***
Уитли был счастлив. Странное чувство. Вообще-то он всегда считал себя экспертом по части позитивности — бойкий, весёлый, энергичный, в общем, само воплощение жизнелюбия — он был несомненным профи в этой области. Конечно, ему так же не стоило труда указать на ситуации (особенно теперь, когда было чем указывать) — когда он был очень даже несчастен. Ему случалось бояться, грустить, скучать — но всё-таки почти всегда ему удавалось сохранить немеркнущую, отчаянную жизнерадостность. Он никогда не раскисал; жаловался — да, сколько угодно, нет ничего лучше, чем от души поныть в адрес несправедливого мира, от этого непременно полегчает, так что заклеймить такой способ бесполезным было бы нечестно. Но теперь, барахтаясь в трясине воспоминаний, Уитли вынужден был признать, что нередко его вера в светлое будущее никак не соприкасалась с реальностью. В ходе его существования, начиная с самого первого запуска в лаборатории, продолжая вереницей проваленных заданий и заканчивая назначением в Центр Релаксации, бесконечными годами патрулирования, спящего режима и скуки, неиссякаемый оптимизм Уитли питался в чём-то нездоровой решимостью ни в коем случае не падать духом и не задумываться о печальных последствиях. Иными словами, его удовлетворение жизнью напрямую зависело от способности намеренно не замечать то, как обстоят дела на самом деле. Впервые он начал понимать, что у счастья бывают разные оттенки. К его вящему изумлению, у счастья обнаружилась длинная сложная шкала, и то, что он испытывал до этого — оказалось всего лишь куцей демо-версией, его собственной выдумкой, коренившейся в упорном нежелании взглянуть правде в глаза. Он десятки лет вхолостую сновал по Комплексу, разговаривал сам с собой, увёртывался от обвалов, изо всех сил не унывал и отчаянно пытался Не Думать Об Этом. Уж лучше притвориться, что ты что-то можешь, лишь бы не показывать, что на самом деле ни на что не способен; точно так же лучше зажмуриться и уверять себя, что ты счастлив, чем признать, что застрял в Аду. Он искренне верил в это, но… Но потом он встретил Челл, и всё изменилось. Он далеко не сразу это осознал, но уже тогда победы стали слаще, разочарования — горше, когда они вместе пробивались к свободе, и он видел — и даже пытался копировать — её поразительную человеческую глубину. Пусть он не совсем понимал, но менее очевидным оно не делалось, это типично человеческое, выкрученное до максимума «почему бы нет». Она была сплошь непоколебимая уверенность, поразительная непостижимость, и эта сложность порождала в его простой сферической душе яркое, острое чувство защищённости. С тех пор, впрочем, мало что изменилось. Она по-прежнему была удивительная, непонятная, пугающая, повергающая в трепет сила природы, эпицентр урагана, упорядоченный хаос с хвостиком и серыми глазами. Она дремала у него на груди, а он был глубоко, искренне счастлив. В этом и состояло различие — не надо было себя уговаривать. Его пронизывало яркое, согревающее, чуть ли не болезненное — но, боже правый, совершенно восхитительное чувство. Новое и в то же время привычное, как удобный, объезженный рельс. И его было так много, что оно не умещалось в нём, так и норовило выплеснуться наружу. Уитли так увлёкся осмыслением новых эмоций, что не сразу заметил, что Челл заснула. Они говорили об астрономии; вернее, он говорил об астрономии, а она изредка вставляла слова ободрения (в чём он едва ли нуждался) или пояснения (а вот это в основном было не лишне). Он объяснил ей разницу между типами звёзд — на примере «маленьких блескучих» и «больших и ярких», а потом углубился в детали своего проработанного, тщательно продуманного зодиака. — …а вон там, — тыча пальцем, вещал он. — Видишь, зигзаг такой из маленьких блескучих? Это созвездие Направляющего Рельса. Челл издала один из своих негромких фыркающих смешков — тихий, добродушный звук, который он не столько услышал, сколько ощутил, когда слегка дёрнулась её голова. — Будь здорова. А вон там… — Лебедь, — тихонько поправила она. — Созвездие Лебедя. — Чего? Да ладно. Это лебедь — в смысле птица такая, с длинной шеей? Мы об одних и тех же лебедях говорим? Честно? Лично я вообще никакого сходства не нахожу. Лебедя не вижу, Направляющий Рельс — вижу. Сама посмотри, вон даже коннектор есть, и ни единого орнитологического намёка. О, разве что… да, точно, наверняка они смотрели на созвездие вниз головой! — он укоризненно фыркнул. — Ну конечно же. Но я их не виню, тех, кто придумывал названия. Астрономия — очень сложная штука, особенно для людей. Как представишь, как они, бедняги, всю ночь с телескопами туда-сюда… Наверно, астроном пришёл, сдал свою звёздную карту менеджеру, а тот посмотрел на неё, не разобравшись, вверх ногами, да и подумал — о, глядите, вот это похоже на здоровенного лебедя, точно-точно, где моя ручка. И бац — всё, название закреплено, ущерб нанесён. Грустно это. Челл неслышно рассмеялась. Из четырёх доступных ему способов восприятия действительности Уитли особенно ценил зрение, по которому скучал бы больше всего, случись ему снова его лишиться. Но, почувствовав её беззвучный смех, он решил, что с такими ощущениями, пожалуй, даже ослепнуть не страшно. Он ещё некоторое время рассуждал о созвездиях Караульной Турели и Платформы, неловко сунув одну руку под голову, а другой рисуя в небе неопределённые размашистые арки. Вскоре он отметил, что она перестала отвечать и, пережив секунду паники, понял, что её сморил сон. Она чуть ли не сутки на ногах, вспомнилось ему. Ну да, по меньшей мере с тех пор, как он наткнулся на неё на выходе со склада. Кажется, что с того мига прошла целая жизнь. Столько всего произошло… Уитли не испытывал физической усталости — для него это была очередная малопонятная, исключительно человеческая особенность. Люди, даже оставаясь полностью исправными, время от времени отключались для подзарядки. Но, с другой стороны, почему бы и нет?.. В конце концов, не было никаких срочных дел. Никаких катастроф. Никаких неприятностей. Раз в жизни не происходило ничего страшного и срочного. Значение имели только её сонный, успокаивающий вес на его грудной клетке и, вдобавок к нему, странное, неуловимо-прекрасное безымянное ощущение. Смутно надеясь, что хоть на этот раз он никуда не свалится во сне, и не переставая улыбаться, Уитли устроился поудобней и закрыл глаза.***
