D.S. all'infinito

Юра хотел встретить Отабека в аэропорту, но тот сказал, что это несерьезно. Так и выразился, мол, Юра, несерьезно, я ведь не один, да вроде и не в гости к тебе еду, а на соревнования; к тому же, с нами Сабира — мне кажется, выйдет неловко, встретимся на следующий день, ладно? Ты не обидишься? Юра, чувствуя себя редкостным идиотом, предложил заскочить вечером к нему в отель, а Отабек на это заявил, что, вероятно, сразу ляжет, поскольку не хочет сильно нарушать режим — самолет прилетает довольно поздно. Юра заскрипел зубами, не зная, что теперь отвечать. Конечно, Отабек говорил совершенно разумные вещи: он летел с тренерской командой, их наверняка ждал трансфер, но пока выйдут, пока получат багаж: в гостиницу приедут не раньше полуночи — и Юра не имел никакого морального права мешать уставшему человеку спать. Просто он уже настроился на то, что сегодня будет по-другому, и не любил оказываться в дураках. Хотя дураком, собственно, и был — не требовалось большого ума, чтобы видеть четкую грань между официальным и частным визитом. А с частным визитом Отабек приезжал в самом начале лета, и тогда Юра его, разумеется, встречал. Они отвезли лаконичный черный чемодан в еле обжитую квартиру, где Отабек сказал, что нет, спасибо, он поспал в самолете, и пошли бродить по вечернему, но еще светлому Питеру, который неприветливо обдал их пронизывающим ветром и прогнал домой колючим дождем меньше, чем через час — едва успели опрокинуть по вишнево-коньячной настойке в баре на Фонтанке и съесть шаверму в самой непритязательной забегаловке, рассудив, что там их вряд ли узнают. Замерз в тот день как сука, но оно того стоило. Друзья, подумал Юра. Вот что особенно невероятно — друзья, которым не влом ехать к тебе в гости из другой страны и оставаться у тебя на целых три недели. Так что изволь, Плисецкий, управляй своей злостью. Пока Юра размышлял, ладонь вспотела, и, шевельнув, наконец, пальцами, он едва не выронил телефон — неловко взмахнул рукой, ударился локтем о край стола, но поймал и сжал покрепче, глубоко вдыхая, чтобы успокоилось немедленно забившее тревогу сердце. Вот же глупый орган — реагировать на угрозу гаджету, как будто на конец всему. Петя, стратегически задремавший на выходе из кухни, поднял голову и посмотрел на него с таким праведным возмущением, с каким умеют смотреть, кажется, только кошки. Юра показал ему язык, аккуратно положил мобильный на стол, тщательно вытер влажную ладонь о ткань темно-синей толстовки, а потом разблокировал экран большим пальцем. Отабек успел написать только: “Юр?” Петя потянулся, дрожа всем телом, перекатился на спину, выкручиваясь каким-то невероятным образом, улегся на другой бок, поджал лапы и опустил на них морду. Выходит, все-таки коротать нам этот вечер вдвоем. Что, в общем, тоже неплохо. — Кс-кс, — произнес Юра. — Эй, Петька? Иди ко мне? Петя подергал ухом, но остался лежать спиной к нему, и Юра, так и не взяв телефон со стола, наконец, напечатал в Вотсап одним пальцем: “Бля, чуть мобилу не разъебал”. “В смысле, случайно”. “Да, ты прав”. “Я не подумал”. “Завтра увидимся сразу на тренировке”, — прислал Отабек. — “Я отпишусь, что долетел”. “Но это ближе к 11, ты не жди”. Да я знаю, мысленно ответил ему Юра. Рейс-то прочекал уже, когда собирался гнать в аэропорт. Толстовку уличную надел, чтобы не передумать, а то влом было ехать даже на такси — погода по-прежнему оставляла желать лучшего, хороший хозяин и так далее, — но хотелось увидеть Отабека. “Как Сабира?” — написал он. “Очень волнуется”. “Передам ей от тебя привет?” Юра поводил большим пальцем над клавиатурой. Он толком не знал Сабиру — в основном, видел издалека, и один раз подошел к Отабеку, когда тот кричал в ее поспешно удаляющуюся спину, чтобы она подождала, сейчас он познакомит ее с Юрой Плисецким, но так и не познакомил, — и, в конце концов, ответил: “Да, конечно, передай”. “И удачи, если я ее не увижу на тренировках”. “А то она меня избегает))”. “Она стесняется)”. “Ничего, теперь все в одной лодке”. Господи, да пусть избегает и дальше. Оно и неудивительно, что стесняется — в