***
Челл, оставив позади поле Оттенов и чернеющую на фоне неба исполинскую тень Дигиталис, направилась южнее, в сторону небольших травянистых холмиков, известных в Эдеме под именем Костлявых. Там она остановилась, подняла голову, подставив лицо свежему ветерку и звездному свету, и вдохнула полной грудью. Ночь выдалась на редкость приятной — прохладной, спокойной, тихой. Несколько минут назад ей показалось, что где-то в отдалении раздался вой, но хотя она остановилась и прислушивалась достаточно долго, чтобы успеть сделать несколько глубоких вдохов — звук не повторился. К подобному ей в своё время тоже пришлось привыкнуть, но ничего необычного в этом не было: как бы ни были спокойны на вид окрестности города, в полях всегда кто-нибудь да шнырял и шумел — лисы, совы, койоты, даже волки.***
БДЫЩ. Гаррет Рики проворно сунул руку под кровать и выхватил из пыльной захламленной темноты длинный металлический футляр, выволок его на ковёр и щёлкнул замочками. Он корпел у себя на чердаке над разложенными на колченогом столе чертежами одной из особо упрямых сервосистем Дигиталис, когда в нижних комнатах универмага началась какая-то возня. Туда он и отправился уже полностью одетый и во всеоружии — не говоря уж о том, что усталый, обалдевший и не в лучшем расположении духа. У него имелась пара-другая весьма неприятных догадок касательно причин, побудивших кого-то шарить в закрытом на ночь магазине. До возвращения Аарона оставалось ещё часов десять, а неделя по части торговли прошла довольно бойко, и кроме Гаррета в универмаге никого не осталось… Главенствующим интересом в жизни Гаррета была Дигиталис. Будь на то его воля, он бы каждую минуту проводил с ней. Но он обещал Аарону, который был ему кем-то вроде приёмного отца, заботиться в его отсутствие о магазине. Он осторожно протиснулся мимо хранящихся почему-то именно на лестнице ящиков с кукурузной мукой, поднырнул под брошенную аккурат у лестничного проёма стремянку и пробрался сквозь темноту склада с лёгкостью человека, почти безвылазно проторчавшего здесь последние лет десять. У дверей в торговый зал он замер, чутко прислушиваясь, когда незваный гость выдаст свое местоположение каким-нибудь шорохом. Что-то немедленно — и очень громко — обвалилось. Гаррет вытянул руки, сделал вдох — и, молниеносно рванув на себя дверь, щёлкнул выключателем. — Ладно, приятель, какого дьявола… господи, Уитли?! — Послушай, — заявил нависший над ним Уитли. Его глаза были безумными и круглыми, волосы торчали во все стороны, и в целом он производил впечатление кого-то, кто сначала вывалялся в пыли, а потом долго падал с дерева. Кроме того, он был так расстроен, что совсем забыл ссутулиться и, выпрямившись во весь свой внушительный рост, выглядел почти угрожающе. — Это крайне, крайне важно. Ты должен меня выслушать. Мне нужно кое-что вставить в голову. — Уитли, я же мог тебя пристрелить! Уитли моргнул. Они стояли нос к носу (вернее, нос к груди) в резком свете свисающих с потолка ламповых гирлянд, вьющихся по балкам, словно плющ. Через открытую дверь доносился отдалённый лай собаки. — И чем же? Гаррет молча поставил на предохранитель свой тяжёлый дробовик. Оружие было допотопным, но тем увлекательнее оказались часы, которые Гаррет провёл, переделывая и совершенствуя его, так что в итоге получилось нечто, что изначальному создателю не могло привидеться даже в самом диком сне. Ствол дробовика светился тусклым, зловеще-красным светом, а на противоположной стене плясала яркая точка лазерного прицела. Уитли не сразу заметил присутствие оружия, но затем его глаза сделались ещё круглее, он отшатнулся и налетел на давешние банки с краской (те опять и не подумали дрогнуть от столкновения). — Аааа! Ты только в меня не целься! Ты знаешь, на что способна эта штуковина?! — Когда оказывается у тебя в руках? Ещё бы, — Гаррет повесил дробовик на плечо. — Ты не подумай, что я не рад тебя видеть, но всё-таки — чего ты тут бродишь среди ночи? Уитли ткнулся лицом в ладони, сделал ненужный бескислородный вдох и ещё раз взъерошил себе волосы. — Так, да, отличный вопрос. Чего я тут брожу среди ночи, ответ — тебя ищу. Понимаешь, тебя не было в поле, с твоей этой долговязой, как её… — Дигиталис? — С нею. Тебя там не было — ничего удивительного, всё-таки, ночь. И тогда я подумал — бинго, приз! — да он ведь наверняка в магазине! Он явно там подрабатывает время от времени, так что стоит проверить! И, вот ты здесь! Гениально. Значит так, дело вот в чём, я тебе всё расскажу. Вот. Допускаю, что мы друг другу не ровня… — Пожалуй, — согласился Гаррет, которому пришлось бы встать на скамеечку, чтобы сравняться с Уитли. — И у нас, конечно, имеются разногласия, и вся эта вражда, соперничество… — Э-э… соперничество? — О да, — горячо заверил Уитли, причём маниакальная улыбка с лица так и не сошла. — Ты мне не нравишься! Гаррет поморгал. — Однако. — О, ради бога, не принимай на свой счёт! Уверяю, тут ничего личного! То есть, кое-что личное, конечно, есть — в том смысле, что ты умный, и ты… лазаешь по высоким конструкциям… и знаешь, как что называется… И эта твоя борода ещё, и… слушай, я не знаю, почему, я не знаю, чем это объяснить, но вот смотрю я на тебя, и у меня… понимаешь, руки чешутся взять что-нибудь потяжелее, размахнуться и треснуть по твоей умной бородатой физиономии. Да, это не очень благородно с моей стороны, я это осознаю, не совсем в духе «побеждает достойнейший» и всё такое, но я ничего не могу с этим поделать, равно как и с прочим бардаком, который у меня сейчас в голове. — Чего-чего? — Гаррет сделал попытку недоверчиво улыбнуться. — Ты что же это, говоришь, что завид… — Эй, — сходу перебил его окончательно потерявший самообладание Уитли, цепляясь мёртвой хваткой за столешницу. — А ты, ты вообще на редкость мерзкий тип, знаешь об этом? Ты ж с самого начала всё понял, разве нет? Ты знал, что я понятия не имею, как выглядят эти твои… обжимные клещи на три восьмых — если они так называются. Наверняка ж как-то иначе. Я мог бы сразу догадаться, к чему всё это. Тебе просто хотелось взглянуть, как