобразный вздор и чепуха. Ведь чепуха? — взмолился он. Она круто повернулась к нему. Её лицо всегда было трудно прочесть, да и Уитли был невеликим экспертом по части интерпретаций человеческих эмоций, но ему показалось, что он различил отголоски злости, жалости, весёлого изумления и- Нежности? Прежде, чем он успел что-нибудь сообразить, Челл поправила рюкзак, схватила его за руку и побежала, потащив его следом. Уитли с изумлением обнаружил, что ноги его слушаются, и подпрограммы, управляющие движениями, работают, и вот они оба бегут, и Её голос резко вопрошает: — Что ты делаешь? Судя по всему, Она озадачена. Ледяное спокойствие исчезло из голоса, окрасившегося чем-то большим, чем лёгкое раздражение. Разумеется. Она ведь привыкла, что всё складывается так, как того хочет Она. Её Слово — закон, Ей повинуется Комплекс, и так было долгое время. Уитли подумал, что при таком раскладе трудно смириться с тем, что кто-то вдруг начинает сопротивляться. Он вспомнил собственную ярость, когда его единственная испытуемая отказывалась проходить тесты по его правилам — а ведь он-то привык, что им постоянно пренебрегают. Что уж тогда говорить о Ней… — Вернись. Я не шучу. Если ты не перестанешь бежать и сейчас же не вернёшься, ты об этом пожалеешь, и я это не просто так сейчас говорю. Вместе с гигантским всемогущим телом приходит обуревающее, всеохватывающее чувство собственной важности и ослепляющее цунами чудовищной самовлюблённости, и тебе просто нечего противоположить этим ощущениям. Эго и амбиции Уитли более-менее находились с ним в ладу — они были такие же маленькие и непримечательные — но, оказавшись там, он немедленно превратился в одурманенного властью мегаломана, которому не нравилось, когда его игнорируют. Он продержался всего несколько часов — в то время как Она специально создана быть такой. Её никогда в жизни не игнорировали. «Привыкай, солнышко!» — подумал он, ощутив внезапный прилив безудержного веселья. Впереди мчалась она, его старый добрый партнёр по убеганиям, её ладошка надёжными тисками сжимала его запястье, и он, успокоенный, сконцентрировался на том, чтобы не запутаться в ногах. Левой, правой, снова левой… По обе стороны туннеля, одна за другой, проносятся двери… Уже совсем близко… А та дверь, через которую он всегда выходил, осталась далеко позади, путь оттуда вот до этого поворота занимал несколько минут. Правда, тогда он не бегал, — да никто не бегал, людей было слишком много, так что сотрудники шли неспешно, беседуя между собой и… что-что? Он споткнулся. Резкий рывок выдернул его обратно в реальность, но земля уже ушла из-под ног. Он успел увидеть, как волосы разлетелись вокруг её лица, когда она в тревоге обернулась, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и… — Привет. — Я тебя вижу. — Цель найдена. Грохот выстрелов, многократно усиленный эхом продуваемого ветром туннеля, едва не оглушил их. Батарея ярких лазерных лучей заметалась туда-сюда, жадно выискивая жертву. Турелей было всего три, но количество не имеет значения, если даже одна из них способна, хорошенько прицелившись, пробить тебе череп. Челл рухнула на землю и откатилась к стене, содрав кожу с локтей и избежав более печальной участи превратиться в решето. Уитли, не вписавшись в поворот, пролетел дальше, получил около полудюжины пуль в ноги и грудь, и с воплем повалился на ближайшую турель. — Я предупреждала, — заявил Её Голос. Челл прикусила язык и подобралась, готовясь к финальному рывку. Её последний шанс. Финишная прямая. Один — всего один — рывок мимо оставшихся турелей. Вперёд, к свободе. Красные глаза увидели её, зафиксировали на ней лучи прицелов, а она вскочила и ринулась