юниорах, мягко говоря, не блистала. Надо дома сидеть таким стеснительным. Юра вдруг почувствовал необъяснимое отвращение к ни в чем не повинной Сабире. Отабек поддерживал ее изо всех сил, что было объяснимо: соревнуясь в другом виде, она могла с ним конкурировать разве что за народную любовь, но и там у него все оставалось на мази — раз нарекли героем и до сих пор этот титул не отобрали, несмотря на стабильное отсутствие действительно весомых достижений. Юра помотал головой и представил, как собирает по уголкам сознания склизкие кусочки отвращения, лепит из них один большой ком и кидает этот ком себе в лицо. Что за мудацкие мысли? Что плохого тебе сделала Сабира? А Отабек? А Отабек хочет выиграть в этом году. Взялся за старшие квады, поставил лутц. В его тренерской команде теперь какие-то иностранцы, с приходом которых оказалось, что он вовсе и не бревно, а вполне себе осинка, если его гнуть как следует, а не как попало, хотя сам он выражался иначе — работаю над пластикой, подтягиваю компоненты. По тем видео, которые он присылал, было заметно, что компонентная часть и в самом деле стала лучше. И трек, который для его произвольной программы сочинил Жан-Жак Леруа, идеально вписывался в этот новый стиль. Но с самим Леруа вышло как-то странно. В его аккаунте на Ютубе оказалось не очень много интересного — видео с концертов в плохом качестве, несколько каверов, амбициозно записанных на фоне плаката с Дэвидом Боуи, и десяток очевидно собственных песен, исполненных вдвоем с кудрявым чуваком в гавайской рубашке, который пускал сэмплы с ноутбука и смотрел исключительно в экран, склонив голову так, что волосы почти полностью закрывали его лицо. Каверы были не хуже других, а оригинальные треки Юре скорее не понравились — точнее, не вызвали у него никаких положительных, как, впрочем, и резко отрицательных эмоций. Его английского хватало для понимания того, что все эти песни — о любви; кроме одной, которая была на французском — про нее он сказать с точностью не мог. Он даже почти написал Отабеку с предположением о том, что композиция для его произволки у кого-нибудь спизжена — настолько она не походила на остальное творчество этого Леруа, — но передумал, поскольку понятия не имел, как будет решаться подобная проблема, и подозревал, что, как бы она ни решилась, пострадает, в результате, только сам Отабек. А так, глядишь, обойдется. Мне показалось, что у него, в общем, неплохие песни, сказал Отабек. Еще тогда, в Канаде. Что в них есть какое-то, понимаешь, зерно, которое можно прорастить. У меня, в любом случае, были запасные варианты — даже наоборот, вариант с ним оставался, скорее, запасным, я ни на что не рассчитывал. Но вроде вышло хорошо, как по-твоему? Юра ответил ему, что да, вышло нормально, хотя, на самом деле, вышло довольно охуенно — ему нравилось, как исподтишка начинается, как неспешно разворачивается, как вполне ожидаемо и все-таки внезапно меняется ближе к финалу мелодия, а особенно удивительным казалось то, что человек, ни малейшего понятия не имеющий о фигурке, каким-то образом умудрился написать трек, который, похоже, действительно помогал Отабеку выкатывать. Но они разговаривали по скайпу, и он не сумел произнести всего этого вслух. К тому же, сам Леруа ему откровенно не импонировал: на своих видео он постоянно улыбался, дергал головой, надменно задирая подбородок, и, прежде чем вступить на гитаре, по нескольку минут пиздел — вроде бы о песне, которую собирался играть, но в ключе «чем она важна лично для меня». Юра даже хотел спросить Отабека, как его угораздило подружиться с таким самовлюбленным болваном, но прикусил язык — ему ли задавать подобный вопрос. С другой стороны, у него-то были некоторые основания считать себя лучшим — золотые медали, там, пара рекордов. Конечно, не исключено, что Жан-Жак Леруа про себя думает так же… Юра, посмотрев все его видосы по два, а то и по три раза — вечера он обычно проводил дома с Петей, и время у него нашлось, — в конце концов, решил, что между ними все же нет ничего общего. Это находило отражение даже во внешности: Леруа с его короткими