я буду метаться, да? — О чём ты… — А потом, а потом ты просто взял и ушёл, и заставил меня якобы присматривать за этим местом, хотя знал, прекрасно знал, что я оплошаю! Ежу понятно, что так и было. «Какая великолепная мысль, просто оставим этого болвана Уитли в одиночестве, нам и напрягаться не придётся, он сам во что-нибудь вляпается!» Умно! Очень умно, очень эффектно! Всегда знаешь, как сделать так, чтоб я выглядел полнейшим ослом, особенно… особенно перед ней! И с чего это я решил, будто ты… — Эй. Уитли осёкся. Гаррет смотрел на него, озадаченно нахмурившись, с очень странным выражением на веснушчатом лице. Уитли более-менее научился читать выражения Челл, но с прочими людьми у него пока возникали затруднения. Гаррет, судя по виду, никак не мог решить, встревожиться ли ему, рассмеяться или обидеться. — У тебя всё? Уитли вдруг устыдился. Временами — и, как правило, это были самые трудные времена, когда события вырывались далеко за пределы его контроля, когда его планы терпели крах, когда он был расстроен, когда в перспективе маячило что-то болезненное, неприятное и неотвратимое — так вот, временами он словно бы начисто утрачивал власть над языком. Его вербальный процессор принимался озвучивать все негативные, несправедливые мысли в обход разума. И совершенно напрасно, потому что, хоть разуму в такие моменты приходилось нелегко, он мог бы кое-что порассказать — если бы его мнением поинтересовались — к примеру, что нет ничего гнуснее и глупее, чем орать на кого-то, в чьей помощи ты нуждаешься, на кого-то, кто ни больше ни меньше — твоя последняя надежда. Глупо и стыдно настолько терять самообладание — глупо до такой степени, что это наверняка их заслуга, часть пунктика насчёт «дурацких идей», сама суть его существования. Чем больше Уитли думал об этом, тем отчаяннее ему хотелось забыть, избавиться от растущего подозрения, насколько всё-таки умнее — и лучше — он когда-то был. — Э… Да, да, у меня всё. Прости. Я… на самом деле я не хотел говорить ничего из сказанного, понятия не имею, что на меня нашло. Стресс, видимо, это всё стресс. Я просто немного… — его плечи поникли. — Ладно, неважно. Проблему ведь таким образом не решить, верно? Как я уже говорил, мне нужно кое-что вставить в голову, и торчание посреди банок с грустными пчёлами — равно как разглагольствование насчёт бород и того, кто кому завидует, к этой задаче никакого отношения не имеет. — Так, момент, — сказал Гаррет, пряча дробовик, и (не без оснований подозревая, что так просто ему от визитёра не отделаться) выбрался из-за конторки. — Ты это уже второй раз говоришь. Вставить в голову? Что? — Вот, — Уитли выхватил из-под локтя потрёпанного вида прямоугольный предмет, в несколько приёмов обёрнутый длинным узловатым проводом. — Под диваном нашёл. Да-да, я тоже удивился. Странная вещица, правда? Малоизвестный факт — эту вещицу можно использовать, чтобы в прямом смысле заглянуть мне в голову. Ещё малее — менее — ещё менее известный факт — для этого нужны как минимум двое. Я — первый и кто-нибудь второй. И я твёрдо заявляю, что дело не в моей лени, я-то как раз предпочёл бы, чтобы в моей голове не шарили почём зря. Но дело в том, что сам я провести процедуру не в состоянии. Я честно попытался — вот буквально несколько минут назад, и потому могу с полной уверенностью заявить, сольный номер не удался, без партнёра никак. Я сделал всё, что мог… Понимаешь, я рассудил так — да, мне было сказано обратиться к инженеру-программисту, но разве не лучше будет, если я сам со всем разберусь, это ведь моя собственная голова! Но нет, это была плохая идея. Всё, что у меня получилось — каким-то образом удалить жёлтый цвет. Вот — слово «жёлтый» по-прежнему забито в базе, тут проблем нет, но я понятия не имею, как он выглядит! Был жёлтый, бац — и нету. Так обидно! Надеюсь, его можно вернуть. Гаррет устало провёл ладонью по лицу, потерев щёку. — Так. А можно… вот всё, что ты тут нагородил, чем бы это ни было… как-нибудь до завтра отложить? Потому что я прошлой ночью почти не спал — вернее, вообще не спал, и хотелось бы… — Нет! — воскликнул Уитли, который к тому времени уже отцепился от прилавка и взволнованно бегал туда-сюда по ограниченной колее «картошка — банки с краской». — Нет, не-не-не, слушай, ты понятия не имеешь каково сейчас быть мной! Чтобы проиллюстрировать, он отчаянно замахал руками, вычертив в воздухе какой-то сложный кривой узор, в котором при известном воображении можно было заподозрить несколько севшую после стирки ленту Мёбиуса. — Это как… как… Гррррр, ну как в этих детских головоломках, где много отверстий разной формы, и деталей, так вот — я круглый, я сферическая деталь, а вся… моя голова — это такая узкая решётчатая прямоугольная дыра, и сразу ясно — не, подходит, я сюда не влезу, да ни в жизни. И я вспомнил о тебе, ты ведь такой технарь… Он резко остановился. — Слушай, карты на стол; я понимаю, что поступил не слишком умно, сходу выложив, что ты мне не нравишься. Я понимаю, что вряд ли это поможет мне добиться… твоей помощи, козырь слабоват, прямо скажем, но всё-таки… Мы можем начать сначала? — Запросто, — утомлённо согласился Гаррет, апатично нажимая западающую клавишу на кассовом аппарате. — Хочешь, я выйду и зайду ещё разок? — М-м, нет, можно и без этого обойтись, просто… Просто послушай. Помоги мне стереть воспоминания. Не все! Не все, это важно. Моя память мне в целом дорога, я хотел бы её сохранить, но в неё затесались воспоминания, которые мне не нужны! К чёрту их! Не хочу! — Ага. Ты хочешь, чтобы я стёр твои воспоминания, — настороженно уточнил Гаррет, расправляя плечи и морща лоб. — И принёс для этого ноутбук. — Да-да, всё верно, мы можем начать? Пожалуйста? Чем скорее, тем лучше. — Э-э, ты знаешь что? Давай я сбегаю за доктором Диллон… — Вот что, — Уитли сцапал провод. — Я даже включу его. Сейчас, секундочку, это техническая процедура. Вставить маленький, норовящий выскользнуть из пальцев штепсель в разъём — задача сама по себе непростая. Вставить маленький, норовящий выскользнуть из пальцев штепсель в разъём, когда