D.S. all'infinito

Жан-Жак сказал, что у него возникли незапланированные, но неотложные дела, и Отабек тактично не стал выпытывать подробности. На самом деле, однако, опоздал он потому, что до последнего не мог понять, действительно ли хочет идти. В конце концов победило нечто вроде чувства долга: он все-таки обещал — хотя от его присутствия ничего, разумеется, не зависело. На дорогу до ледовой арены ушло больше полутора часов — часть пути пришлось проделать пешком, так как лишних денег на то, чтобы менять виды транспорта, у него просто не было. Он надеялся, что за неделю Амелия остынет и возьмет его обратно, но та осталась непреклонна, а свадьбы к ноябрю становились все реже и реже. Нужно было что-то решать, и Жан-Жак лишь теперь начал осознавать, насколько задуманное им непросто. Погода — почти зимний холод, пронизывающий ветер — тоже не способствовала хорошему настроению. Жан-Жак, который, с самого утра — как, впрочем, и всю неделю — пребывая в глубокой задумчивости, оделся недостаточно тепло, дико замерз и знал, что в ледовом дворце будет ненамного лучше. Оставалось надеяться только на то, что его согреет вполне вероятная победа Отабека под написанную им песню. Отабек вчера под вечер — после короткой программы, которую Жан-Жак забыл посмотреть, — внезапно разразился потоком сообщений, спрашивая, не изменились ли у него планы, обещая познакомить со своим тренером и хореографом, в очередной раз уточняя телефонный номер, и Жан-Жак как-то постеснялся сказать, что его интерес к этим соревнованиям порядочно поугас. И, когда все-таки встретился с Отабеком у одного из незаметных боковых входов в громоздкое мрачно-серое здание, был уверен, что впереди его ждет довольно унылый вечер. Отабек с серьезным и торжественным видом пожал ему руку, а потом вдруг потянулся, неожиданно сильно хлопнул по плечу открытой ладонью и расплылся в улыбке. Жан-Жак сделал глубокий вдох и тоже показал зубы, подозревая, что в ближайшие несколько часов ему еще не единожды придется прибегнуть к этой гримасе. Впрочем, тренер Отабека ему скорее понравился — главным образом, потому что, поблагодарив его за трек и отпустив несколько общих замечаний о гран-при и сомнительных красотах Торонто, заявил, что скоро должна выступать его подопечная, извинился и поспешно слинял. — Девушки уже начали, — пояснил Отабек. — Сабира в конце первой разминки. Про разминки Жан-Жак знал уже многое, в числе прочего, понимая, что место в конце первой — это хоть и лучше, чем в начале, но вряд ли предвещает победу, и поэтому только вежливо кивнул. Отабек на секунду отвел взгляд, но быстро пришел в себя и потащил его знакомиться с хореографом. С хореографом вышло сложнее: он оказался французом, как типичный француз ненавидел говорить по-английски и громко радовался возможности поболтать с кем-то на родном языке — причем явно заранее знал, что с Жан-Жаком у него такая возможность будет. Отабек нарочито натужно выдал несколько расхожих фраз — бонжур, босуар, же мапель, — рассмеялся и сообщил, что он учит, но это сложно, а времени у него мало, после чего отошел на позиции слушателя. Жан-Жак отбил все очевидные заходы: всегда ли в Торонто такая ненастная погода — нет, но не то чтобы это курорт, вы понимаете, — как здоровье его родителей — спасибо, прекрасно, — следит ли он за фигурным катанием — разумеется, по мере сил, — чем он занимается — да так, разными музыкальными проектами. После этого разговор сосредоточился на музыке, и Жан-Жак вдруг очутился под настоящим градом новых вопросов. Где он учился вокалу — честно признаться, нигде, — думал ли он когда-либо о музыкальной карьере всерьез — вы что, шутите? — не хочет ли он что-нибудь напеть — э-э, может быть, позже. Это было странно и продолжалось слишком долго для праздного любопытства. Впрочем, все стало понятней, когда хореограф, исчерпав, наконец, запас красноречия, убежал, оставив их с Отабеком вдвоем. Отабек, кашлянув, взял Жан-Жака под локоть и сказал: — Антон со мной только до конца сезона. — Почему? — покорно спросил Жан-Жак. — У него куча дел — я вообще, честно говоря, удивлен, что он пока приезжает на все мои соревнования. — Отабек осторожно развернул его в другую сторону и подтолкнул дальше. Они двинулись куда-то по широкому слабо освещенному коридору, который впереди загибался вправо, повторяя контур