темными волосами, смугловатой кожей, высоким ростом и целым арсеналом белозубых улыбок выглядел полной Юриной противоположностью, а в том, что касается музыки, может, и был талантлив — пел, во всяком случае, неплохо, — но ни использовать, ни развивать свои таланты, похоже, не умел. А трек для Отабека — просто случайность. Когда Юра пришел, наконец, к этому утешительному выводу, уже перевалило за полночь, зато спать он лег в железном спокойствии, которое потом, конечно, не прожило и суток. Но это происходило из года в год, и каждый раз было немного сложнее. Ты чемпион? Подтверди. Не можешь подтвердить? Значит, ты стал им случайно. Значит, ты украл победу у кого-то еще. В этом году такого не случится. В этом году ты сорвешься. Телефон громко зажужжал о поверхность стола, и Юра тряхнул головой, возвращаясь в реальность. “Юр”, — писал Отабек. — “Ты тут?” “Мы идем в самолет”. “Но ты пиши, мы там сидеть еще долго будем”. “Сабира передает привет”. Юра задумчиво пожевал губу. Завтра придется рано вставать, потому что тренировка начинается в одиннадцать, но сейчас еще не поздно, а раз уж он оделся, чтобы идти на улицу, — можно добежать до магазина, купить себе… купить… черт, мороженого какого-нибудь или доширак ебучий. Ананас. Что-нибудь радостное. Трубочки для коктейлей. Киндер сюрприз. Что-нибудь неожиданное. Тетрадку с полосатыми котами на фоне розовых снежинок. Формочки для льда в виде сердечек. Вряд ли там все это есть, магазин маловат, но пока не сходишь, не узнаешь. Он вскочил на ноги, сунул телефон в карман и, осторожно переступив через Петю, свернул в прихожую. Кроссовки валялись у самой двери — оба на боку, подошвами друг к другу. Юра без всякой задней мысли поправил их ногой, выворачивая ступню, и только после этого испугался, но мышцы так и не свело — наверное, таблетки с массажем и впрямь работают. Петя вышел из-за поворота, потерся головой об угол, сел у стены, обернувшись хвостом, и принялся скептически за ним наблюдать. — Я тебе тоже что-нибудь куплю, — пообещал Юра, завязывая шнурки. Проверил в кармане бумажник, накинул на голову капюшон, надел куртку поверх толстовки и застегнул ее на все пуговицы, а потом замотал горло коричневым шарфом, который ни к чему не подходил, зато позволял закрыть нижнюю часть лица — чтобы не узнали. Погремел ключами в сторону Пети — тот взглянул, как на дебила, — и вспомнил, что надо ответить Отабеку. Уже в подъезде, спускаясь по темной лестнице, он набрал: “Сорян, я тут в магаз просто решил сходить”. “Хорошо тебе долететь”. “Напиши, как приземлитесь”. Пока он вспоминал канадца с его идиотскими песнями, а потом собирался на улицу, прошло больше получаса, но Отабек сообщения прочитал и прислал в ответ: “Пока сидим”. “Надеюсь, сильно не задержат”. “Что в магазе?” “Мой ужин”, — напечатал Юра, стоя на крыльце. — “Ну, на самом деле, было как-то уныло, и я решил пройтись”. “Ананас куплю, с ним веселее”. “Или мороженое”. На улице было мерзко — пожалуй, не мерзее, чем вчера, но вчера он дернул из такси сразу в подъезд и не успел задуматься о погоде. Накрапывал мелкий противный дождь, который ветер метко швырял ему в лицо, заставляя ежесекундно жмуриться. Асфальт островками покрывала каша из мокрых опавших листьев. Золотая, блять, пора. Юра перешел дорогу, нырнул во двор, обогнул зловещую в темноте детскую площадку, миновал косой флигель, окна которого были закрыты ржавыми железными листами, и, выйдя на параллельную улицу, свернул налево — туда, где сквозь ряды, заставленные винными бутылками, на блестящий от воды тротуар лился теплый свет. И почему все время ставят у окон алкашку? — а то хотелось бы заранее знать, есть ли там ананасы. Юра хихикнул, потянул дверь на себя, поднялся на три ступени, прошел через турникет и, остановившись возле полки с соками, вытащил телефон. “Прости, что не получилось прилететь раньше”, — прислал Отабек. “Такие взяли билеты”. “Все, мы рулим”. “Напишу”. Черт, и Отабека обидел мимоходом. Юра вздохнул и быстро напечатал: “Блин, да я не к тому”. “Мне тут каждый день уныло”. “В смысле, это нормально”. “Короче, я просто хочу