ты руками овладел от силы неделю назад — задача на порядок сложнее. Вставить маленький, норовящий выскользнуть из пальцев штепсель в расположенный на твоей шее разъём, когда ты руками овладел от силы неделю назад, и они трясутся, как от абстинентного тестового синдрома, а голова гудит от роя непрошенных воспоминаний, которые ты даже с натяжкой не можешь признать своими — задача почти невыполнимая. Старания Уитли увенчались успехом попытки с пятой, и то по чистой случайности. — Ага! Наконец-то. Другим концом подключаем сюда, и… клик. Потом жмём на плоской штуковине вот эту кнопку, штуковина отвечает… Сейчас-сейчас, слушай. Ноутбук, проснувшись, пропел слабенькими динамиками мелодию в три ноты, и на губах Уитли мелькнула тень смущённой улыбки. — Правда, милый звук? Так, ну, а теперь… Во. Обнаружено новое устройство. Это про меня. Я новое устройство. Но проблема в том, что дальше этого я не продвинулся! Полазил там, на что-то нажал — упс, жёлтый исчез. После этого продолжать было страшновато, уверен, ты понимаешь мои чувства… Так что, вперёд. Твой выход, господин Инженер, в этом месте ты, э, мне помогаешь. Он замолчал и поднял голову. Гаррет уже не хмурился. Гаррет просто застыл с отвисшей челюстью на фоне полки с аэрозольными баллончиками. — Ты чего? — О, Боже, — тихо откликнулся Гаррет. — Значит, так, — проинструктировал Уитли, подвигая к нему ноутбук и явно забыв о торчащем из затылка проводе. — Ищи то, что связано с бубликами. И с иголками. И… вообще, с человечностью. Проблема в человечности. Не хочу. Избыточность. Не нужно. Избавься от неё. — Это мой кодек! — рука Гаррета замерла в миллиметре от тускло-оранжевого экрана. — Тот, что я написал для… Но… Как? Он обалдело указал на провод, проследив его направление от порта до затылка Уитли. — Но ты… я не… Я… — он сдался. — Так. Мне срочно нужно выпить.***
С трудом переставляя ноги, словно не до конца понимая, сон происходящее, или явь, Гаррет, по чьему мировосприятию только что был нанесён очень меткий чувствительный удар, побрёл на склад. Уитли, прихватив ноутбук и едва не спотыкаясь на каждом шагу о свисающий провод, нехотя двинулся следом. Нырнув в дверной проём и чудом не приложившись лбом о притолоку, он увидел, что Гаррет остановился рядом со старым полуразобранным откидывающимся креслом между сваленными в кучу насосами и гигантским вентилем на стене. Гаррет повалился на сиденье и уставился на Уитли — ни дать ни взять изобретший колесо гений доисторической эпохи, которому подсунули чертежи суперкара. — У тебя… У тебя в голове… какое-то устройство? — Нет, ха, вообще-то, бзззззз — близко, но не выход. Я как бы и есть устройство в своей голове. Всё остальное — Уитли нетерпеливо повёл руками вверх-вниз, едва не выронив при этом ноутбук. — Свет. Я не выяснял, как это работает — куча протоколов, каркасная модель изображения… главное, что работает, и в итоге получается осязаемое тело из твёрдого света. Можно потрогать, ткнуть пальцем, проколоть… Учти, когда я говорю, что можно проколоть, на самом деле прокалывать нельзя, потому что мне не нравится, когда меня прокалывают. То же самое относится к тыканью, кстати. Лучше всего меня вообще не трогать. — То есть, выходит, ты — робот, — по загорелому лицу Гаррета расползлась широченная улыбка, глаза под выцветшими от солнца бровями засверкали ещё ярче, ещё вдохновеннее. — Ты… разумная машина, господи боже, ты… ты совсем как Пёс! — Нн-ничего подобного, я вообще не слишком люблю собак… — О, поверь мне, ты бы подружился с Псом! — Гаррет полез под ближайший стол, выудив оттуда чистую банку для варенья — в магазине на полках стояла целая армия точно таких же, но полных всякой всячиной вроде гвоздей, болтов и гаек. Его руки слегка тряслись, бутылка (которую он, бормоча что-то насчёт горения синим пламенем, предусмотрительно прихватил с собой, прежде чем покинуть торговый зал) музыкально тренькала, ударяясь о края импровизированного кубка. — Это немыслимо. Я не… Как это так — свет? Как это вообще возможно?! Он отставил бутылку и страстно поглядел на ноутбук — он вообще то и дело переводил горящий взгляд с компьютера на провод, исчезающий в затылке Уитли. — Можно я его того… этого?.. — Не распускай руки! — предостерёг Уитли, поспешно убирая ноутбук за пределы его досягаемости. — Ты помнишь, что я сказал насчёт тыканья? Так вот, за последнюю пару минут ничего не изменилось, ясно? Не тыкать в меня! Просто возьми и удали то, что мне не нужно! Это тебе не увеселительный аттракцион! Гаррет покачал головой: — Как это я раньше не врубился. Ты ведь говорил о перезагрузке нервной системы… да и вообще, если задуматься — ты много чего говорил. Звучало странновато, да, но я не придавал этому значения. Я решил, что ты… — Эй, эй, — рявкнул Уитли и прижал ноутбук к груди коротким, отрывистым движением — на удивление экономный для него защитный жест. — Вот это слово. Да-да, то самое, которое ты собираешься произнести. Ненавижу его. Достало. Просто… просто не желаю его слышать! Гаррет залпом опорожнил содержимое банки и резко втянул воздух сквозь сжатые зубы. — Шшшшшто за слово? «Человек»? Ответа не последовало. Занятый тщетными попытками поставить банку на ручку кресла, Гаррет не сразу заметил ошалелое выражение, застывшее на физиономии Уитли. — Уитли? — Ты… правда думал, что я человек? — Ну не тостер же! Силы небесные, Уитли, за последнее столетие человечество продвигалось вперёд семимильными шагами, после Вторжения нам в руки попали технологии, о которых раньше можно было только мечтать, но ты!.. Я не… Нет, я должен посмотреть! Увидев, что Гаррет шевельнулся, Уитли опять попытался отстраниться, но тот оказался готов к такому манёвру — проворно схватил его за локоть, одновременно оттолкнувшись от полуразобранного кресла и в прыжке, удивительно ловком для кого-то со столь неаэродинамичным телосложением, вырвал компьютер у него из рук. — Эй! — возмутился Уитли. — Так нечестно! Отдай! — А ничего, что это мой ноутбук? — возразил Гаррет, ныряя за кресло и отскочив так далеко, насколько позволял провод. Уитли