Она сказала, что их ждёт нестандартное испытание. Она не преувеличила. Ничего похожего паре маленьких роботов видеть не доводилось. Это место не походило ни на одну из пройденных ими испытательных камер, ни на одно из помещений Комплекса. Даже заброшенные подземные лаборатории, где они искали детали для устройства, что ныне крепилось к узкой спине Оранжевого — эти тёмные, пыльные, всеми позабытые места, до которых Она не могла дотянуться, где повсюду валялись людские вещи, где время от времени гремел бестелесный, резкий голос покойного директора — даже там странностей было меньше. Эта камера оказалась настолько гигантской, что даже стен не было видно. По бесформенному потолку, цветом отдалённо напоминающему оптическую линзу Синего, плавали какие-то лёгкие пушистые завитки. Вовсю гуляли загадочные сквозняки, появляющиеся из ниоткуда и пропадающие в никуда. Пол покрывало нечто высокое и жёлтое, что издали казалось мягким, а при соприкосновении ощутимо хлестало по ногам. Здесь не обнаружилось ни портальных поверхностей, ни лифтов, ни панелей веры, ни турелей, ни кубов. Знакомых звуков, галочек и крестиков — то есть, ничего, что могло бы указать на возможные ошибки или сообщить, правильно ли они вообще действуют — тоже не нашлось. Самое главное, самое странное — Голоса тоже не было. Один раз они услышали что-то, хотя бы отдалённо напоминающее Сигнал Отрицательного Результата — и даже увидели его источник. Источник сидел на верхушке воткнутого прямо в хлёсткую жёлтую субстанцию рельса, но когда они подошли поближе, то вдруг с хлопаньем поднялся в воздух и с мрачным видом удалился в сторону потолка. Они проводили его озадаченными взглядами — чёрную точку на синем фоне, время от времени испускающую отрывистый неодобрительный сигнал. В этой камере всё было так странно. Синий обнаружил, что если сунуть руку поглубже в жёлтую субстанцию, то часть пола остаётся в руке. И эту часть можно даже бросать — только в полёте она распадается на отдельные, очень мелкие фрагменты и плотно оседает на всё, что подвернётся. Это они выяснили опытным путём, когда Синий, поспешив отряхнуть руку, случайно швырнул пригоршню грязи прямо в глаз напарнику. Оранжевый — слишком погружённый в сопровождаемые негодующим писком попытки очистить пострадавшую оптику — выпал из реальности и не сразу заметил, что по щиколотку забрёл в узкий поток чистой журчащей жидкости. Оранжевый забился в истерике; бросив портальную пушку, он очумевшей газелью принялся скакать на одной ноге и отчаянно силясь отряхнуть конечность. Чуть позднее, когда он чуточку угомонился, обследование выявило, что жидкость никакого ущерба не нанесла. Она оказалась безвредной. Тут-то роботы и решили, что, несмотря на все замечательные новые опции, предлагаемые этой камерой, они не хотят оставаться здесь дольше, чем того требует миссия. Невидимые стены — это ещё куда ни шло; недосягаемый потолок — странная, но терпимая концепция. Но создать резервуар и просто так наполнить его абсолютно безвредной, несмертельной жидкостью — это даже не странность, это, воля ваша, какое-то извращение. Бодрой рысцой роботы продирались через громко шуршащую желтизну. Некоторое время спустя упала температура, и освещение потускнело. На бесформенном потолке одна за другой вспыхивали мелкие, рассыпанные в произвольной последовательности лампочки, но толку в сгущающейся темноте от них практически не было. Затем включился один большой белый прожектор, и жёлтое окружение вдруг окрасилось в серебристые тона. Перемена неприятно их поразила — видимо, произошла какая-то авария в энергосистеме камеры — но они шли дальше, сверяясь с хранящейся в памяти строкой координат. Тенисто-мрачный пейзаж мало чем напоминал чёткую изометрическую лаконичность карты, но для них это не имело значения. Они нашли в бесконечной желтизне тёмную, нехоженую тропу и шли к цели. В конце концов, коридору не обязательно иметь потолок или стены, чтобы привести вас к решению головоломки. Он просто должен вести, куда надо. Путь оказался долгим — почти бесконечным с точки зрения роботов, привыкших к командной работе, ежесекундным опасностям и к неизбежной и внезапной гибели (такое тоже частенько случалось). А затем — наконец-то! — когда они уже почти решили, что всё-таки пошли неверной дорогой — они увидели вдали сияние. Воодушевлённые, они устремились вперёд; жёлтая/серебристая субстанция стала мягче и позеленела, появилось множество вертикально торчащих рельсов и даже парочка щетинистых объектов, формой отдалённо походящих на грузовые кубы. А потом — они достигли цели. Она высилась над горящими вокруг огнями, устремившись в почерневший, испещрённый мелкими лампочками потолок. До неё было ещё минут десять ходьбы — но они нашли её. Маленькие роботы ощутили прилив облегчения и радости. Как здорово было отыскать хоть что-то правильное посреди этой жутковатой неизвестности, хоть что-то знакомое, хоть что-то, что выглядело точь-в-точь как на Её карте! Оранжевый издал пронзительный ликующий писк и исполнил нечто вроде механизированного ча-ча-ча, в то время как Синий отплясывал триумфальное шимми. Они радостно ударились руками с громким металлическим «кланк!» и помчались на призывное мерцание далёкого красного огонька.***