ананас”. “Удачного полета”. — Молодой человек, дайте пройти. — Толстая тетка в красном пуховике властной рукой отодвинула его вплотную к полкам, прежде чем он успел как-то отреагировать. Юра придержал пошатнувшийся пакет с соком. Да уж, будь ты хоть тысячу раз чемпионом, для тетки ты все равно молодой человек по имени никто, и, если потребуется, она тебя отодвинет. В конечном итоге, ты окажешься ничем не лучше Жан-Жака Леруа. Юра со злостью схватил пакет и засунул его под мышку. Вот так вспомнишь ненароком, а потом весь день в голову лезет. При чем тут Леруа — и вообще, не хватит ли себя с ним сравнивать? Красная тетка далеко не ушла, зависнув над бледными по сравнению с ней помидорами, и Юра протиснулся мимо нее к фруктам, где его таки дожидался ананас. Ананас немного пожух на кончиках листьев и наверняка был невкусным, но можно купить к нему еще чипсы — чипсы-то точно никогда не подведут. И вот сок — он взял пакет в руку и перевернул: сок оказался апельсиновым. Тетка отлипла от помидоров и, продолжив шествие по магазину, опять его пихнула. Юра поправил шарф, в котором уже становилось жарко, снял с полки ананас и убежал от нее подальше в отдел с максимально неполезной едой. Ему было весело ровно до тех пор, пока он не вышел на холод и не встал посреди тротуара, держа в руках ананас, чипсы, сок и пакет кошачьего корма, который стоил дешевле всего остального и который Петя просто обожал. Наверное, туда клали какую-то наркоту. Или кошачий глутамат натрия. Из-за угла вышла и заторопилась в его сторону темноволосая девушка в бежевом пальто, и Юре вдруг захотелось, чтобы она его узнала. Она бы наверняка узнала — должна была смотреть по телевизору хоть Олимпиаду, может, читать какой-нибудь журнал, где о нем писали с фотографиями, — только надо сделать так, чтобы она взглянула ему в лицо. Юра, пытаясь скинуть капюшон толстовки, замотал головой — свободных рук у него не было. Капюшон сидел плотно, однако челка упала на сторону, и он увидел внушительную лужу у края проезжей части прямо перед собой, услышал рев мотора, но успел только перевести взгляд влево и заметить несущийся на дикой скорости автомобиль. Поравнявшаяся с ним девушка ойкнула и отпрыгнула ему за спину к стене здания, а безумный водитель даже не попробовал вырулить через сухое место. Юра лишь поднял вверх на вытянутой руке свой ананас. — Блин, — произнесла девушка, подскочив к нему и глядя вслед уже исчезнувшей машине. — Придурок какой-то. Как будто специально. Он вас сильно облил? Ногам в районе икр и выше колен стало мокро и холодно, но Юра заметил брызги сбоку на ее бежевом пальто и мужественно ответил: — Не очень. — Ну, ничего, это отстирается. — Девушка вздохнула, а потом улыбнулась, показывая мелкие кривоватые зубы. Интересно, она на свое пальто уже смотрела? — Главное, не гуляйте так. А то простудитесь. — Я домой иду, — сказал Юра, наконец-то опуская ананас и поправляя пакет сока под мышкой. Девушка вздернула подкрашенные черным брови и заметила: — Вас, похоже, ждет приятный вечер. Только шампанского не хватает. И Юра подумал, что она могла бы позвать его к себе. Это как сцена из какого-то фильма — или даже нескольких фильмов. Он закрыл ее своим телом, однако при этом пострадал сам, и теперь они идут к ней домой, чтобы там напиться горячего чая, высушить джинсы и выяснить, что их свела сама судьба. И он еще может вернуться в магазин за шампанским; завтра тренировка, но тренировка — все-таки не соревнования. Только получилось бы, наверное, очень глупо: он ни разу не был с девушкой, а эта ему при ближайшем рассмотрении совсем не понравилась — в ее лице сквозило нечто крысиное, а слишком яркий макияж лишь усиливал этот эффект. — Мне нельзя шампанское, — сообщил он. — У меня завтра тренировка. Девушка опять улыбнулась — зубы у нее были не только кривыми, но еще и какими-то желтоватыми. Вполне вероятно, впрочем, что она хороший человек. Даже наверняка хороший — так много заботится о животных и помогает бедным, что не хватает времени ухаживать за зубами. У Леруа вот, например, хватает, и человек он так себе, если судить по