бросился в погоню — Гаррет отпрыгнул в противоположную сторону, на ходу открывая ноутбук. Пока они кружили по комнате, болтающийся между ними провод намотался на спинку кресла и опасно натянулся, соскользнув с плеча Уитли. — Ах он твой?! Ну, знаешь, это не даёт тебе права… Погоди, тайм-аут, перемирие — он твой?! — А я о чём толкую, — подтвердил Гаррет, держа ноутбук на сгибе локтя и лихорадочно печатая что-то свободной рукой. — Нет, ты только глянь на это! Что это вообще за операционка?! — Я! Забыл, что ли? Вот он я, вот он длиннющий провод, и раз уж речь зашла, вот он чёртов ноутбук. Который, как выяснилось, твой. Насчёт этого ещё надо уточнить, но, тем не менее, разум — всё равно мой! Советую не забывать! — Ты же сам хотел, чтобы я посмотрел! — Да вот что-то расхотел! Это была плохая идея. Всё, отбой. Мне не нравится этот нездоровый энтузиазм! Как-то ты слишком обрадовался возможности покопаться у меня в голове. Это не нормально. — О, я дико извиняюсь! Конечно, ты прав — мне совершенно нечем восторгаться. Действительно, такая мелочь — всего лишь самое потрясающее чудо экспериментальной электроники, и чего я тут с ума схожу! — И вообще, ты всё это делаешь мне назло, бегаешь тут, а я совершенно не в настроении для догонялок вокруг кресла, тем более, что… Тут он осёкся и остолбенел; Гаррет не заметил перемен и в итоге, не прерывая своих манёвров и манипуляций с компьютером, налетел на неожиданно возникшее препятствие и чуть не грохнулся на пол. — …я… чудо?.. — Все эти коды!.. Программы… Кто их написал? Господи, они как будто не написаны вовсе, слишком живые!.. Скорее переведены… преобразованы… или… Голос Уитли упал до шёпота. — Я прошу прощения… я не ослышался? Ты сказал, что я… — О, Боже! — выдохнул Гаррет, лихорадочно порхая пальцами по клавишам. — Твой лингвистический центр… обработка языковой информации, дерево парсинга, наносинтаксис… Да один твой словарный запас чего стоит!.. Уму непостижимо! — Дерево? Какое дерево? Причём тут деревья?! — Ты чудо, — Гаррет захлопнул ноутбук, словно вдруг испугавшись, что тронется рассудком, если продолжит смотреть на его содержимое (и был не так уж далёк от истины). Подняв завороженный взгляд на Уитли, он решительно подытожил. — Ты потрясающее, невероятное, изумительное чудо. Чудо сглотнуло и ошеломлённо заморгало внезапно покрасневшими глазами, не зная — не умея реагировать на подобные заявления. Долгие-долгие годы его звали не иначе как никчёмным мусором — и наготове у него были разнообразнейшие и — отточенные на практике — механизмы психологической защиты. Однако ни один из них не мог подсказать, как вести себя, когда в его адрес вдруг прилетают эпитеты вроде «чудо» и «потрясающий». Уитли опешил и с непривычки даже слегка перепугался. — …э-э, спасибо? — Кто тебя создал? — нашаривая бутылку, вопросил Гаррет. — Они ещё живы? Где… В мозгу Уитли словно сигнализация сработала, мгновенно рассеяв оторопь. Челл делалась белой и несчастной от одной мысли, что кто-то узнает о том, о чём сейчас спрашивает Гаррет. До Уитли вдруг дошло — как обычно, слишком поздно — что мчаться за помощью при малейшей неполадке к повёрнутому на высоких технологиях строителю коммуникационных башен — далеко не лучший способ сохранить опасную тему в тайне. К счастью, из ситуации существовал выход, и он уцепился за возможность, как горе-пловец за спасательный круг. — Да, я как раз собирался рассказать, тут такое дело. Понимаешь, технически выражаясь, никто не меня не создавал. Вернее, конечно, создали, но… так сказать, не с нуля. Сначала был человек и… вот именно это я хочу забыть. Я спал, никого не трогал, и вдруг бац, вообще ни с того ни с сего — у меня полна голова его воспоминаний! А мне, как я уже говорил, они ни к чему! — Почему нет? — Почему нет? Почему нет? Ну, потому что… О. Для начала — дискового пространства не хватает! Вообще не хватает, их слишком много, а я один. А во-вторых… во-вторых, они скучные. Словами не описать, какая скукотища. Не представляю, чтобы это занудство было интересно хоть кому-то, выключая меня. Так что… Помоги мне от них избавиться. Прошу тебя. — О, ух ты, — оживился Гаррет, снова уткнувшийся в ноутбук. — Нашёл твой визуальный центр. Ты прав, кажется, ты снёс цветовые координаты. Вернуть? — Ой, а ты правда можешь? — Да не вопрос. Ты… у тебя тут вполне интуитивно понятная платформа, между прочим. Давай попробуем… F-F-F-F, ноль… ноль. Уитли издал короткий испуганный вопль и схватился за голову. — О-о-о-о да! Ух ты, сработало! Жёлтый! Восхитительно — я уж думал, что придётся с ним распрощаться. Ты не поверишь, сколько всего в мире жёлтого! Вот спасибо! — Да не за что, — Гаррет вновь расположился в растерзанном кресле с ноутбуком на коленях и от души плеснул в банку очередную порцию напитка. — Уитли, послушай. Добавлять, возвращать — это одно, мне это только в радость. Но ты просишь стереть не просто что-то, а свои воспоминания. Они что, настолько ужасные? — Друг, суть в том, что они его, а не мои, — Уитли состроил гримасу и вцепился в галстук, сжав его в кулаках и едва не стряхнув и без того криво сидящую булавку-лягушонка. — Я не хочу помнить, что я… что тот человек существовал. Толку от этого никакого, только боль. Причём, такая ощутимая. Когда я висел на направляющем рельсе, когда присматривал за людиш… за людьми, я ведь не знал, что сам когда-то был одним из… Да нет же, нет, что значит — был, вовсе даже не был! Я — не он! Я не был им! Это он был… нет, ну ты видишь? Я даже объяснить связно не могу, так всё запутанно! Это трудно, это неприятно и мне совершенно не нужно. Понимаешь? — Не-а. — М-да. Хотя, я тебя не виню. Я и не ждал, что ты поймёшь. Дело знаешь в чём? Дело в том, что я хочу просыпаться по утрам и знать, что я — это я. И больше никто. Гаррет покачал головой, вчитываясь в мелкие значки бегущего по оранжевому экрану кода. — Не знаю, Уитли. Я никогда ничего подобного не видел. Вмешиваться, удалять… отдаёт вандализмом; это как малевать поверх полотна Пикассо. Неправильно это. — Поверь мне, — клятвенно заверил Уитли. — Там нет ничего