[00004] Уитли открыл глаза и сонно поморгал. Движение век аватара автоматически включало зрительные каналы, и можно было заметить — если б было, кому замечать — как радужка его глаз вспыхнула ярко-синим. [00004] Циферки. Кажется, смутно сообразил он, они что-то означают… но вроде бы не ассоциируются ни с чем экстренным. Он в очередной раз моргнул и сфокусировался на картине перед глазами. Трава, звёзды и — если вытянуть шею — Челл, чьи тёмные волосы тенью рассыпаны по его рубашке (белоснежной в свете луны, и нуждающейся в услугах виртуального утюга). И что-то ещё. Нечто маленькое и доселе невиданное восседало на синей полоске галстука, где-то между кончиком его носа и головой спящей Челл. Всю сонливость как рукой сняло — Уитли замер и, скосив глаза, попытался рассмотреть пришельца — обладателя множества ног и двух длинных антеннок, торчащих из головы. И ему явно было глубоко плевать, что на него уставилось существо, во много раз превосходящее его размерами. Уитли начал всерьёз раздумывать, насколько опасен незваный гость и как с ним лучше поступить — смахнуть с галстука лёгким щелчком, разбудить Челл или просто вскочить и дать стрекача. Но тут существо шевельнулось, потёрло одну длиннющую ногу о другую, и раздался до боли знакомый звук — мелодично-трескучее «скрииип-скрииип». Уитли ахнул. — Так вот кто это был! — прошептал он. — Это всё ты. Ещё одна загадка решена! Странно, а я думал, ты покрупнее… Крошечное существо стрекотнуло ещё разок, а затем — прыг! — исчезло в стремительном пружинистом скачке, весьма ошарашив Уитли. — Да ладно, я вовсе не хотел тебя оби… [00004] — АААААА! Челл мигом подскочила, и он мысленно пнул себя, за то, что заорал вслух — но как тут не заорать, когда голову вдруг наводняет настойчивое многоголосое эхо, словно удар грандиозного подводного колокола. Челл, морщась, расправила плечи. — Чего… — Нет-нет, — забормотал он, прижимая ладони к вискам. Ударная волна постепенно затухала, но в голове ещё стоял резонирующий гул. — Всё в порядке… Я не знаю, что это, но… вроде голос… хоте нет, стоп, это действительно голос, и он мне даже знаком. Дигиталис! Это голос Дигиталис, она зовёт меня… по имени… В смысле, не то, что бы она повторяла «Алё, Уитли!», но… она повторяет моё прозвище… ник… Это компьютерный сленг… — У тебя в голове? — уточнила Челл и положила ладонь ему на затылок, обнажённый участочек между воротничком и волосами. — Точно… в… в голове… Ой. А ведь правда, я не подключён к ней, но всё равно слышу. Беспроводное соединение! Ух ты, как странно. Я даже не подозревал… что она на такое способна… Уитли медленно поднял голову. Они долго и молча глядели друг на друга, а потом Челл встала, помогла ему подняться и, вытянувшись рядом с ним во весь рост, устремила взгляд на испестрённое яркими световыми точками поле Оттенов. Изнывающий от тревоги Уитли покосился на неё — глаза прищурены, челюсти сжаты, тело — как натянутая струнка. Раздалось холодное, резкое «идём!», она дёрнула его за руку — и вот он уже продирается сквозь густую траву, вниз по вкрадчиво шелестящему склону и все силы прикладывает, чтобы не рухнуть лицом в землю: во-первых, это задержит Челл, а во-вторых — это вообще-то больно. Трава — она конечно с виду вся такая мягкая, но по печальному опыту, обретённому на стрельбище, Уитли знал — не сильно-то это помогает, когда летишь в неё навстречу гравитации. «Хорошо бы у всей этой кутерьмы были веские причины!» — подумал он в направлении, как он надеялся, Дигиталис. Он понятия не имел, как работает беспроводная связь между ним и башней, он — да что там говорить, он вообще не представлял, как работает любая связь. Надо будет спросить у Гаррета, когда случай подвернётся. Вообще, если вдуматься, довольно глупо с его стороны жаловаться, что он не понимает, как работают его собственные системы — он ведь никогда толком не пытался выяснить. Наверняка, где-то завалялось руководство по эксплуатации. Но слишком поздно сожалеть — так что он просто придал мысли направление, вверх-вверх-вверх и немножко вперёд. Он изо всех сил сосредоточился, вообразил, как мысль несётся сквозь ночь, ударяется в одну из тщательно настроенных спутниковых антенн, отскакивает в могучее неторопливое почти-сознание башни, словно крошечный шарик ртути в сердце атомных часов. К своему величайшему изумлению, он услышал ответ. [Ошибка. Администратор [имя: гаррет_рики] отключён] — Что? — поразился он. Он знал, что необязательно говорить вслух, чтобы Дигиталис услышала, чувствовал в широком потоке данных, струящихся над ними, выделенный специально для него канал связи — но его вдруг охватило кошмарное предчувствие, что происходящее — прелюдия к Грядущей Катастрофе, что его виртуальное сердце забилось в виртуальную глотку, и потому не сумел бы переключить свой вокодер в бесшумный режим, как не сумел бы, скажем, взлететь. — Я не совсем понял, что… Эй, эй, эй, Челл, тут — тут эта, ограда, Челл, не бросай меня! Челл потребовалось не более пары секунд, чтобы с лёгкостью перемахнуть через заборчик — и поистине чудовищные усилия, чтобы остановиться и обернуться, приплясывая от нетерпения. От Уитли не ускользнуло выражение её побелевшего, окаменевшего лица. — Она… Она говорит, что Гаррет отключился, — скороговоркой выпалил он. Слова опережали друг друга, как бы пытаясь выбраться прежде, чем Челл помчится дальше — ведь тогда он больше вообще ничего не успеет сообщить (не говоря уж о том, чтобы сообщить что-то полезное). — Как?! — Э… Хороший вопрос, хороший вопрос, — он беспомощно уставился вверх, в темноту, голос задрожал от стремительно ухудшающихся предчувствий. — Слушай, шутки в сторону, солнышко, у тебя там пару контактов замкнуло, я так думаю. Что-то не сходится, потому что… потому что я с высокой долей уверенности могу заявить, что люди просто так не отключаются. Потому что они люди. Люди не отключаются, если только не… аааа! Челл вцепилась в твёрдо-световую рубашку и, словно катапульту заряжая, с пугающей силой притянула его к себе через ограду. — Рессоры, — отчеканила она, глядя ему в глаза. — На кухне в чулане. Принеси. — Но… ты что же, думаешь, это… — ИДИ. Он ощутил этот возглас не как слово — как удар, как физический толчок в спину. Это была не просьба, не приказ, а изложенное