видео. — Спортсмен? — спросила девушка. До сих пор не узнала и, видимо, уже не узнает. — Ага, — согласился Юра. — Ладно, я и в самом деле пойду. А то мокро. — Приятного аппетита. — Девушка указала взглядом на ананас. Юра усмехнулся, кивнул и после этого больше на нее не смотрел. Прошел обратно во двор, корча гримасы при каждом шаге, когда мокрая джинса терлась о кожу, снова поправил норовящий выскользнуть пакет сока, и тут в кармане куртки завибрировал телефон — загремел, потому что лежал вместе с ключами. Юра не собирался отвечать, но ему вдруг пришло в голову, что это может быть Отабек, который передумал насчет вечера, и, хотя Отабек уже, наверное, находился в воздухе, а звонил, скорее всего, Фельцман, чтобы уточнить какую-нибудь информацию насчет завтра, он осторожно опустил пакет на землю, перехватил чипсы и корм той же рукой, в которой держал ананас, вытащил мобильный и с надеждой взглянул на экран. Звонил Витька. Господи, ему-то что надо? Интересно, они уже прилетели? Должны были прилететь, Япония все-таки далеко, разница во времени большая, попробуй адаптируйся к соревнованиям. Юра задумчиво поджал губы, опустил руку со все еще жужжащим телефоном и прикоснулся ей к мокрым джинсам, но потом решительно перевернул мобилу экраном вверх и нажал зеленую кнопку. — Юра? — спросил Никифоров спустя пару секунд тишины. — Ты тут? — Да, — отозвался Юра излишне высоким тоном, откашлялся и повторил ниже. — Да. Привет, чего? — Как твои дела? — Это его в цивилизованных странах научили —сначала интересоваться, как дела. Юру в нецивилизованной России научили только не огрызаться на подобные вопросы, и он безразлично буркнул: — Нормально. Что ты хотел? Вы приехали? — Сегодня утром, — подтвердил Никифоров. Его голос по телефону звучал иначе, чем с глазу на глаз — глуше и грубее, словно он переставал за ним следить, когда никто не видел его лица. — Пиздато, — сказал Юра. — Передавай Кацудону привет. — Ты можешь передать свой привет лично, — сообщил Никифоров. Юра дернул рукой, пытаясь поудобней перехватить пальцами скользкий пакет с кошачьим кормом, и запротестовал: — Только не давай ему трубку! Я на улице стою, мне щас неудобно это все. — Я не о том. — Никифоров помедлил. — Почему ты на улице? Ладно, неважно. Мы должны быть недалеко от тебя, кафе “Лиана”, знаешь такое? Или хочешь сказать, что ты все еще на катке? — Я ничего не хочу сказать. — Понятно. А кафе знаешь? — Знаю. — Юра, как мог, осмотрел себя. Попало, в основном, на джинсы и, наверное, немного на куртку, но вся его одежда была темных оттенков, да и в тусклом свете единственного на весь двор фонаря никакой грязи он не заметил. Правда, ноги начали замерзать, но сейчас, в конце концов, не минус, а до этой Лианы пятнадцать минут быстрым шагом — окочуриться он не успеет. Может, им даже разрешат съесть там ананас. — Приходи, — добавил Никифоров. — Юри очень хочет тебя видеть. И я, разумеется, тоже хочу тебя видеть, но в его искренность ты вроде бы веришь больше. Юра поморщился. Он не раз и не два за время их знакомства позволил себе высказаться о Витькином лицемерии, которое, на самом деле, было дипломатией и очень помогало в жизни, Юрочка, зря ты так. Конечно, помогало, конечно, зря. Да и Никифоров за ништяки родную мать все-таки не продаст. — Удовлетворюсь твоей, — произнес Юра в трубку. — Минут через двадцать буду. — Возьми убер, — посоветовал Никифоров. — Холодно, за день до соревнований лучше себя поберечь. — Фельцман говорит, что меня в убере ограбят и убьют, — мрачно поведал ему Юра. — Фельцмана воспитывали в другое время, — отозвался Витька. — Когда люди в булочную на такси не ездили. Возьми убер. Брать убер он, конечно, не стал — всегда есть риск быть узнанным, и не хватало еще, чтобы водила потом рассказывал своим друзьям, как вез Юрия Плисецкого в грязных штанах, с ананасом, чипсами, апельсиновым соком и кошачьей едой в какой-то притон. Впрочем, притон “Лиана” напоминала меньше всего: это было маленькое, невзрачное и неизвестно на какие гроши выживающее заведение, в которое заходили, наверное, только люди, живущие в двух соседних