такого, чего мне будет не хватать. — Ты уверен? — Я… [СКАЗАЛ ЧТО-ТО, А ОНА ЗАСМЕЯЛАСЬ, И ЭТО БЫЛО ТАК ЧУДЕСНО. ПОЧЕМУ Я НЕ СКАЗАЛ ЕЙ ТОГДА, УПУСТИЛ ТАКУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ, А ТЕПЕРЬ] — Я абсолютно уверен. Гаррет пожал плечами, но воодушевления на его лице не было и в помине. Он осушил банку, поднялся и поставил ноутбук на ближайшую плоскую поверхность. — Ну, дружище, ты сам сказал — голова твоя. Присаживайся. Уитли с некоторым беспокойством повиновался. Поза вышла не слишком удобной — в глубоком кресле его колени торчали где-то на уровне грудной клетки. Гаррет, что-то сообразив, запустил руку в механическое нутро под правым подлокотником и с усилием нажал какую-то пружину. — Эй, что, что происходит?.. Кресло натужно скрипнуло, спинка с щелчком обрушилась назад, а снизу выскочила подставка для ног, оторвав ступни Уитли от пола. — Ааа… А. Ясно. — Так удобнее? — Э, да, так гораздо… горизонтальней. Открывается прекрасный вид на потолок. Там, правда, ничего особо не происходит, но если что-нибудь и произойдёт — я первый увижу. Теперь, когда мы разделались с кресельной частью — я уверен, это очень важный этап, всякому очевидно — что дальше? — Дай мне минутку разобраться, — откликнулся Гаррет, утыкаясь в ноутбук. — Хорошо, понял, как скажешь. Извини, я, наверно, мешаю тебе сосредоточиться. Тишина в таких случаях предпочтительней, она гораздо лучше соответствует… серьёзности, сложности процесса. Так что, замолкаю. Три, два, один… молчу. Воцарилось безмолвие. Уитли вытянул шею, стараясь разглядеть, чем занят Гаррет, но только ещё глубже погрузился в кресло, поразительно смахивающее на гигантскую, обитую ветхой тканью венерину мухоловку. Он сдался, закрыл глаза и изо всех сил попытался привести разум в состояние созерцательного спокойствия. Как и следовало ожидать, хватило его секунд на десять. — Ой. Ой-ой, знаешь что? Я тут подумал — а вдруг будет больно? А вдруг будет очень больно? Это вполне вероятно. Да так и будет. Мне всегда больно, когда кто-то лезет мне в голову, и… Гаррет перестал печатать. — Дык, Уитли, это уже немного не по моей части… Если думаешь, что будет больно, может, тебе стоит сосредоточиться на чём-то другом… В смысле, я не врач, но будь ты человеком, я бы… — замолчав, он уставился на бутылку и склонил голову набок, — Кстати, кстати, я сейчас… Почёсывая бороду — жест, проявляющийся в минуты особенно напряжённых раздумий — он направился в другой конец комнаты. Мучимый неизвестностью Уитли, после краткой потасовки с креслом, принял полусидячую позицию и устремил тревожный взгляд поверх коленей в сторону Гаррета; тот искал что-то внутри шкафа с документами, перебирая неожиданно аккуратно разложенные папки. К креслу он вернулся с тоненьким пластиковым конвертом. — Вот. Знаешь, что это? — Э-э… Ой, погоди, да! Да, я знаю! Это — пластиковый пакет! — А внутри? — О… А, ну да. Внутри — очень блестящий и плоский… подстаканник? — Не-а. Диск это. Лазерный. А на нём — ну, что-то типа вируса. Уитли прошибла дрожь. — Типа чего?! Э, нет, придержи лошадей, ковбой, ты же не собираешься засунуть мне в голову вирус?! — Расслабься! Он краткосрочный и, собственно, безвредный. Программка-стабилизатор. Я написал её для Дигиталис, — он фыркнул. — Кто знает, может, однажды мы и применим её по назначению. — Ага, рассказывай. «Вирус» и «безвредный» кажутся мне взаимоисключающими понятиями. Противоречием. Ведь вирусы — они на то и вирусы, чтобы… вредить! Первое, что о них узнаёшь — они вредят! Ты только вслушайся, какое зловещее слово — «вирус». Может, я не объективен, но ничего хорошего от вирусов ждать не стоит! — Вообще-то, не все вирусы вредны. Например, этот повышает производительность системы, ускоряет кое-какие базовые процессы, сокращает задержки взаимодействия узлов… и, в частности, блокирует получение второстепенных данных. Я к тому, что может и помочь. Это вроде анестетика. — Да? Анестетик, говоришь? Обезболивающее? — Именно обезболивающее. Уитли, неуклюже вцепившись в спинку кресла, подтянулся, чтобы получше рассмотреть диск, который Гаррет вытряхнул из пакета и сунул в привод ноутбука. Вирусы ему совершенно не нравились — будучи цифровой формой жизни, он по умолчанию боялся вредоносных программ и последствий их применения — но боль ему нравилась ещё меньше. — Ну, в принципе, если то, что ты говоришь — правда… То, может, это и безобидный вирус. И полезный, весьма полезный, судя по описанию. Я бы даже сказал — целебный. — Во-во, — радостно согласился Гаррет, едва заметно усмехаясь. — Именно что целебный. Уитли встал и сделал глубокий мелодраматичный вдох. Он сильно сомневался, что на диске Гаррета найдётся что-нибудь, способное облегчить его мучения, ослабить болезненное напряжение, вызванное то ли его навязчивыми воспоминаниями-снами — да не мои они вовсе, не мои, не мои! — то ли ускользающим самообладанием. У него не было ни малейшей власти над всей этой безрадостной ситуацией (так всегда получалось, когда он пытался кому-нибудь доказать, что владеет обстоятельствами); и всё-таки… Он вломился сюда, нагрубил ни в чём не повинному Гаррету — так может быть, стоит сделать шажок навстречу? Всё-таки, недурная возможность наладить отношения. — Ладно, ты меня убедил. Давай его сюда. Загружай. — Уверен? — Абсолютно. Вперёд. Грузи. Гаррет щёлкнул клавишами. — Готово. — Да? Точно? Потому что я ничего не чуууууууууууууааааааааа… Ахнувшему Уитли пришлось срочно хвататься за ближайший стол, поскольку у него подкосились ноги. По всей нервной системе будто прокатилась волна живительного жгучего золотистого огня, угольками затухающая где-то в области того, что мозг упрямо считал желудком. Мир перед глазами сначала поплыл, а затем вдруг засиял, обрёл удивительную чёткость и слегка — совсем чуть-чуть — исказился. Ошарашенный Уитли слабо засмеялся, пытаясь восстановить равновесие. Это чувство не имело ничего общего со слепящей, яркой, психоделичной эйфорией Чесотки. Оно было значительно мягче, вкрадчивей. Оно растворилось — но не до конца, оставив едва уловимый след своего