D.S. all'infinito

— Пе-етя. Пе-етенька, — сказал Гошка и потянулся рукой, нагибаясь. Петя, с опаской обнюхивающий его брошенную на пол сумку, почуял угрозу, дернулся, присел и рванул в кухню на полусогнутых. — Трус! — крикнул ему Юра. Наступил носком правой кроссовки на пятку левой и вытащил ногу — нет, ничего, все в порядке. А час назад, когда переодевался, опять свело, и, будто нарочно, на глазах у Вани Мешковцева — черных, внимательных, звериных глазах. Юра собирался стойко вытерпеть боль, но тут же понял, что Ваня все прекрасно видит и кинется помогать, если он ничего не предпримет сам, а он терпеть не мог, когда его трогали без всякой на то необходимости. Спасибо, со своей ногой как-нибудь разберемся. Юра стащил носок, размял пальцами ступню, встал, придерживаясь за скамейку, и заставил себя опереться на левую ногу, каждую секунду сглатывая слюну. Нога сдалась и отпустила, опала вздувшаяся вена, и он торжествующе посмотрел на Ваню, но Ваня уже отвернулся в шкаф. Ну и нахуй. Юра подавился словами о том, что он вообще-то сказал и массажисту, и врачу. Массажист покивал и, на Юрин взгляд, ничего особенного не сделал, врачиха скорректировала какие-то таблетки, однако пока что нога вела себя не намного лучше, чем раньше. — Ну, так? — спросил Гошка, успевший избавиться от куртки и ботинок. — Мы с тобой на кухню пойдем? — Ага. — Юра поспешно сбросил второй кроссовок. У него даже не было тапок для Гошки — только для себя, хотя он их, конечно, уступил бы, если бы Гошкины лапищи не превышали все разумные нормы. Но Гошка уже подхватил сумку и удалился на кухню, откуда, поскальзываясь на повороте, немедленно выбежал Петя. Юра попытался его поймать, но Петя, охуевший от неожиданных гостей, отшатнулся и дернул в комнату. Да и сиди там под кроватью, больно надо, жрать захочешь — выйдешь небось. Юра выключил свет в прихожей, вздохнул, пригладил волосы и прошел в кухню, где Гошка уже деловито выставил на стол бутылки, хлеб, нарезки, пакет с овощами и чипсы. У него было подозрение, что Гошка собирается применить какие-то доморощенные методы психотерапевтического воздействия, однако это могло оказаться даже интересно, и хорошо, что он не стал бухтеть по поводу чипсов. Юра пролез к шкафчику у окна, достал оттуда кошачий корм, надорвал упаковку и пошуршал пакетом. Петя не явился, и он закатил глаза, захлопнул дверцу, отошел обратно к двери и сыпанул ему в миску звездочки и колечки, которые радостно застучали о пластик. — Юр, — сказал Гошка. — Нож дай. — Там, в ящике возьми. — Юра прижал дырку пальцами, досыпая то, что еще просилось наружу. — В каком? — Ну, в каком, Гош. — Я и спрашиваю, в каком. — Да бля. — Юра развернулся и плюхнул пакет на стол. — Я забыл, что ты тут и не был. — Я был, — ответил Гошка. — Но ножи-то тогда еще нигде не лежали. Юра дернул ручку ящика возле холодильника, скользнул ладонью внутрь, вытащил икеевский нож с широким лезвием, отпустил, позволил ему на долю секунды зависнуть в воздухе, поймал за рукоятку и протянул Гошке острием к себе. Гошка посмотрел на него укоризненно, но нож взял. Они с Милой летом помогали Юре переезжать, а с тех пор, да, он действительно тут не был. Мила вот заходила, один раз за котом, когда Юра ездил в Москву к деду, другой — за яблоками, которые дед для нее передал. Дед был большой поклонник Милы — да и с чего бы нет, фигуристка она хорошая, всех рвала в прошлом сезоне, только к Олимпиаде, увы, подсдулась. Юра убрал пакет, вернулся к миске, поднял ее и покачал в воздухе, шурша кормом. Нет, никакой реакции. Ну, и сиди себе, трус мохнатый. — Даже Петя меня забыл, — сказал Гошка, вспарывая пластик ножом. — Может, как раз наоборот, помнит. — Юра снял с полки два стакана, поставил их на стол с решительным стуком, посмотрел на плоды Гошкиных трудов, достал еще тарелки для нарезок и миску для чипсов, чтобы было поцивильней, и, пока Гошка кромсал помидоры