домах. Юра открыл тяжелую дверь, сбросил капюшон и спустился по узким ступеням. Джинсы, которые даже не подумали высохнуть, а только сильнее намокли от непрекращающейся мороси, противно прилипли к ногам, и в освещенном помещении стало заметно, что в некоторых местах они темнее, чем в других. Но похуй, может, так и надо. Свернув в основной зал, он почти сразу увидел Витьку с Кацудоном, которые, словно неродные, сидели по разные стороны большого стола над дымящимися чашками — и даже, кажется, без бухла. Низенькая и кругленькая хостесс подозрительно покосилась на продовольственные запасы в Юриных руках, и Юра быстро сообщил ей, что его ждут, а потом попросил принести чай. Кацудон, сидящий лицом к двери, оторвал взгляд от Никифорова и, расплываясь в улыбке, махнул ему — кольцо сверкнуло лучами во все стороны. Небось полируют их, прежде чем двинуть на соревнования. Никифоров обернулся и сказал, о, Юра, с таким видом, будто не сам звонил ему полчаса назад. Юра подошел, водрузил на середину стола ананас и заявил: — Вот. Презент. Поздравляю с началом сезона. — Что это? — спросил Никифоров. — Привет, — тщательно выговорил Кацудон по-русски, вылезая из-за стола и распахивая перед ним объятия. Юра, позволив себя обхватить и похлопать по спине, легко тронул Кацудоново плечо через тонкий свитер. — Точнее, я вижу, что это, — поправился Витька. — Но откуда это? — Из магазина, — ответил Юра и протянул ему руку. Чуткий Никифоров, видимо, понимая, что объятий на сегодня достаточно, аккуратно сжал его ладонь своей — длинной и холеной — и сказал: — Садись. Юри, подвинься, пожалуйста. Что с тобой случилось? — Со мной? — Юра плюхнулся возле Кацуки, от которого пахло чем-то коричным и совершенно ему не шедшим. — У тебя грязь вот здесь. — Витька показал на свою скулу. — И на куртке. И вообще, ты какой-то мокрый. — Там, бля, дождь, — огрызнулся Юра. Кацудон протянул ему салфетку, которой он яростно растер щеку, предварительно смочив слюной, что заставило Никифорова болезненно скривиться. Официантка принесла чай — почему-то с бергамотом, — а Кацудон, дождавшись, пока она уйдет, спросил: — Юра, ты что, упал? — Меня машина облила из лужи, — признался Юра. — Ладно, забейте, давайте лучше съедим этот ебучий ананас. Нам же его порежут? Девушка!.. — Не надо, — вмешался Никифоров. — Ты меня извини, но накануне соревнований я не позволю Юри есть фрукты неизвестного происхождения. И тебе не советую. — Витя… — начал Кацудон, но Юра его перебил: — Да какого неизвестного. Я в магазе возле дома купил. И чипсы вот. И сок. И корм кошачий. — Ужин здорового человека, — усмехнулся Никифоров. — Из всего перечисленного я съел бы только кошачий корм. — Но не этот. — Юра вздохнул и ткнул пальцем в ананас, который закачался, словно неваляшка. Витька, разумеется, был кругом прав. — Этот говеный, просто Петька его любит, я купил, чтоб он не унывал. Себе чипсы, ему корм… — Тут он осекся и замолчал. — Я попрошу для тебя меню, — сообщил Витька, как ни в чем не бывало. — И мы тоже поедим. По крайней мере, здесь будем знать, кому предъявлять претензии. А ананас оставим до банкета. Юра листал меню целых десять минут, пока Никифоров, наконец, не выбрал за него — что-то с уткой и рукколой. Кацудон принялся рассказывать, как у него всегда пропадает настрой в день тренировок, а потом спросил про Громова. Витька — очевидно, из соображений дипломатии — заметил, что Громов пока кажется очень сырым и должен упорно трудиться, чтобы достичь желаемых результатов. Юра немного попугал их Арсюшей, у которого, по его собственному тщательно утаиваемому от самого Арсюши мнению, были все шансы обойти Кацудона, потому что Кацудон за последние года полтора сильно скатился в рейтинге и при этом вместо того, чтобы работать над ошибками, судя по Инстаграму, все лето занимался строительством любовного гнезда. Витька и Кацудон заспорили насчет Арсюши, а Юра, тщательно пережевывая резиноподобную утку, жмурился, когда они сверкали в него своими кольцами, смотрел на ананас, растирал ладонью никак не сохнущие джинсы и с каждой минутой чувствовал себя немного хуже.