согревающего, волнующе-радостного присутствия. Оно пришлось ему по душе. — Уа-а-а… ух тыыыы… — голос прозвучал хрипло, словно волна жжения попутно спалила что-то в речевом процессоре. Он неловко поправил очки и потёр разрумянившееся лицо ладонью, медленно расплываясь в улыбке. — Вот это да… Это было весьма… приятно. Не будь Уитли так оглоушен и обнаружь он в тот момент большую склонность к подозрительности, он заметил бы, что поначалу Гаррет выглядел обеспокоенным — словно на самом деле он не знал, как вирус повлияет на его систему. Теперь он явно расслабился, глянул на Уитли оценивающе, с ухмылкой наполнил свой «бокал» и чокнулся с ноутбуком. — Бренди-точка-exe. Твоё здоровье. — Убойная штуковина, — невнятно одобрил Уитли, потирая глаза и сбивая набок очки. — С ног валит только так… Лягается, как мул. Как единокрог… Боже! Вспомнил! Вспомнил же! Никакой это не крокодил, а лошадь такая! Это лошадь, и у неё рог во лбу! Странно, почему её в таком случае назвали именно так, а не «рогоконь», к примеру… Какой любопытный лингвистический выверт. Слушай, вот то, что ты сейчас сделал. Давай-ка повторим, а? — А ты уверен, что выдержишь? Вещица… и впрямь мощная. — Выдержу! — с великолепной самоуверенностью заявил Уитли. — Давай ещё разок.***
— Во-от… шшшшшто я говорил? А-а, я такой лежу, абсолютно недвижимый, схемы сгорели, как горелая… яичница… оладьи… блины… О чём я го… а. Я такой лежу, отовсюду повылазили сообщения об ошибках и говорят — всё, крошка Уитли, спёкся ты… Нич-чего хорошего, короче. И… и… и только я подумал — всё, конечная станция, следующая остановка — Ад для Андроидов, сядьте в экспресс-лифт и пристегнитесь — ты знаешь, что она сделала? Нет, ты знаешь? Знаешь? Она взяла и добыла мне новое тело. Скажи — гениально? Абсолютно невероятно! Да я сам не поверил. Буквально за считанные минуты. Кругом смертельная опасность. Времени ва-ащще нет. Ей о себе-то побеспокоиться некогда, а уж обо мне-то… Но это она. Вот такая она. Она вообще. Самоотверженная. Вот она какая. Не понимаю я этого. Ваще не помина… понимаю. То есть, нет, понимаю саму кон-цеп-цию, но никак не… она ведь могла просто оставить меня там. А не оставила — несмотря на всё, что случилось… я даже не знаю, зачем она полезла за мной, я ведь так и не придумал ни единой причины… так и не придумал, а я пытался, пытался в самых экстремальных обстоятельствах, небла-благоприятных и враждебных… о чём это я? — Ты про Челл говорил, — напомнил Гаррет — удивительно внятно для человека, который последние полтора часа методично прикладывался к подозрительной бутылке без этикетки. Он уютно устроился в откидном кресле с ноутбуком на коленях. — Тебе там внизу точно удобно? У нас ещё кресла есть. — Не. Не-не, за меня не беспокойся, — отозвался всё ещё подключённый к ноутбуку Уитли. Раскинув руки и ноги, он распростёрся на бетонном полу мастерской, точно жертва какого-то затейливого преступления, и с большим интересом рассматривал потолок — не лишённое сюрреализма зрелище, состоящее из теней, несущих балок, крючьев, мотков проволоки и механизмов, слишком громоздких, чтобы хранить их на полу или столах. Под самой крышей висел и полуразобранный реактивный двигатель, и даже нечто, отдалённо напоминающее детали яхты. — Мне тут хорошо. Просторно. Ну так вот… Ах да, Челл. Она — нечто. Есть у неё, понимаешь, взгляд. Особенный. Она смотрит — словно мчится куда-то, и это, это поразительно, и даже когда она на самом деле ничего не делает, а просто спокойно стоит, взгляд всё равно… ух, в этом вся Челл. Она такая… одна. Она — это она, понимаешь? И, и у неё глаза, и — знаешь, когда я её впервые увидел — в смысле, по-настоящему, не на экране, я аж закричал. Потому что, понимаешь, она же вся… она ж тогда чёрт знает сколько времени проспала в криогенном хранилище, и я… мне, признаться, никогда не нравилось, как вы, людишки, выглядите. С эстетической точки зрения. Вы казались мне такими высоченными — гы! — и вообще жуткими. У вас было по паре глаз, и дырка посреди лица, чтобы дышать… меня это всегда как-то напрягало. Действовало на нервы, казалось таким ненормальным, словно… ну, как будто так вообще быть не должно… словно мне самому этого… не хватало… Но даже тогда, понимаешь, даже тогда… То, как она менялась, когда придумывала, как нам выбраться из западни… То, как она радовалась, когда какой-нибудь наш план срабатывал… или когда она решала головоломку. На самом деле, это всё она. Всё тогда сделала она… Он взмахнул руками, нарисовав в воздухе какую-то бесформенную фигуру, уронил их на грудь, прищурился. Горло его дрогнуло. Программка смягчила ощущение, что его голова битком набита чуждой информацией, но детали остались на месте, новые воспоминания скользили и складывались в узоры, как пригоршня гладких стекляшек в калейдоскопе. — Она ему очень нравилась. Тому человеку, уж не знаю, как его звали… Он даже небольшую речь написал на листочке… толком не помню, но точно ничего особо красноречивого… шекспировского… Суть была проще некуда — он, она — и где-нибудь подальше от Того Места. И какая в итоге злая насмешка судьбы… Возникла пауза. — Вот кстати о Том Месте. Что ещё меня неимоверно радует в этом полу… Да и вообще в ваших полах — они не двигаются. На ваши полы можно положиться. Не в смысле лечь — хотя и лечь тоже! Положиться в том смысле, что они надёжные. Они у вас такие… Приходишь, смотришь — пол! Ровный, неподвижный. Можно уйти, а потом вернуться — ба, снова пол! Этот же! На прежнем месте! Там же, где и был! Всё такой же плоский, твёрдый и всёнасебеудерживающий! Вот недооцениваете вы это качество, а зря. Хотя… хотя есть кое-что, чего я насчёт ваших полов недопонимаю. Всякие противоестественные фантазии типа ковров. Ковёр — это так странно. В том смысле, что пол — это всё-таки пол, на нём не положено подолгу валяться… А вы, народ, всё равно выдумываете всякое… Мол, вот он пол, надо бы его сделать мягким и пушистым! Заняться всё равно нечем, давайте… давайте наденем на пол парик!.. Он захихикал. — Ой, ты был прав, эта штуковина и впрямь мощная. Эк меня развезло… Сколько