арены. — Знаешь, он же много работает в мюзиклах. Не только во Франции — по всей Европе, и с Штатами тоже есть связи. Вот в Канаде, кажется, пока ничего. — В мюзиклах? — повторил Жан-Жак, недоуменно хмуря брови. — Ему нравится, как ты поешь, — добавил Отабек. — Хотя, сам понимаешь, люди десятки лет учатся ради этого, а потом еще бегают и выпрашивают, так что заранее говорить сложно — к тому же он просто хореограф. Правда, там все как-то вроде варятся в одном котле. Переспрашивать дальше Жан-Жак уже не стал. Где-то в затылке вспыхнул и начал медленно разгораться огонек раздражения. Он знал, что Отабек хочет как лучше, что некоторые люди действительно мечтают об этом денно и нощно, что от таких предложений не отказываются — хотя никакого предложения ему, конечно, пока не сделали и, слава богу, вряд ли сделают в ближайшее время. Больше всего бесило то, что он искал и не мог найти в своей голове ни единой причины не ухватиться за эти слова прямо сейчас — не расспросить подробней, не выразить готовность, не спросить номер Антона и не договориться с ним о встрече вечером за бутылкой вина. Это могло бы стать его билетом в если не счастливое, то, по крайней мере, другое будущее, где он оставил бы Лорена с бойфрендом, перебрался бы в квартиру побольше, помогал бы родителям и брату с сестрой. Вернул бы Изабеллу. Но — мюзиклы? Как будто он совсем в отчаянном положении. К тому же, Жан-Жак не выносил, когда кто-то осмеливался решать за него. Он еще раз напомнил себе, что Отабек желает ему добра — или хотя бы не желает зла, — и только после этого сумел улыбнуться и выдавить, я понял, и спасибо, и да, я тоже надеюсь, что из этого что-нибудь получится. Отабек кивнул и ускорил шаг, очевидно считая свой долг выполненным — и то верно, они с Антоном уже большие мальчики и могут сами добавиться в Инстаграме. Коридор резко повернул и почти сразу превратился в небольшой холл. Здесь уже были люди — поодиночке и группками, многие в спортивной одежде, некоторые явно в костюмах для выступления. Жан-Жак невольно завертел головой, хотя, пожалуй, не смог бы опознать звезд фигурного катания, даже если бы те ровным строем прошествовали у него перед носом. Отабек, не замедляясь, прошел прямо к двери, которую Жан-Жак издалека не заметил, потянул за длинную ручку и отступил, пропуская его вперед. Они преодолели еще один — короткий и прямой — коридор, закончившийся темно-синей занавеской, которую Отабек отвел в сторону, одновременно прикладывая к губам указательный палец. Жан-Жак услышал музыку — радостный барабанный бой, с трудом держащий в узде бушующие трубы. Он нырнул под руку Отабека и невольно зажмурился от яркого света. Отабек, юркнув мимо, шепнул: наверх, — и Жан-Жак, найдя взглядом его спину, послушно двинулся следом. Пока они поднимались, он не мог толком рассмотреть, что происходит на льду. Отабек свернул в один из рядов, миновал несколько пустых кресел и сел рядом с двумя парнями, одного из которых Жан-Жак узнал сразу: ссутулившийся блондин с недовольным, по-холодному красивым лицом был, несомненно, Юрием Плисецким — тем самым, который в прошлый раз выступал с простудой. Разглядеть второго он толком не успел, потому что обратил, наконец, внимание на лед, где стройная, но явно крепкая девушка в лимонно-желтом платье, подняв обе руки вверх, вращалась вокруг своей оси так быстро, что очертания ее фигуры казались размытыми, а черты лица и вовсе были неразличимы. Трансляция, как выяснилось, ни в какое сравнение не шла с живым выступлением. Жан-Жак вдруг испугался, что она упадет, что у нее закружится голова — у него самого уже давно бы закружилась, — и поймал себя на том, что напрягает мышцы, думая, успеет ли добежать, если все-таки… Да уж, вот это и называется комплекс бога. Усилием воли он заставил тело расслабиться, а фигуристка замедлилась, остановилась, нарисовала лезвием полукруг и обвела коротким взглядом зрителей на нижних рядах, прежде чем отмереть и заскользить по дуге вдоль бортика. Снова слишком быстро, опасно — на видео из-за постоянной смены планов представление о том, где что находится, искажалось, и сейчас Жан-Жак не мог отделаться от мысли о том, что в следующую секунду девушка во что-нибудь врежется, вылетит за пределы арены или, по крайней мере, споткнется — но ничего подобного, конечно, не произошло. Она развернулась