с огурцами, удалился в ванную мыть руки. Черт, надо было хоть раковину почистить, но кто же знал, что Поповичу взбредет в голову. Удивительно, как это он на прошлой неделе думал с ним забухать, но больше в шутку, а на этой Гошка сам — нет, Гошка, конечно, не предлагал “забухать”. Гошка предлагал посидеть и поболтать. Витьке кости перемыть, как нормальные пацаны. А то когда теперь? Летом так и не собрались, а там у тебя соревнования начнутся, ну, и мне надо работать, хотя из наших юниоров в финал только Сонька прошла, но с мелкими все равно возня постоянная. Юра тогда решил, что он это от неожиданности. Наверное, испугался, застав его в раздевалке, когда все давно ушли, а Юра в одном кроссовке все еще сидел на скамье и переписывался с Отабеком, которому напиздел, что уже дома — Отабек был дохуя внимательный и следил за питерским временем. Да, приехал, Бек, да, все топчик, у водилы такой адский шансон, как будто не двадцать первый век на дворе, Петя передает тебе привет. У меня кот, сказал Юра Гошке. Ну, тогда к тебе поехали, ответил Гошка. Я машину здесь оставлю. Когда он вернулся на кухню, заглянув по дороге в комнату в поисках Пети, все-таки, видимо, сныкавшегося прочно и надолго, Гошка уже разлил по стаканам вискарь, который они в итоге приобрели, решив особенно не выебываться, и сидел за столом спиной к окну, подпирая рукой подбородок и набирая что-то в телефоне. Сообщения телке, от которой сердце. Юра сел напротив, и Гошка поднял голову, с видимым усилием подавляя глупую улыбку. Точно телке. — Тебе колы налить? — спросил Гошка, откладывая телефон в сторону. — Не. — Юра подвинул один из стаканов к себе, схватил ломоть хлеба и шлепнул на него колбасу и сыр. Пусть Гошка только попробует заикнуться про неправильное питание — с другой стороны, если б хотел, то заикнулся бы, наверное, еще в магазине. — Льда у тебя нет, плохо, — сказал Гошка. — Ну ладно. — Тебе лед еще ночами не снится? — неловко пошутил Юра. — Снится, — ответил Гошка. — Давай, за твои успехи в новом сезоне. — Да че, — пробормотал Юра, но спорить не стал. Успехи, так успехи. Немного наклонил стакан, стукая его о Гошкин под самым ободком, поднес ко рту и собрался было опрокинуть, однако Гошка, смочив губы, отставил свой в сторону, и Юра последовал его примеру. Губы приятно обожгло. Вроде и без льда неплохо. Он откусил от бутерброда, подумал и положил на оставшуюся часть еще кружок колбасы. Хуле нет. — Не подавись, — сказал Гошка. — Ты тут вообще-то ешь один? Или только когда гости приходят? Какие еще гости. — Ну, так. В смысле, ем, конечно. Только заказываю, в основном. А тебе-то что за печаль? — Да чего ты сразу заводишься? Я просто спросил. — Извини, — бросил Юра. А то и в самом деле, как-то грубо получилось. Привык общаться со всякими идиотами. Гошка пожал плечами, сделал еще один глоток и подцепил вилкой кусок помидора. Юра дожевал бутерброд и удержал руку, рвущуюся в карман за телефоном. Разговаривать с Гошкой у него выходило не всегда — зачастую, как сейчас, тема не могла выкристаллизоваться. Разве что и в самом деле сплетничать про Витьку. Кто из них там кого — это Мила любит обсудить. Ну, любила раньше, сейчас-то тема уже устарела. — Да ты ешь, — сказал Гошка. — Не стесняйся. Не потолстеешь, ты и так тощий. — Чего ты как бабка старая? Тощий, бля. — Юра сделал себе еще один бутерброд — с двойным сыром и колбасой. Поджал ноги, сгибая в коленях, и поставил ступни на край стула. — Каким я должен быть, интересно? Ты моих соперников видел? Как только что из Бухенвальда, зато на квадах летают. — Не преувеличивай. Далеко не все такие. — Те, кто выигрывает, такие. Вон, японец, который с Кацудоном на Ростелеком приедет, наверное, вообще шмотки в детском отделе покупает. — Кенджиро? — Какой еще Кенджиро, Кенджиро у нас не будет. Дебютант, бронза последнего ЮЧМ. — Ах, этот. — Гошка хлебнул вискаря, и Юра повторил за ним