с железобетонной уверенностью описание его ближайшего будущего. Слово угодило аккурат в ту часть мозга, что была зарезервирована для самых важных, самых фундаментальных протоколов. Мысли о том, чтобы не пойти, или попробовать возразить, или остаться здесь — даже не попытались прийти ему в голову. Ноги, большую часть времени проводившие в блаженном неведении о понятиях вроде равновесия и координации, внезапно решили, что они созданы для скоростного целеустремлённого бега, и Уитли успел отмахать половину расстояния до города, прежде чем сообразил, что случилось. Может, теперь он и смог бы остановиться, но косой взгляд через плечо подсказал, что Челл уже скрылась за тёмной изгородью и углубляется в оттеновское поле. «Всё в порядке! — сказал он сам себе, ныряя в лесополосу, растущую вдоль дороги. По лицу тотчас хлестнула ветка, от которой он не успел отмахнуться. — Да всё нормально, наверняка всё нормально. Ложная тревога. Много шума из ничего. Мы потом ещё все посмеёмся!» В тот миг ему как никогда хотелось уметь врать получше.***
План сработал безукоризненно. Синий склонялся к мнению, что это самое лучшее испытание, которое им довелось проходить — даже лучше того теста с синхронизированными лазерами, панелями и опускающимся потолком. Оранжевый, по природе своей более рассудительный, мог бы напомнить товарищу, что цыплят по осени считают, но — как уже упоминалось — если обоим было неведомо слово «инкубатор», цыплят они тем более не видели. В перефразированном виде совет мог бы звучать как «не активируй цепь, пока каждый из отдельных компонентов не пройдёт проверку ампервольтомметром», но в таком виде фраза резко теряла эффектность, к тому же изобразить её жестами стало бы тем ещё испытанием. В любом случае, успех подобных масштабов обязательно должен быть отмечен… чем-нибудь. Оранжевый опасливо ткнул ближайшего человека наконечником Экспериментального Устройства. Хотя Она умолчала о количестве очков, дающихся за экземпляр, этот стоит никак не меньше десяти. Или даже двадцати. А может, даже засчитают, как Специальное Достижение. Наконечник оставил на розоватом, странно мягком корпусе человека белое пятно. Оранжевый встревожился, поспешно пристегнул насадку к Экспериментальному Устройству (та, соединённая с ним длинным гибким шлангом, встала на место с громким щелчком), проворно нагнулся и вытянул суставчатую руку, чтобы стереть подтёк. Она очень, очень ясно дала понять — повреждённый человек — бракованный человек. За бракованных наверно вообще никаких очков не дадут. А то ещё и отнимут. Оранжевого охватывал ужас при одной только мысли об этом. Если за повреждённых людей будут снимать очки, то лично он — в большой беде. Синий что-то щебетал, пытаясь привлечь его внимание. Оранжевый выпрямился и, отвернувшись от недвижимого человека, осторожно переступил через другого, направляясь на зов. Сердито прищурив глаз, Синий топтался над двумя телами и раздражённо жестикулировал, объясняя свои затруднения. Оказалось, он никак не мог распутать этих двух людей — они, хоть и неподвижные, накрепко прицепились друг к другу, переплетясь конечностями. Может быть, они решили, что таким образом станут неуязвимыми к рассеянным в воздухе химикатам — в таком случае, подумал Оранжевый, экспериментально доказано обратное. Вдвоём с напарником они сумели распутать людей и положить их на землю. Синий ещё прихрамывал (последствие небольшой накладки), его нога выглядела так, словно её насквозь пробил лазерный луч, хотя в целом исправно функционировала. Он, конечно, нуждался в ремонте, но, тем не менее, вполне мог поднять человека. В среднем люди незначительно тяжелее Грузовых Кубов, к тому же легко гнутся. Упомянутая накладка стала единственным, что омрачило в целом гениальный и прекрасно исполненный план. Они с трудом поверили своему счастью, когда, ориентируясь на алый маячок, россыпь оранжевых огней и разноголосицу странных шумов — приблизились к тёмной, жёсткой стене из чего-то спутанного и шуршащего, обменялись озабоченными взглядами, выглянули и… И увидели их, прямо перед собой! Людей! Десятки людей. Десятки десятков людей. До сих пор они встречали только одного человека — Того Самого Человека — но данных было достаточно, чтобы сделать вывод, что эти существа относятся к тому же виду. Рост, окраска и форма корпусов варьировались, но никаких сомнений не оставалось — перед ними люди. И все они так удачно собрались прямо здесь, на травянистой площадке под маяком. Не в силах совладать с восторгом, Оранжевый пронзительно взвизгнул в сложенные ладошки, и немедленно получил предостерегающий тычок от недовольно прикрывшего аудиорецепторы напарника. У людей тоже имелись аудиорецепторы — и эти люди, в отличие от Того Самого Человека — активно пользовались вокодерами: бродили туда-сюда и издавали звуки. Это называлось «общением». «Общение» могло стать проблемой. Синий достал из-за высокого плеча предмет, который Она ему доверила — шарик, опоясанный чёрной полоской. Оранжевый дал отмашку; Синий сжал предмет обеими руками и крутанул его. Чёрный шов на теле шарика мгновенно покрылся сетью крошечных отверстий, и предмет зашипел, как дырявый шланг. Нервный Оранжевый поспешил отпрыгнуть подальше, но Синий невозмутимо размахнулся и, не покидая укрытия, швырнул шар над травой. Тот скатился по склону прямо в людскую гущу, отлетел под высящуюся над землёй и накрытую тканью платформу, и пропал из виду. Есть! И с этой минуты почти всё складывалось идеально. Им пришлось выждать долгую минуту — они почти успели взволноваться — прежде чем из-под платформы, пошатываясь и едва не падая, выбрался крошечный человек с ярко-красными нижними конечностями. Человечка подхватил другой человек — довольно рослый, с пушистым лицом — который даже не сразу понял, что что-то неладно. Но мимо проходил ещё один — с корпусом другого цвета (и с каким-то жутковатым пухом над оптическими рецепторами) — и он-то поднял тревогу. Эта группа