спиной вперед, бросила взгляд через плечо, оттолкнулась, сделала в воздухе несколько оборотов — Жан-Жак, естественно, не успел посчитать, — приземлилась и тут же прыгнула еще раз: ниже и не так эффектно, но это все равно было дико страшно. Зрители захлопали — Жан-Жак развернулся чуть влево и встретился взглядом с Плисецким. Тот смотрел настороженно и как-то воинственно, сузив глаза. Жан-Жак улыбнулся и указал подбородком на фигуристку, покачал головой, надеясь, что восхищение, пусть и смешанное со страхом, читается на его лице. Барабанный бой стал чаще, музыка собралась в напряженную точку и взорвалась финальным аккордом. Вокруг опять раздались аплодисменты, возгласы, даже свист. Юрий вдруг что-то произнес, обращаясь то ли к нему, то ли ни к кому конкретно, но слова потонули в окружающем шуме. Жан-Жак пожал плечами, показывая, что не слышит, и Юрий еще пару неожиданно долгих секунд без всякого выражения глядел на него, прежде чем отвернуться. Следующая — последняя, как он узнал от Отабека — участница, Мила Бабичева, была из России, и Жан-Жак украдкой снова скосил взгляд на Плисецкого, но за Отабеком увидел только светлую макушку. Рыженькая Мила выглядела очень круто в ярко-синем платье, верхняя часть которого переливалась от каждого ее движения, и прыгала выше и как-то легче, чем фигуристка, выступавшая, когда они пришли. Живот Жан-Жака болезненно поджимался — ему казалось, что Мила вот-вот рухнет и сломает ногу, а то и чего похуже. После того, как она взмыла вверх с поднятой рукой, а потом, приземлившись, согнулась и чуть не пропахала носом лед, хоть и удержалась на ногах, он склонился к Отабеку и шепотом спросил: — Девушки ведь не прыгают четверных? — На этих соревнованиях точно нет, — так же тихо отозвался Отабек. — Но Мила делает тройной аксель, а это почти квад. Смотри, уже скоро. Жан-Жак кивнул, но эта новость наполнила его скорее тревогой, чем радостным предвкушением: он подумал о том, как четверные будет прыгать — ладно Отабек, он хоть выглядит крепким, — но вот тот же Юрий Плисецкий, и как страшно, наверное, наблюдать это вживую. Опять попытался заглянуть, не меняя позы и не поворачивая головы, однако и на этот раз поймал в поле зрения только пшеничные пряди. Если Мила и сделала свой аксель, то Жан-Жак не отличил его от других прыжков. Она ни разу не упала, но, когда они — почему-то молча — дождались оценок, в правом нижнем углу напротив ее имени красовалась цифра два. — Она не выиграла? — хлопая вместе со всеми, уточнил Жан-Жак. — Нет. — Отабек хмурился, глядя на экран. — Марина Мозес осталась на первом. Это та, что выступала предыдущей. — По-моему, Мила была лучше, — вполне искренне заметил Жан-Жак. — По-моему тоже, — согласился Отабек. — Но Мозес немного выигрывала после короткой программы — к тому же, ее, конечно, подтягивают. — Конечно? А как же справедливое судейство? — Оно справедливое. — Отабек поморщился. — Просто система дает судьям некоторый… простор для фантазии. Мила все равно выйдет в финал со второго места. Ладно, я хотел тебя познакомить… Он поднялся на ноги, и Жан-Жак, тоже вскочив, поспешно одернул куртку и зачесал назад лезущую в глаза челку. Юрий, когда Отабек окликнул его, обернулся с затравленным выражением лица, но встал — парень слева последовал его примеру. Отабек, не глядя ни на кого из них, произнес: — Джей-Джей, это мой друг Юра Плисецкий. Юра — Жан-Жак Леруа. — Лучше Джей-Джей, — сказал Жан-Жак, протягивая руку. — Меня все так зовут. Юра — это сокращение от «Юрий»? — Так себе сокращение, — пробормотал Юра, позволяя ему обхватить свою узкую и бледную ладонь. Жан-Жак сдавил осторожно и едва тряхнул, прежде чем выпустить, — так он, наверное, пожимал бы руку девушке, да и то не всякой. — А это Иван Мешковцев, — добавил Отабек. — Они с Юрой у одного тренера. Жан-Жак потянулся дальше, мимо Отабека и Юры, к Ивану — тот, глядя на собственные ноги, неубедительно сообщил, что ему очень приятно, — а потом, убирая руку, случайно задел пальцами Юрино плечо. Юра дернулся, словно его ударило током — вероятно, нервы. Жан-Жак извинился и чуть не погладил синюю ткань наглухо застегнутой олимпийки в попытке его успокоить — но в последний момент одернул себя. — Спустимся, — произнес Отабек, разворачиваясь к Юре. — Тут слишком тесно. Они гуськом выбрались из ряда, сошли вниз по