практически машинально. Жидкость разодрала горло, но потом, присмирев, свернулась в желудке теплым камешком. — Нет, ну ладно. А Кацуки? А Алтын твой? Даже Ник уже сейчас, кажется, крупнее тебя. — Ник? — ледяным тоном переспросил Юра. — Ну, Громов. — Я понял. Ник, бля. Ты ему что, подружка? — Да что с тобой такое? Гошка отложил вилку в сторону, упер ладони в стол, и Юра приготовился к “послушай, Плисецкий, я вижу, что с тобой что-то не так”, но он только смерил его долгим взглядом, качнул головой и снова взялся за стакан. — Со мной ничего, — все-таки ответил Юра. — Думаешь, Громов в этом сезоне выстрелит? — Боишься, что он тебя с пьедестала скинет? — Еще чего. — Не бойся. — Гошка подцепил очередной помидор. Да он так все помидоры съест. Юра тоже ухватил пальцами дольку. — Это на твоем дебюте судьи дружно ебанулись и дали тебе рекорд. На всю жизнь прицел, похоже, сбили. Может, Витькины закидоны им тогда ум пошатнули, не знаю. — Просто я охуенный. — А я разве спорю? Но охуенным-то быть мало. В общем, не парься, не обойдут тебя ни Громов, ни японец твой из детского отдела. За Алтыном лучше следи, он что-то воинственно настроен, интервью давал уже какие-то и медалями грозил. Юра не видел никаких интервью, а Отабек сам, естественно, не скинет, если его не попросить. Не забыть бы попросить — а то он в последнее время вообще стал проявлять мало внимания к тому, чем там занят его вроде как лучший друг. Ну, то есть, и так понятно — чем он может быть занят в преддверии соревнований? Но Юра, вместо того, чтобы поинтересоваться хотя бы новыми программами, только ныл и жаловался на жизнь, да и то довольно абстрактно. “Все заебло, Бек” — “Бывает, Юра”. К такому, по большей части, и сводилось. — Какое-то оригинальное музло у него там, — добавил Гошка. — В короткой нет, там классика, а вот в произвольной — будто кто-то специально для него песню написал. Хотя я, может, не так понял, по диагонали читал. А у тебя Рахманинов? — В короткой. В произвольной Дебюсси. — Уж мог бы Отабек и сказать, если для него написали песню. С другой стороны, речь, должно быть, просто об оригинальной версии известной композиции, типа какой-нибудь местный казахский хор или оркестр записал для его выступления. Он ведь там по-прежнему герой, вся нация готова сплотиться, чтобы составить ему программы. Не завидую, подумал Юра. Не завидую Громову ни капли; а Отабеку, пожалуй, немного и, конечно, по-белому — только не тому, что он герой, а тому, как он катается: мощно и весомо, особенно в последние годы, я так не умею. — “Лунный свет”? — спросил Гошка. — Дебюсси-то? Это Барановская тебе выбрала? Под нее бабы, в основном, катаются. — И? Я похож на бабу, что в этом такого? — Ничего такого. Но ты на бабу не похож. — Серьезно, мне вообще похуй. — Тебя хоть раз за бабу принимали? — Ну. — Юра задумался. — Не помню, если честно. В детстве, кажется, бывало. — В детстве не в счет. — Гошка опустошил свой стакан, встряхнулся и снова откупорил бутылку. — У людей мышление такое — надел на мальчика светлую куртку, и он сразу стал девочкой. Вообще, если подумать, это неплохой выбор. Я про музло. Но все же хватит считать, что ты похож на бабу. А то увлечешься и забудешь флип прыгнуть. — Я, может, в этом году без флипа, — сообщил Юра, глядя на золотисто-коричневую жидкость. — В прошлом уже заебался, он у меня нестабильный. — А Фельцман что говорит? — Кататься-то не Фельцман будет. Лучше я сальхов сделаю за десять с половиной, чем с флипа на жопу приземлюсь за ту же сумму примерно. — Тебя что, подменили? — Гошка потянулся к нему со стаканом. — Давай, Юрочка, за флип. За флип Юра выпил залпом. Вискарь огненной спиралью пробежал пищевод. Ничего, ничего, сейчас будет лучше. Вот это “Юрочка”, сука, без всякой издевки, не как у Арсюши, а словно три года назад — я Юрочка, он Попович, Гошка, ведьма ебучая, аж дышать невозможно. — Юр, ты че? — спросил Гошка. Юра