вперёд, навстречу грому и вспышкам пулемётной очереди. Зубы стиснуты, сердце бешено стучит, отдаваясь эхом в ушах, глаза расширены — ещё немного, совсем немного, почти на месте… Единственная быстрая вспышка настигла её, когда она совершила длинный бросок и тяжело повалилась позади турелей. Те заволновались, попытались повернуться следом, но предел их видимости был жёстко ограничен, и всё, что они могли — огорчённо сканировать лазерными лучами опустевший туннель. — Э-эй? — Ты всё ещё здесь? Турель, на которую упал Уитли, дёргала боковыми панельками и беспомощно хныкала. — Извините, — пискнула она. — Вы меня раздавили. Уитли принял сидячее положение и неуклюже ощупал грудь; ощущения были неприятные, места, куда попали пули, щипало и покалывало, но на твёрдо-световой поверхности не осталось и царапины. Искусственная нервная система — есть, чувствительность к температуре и давлению — есть, способность выдержать обойму Пуль Итогового Разрешения Конфликтов — не поверите, но есть! Уитли воодушевился. — Я жив! Ха, я… Тут он умолк и, поднявшись на неверные ноги, изумлённо вытаращил глаза. Буквально в десятке метров туннель кончался обычной двойной серой дверью. И нет, ему не мерещилось. Он абсолютно точно знал, так уверяла та странная, туманная часть его разума, которой был знаком эвакуационный туннель — это и есть Выход! — Нам удалось! Он тронулся было к двери, сияя широкой блаженно-радостной улыбкой и оборачиваясь на ходу. Да, они были на волосок от гибели, ну и что, зато теперь она будет счастлива, и… Он замер, увидев, что его спутница, скорчившись, лежит на боку — тёмные волосы почти скрыли лицо, руки неловко прижаты к рёбрам. Она шевельнулась, медленно приподнялась, опираясь на руку, неловким движением стряхнула рюкзак и попыталась сесть. Он слышал её дыхание — чересчур громкое, чересчур поверхностное… — Ты… ты в порядке? Он знал, что это идиотский вопрос. Он знал, что вопрос идиотский ещё до того, как она с трудом подняла руку и показала ему выпачканную яркой кровью ладонь. Но он не мог не спросить — будто бы слова были в силах отменить страшную реальность, сделать так, чтобы всё действительно было в порядке. Он, как загипнотизированный, уставился на её ладонь, отчаянно моргая и пытаясь думать. — О. Значит, нет. Не в порядке. Ладно. Это, конечно, проблема, но, серьёзно, глянь-ка туда! Что у нас там? Вот прямо там? Это выход! Путь наружу! Мы нашли его! Тебе всего-то надо подняться. Это нетрудно, ты всегда так поступаешь. Поднимаешься на ноги… Да, я знаю, что раньше сказал, что это трудоёмкий процесс, но это ведь я о себе! У меня и ног-то не было! А у тебя они уже… бог знает сколько времени. Тебе не надо учиться заново, ты уже всё умеешь, так что давай, вставай, и мы пойдём! Она попыталась подняться тяжёлым, неуклюжим рывком. Ей удалось это ровно наполовину, и она соскользнула обратно, ударившись ладонями в пол, низко опустив голову и тяжело дыша. По её одежде, от подмышки до пояса старых поношенных джинсов расползалось тёмное кровавое пятно. Обеспокоенный, затосковавший и охваченный нетерпением Уитли мелко топтался на месте. — Ну давай же! Мы так близко! Да до двери доплюнуть можно! Некогда тут разлёживаться! Челл, не поднимая головы, закашлялась, и на серые плитки пола упал сгусток крови. Уитли содрогнулся. — О-ой. Нет, про «доплюнуть» я не в буквальном смысле!.. Он невольно пригнулся, когда эхо донесло зловещий, ничего хорошего не предвещающий лязг. Он происходил откуда-то из глубины туннеля — и звучал так, словно быстро приближался. — Ааа!.. Так, слушай, шутки в сторону, хватит! Нам действительно надо уходить! Пожалуйста! Вряд ли она слушала его — он вынужден