быстро обросла толпой — идеальное развитие событий, ведь все собравшиеся оказались в непосредственной близости от платформы и спрятанного под ней шипящего шарика. Вскоре самый хлипкий человек — с самого начала находившийся вблизи эпицентра — соскользнул на землю, точно кто-то перерезал ему шнур питания. Все зашевелились, кто-то бросился на помощь… Дальше всё случилось довольно быстро. Роботам только оставалось тихонько сидеть в укрытии и заворожённо наблюдать. Происходящее вызывало у них непритворный, холодный интерес — с таким же можно разглядывать аквариум — странный интригующий мирок, далёкий и близкий одновременно, полный сложной органической деятельности, обманчиво сумбурной хореографии, и объединённого некоей общей целью движения. Самые умные, догадливые люди — особенно выделялся один крупный, седой, очень громкоголосый экземпляр — попробовали организовать срочную эвакуацию, собрав самых маленьких и пытаясь унести тех, кто уже упал. Но вещество, заключённое в шарике, действовало стремительно. Синий и Оранжевый ждали; неразбериха перешла в панику, паника стихла, едва последние из выносливых людей перестали носиться по полю, как обезглавленные андроиды, упали в траву и затихли. Вернее, так им показалось. Позже Оранжевый признал, что им следовало бы проявить большую осмотрительность. Но им не терпелось приступить к Второй Стадии, к тому же они очень смутно понимали, что такое «ложь», и даже подумать не могли, что люди, подобно Ей, способны на коварство. Так что они протиснулись сквозь укрывшие их заросли, выбрались на склон и помчались вниз, навстречу разбросанным вокруг маяка огням. Синий выцарапал из-под платформы всё ещё тихонько шипящий шарик, схватился покрепче обеими руками и ловким движением закрутил. Вдвоём они склонились над ближайшим спящим человеком (у которого над глазами темнел угрожающий пух) — и тут-то и стряслась — с пугающей стремительностью — та самая накладка. Синий слегка пихнул уснувшего человека, и — словно сработала некая неведомая спусковая схема — раздался оглушительный хлопок, напоминающий взрыв небольшой турели. Какой-то снаряд навылет пронзил ногу Синего. Тот выронил портальную пушку (та описала в небе дугу и затерялась где-то в траве), и повалился на землю, разбрасывая фонтаны искр и вереща. Оранжевый заверещал ещё громче и с превеликой ловкостью самоотверженно спрятался под платформу. Синий, лихорадочно пытаясь подняться, услышал короткий, но очень внушительный двойной щелчок — ка-клац. Обернувшись на звук, он обнаружил, что в «лицо» ему направлено дымящееся дуло чего-то чёрного, длинного и крайне враждебного. — А ну живо отойди от неё! — произнёс коренастый человек с пушистым лицом. Вышло не очень внятно — во-первых, нос и рот у него были обмотаны куском ткани, а во-вторых Синий всё равно ни слова не понял. Искрясь, он, наконец, поднялся на ноги — из чёрного отверстия на ноге потекла гидравлическая жидкость — и попятился прочь от вооружённого, испуганно озираясь в поисках пути к отступлению. Человек поднял дымящуюся, отливающую тускло-красным штуковину — и вдруг заколебался. Синий не знал, что именно его смутило, но допустил, что человека заинтересовал логотип «Эперчур Сайенс», аккуратный чёрный кружок на белом фоне его корпуса. — Что… Человек, кажется, хотел добавить что-то ещё, но в этот момент сзади возник Оранжевый (проползший под столом и вылезший с другого конца) и, испуганно подпрыгнув, обрушил на голову противника деревянный ящик. Ящик с сухим треском развалился, а человек без промедления рухнул точно нагруженный свинцом лифт с перерезанным тросом. Оранжевый, потрясённый содеянным до глубины своей простой электронной души, отбросил обломки дерева, и уставился на стукнутого, пытаясь прикинуть нанесённый ущерб. Синий (по вполне понятным причинам не особо интересующийся благополучием персоны, чуть не отстрелившей ему ногу) чирикнул в адрес напарника благодарность, и осмотрел собственные повреждения. Он обзавёлся хромотой, но серьёзных неполадок удалось избежать. Теперь… Оставив распутанную парочку в траве, роботы прокрались мимо генератора, рассыпанного оборудования и какой-то обшарпанной машины к стене высокого красного строения. Выданное Оранжевому устройство на самом деле особой точности от оператора не требовало. Можно сказать, что любой, способный попасть в амбар с пяти шагов, был в состоянии управлять им. Правой рукой Оранжевый с щелчком отстегнул шланг от прикреплённой к спине секции устройства, прицелился в шелушащуюся красной краской стену, пискнул пафосное электронное «всем разойтись!» и повернул кран. Устройство содрогнулось, заурчало, зловеще заперхало, а затем, прокашлявшись, с глухим нездоровым хрипом исторгло мощную струю клейкой белой массы. Струя ударила в стену амбара с силой водомётной пушки, которыми военные разгоняют демонстрации, и отдача отшвырнула заголосившего Оранжевого далеко назад. Когда Синий сумел совладать с припадком неудержимого чирикающего хохота и прийти товарищу на помощь, амбарная стена полностью покрылась вязкой белой субстанцией, шланг метался туда-сюда по лужам, точно бьющаяся в агонии змея, а безнадёжно измазавшийся Оранжевый описывал мелкие лихорадочные круги в тщетных попытках наступить на него — точь-в-точь обезьянка, объявившая войну собственному хвосту. Синий обрушил вниз широкую ступню, и Оранжевый, наконец, умудрился перекрыть пригвождённый к земле шланг. Тот влажно чавкнул, а устройство булькнуло, захлюпало и погрузилось в угрюмое молчание. Синий поглядел на напарника, который обалдело моргнул в ответ и отряхнулся, разбрасывая белые брызги. Обменявшись кивками, роботы повернулись к побелённой стене. Самое время для Третьей Стадии.***