отмер, задышал, сунул руку в миску, достал одну чипсину, но тут же положил ее обратно и сказал: — Я пойду Петьке еду в комнату отнесу. А то он так и не пожрет. — Ага, давай. Гошка, не дожидаясь, пока он выйдет, схватил со стола телефон, разблокировал, и его пальцы замелькали над клавиатурой. Юра встал, поднял миску и ушел с ней в комнату. Не хочу, господи, как же не хочу. Сезон этот не хочу, бороться не хочу, флип делать не хочу. Хочу с Гошкой вискарь хлестать на кухне. С Витькой вместе Кацудона с днища вытаскивать. Они приедут через две недели, только это уже не тот Витька и не тот Кацудон. Да и Гошка на кухне уже не тот Гошка. И если б он не назвал меня “Юрочкой”, я бы даже сдержался. Юра плотно закрыл дверь, поставил миску на пол, опустившись на колени, выволок упирающегося Петю из-под кровати и ткнул его мордой в корм. Петя обнюхал, подмел вокруг себя хвостом, но все-таки захрустел. Юра погладил его по голове между ушей. Что бы там Отабек ни говорил, а кошкой быть круто, если не быть при этом трусливой кошкой. Кстати, об Отабеке. Юра достал мобильный и открыл Вотсап, набрал: “Попович сказал, ты там интервью раздаешь”. Отабек не прочел — наверное, занят или даже уже спит. Ну ладно, успеется. Интересно, если кто-то и впрямь написал для него песню. Хотя для Кацудона какая-то баба три года назад тоже писала трек — правда, Кацудон ее об этом просил, но, наверное, и Отабек просил. Ну, или не просил. Песню про него что ли написать нельзя? Вдруг это тоже баба, может… Петя мявкнул, вывернулся и ударил его лапой по руке — Юра, задумавшись, видимо, слишком сильно надавил ему на загривок. — Да прям уж, — сказал Юра. — Ешь давай. Впрочем, Петя вернулся к миске, не дожидаясь приглашения. Юра отполз от него на четвереньках, сел у стены, прислонившись спиной, попробовал снова поймать прерванную мысль, но не сумел. Что-то про программы, да. Отабек и Кацудон… Оба, кстати, ощутимо провалились на Олимпиаде: Отабек стал шестым, Кацудон не вошел даже в десятку. Но Олимпиада позади, все, немного расслабившись, переворачивают страницу и начинают чувствовать себя свободней, а у него, кажется, вышло наоборот: если олимпийский сезон еще держал его в тонусе, то теперь всякий стимул расти выше исчез. Может, вообще все бросить? Каждая мышца, каждая клеточка от этой мысли напряглась и глухо зазвенела. Ему всего восемнадцать, люди в это время только начинают жить. Пойти учиться дальше, и не на тренера, а что-нибудь совсем другое. Даже — черт — уехать обратно в Москву. В дверь коротко постучали. Петя шуганулся от миски и возмущенно посмотрел на Юру. — Юр, — позвал Гошка. — Ты там в порядке? — Да! — отозвался Юра, вскакивая на ноги. — Я переодеваюсь. Переодеваюсь, переодеваюсь — нахуя это я переодеваюсь? Но поздно: ляпнул, давай делай. Юра выпутался из толстовки, из майки, бросил их на кровать, залез в шкаф и достал оттуда свитшот и спортивные штаны, в которых ходил дома. Как-то тупо переодеваться в домашнее при гостях. Чего там еще? Он пошарился на полках и извлек из-под коробки с носками футболку, которую привозил Отабек, — с надписью “I love Almaty” буквами цветов казахстанского флага. Ты из Астаны же прилетел, сказал ему тогда Юра. У меня давно валяется, ответил Отабек. Не помню откуда. Это ироническая футболка, наденешь, когда заскайпимся — если мама войдет, будет гордиться моими пропагандистскими успехами. А подарки я тебе другие привез. Юра напялил футболку, которая была ему немного велика, и даже посмеялся, вспомнив тот эпизод. Петя под шумок опустошил миску и намывался, сидя на полу возле кровати. Сейчас уляжется спать, а ночью, как обычно, начнется пати тайм. Юра усмехнулся, ткнул в кота пальцем и вернулся на кухню, где Гошка, вновь наполнивший стаканы, посмотрел на него, прищурившись. — Что? — спросил Юра, с размаху плюхаясь обратно на стул. — У тебя точно все нормально? — У меня все нормально? Ну, как