был признать, что вряд ли она была в состоянии слушать. Кажется, у неё на уме было другое. Он имел довольно смутное представление о человеческой анатомии — наверняка знал только то, что если экран с жизненными показателями становится чёрным — это конец. Ещё он знал, что люди представляют собой непредсказуемую смесь хрупкости и исключительной выносливости. Иногда они способны выдержать буквально всё, что угодно — а иной раз достаточно одного отверстия в неправильном месте — и всё, прощай, белый свет. Он знал, что случается с людьми, если они падают с высоты и неудачно приземляются. Будучи детищем «Эперчур Сайенс», он обладал некоторыми врождёнными познаниями касательно реакций человеческого тела на неблагоприятные тестовые условия, тяжелые объекты, лазеры, огонь и так далее. Ему случалось видеть человеческую гибель, и он примерно понимал, что это означает — состояние перманентного, необратимого обесточивания. Это было Плохо. Люди умирали и больше уже ничего не делали. Если люди получали ранения, то, в зависимости от места и тяжести раны, продолжали делать то, что делали, но уже похуже, чем раньше. То есть, дико падала их производительность. Он бросил тоскливый взгляд на дверь. Дверь никуда не делась, но не исчез и страшный, неведомый лязг. Более того, он стал намного ближе. Даже не осознавая того, что делает, Уитли медленно попятился. Прочь от неё. Вместе с паникой медленно вползло и расцвело понимание — он больше не нуждается в ней. Потребовалось несколько секунд, чтобы мысль полностью достучалась до сознания, но — бинго, приз! — она больше не нужна ему, чтобы передвигаться. У него есть это новое, манёвренное тело, и всё, что умеет она, теперь может и он. Он это доказал — он прошёл весь туннель и ни разу не упал! Он даже мог бежать! Конечно, он ненавидел себя за такие мысли, но ведь легко предаваться сожалениям, пока болтаешься в космосе и представляешь, что на всё готов, чтобы заслужить прощение. Все эти проникновенные речи и воображаемые подвиги очень легко даются, когда вокруг только безвоздушный холод и отсутствие возможности воплотить их в реальность. А реальность состояла в том, что его вот-вот поймают и утащат обратно к Ней. Реальность состояла в том, что он прекрасно понимал, что иного шанса выбраться у него больше не будет, и ему, вечному неудачнику, хоть раз невероятно повезло, что он вообще забрался так далеко. Реальность состояла в том, что его сильнейшее чувство самосохранения волокло его к выходу, как оно и положено гнусному эгоистичному предателю, не поддающемуся никакому перепрограммированию. Храбрость никогда не входила в состав его программы. Его жизнь отравляли самые разнообразные страхи: вероятность быть пойманным, боль, смерть — да всё, что угодно. Они научили его бояться даже того, что ему могло потенциально прийти в голову сотворить (наверняка, чтобы предотвратить периодически вызываемый им, несмотря на все их усилия, хаос). Он отчаянно пытался быть такой, как она, пытался быть отважным, энергичным и неустрашимым — но напускная храбрость улетучивалась, едва случалось что-то действительно страшное. Все добрые намерения рассеивались в прах, точно обрывки неверного кода, и он оставался наедине с холодным, неумолимым фактом своей собственной трусости. — Прости меня, — горячо сказал он, продолжая неосознанными шажками продвигаться к двери. — Мне жаль, мне очень-очень жаль. Но… у тебя вроде всё под контролем, ведь так? Наверняка я только буду путаться под ногами и мешать. И, знаешь, что ещё? Я совершенно не выношу вида крови. Ха, я наверняка потеряю сознание, и тогда тебе придётся меня тащить, а я тебе ничем не смогу помочь, вот будет