Челл поняла, что случилось нечто ужасное, задолго до того, как она добралась до границы оттеновского поля. Это было не предположение, но леденящая, тошнотворная, расползающаяся колючим холодком и с каждой секундой крепнущая уверенность. По лбу и рукам струился холодный пот, отчего свежий ночной ветерок ощущался на лице ударами ледяного лезвия. Ей казалось, что она целую вечность добиралась до окружённой тёплым светом башни. Ей казалось, целая жизнь осталась позади, а расстояние сокращалось убийственно медленно. Всё было совсем как в тех кошмарах, загнанных в подсознание и теперь воспрянувших — она бежит, бежит, бежит в синеватых сумерках навстречу свету, а он никак не становится ближе. Перескочив через поросший кустарником ров, она с размаху вбежала в колючую живую изгородь, едва почувствовав цепляющиеся, царапающиеся, хлещущие по голой коже ветки. Отчаянно продираясь через густую высокую траву к озарённому полю, она вслушивалась — и ничего не слышала — ни музыки, ни голосов, ни смеха. Только ветер, сухой стук веток по стене амбара и басистый гул генератора. Влетев в круг света под башней, она остолбенела, тяжело дыша и в немом изумлении оглядывая открывшееся взору пространство. Поле опустело. В стене забрызганного белым гелем оттеновского амбара зияли два портала — две сюрреалистичные, горящие по краям двери в иной мир. Два портала, синий и жёлтый, но… они не были связаны. Эта деталь повергла в глубокий, потрясший до основания шок. В порталах должны были отражаться звёздное небо, свет фонарей, прибитая белой субстанцией трава; вместо этого, оба показывали тускло-серый мир с прямыми линиями, плоскими поверхностями, резким бледным освещением — и что-то ещё… закручивающиеся вглубь синие световые воронки. Ей хватило нескольких секунд, чтобы увидеть картину во всей кошмарной полноте, соединить все точки, прийти к единственному ужасному выводу. Примятая трава. Разбросанные повсюду вещи, точно печальное напоминание о недавнем людском присутствии — шаль, шляпа, сломанные очки. Слабый сладковатый запах, витающий в воздухе… Челл, как загипнотизированная, шагнула вперёд. Всё это… всё это так напоминало самые мучительные кошмары, что в реальность происходящего просто не верилось. Разум отказывался принять это, отчаянно искал что-то знакомое, что-то, за что можно зацепиться, какой-нибудь сигнал, звук… Босую ступню Челл пронзила острая боль; опустив глаза, она обнаружила под ногами обломки своей собственной коробки для хлеба. На старом дереве темнела засыхающая кровь. О, вот теперь она проснулась. Откуда-то слева раздался пронзительный удивлённый писк; она так резко повернулась на звук, что хрустнули позвонки (Уитли в качестве подушки не слишком понравился её шее). Там, с свете фар брошенного грузовика Аарона… Она уставилась на роботов. Роботы уставились на неё. Челл сходу вспомнила их — питомцев «Эперчур Сайенс» она узнала бы и с большего расстояния, но дело было даже не в этом — ей уже встречалась эта парочка. Время, боль и усталость приглушили воспоминания; но Челл помнила Её голос, безуспешные попытки заставить двигаться собственное изнурённое тело, ужас от неспособности сбросить оцепенение — и две плавных очертаний фигурки, склонившиеся над ней с широко раскрытыми, полными бездушного, пустого любопытства глазами. И четыре года спустя они остались такими же — почти такими же. Первое, самое прозаичное отличие состояло в чернеющей на левой ноге синеглазого сквозной дыре размером с кулак. Второе — ей всё-таки казалось, что они крупнее. Но теперь, при свете разбросанных по полю огней, стало очевидно, что в целом — со всеми ногами, плечами, руками — желтоглазый на несколько сантиметров ниже неё, а его напарник едва доходит ей до груди. Третье — они были лучше оборудованы. К спине желтоглазого крепилось нечто вроде цилиндрообразного рюкзака с толстым шлангом справа. С насадки шланга капал густой белый гель — его она тоже мигом узнала, и от острой химической вони раскисшего мела сжималось горло. И ещё… Трёхпалые руки роботов держали нечто до дурноты знакомое, что Челл страстно желала никогда больше в своей жизни не видеть. Тем не менее, взору предстало зрелище уже двух чёрно-белых, гладких, обтекаемых портальных пушек. На лбу Челл обозначилась морщинка — первое за всё это время внешнее проявление чувств. Она перевела взгляд на синеглазого робота, который небрежно держал в свободной руке предмет. Оба напрочь позабыли о нём при её появлении и таращились на неё, как пара белок, застигнутых за разграблением птичьей кормушки. И эту вещь Челл тоже вспомнила. То, ради чего рискуют жизнью, как правило, хорошенько впечатывается в память. А ради старенького плюшевого вортигонта — вернее, ради его владелицы — Челл однажды висела вниз головой в шумящей дренажной трубе, пытаясь подцепить игрушку палкой. Синеглазый робот моргнул и перевёл взгляд на сжатого в руке Линнелла. До него, видимо, дошло, что это инкриминирующая улика, и потому он поспешил всучить её своему желтоглазому товарищу. Тот заверещал, как рассерженный древний модем, и отбросил игрушку прочь. Линнелл шлёпнулся в траву — аналог двенадцатого удара часов в старомодных вестернах — и три последних участника битвы за Эдем сорвались с места. Роботы прыснули так, что слились в единое бело-сине-оранжевое размытое пятно, а по пятам за ними мчалось ледяное, исполненное холодного бешенства возмездие. По дороге к спасительным порталам роботы вдруг обнаружили серьёзное препятствие — грузовик. Он преградил им путь к отступлению — здоровый, ржавый, с распахнутой в кабину дверцей (наверняка коварный стукнутый нарочно открыл её, когда доставал из кузова своё оружие). Оранжевый, не долго думая, подпрыгнул, оттолкнулся ступнёй от бедра Синего, словно его товарищ был не более чем гладкой округлой лестницей, перелез через него в кузов и соскочил с другой стороны с победным писком. Синий — мало того, что невысокий, так ещё и охромевший и потому неспособный к аналогичным трюкам — выругался вслед, обернулся, чтобы определить местонахождение Человека — и, завопив от ужаса, пригнулся. Длинный стальной шест, свистнув в воздухе, вломился в грузовик аккурат в то место, где только что был его глаз. Оранжевый