же порций я хватил? Гаррет задумчиво глянул вверх, подсчитывая. — Вместе с первой-то? Одну. Уитли по-совиному заморгал. — Се… серьёзно? — Ну, я было собирался загрузить программу повторно, но тебя как-то зашатало… потом ты, если я правильно понял, попытался свистеть, а когда ты взялся рассуждать о, гм, сравнительной грузоподъёмности различных видов птиц, я подумал, что тебе и так хватит. — А… Логично. — Ты говоришь, полы там двигаются? В том месте? — Полы, стены, потолки. Ничему нельзя верить. Всё каждые пять минут меняется. Панели же, — Уитли поднял руки и попытался продемонстрировать архитектурную изменчивость Комплекса, располагая ладони под разными углами друг к другу. Задача несколько осложнилась тем, что его руки на самом деле находились не совсем там, где ему казалось. Да и стены и потолок мастерской с его точки зрения не совсем подпадали под определение «неподвижный». К счастью, пол не делал никаких попыток выскользнуть из-под него и оставался приятно стабильным. — А знаешь, что забавно? Чёрта с два бы мне это понравилось, останься я в своём старом корпусе. Всё в итоге зависит от точки зрения, от угла обзора, откуда ты смотришь на мир… в данном случае, с пола. В том крохотном… маленьком шарике я бы, наверно, провалялся тут уйму времени — лежал бы, безногий, на полу, болтал бы рукоятками и ждал, когда кто-нибудь меня подберёт. Не самое приятное времяпрепровождение, а? Зато теперь!.. О-о, теперь я сам могу встать, когда захочу! Что он и продемонстрировал со всей грацией и элегантностью новорождённого жирафа. — Видал? У меня теперь есть руки и ноги… О, вы понятия не имеете, как вам повезло, что они у вас есть! А потом… потом вы просто идёте и создаёте нас, и нам вы рук и ног не даёте. Почему так? Я, честно говоря, не вижу логики. Вы создаёте нас, чтобы мы занимались тем, чего вам делать не хочется, и мы при этом даже не можем пойти прогуляться без вашей помощи… Как-то это некрасиво. — Ты знаешь, как правило, подобных проблем не возникает, — объяснил Гаррет, устало потянувшись и подбирая с пола банку. — То есть, ты — это одно. Тебя я понимаю. Но я день-деньской работаю с разными механизмами, и там как раз всё наоборот. Они не живые. То есть, иногда складывается впечатление одушевлённости — но большую часть времени приходится ломать голову над тем, почему они не работают, не говоря уж о том, как починить их… — А ты их хоть раз спрашивал? — Уитли добрался до ближайшей стены и ткнул пальцем обод, чуть не стряхнув его с крючка. — Всего-то дел — подойти да спросить «Привет, как ты тут? Чего хандришь? Скажи, где неполадка, и я попробую помочь. И, пока я здесь, хочешь, я тебе ноги приделаю?» Он услышал за спиной хохот Гаррета. — Да нет же! С машинами такое не пройдёт. С ними ведь не… Короткий резкий вдох. Ошеломлённое молчание. — Что? — обернулся к нему Уитли и обеспокоенно заморгал. Гаррет сидел неподвижно и с таким лицом, будто его хорошенько приложили чем-то тяжёлым по какому-то особенно важному участку его хлипкой человечьей черепушки. Уитли кинул на обод виноватый взгляд — вдруг его нельзя было трогать? Не похоже, что это какая-то важная деталь — он просто висел себе, тихонько крутился — но мало ли? — Гаррет? Э-эй? Ты чего?***
Челл оглянулась на Эдем и удивлённо нахмурилась. Пройдя почти напрямик по Костлявым, она добрела до поросшей травой неприметной дорожки, ведущей на самый высокий из этих маленьких холмов. Отсюда город был, как на ладони — залитая лунным светом мозаика из перекрещивающихся дорог и тёмных прямоугольников, окружённая чёрно-синим лоскутным одеялом простирающихся во все стороны полей. Этой ночью её чувства были особенно обострены, и она сразу заметила нечто, выбивающееся из общей картины — горящее светом окошко, оранжевый огонёк в темноте. Эдем не мог похвастаться насыщенной ночной жизнью — чего ещё ожидать, если хозяин единственного на весь городок питейного заведения имел обыкновение выпроваживать полудюжину завсегдатаев часа за три до полуночи, а танцевальные вечера считались главнейшим праздником. У горящего в два ночи окошка могло быть только одно объяснение — наверняка, Гаррет засел в мастерской Аарона, заработавшись над очередной сложной деталью упрямой Дигиталис. Челл направилась обратно в город лёгким быстрым шагом, длинная трава шуршала под босыми ногами. Спустившись с Костлявых, она потеряла огонёк из виду — город заслонился силуэтами живых изгородей, огромных серебристых клёнов и елей. Заметив внезапно возникшую на уровне глаз тень ветки, Челл успела пригнуться в самый последний момент — стремительным, игривым движением — и почувствовала на щеке лёгкое прикосновение мокрых от росы листьев. Четыре года назад, свою первую ночь на свободе — такую же лунную и свежую — она провела под открытым небом. Она проснулась под звёздами и с трудом поднялась на ноги, не в силах поверить, что она всё ещё здесь, всё ещё свободна, всё ещё жива. Она не собиралась засыпать в бесконечных пшеничных полях с тянущейся позади тропинкой примятых злаков — слишком коротка была эта тропинка, недостаточно далека от Того Места… В ту ночь она всерьёз сомневалась, существует ли безопасная дистанция. Она прошла много миль, она шла, пока не сбила ноги в кровь, пока не закружилась голова, пока золотистая пшеница не поредела и не сменилась деревьями и зеленью. Она не знала, куда держит путь, чего ищет, и есть ли на Земле люди, кроме неё. В ту ночь она об этом и не задумывалась. Она была свободна, вокруг росли деревья, в кустах сновала живность, вверху простиралось бесконечное звёздное небо — этого было достаточно. Заросшая грунтовая дорога по правую руку расширилась, плавно перетекая в улицу Надежды. Не дойдя до калитки, Челл перескочила через оградку и побежала. За четыре года тут почти ничего не изменилось — ни кусты, ни дорога, ни деревья, ни городок, терпеливо ожидающий её возвращения — зато изменилась она. Теперь она бежала не прочь, не оттуда — её мир значительно разросся, мотивов стало гораздо больше, чем «выжить» и «освободиться». Она до сих пор не научилась принимать жизнь