обидно! Так что я бы с удовольствием, но ты понимаешь… Она медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. На лице — белом и напряжённом от боли — темнела кровь, и от того, что он увидел в её глазах, ему мгновенно захотелось провалиться сквозь землю; он заморгал и отвёл взгляд. — И не смотри так на меня! Если я останусь, Она убьёт нас обоих! И что тогда? Ничего! Получается, всё зря! Все усилия были напрасны. И… и вообще, силком тебя сюда не тянули! — его голос дрогнул, и он заговорил громче, обвиняюще. — Она всё правильно сказала, ты знала, на что идёшь! Я просто попросил! И я сразу честно сказал, что тебя наверняка убьют, так что удивляться нечему, не так ли? Чего удивляться-то? Никто и не удивлён! И я не виноват, что ты, чёрт возьми, не пуленепробиваемая! В чём тут моя вина?! Тогда она попыталась заговорить. Её губы шевельнулись, но ни звука с них не сорвалось. Она вновь опустила голову и потянулась одной рукой к расползающемуся пятну на боку и протянула к нему вторую, ослабевшую и выпачканную кровью ладонь. Уитли продолжал пятиться. На лице его застыла беспомощная гримаса ужаса; он будто застрял в собственном кошмаре, почти осознаёт это, но понятия не имеет, как проснуться. Всё, чего он жаждал — повернуться и рвануть прочь отсюда, подальше от её протянутой руки и полных боли и осуждения глаз — и бежать, наконец-то бежать, как ему всегда мечталось в тёмные, бесконечные, беспросветные дни патрулирования, скуки и страха. — Я хотел, чтобы мне было хорошо! — он уже почти кричал. Не на неё, а, скорее, на себя, на ту часть себя, которая не могла оторвать взгляда от её усталых человеческих глаз. — И у меня получилось, получилось! Я ведь здесь! Так близко к выходу! Я заслужил! [ДОКАЖИ ЕЙ] — Я… я заслужил… [ДОКАЖИ ЕЙ, ОНА СКАЗАЛА — ДОКАЖИ, ЧТО Я ДЕЛАЮ, ЧТО Я ДЕЛАЮ, ЧТО Я ДЕЛАЮ?] Уитли зажмурился и зажал ладонями уши, даже не понимая смысла жеста. Жест подсказал какой-то из макросов, связанных с эмоциями. Что-то неведомое впилось в его несуществующее сердце, и та странная самостоятельная часть его разума — уже не туманная и еле ощутимая, а взбешённая и ревущая — бесновалась внутри головы, наполняя всё его существо чувством вины. Он знал, что это вина — цифровые синтезированные угрызения совести с налётом чего-то чужеродно-живого, сделавшего её ещё невыносимей, ещё горше. Она столько для него сделала. Она столько раз рисковала ради него жизнью, просто потому, что он просил. И она вернулась сюда за ним. Благодаря ей он верил, что может стать храбрее, лучше… [ОНА ПЫТАЛАСЬ ПОЙМАТЬ МЕНЯ, ОНА ВЕРНУЛАСЬ ЗА МНОЙ, Я ВИНОВАТ, Я ВИНОВАТ, Я МОГУ ВСЁ ИСПРАВИТЬ] — Ты не с тем Модулем связалась, — простонал он, остановившись ровно на полпути к двери и не открывая глаз. — Я не могу помочь. Я не умею. Ты слышала Её — я всё делаю неправильно. Я всегда всё порчу! [НЕ ВСЕГДА, Я НЕ ВСЕГДА БЫЛ ТАКИМ, Я МОГУ ДОКАЗАТЬ, Я МОГУ ВСЁ ИСПРАВИТЬ, Я МОГУ ПОМОЧЬ ЕЙ!] Уитли распахнул глаза. Ему сразу стали очевидны два обстоятельства. Во-первых, она — невероятно! — всё ещё держалась. Она была слишком серьёзно ранена, чтобы встать или даже поднять голову, но она не сдавалась. Она медленно, с трудом, но ползла, перебирая окровавленными локтями и оставляя за собой тёмный след. Во-вторых, он понял, кто издавал лязг. К ним с пугающей целеустремлённостью направлялась массивная, неповоротливая серо-белая махина, с топотом вышагивая сквозь ряд автоматически отключившихся турелей. Всё в этом увальне выдавало технологии «Эперчур Сайенс», но Уитли никогда не встречал ничего подобного: туловище Личностного Модуля — шар с ярко-фиолетовым оптическим датчиком по центру — и при этом тяжёлые ноги-поршни коленками