стремительно пересёк поле и только у забрызганной гелем стены понял, что Синего с ним нет. Последние метры до портала он миновал задом наперёд, обеспокоенно попрыгал, терзаясь неуверенностью, но затем решился и нырнул в жёлтый портал, исчезнув с едва уловимым, шепчущим свистом. Портал схлопнулся и пропал. Синий и рад был последовать за напарником, но у Челл на этот счёт имелись свои соображения. Её выпад оставил на ржавой двери кабины длинную вмятину, а цель уклонилась влево. Синий попытался удрать, обежав автомобиль по часовой стрелке, но микрофонный шест, направляемый сильной рукой, описав в воздухе широкую арку и всплеснув разноцветными проводами, обрушился перед роботом, как стремительный и чрезвычайно злобный шлагбаум. Синий отлетел в траву, воткнувшись лопатками в землю, и завозился, пытаясь подняться. Ему это даже удалось, но он немедленно споткнулся о кипу чего-то жёлтого, неосмотрительно брошенного людьми у генератора. Формой и размером оно напоминало Грузовой Куб, и спотыкаться о него было так же неприятно. Челл в два прыжка настигла павшего робота, размахнулась и вонзила шест острым концом вниз. Раздался густой смачный хруст. Ужаснувшись, Синий извернулся и попробовал подскочить. Потом он попробовал отползти назад. Наконец, он попытался хоть как-нибудь двинуться — но все усилия пропали втуне, и причиной был микрофонный шест, которым Челл пригвоздила его к земле, будто бабочку к пробковой доске, вогнав его, как булавку, в дыру, простреленную в ноге робота. Она схватилась обеими руками и изо всех сил налегла на шест, вгоняя его глубже. Синий тоже схватил его свободной рукой и с возрастающей паникой принялся дёргать, раскачивать и тянуть под аккомпанемент лязганья и треска. Лихорадочная активность на сей раз увенчалась успехом — Челл хоть и вцепилась в шест, как ковбой-самоубийца в необъезженного мустанга, её сопернику всё же удалось, ценой неимоверных усилий и рывков со скоростью три дюйма в секунду, освободить конечность и откатиться в сторонку. С металлическим грохотом Синий ударился об грузовик, и помятый металл неохотно плюнул фонтанчиком искр. Челл с быстротой гремучей змеи перехватила шест и замахнулась — но Синий предвидел манёвр и, рванувшись вниз, схватил пригоршню земли и швырнул своей противнице в лицо. Челл на миг отпрянула, отряхиваясь и кашляя. Синий воспользовался секундной заминкой, поднырнул под открытую дверь, воспользовавшись ею, как укрытием. Это стало самой большой его ошибкой. Челл вытерла измазанное лицо и слезящиеся глаза, и мгновение человек и робот созерцали друг друга через пыльное стекло — Синий настороженно молчал в ожидании следующей атаки, а Челл к чему-то примеривалась. Ещё мгновение — и точно выпущенная из арбалета стрела, она метнулась вперёд и плечом влетела в дверцу. Она обрушилась на неё всем весом, и робот даже не успел отпрыгнуть. Дверца тяжело грохнула — БАЦ! — и буквально смяла самый тонкий, самый уязвимый участок руки Синего — незащищённое место над запястьем, уходящим внутрь корпуса портальной пушки. Челл рванула ручку, потянула дверцу на себя и опять захлопнула. Потянула, захлопнула. Потянула, захлопнула. Она кричала, но ни звука не вылетало из сжатого, забитого землёй и парализованного яростью горла, и над полем раздавались только мерные БАЦ БАЦ БАЦ погнутой двери, визг покорёженного металла и страдальческие вопли Синего. Тот пытался убрать руку из западни в промежутке между каждым БАЦ, но никак не успевал — первый удар повредил что-то в системе управления конечностями. Челл не знала, сколько раз она хлопнула дверью — она потеряла счёт ударам, как потеряла связь с реальностью и, может быть даже — временно — голову. Наконец раздалось особо значительное БАЦ, и дверь, как гильотина, с оглушительным металлическим хрустом захлопнулась в последний раз, и синеглазый робот упал в траву. Обрубок правой руки напоминал зажжённый бенгальский огонь. Челл нырнула в кабину грузовика, схватила с потёртого сиденья портальную пушку, прижала её к груди и попятилась. Склонив голову и хрипло дыша, она исподлобья посмотрела на робота. Синий с трудом поднялся на ноги. Он бросил полный ужаса взгляд на сияющий в темноте силуэт на Человека с глазами убийцы, на забрызганную смазкой портальную пушку, на свою правую руку, бьющуюся в механических судорогах, как оторванный ящеричный хвост. И помчался наутёк. Челл не стала его преследовать. Она стояла совершенно неподвижно, пытаясь дышать — вниз по руке холодной струйкой текла гидравлическая смазка — и глядела, как синеглазый робот торопливо доковылял до стены и исчез в портале. Краем глаза она поймала какое-то движение, развернулась и размахнулась портальной пушкой, как клюшкой для гольфа — и обнаружила, что чуть не снесла Уитли голову. — АААААА! Это я! Это я! Не дерись, это я! Перед глазами слегка посветлело. Речь не давалась, словам приходилось силой прокладывать путь через сковавший ужас и чёрную кипучую ярость. Удары сердца эхом отдавались в ушах, но она практически до боли рада была видеть Уитли. — Ты… ты ему руку отхватила… начисто! Всю, чёрт подери, руку! Ты… ты как? Что… что стряслось? Где все? — он принюхался и наморщил нос. — Фу… этот запах… он плохой… чувствуешь? Как будто миндаль… Она молча помотала головой. Пересохшее горло сжал спазм — голосовые связки словно знали, что последует дальше, словно заранее всё поняли и поспешили отключиться, лишив её дара речи, подняв щиты молчания. Уитли поднял взгляд на залитую белым гелем стену и медленно вращающийся, окаймлённый голубым сиянием портал, и сглотнул. Его горло, видимо, тоже сжалось, когда он произнёс изменившимся, тихим и незнакомым голосом короткое «…а!» Сапожки висели у него на плече, но он о них и не вспомнил. Челл, сунув ему портальную пушку, сама схватила их и принялась обуваться — чтобы закрепить рессоры, нужны были обе руки. Она поспешно затягивала ремни, прислонясь к Уитли, чтобы не упасть, а тот неловко вертел в наэлектризованных