и свободу как нечто само собой разумеющееся — и, может быть, никогда не научится. Зато теперь она знала, что существуют другие вещи — сложные, нелогичные, человечные — которые и наполняли жизнь и свободу смыслом. Дом, друзья, сопричастность… До вторжения Альянса Эдема не существовало. Поговаривали, что если тут раньше что и было — взялись же откуда-то дороги и остатки неприглядных, неуклюжих, монолитных бетонных конструкций в самых старых частях города — так наверняка какой-нибудь крупный промышленный комплекс. Может быть, рафинировочный завод — предприятие посреди просторной пустоты пшеничных полей. Впрочем, от него осталась лишь груда булыжника, когда сюда прибыли первые беженцы, в их числе и семья Аарона. Может, когда-то вокруг существовали города, населённые людьми — но их начисто стёрли с лица земли. Челл замедлила бег, поравнявшись с нависшей над городом Дигиталис, обозначающей южную границу поля семьи Оттен. Коротенькое воскресшее воспоминание всё никак не оставляло её в покое — ускользающее, но безошибочное понимание, что всё, что она забыла — с нею, спрятано где-то в глубине пассивной памяти. Всё, что она забыла — знала та, прошлая Челл с юным доверчивым личиком. Где был её дом? В каком городе она жила? В доме или в квартире? По каким маршрутам ходила? Какие названия улиц помнила? Где её вещи, фотографии, пароли, телефонные номера, все эти крошечные бытовые мелочи… Она никогда не скучала по этому — у неё просто не было ничего, по чему можно было скучать. Ей нечего было оплакивать. То, что когда-то было дорого — ушло в небытие молча, бесшумно, не прощаясь. И так, пожалуй, лучше всего… но до чего же странно сознавать, что когда-то — до Неё — у Челл была другая жизнь, и сама она являлась частью жизни других людей. Среди них был Уитли… Честно ли — правильно ли — она поступила, заглянув в его память? Впервые она всерьёз в этом засомневалась. Ей хотелось найти подтверждение своей догадке — что его странно и трогательно человеческое поведение — не просто искусная имитация, хитро запрограммированная учёными. Она хотела показать ему, что он — уже нечто большее, ему просто надо приложить усилия. Имелась своеобразная горькая ирония в том, что она так стремилась докопаться до его человечности, что даже ни на секунду не задумалась, что он уже настолько человек, чтобы, подобно ей, просто не хотеть ничего вспоминать. Головоломку решают. Испытание проходят. У кнопки не спрашивают, хочется ли ей, чтобы её нажали. У турели не просят разрешения бросить на неё куб (потому что иначе только и остаётся, что разукрашивать пол тестовой камеры остатками своих внутренностей). Четыре года в Эдеме во многом смягчили её, научили, что самое простое решение — далеко не всегда лучшее, если имеешь дело с людьми, с друзьями, с живыми душами… Но разве два этих мира можно совместить? Уитли рождён Там, но его нервная, искалеченная человечность совершенно меняет дело. Он не просто головоломка. Он заслуживает иного отношения. Она ошиблась. И это грызло её. Инстинктивно ей хотелось исправить промах как можно скорее, но — и это беспокоило больше всего — она просто не знала, как. Вернуться на изначальную позицию и… что? Как ей поступить? Как подступиться к нему? Она добралась до центра города и поняла, что догадка относительно источника таинственного света попала в цель — светилось окошко универмагского склада, бросая яркое оранжевое пятно на обломки ржавеющих машин, по ту сторону сетчатой ограды. Приподняв щеколду на тяжёлых стальных воротах, она проскользнула во двор, прошлёпав мимо скелетов грузовиков и двигателей, подняла руку, чтобы постучать в дверь мастерской… Стремительное движение, слепящий поток яркого света — всё произошло очень быстро, но Челл, к счастью, успела понять, что кто-то просто распахнул дверь именно тогда, когда она собралась постучать, и чудовищным усилием воли сдержала рефлекторно сжавшуюся в кулак руку — что спасло возникшего на пороге Гаррета от мощного хука справа. — Уит… ЧЕЛЛ! Привет, Челл! — радостно поздоровался он, даже не подозревая, насколько близок был к перелому челюсти. На лице его сияла экстатическая ухмылка — из тех, что расцветала при виде новых деталей, доставленных с дальнего склада, или при особо удачной находке в завалах мастерской. На плече у него висел внушительный моток проволоки, в руках он нёс сварочную маску, под мышкой зажал грозящий развернуться рулон с чертежами и в целом выглядел, как заправский психопат. — Гаррет? Что происхо… — Потом, потом! — нетерпеливо отодвинув её в сторонку, он промчался мимо, ошалело озирая тёмный двор, затем выхватил что-то из ржавеющей кучи металла и исчез в ночи. — Вперёд! Следом на улицу вылетел Уитли — разумеется, с разбегу боднувший металлическую притолоку. — Бегу-бегу — АЙ! — уже бегу, я прямо за тобой, след в след!.. Увидев Челл, он резко затормозил. В полнейшей тишине состоялся обмен взглядами. Вид у обоих был ещё тот: растрёпанная, раскрасневшаяся от бега и ошарашенная внезапным явлением Гаррета Челл уставилась на Уитли — не совсем устойчиво держащегося на ногах и нагруженного пугающе большим количеством всевозможных механических прибамбасов, которые он отчаянно пытался не уронить. Через пару мгновений Уитли покосился в сторону глубоких теней, залёгших во дворе — не иначе как в поисках вдохновения — поёрзал и решился начать диалог. — Э-э… — Да Уитли же! — завопил Гаррет, судя по всему уже перемахнувший через ограду и быстро уносящийся в поля. Уитли вздрогнул, и некий предмет (если точнее, пресловутые обжимные клещи на три восьмых) выскользнул у него из-под локтя. Проворная рука Челл уверенно перехватила падающую вещь; Уитли фыркнул, и она невольно улыбнулась в ответ на этот тихий радостно-удивлённый смешок. Тогда он, как-то изловчившись удержать гору доверенных ему предметов одной рукой, освободил вторую, сцапал Челл за запястье и повлёк — удивлённую, но не сопротивляющуюся — следом за собой. — Бегом-бегом! У нас тут такое! — Да погоди ты! Что происходит? — Не знаю! Наука! По-моему, мы идём двигать Науку! Давай же, поднажми!