назад, и здоровенные загребущие манипуляторы на шарнирах. Увалень, не смотря свои габариты, двигался на удивление проворно, сопровождая каждый свой тяжёлый шаг щёлканьем и завыванием сервоприводов. Не обращая никакого внимания на Уитли и нависнув над Челл, робот тщательно, сосредоточенно сфокусировал на ней оценивающий взгляд единственного глаза. Насмотревшись, он поднял и расправил гибкие сильные руки. — Благодарим Вас за то, что вы легли в Позицию Ожидания Сопровождающего на Вечеринку, — очень вежливо, но исключительно равнодушно изрёк он не вполне внятным электронным голосом и потянулся манипуляторами к её лодыжкам. Уитли… …слегка обезумел. Иного объяснения его поступку быть не могло — и впоследствии он так ничего и не придумал. У него просто не было времени обдумать хоть сколько-нибудь приемлемый план спасения из сложившейся ситуации — но, может быть, и к лучшему. Секунду назад он стоял эдакой статуей, дрожащей от мутящей рассудок смеси угрызений совести, замешательства и, особенно, страха. А потом вдруг сорвался с места, вообще ни о чём не думая, схватил первое, что подвернулось под руку, и со всей силы швырнул это с грацией парализованного игрока в крикет, движением, которое могло бы сойти за дальнего хворого родственника верхней подачи. Не-не-не-не, ты что, это плохая идея! Слишком поздно. Уитли ещё никогда ничего не бросал, и прицеливание провёл не лучше, чем активист движения против спортивной охоты, которого силком заставили расстрелять семью пушистых маленьких кроликов. Но предмет ему попался тяжёлый, на его стороне выступили инерция и длина рук, да и размеры Сопровождающего Робота были таковы, что промахнуться было труднее, чем попасть. — Ой-ой-ой-ой-ой! — завопила многострадальная турель, со свистом пронёсшись в воздухе, с бряцаньем влетела в Сопровождающего Робота и, отскочив от удара, сшибла своих оставшихся товарок, как кегли. — Прости! — автоматически отреагировал Уитли, когда потерявший равновесие робот с сотрясающим стены грохотом рухнул на пол. Он поколебался, в некотором замешательстве от того, что его спонтанный порыв сработал, но тут же вспомнил, что есть дела поважнее. — Давай, давай, вставай! — обратился он к Челл, перебрасывая её вялую руку через плечо. Он поднял её, как мешок с картошкой, сделал шаг и пошатнулся. — Дьявол, ну ты и тяжеленная, тонну весишь! Чем ты там питалась?! Поваленный на спину Сопровождающий Робот, пребывающий в самом скверном расположении духа, разъярённо заскрежетал и усердно заработал ногами, постепенно принимая вертикальное положение. Уитли хватило одного взгляда, чтобы понять, что он совершенно не в восторге от такого разворота событий. — Впрочем, не важно. Потом расскажешь. Что-то мне не хочется общаться с этим парнем, уж больно он здоровущий. Идём! Челл была едва в сознании, но когда под ногами появилась опора, и Уитли принял на себя большую часть её веса, она сумела заставить себя передвигаться. Вместе они, то и дело спотыкаясь и наваливаясь на стену, миновали последние метры туннеля и замешкались у двери. Это была стандартная для Комплекса дверь пожарного выхода: крепкая, массивная, двойная, с широкой нажимной перекладиной вместо ручки. Последнее обстоятельство привело Уитли в крайнее замешательство. — Так, э-э… К ней пароль, что ли, нужен? Но я не вижу никаких… Тут Сопровождающий Робот наконец-то восстал и угрожающе затопал в их сторону. Уитли, подскочив от резкого грохота, обернулся, увидел надвигающееся возмездие, попытался попятиться, споткнулся о ноги Челл и, падая, налетел на перекладину спиной. Дверь распахнулась и, потерявшие опору беглецы вывалились наружу, в воздушное голубоватое сияние дня.