ладонях пушку. На лице его застыл безнадёжный ужас закоренелого холостяка, которому кто-то дал подержать чужого младенца. Оторванная рука синеглазого робота дёрнулась на курке в последний раз и отвалилась, механические пальцы дрогнули у носка синего кеда, как лапки парализованного тарантула. — Пошли, — на сей раз Челл удалось заговорить. Она, цепляясь за его руку, поднялась и сделала пробный шажок, проверяя работу рессор и не спуская глаз с портала. Лишь бы не закрылся, господи, лишь бы не закрылся. Как правило, нужна пушка, чтобы убрать проход, но кто знает, и медлить означает испытывать удачу. Она забрала устройство из его безвольных рук, просунула запястье в паз, нашла спусковой крючок, перехватила второй ладонью ствол. Мысленно она уже продумывала путь — вперёд, в портал, оттуда — небольшое падение вниз, где их подхватит световая воронка… — Уитли, по… И она остановилась. Потому что увидела. Его. Его дёргающееся, нервное лицо, его трясущиеся руки, мнущие галстук, отчаянно круглые, мечущиеся глаза, словно стремящиеся глядеть во всех направлениях сразу. Но, главное, она осеклась, потому что увидела, как медленно, мелкими шажками… Он. Пятился. Прочь. Челл медленно перевела взгляд с его удаляющихся ног на лицо, и от увиденного как будто обледенела изнутри. Он пытался улыбнуться. С лицом у него творилось что-то странное, как будто протоколы, отвечающие за мимику аватара, разом отказались принимать участие в столь вопиющем притворстве. Губы искривила жалкая пародия на привычную восторженно-бодрую ухмылку, и глаза выдавали его с головой. Челл хватило одного взгляда, чтобы тепло их проведённой бок о бок недели мира и безопасности растаяло, как дым. Она с кристальной чёткостью вспомнила как лежала Там, на полу туннеля, — глядела на эту же улыбочку, застывшую на его новёхоньком лице. Тогда он точно так же отступал со словами «у тебя вроде всё под контролем, ведь так?», а она силилась и не могла ответить «я умираю, ты не понимаешь что ли, умираю!» — и в глубине души ясно сознавала: всё он прекрасно понимает. Просто ему всё равно. — Постой… постой минутку. Челл еле заметно нахмурилась и на одну десятую миллиметра опустила пушку — но ничего не ответила. — Я… я не думаю, что это хорошая идея, — зачастил Уитли. Слова окрасились истеричными нотками и спешили сорваться с языка в обгон осмысления; он как будто сам не хотел слышать то, что собирался сказать. — Мне… мне кажется ты не совсем… не полностью всё продумала… я тебя не виню, нет-нет, разумеется, ты вряд ли сейчас… вот в этот конкретный момент… в состоянии правильно взвесить все «за» и «против». Так что… Почему бы мне не сделать это вместо тебя, а? И… понимаешь ли, я совершенно… ну, во всяком случае по предварительным оценкам, не вижу в этой ситуации никаких плюсов, ради которых можно было бы… вернуться туда… А вот минусов — о, их целая куча, складывать некуда… К примеру, нас убьют, нас обязательно убьют — вполне сойдёт за весомый такой минус, не находишь?.. Голос Уитли сорвался. Он уныло пихнул валяющуюся в траве руку Синего носком кеда. — Зато… зато есть много плюсов в пользу того, чтобы не возвращаться. Их очень-очень много. К примеру, Она… мы ведь Её больше не нужны! Сейчас мы Ей не нужны, в конце концов у неё теперь целый город испытуемых! Сомневаюсь, что в списке Её приоритетов мы теперь на первом месте… Сама подумай, Она всё равно считает тебя психопаткой, ты Её дважды чуть не убила — а я… а я на черта Ей сдался, я ведь даже не человек. Мы… мы просто могли бы… Он не договорил и смолк. В наступившей тишине царапанье веток о стену амбара звучало неестественно громко. Поднявшийся ветер гнал по небу облака. — Эти… «испытуемые»… — наконец ответила Челл. — Мои друзья. Что-то скверное творилось с её голосом. Он стал ледяным, как криогенная камера, холоднее тех подёрнутых инеем туннелей под Комплексом, он стал безжизненным. Никогда ещё Челл не говорила с ним таким тоном — словно одну за другой захлопывая перед ним тяжёлые непробиваемые двери, и это было хуже, неизмеримо хуже, чем даже слушать голос повелительницы «Эперчур Сайенс». С его несуществующим желудком тем временем произошло нечто необъяснимое — он наполнился свинцовой тяжестью и рухнул куда-то в район коленей. Голосок на задворках разума, у которого, как всегда, имелось более чёткое видение ситуации, решил, что сейчас самое время подработать переводчиком и услужливо объяснил: это свинцовое чувство означает, что он, Уитли, только что совершил ужасную — кошмарную — катастрофически непоправимую ошибку. Челл медленно качала головой. Кажется, у неё тоже был собственный внутренний переводчик — во всяком случае, с виду она как будто мысленно консультировалась с кем-то, кто давно пытался привлечь внимание неприятной, болезненной правдой, которую попросту было страшно принять. — Они и твои дру… Она оборвала себя на полуслове, сжала побелевшие губы в тонкую бескровную линию и посмотрела ему в глаза. И выяснилось, что всё это время в нём жила частичка, о которой он не подозревал. Потому что её взгляд одним махом вырвал эту частичку, оставив трепещущую рваную рану. — Нет-нет-нет, Челл, не смотри на меня так, пожалуйста, послушай меня! Мы…мы… мы не можем Туда вернуться, мы не можем, я не могу, и я не хочу, чтобы ты… Она оборвала его: — Ты прав. Он ошалело моргнул, и на лице даже забрезжил призрак настоящей, искренней, недоверчивой улыбки. — Я?.. Прав? — Ты не человек, — подтвердила она; лицо её исказилось, но тут она с разбегу нырнула в портал. В последний раз мелькнул её тёмный хвостик, когда она пружинисто оттолкнулась от земли и исчезла из виду. — Эй! Нет! Нет-нет-нет-нет-нет-нет, вернись! Вернись! ВЕРНИСЬ! Уитли ринулся следом, почувствовал тишайшее эхо (почувствовал? Но звуки ведь слышат, а не чувствуют, разве нет?) — и с разбегу впечатался лицом во что-то твёрдое, липкое, кисло пахнущее. Отлетев на землю, он дикими глазами уставился на пустую стену. Портал закрылся.