тебе сказать. Фельцман говорит, что я стал хуже скользить, Барановская говорит, что я стал хуже гнуться, дед говорит, что ждет не дождется моих выступлений на Ростелекоме — это как бы, ноу прешша, знаешь. Гошка прыснул, взял стакан и сказал, указывая подбородком: — А это… То есть, я давно хотел спросить, как-то к слову не приходилось… У тебя с Алтыном, типа, что? — Что? — Ну, есть что-то? — В смысле? — Не, забей. Понял уже. — Гошка взмахнул стаканом. — За Алматы. — Да пошел ты. — Юра звякнул стеклом о стекло. — Я не пидор. — Не зарекайся, — хохотнул Гошка. — Витька тоже всю жизнь был не пидор, а потом видишь, как получилось. — Витька всегда был пидор, — отрезал Юра. Ну, наконец-то, перемоем кости Никифорову, с этого и следовало начинать. Они ополовинили бутылку, сошлись на том, что пидором Витька все-таки был, но по жизни и по карьере ему это несильно мешало, обсудили его чемпионские проги, и Юра вдруг осознал, что фактически, он на льду сейчас владеет почти всем, чем владел тогда Никифоров. Владеет — но для того, чтобы это доказать, надо все ставить в программы и выкатывать на соревнованиях, а на такое он был не способен, да и Фельцман не позволит. Хотя в этом сезоне мог бы — но просто глупо, если уж он сам знает, что ему не хватит выносливости. Юра отставил стакан в сторону — у него в голове начинало плыть. Гошка выглядел трезвым, но, когда он встал, Юре показалось, что он движется с преувеличенной аккуратностью. — Я ща, — сказал Гошка, проходя мимо него в коридор. Юра машинально обернулся следом, заметил в углу дымчатое и мохнатое — Петя таки почтил их своим присутствием, — довел Гошкину спину взглядом до двери в туалет, вздохнул, посмотрел на собственные сложенные на коленях руки, на кота, на стол, взял стакан, в котором оставалось примерно с палец, и допил одним глотком, уже почти не чувствуя жжения. Взял телефон, но сообщений не приходило ни от Отабека, ни от кого-либо другого. Гошкин мобильный на столе вдруг зажегся и зажужжал — а спустя пару секунд еще раз, и еще, медленно пододвигаясь к краю, и Юра, конечно, прекрасно знал, что смартфон в этом плане действительно смарт и жужжать через некоторое время прекратит, но его рука потянулась как-то сама. Переложив телефон ближе к центру стола, он невольно взглянул на экран и замер. Плашки продолжали вылезать одна за другой, и все они были от “Милы”: “В общем, я еще подумаю насчет завтра”. “В кино не очень хочется”. “Может, будет хорошая погода и мы просто погуляем”. “Гош)))”. “Только не приноси цветы, так бесит их потом таскать)”. “Это я не выебываюсь, серьезно, не приноси”. “Все-таки у нас не первое свидание)”. “Ладно, я пойду вымою голову”. “Еще напишу перед сном”. “<3<3<3!” “Не спаивай Юрку))”. За спиной щелкнула задвижка, и Юра, вздрогнув, уронил телефон на стол — хорошо, что держал не высоко. Быстро подвинул поближе к краю, как было, схватился за свой, разблокировал, залез в Инстаграм и принялся, не глядя, нажимать по два раза на все фотки подряд. Гошка вернулся на кухню, подхватил по дороге Петю, который то ли разомлел после ужина, то ли привык, наконец, к чужому запаху, но, в любом случае, не слишком сопротивлялся, сел вместе с ним на стул и начал чесать его за ушами. Юра закрыл Инстаграм и разлил вискарь. Может, это еще не та Мила. Ну, да, блять, конечно. А вообще, молодцы, давно пора. Только скрывают зачем-то. Фельцман, наверное, даже был бы рад, что Милка с кем-то из своих… — Пе-етя, — протянул Гошка. — Кыс-кыс-кыс. Пе-етенька. Юра шмыгнул носом, потер глаз кулаком и сказал: — Возьмешь его, когда я в Канаду уеду. А то Милка тоже туда. Гошка никак не отреагировал на имя и лишь согласно промычал, продолжая мучить кота. — Тебе там кто-то сообщения строчил, — добавил Юра и с чувством мрачного удовлетворения пронаблюдал, как Гошка дернулся и, одной рукой прижимая к себе Петю, поспешно протянул другую к уже замолчавшему телефону.