ступенькам и вернулись в холл, где Юра что-то сказал Отабеку — по-русски и недовольным тоном. Отабек ответил так же непонятно, развел руками, а потом, поймав заинтересованный взгляд Жан-Жака, пояснил: — Юра отчитывает меня за то, что я пропустил выступление Сабиры. — Я не отчитываю, — буркнул Юра, резким движением отбрасывая со лба челку. — Просто удивляюсь. — Это моя вина, — сказал Жан-Жак. — Если бы я не опоздал… — Глупости, — неожиданно властно перебил Отабек. Жан-Жак вдруг подумал о том, что, по сути, не видел его больше трех лет — фотографии не в счет. Сразу как-то не осозналось — наверное, потому что внешне он почти не изменился и еще тогда, в семнадцать, мог спокойно утверждать, что ему тридцать. Или, скажем, двадцать один. Жан-Жак не сдержал усмешки. На вечеринки, которые делал Отабек, возрастной ценз не ставили, но он хорошо помнил, как безответственная Элис, ничего не проверив, радостно наливала новичку пиво и предлагала чего-нибудь покрепче. Пил Отабек, конечно, немного, но если бы кто-то узнал, им всем бы не поздоровилось. Хотя заведение и без того прогорело. Отабек, видимо, заметив его усмешку, вопросительно поднял брови, и Жан-Жак сказал: — Элис просила передать тебе привет. Ни о чем таком Элис не просила и ограничилась неопределенным «ах, да», услышав, куда и к кому собирается Жан-Жак, — скорее всего, ее голова в тот момент была занята чем-то другим. Отабек растянул тонкие губы в улыбке и спросил: — Как у нее дела? — О, неплохо. Как обычно, куча проектов, ничего конкретного. — Тебе стоило взять ее с собой. Точнее, мне надо было ее пригласить, я не подумал. — Отабек с виноватым видом пожал плечами. — Может, нам всем встретиться завтра ближе к вечеру, после гала? Мой рейс только в понедельник. Интересно, «нам всем» — это кому? Взгляд Жан-Жака остановился на Юре, который, спрятавшись за волосами, смотрел себе под ноги. Юра, будто почувствовав это, переступил, кашлянул и, неожиданно вскинувшись, словно норовистый конь, практически выплюнул: — Нам пора идти переодеваться. Танцы уже скоро, и они выступят быстро. У него был необычный акцент — довольно сильный, но не вполне тот, который принято называть русским. Грубый и колючий, он, тем не менее, не ложился на слух плашмя, а как будто прыгал по кочкам, опасаясь погрузиться в не совсем однородную кашу английского и расставляя ударения, словно отрывистое стакатто. Жан-Жак даже почти напел про себя: нам по-ра ид-ти. Послушать бы, как он говорит по-французски — то есть понятно, что никак, но чисто теоретически. Французский не позволил бы ему так с собой обращаться, заставил бы вести себя нежнее, подходить плавно, причесал бы жесткие колючки. — У нас есть минут пятнадцать, — возразил Отабек. — А как же жвачка? — нарочито саркастичным тоном осведомился Юра, очевидно, ссылаясь на какой-то давний разговор. Отабек поджал губы, прищурился, но как-либо отреагировать ему помешал Иван, который сделал полшага вперед, невзначай закрывая плечом Юру, и сообщил: — Фельцман просил не задерживаться. Лилия не приехала, Поповича тоже нет, а надо делать волосы и мейк-ап. Было очень приятно познакомиться. Это, последнее, прозвучало в адрес Жан-Жака — он вынужденно улыбнулся и вновь протянул руку. Кто такие Фельцман, Лилия и Попович, Иван объяснять, похоже, не собирался, да и бог с ним — судя по голосу и выражению лица, он все равно лукавил. Юра отодвинулся к стене, всем своим видом показывая, что никаких рук пожимать не намерен, и Жан-Жак почувствовал себя прокаженным — с другой стороны, когда у тебя впереди важное соревнование, наверное, не до новых знакомств. Отабек, после того, как Иван с Юрой удалились, увел его в очередное ответвление коридора со словами: — Я тебе покажу, где можно взять кофе и какой-нибудь еды. Ходи здесь свободно, проверять уже никто не будет. Минут через двадцать и правда начнут танцы, а потом мы… — Кажется, я не понравился твоим друзьям, — не утерпел Жан-Жак. Отабек раздраженно мотнул головой. — Мешковцева я вообще очень плохо знаю. А Юра, ну. Это просто соревнования. Нервы, ему не до того. Несмотря на то, что он практически слово в слово повторил собственную мысль Жан-Жака, мутный осадок не улетучился. Жан-Жак, тем не менее, решил не развивать тему — однако Отабек вдруг резко затормозил и развернулся к нему лицом. Они остановились под одной из немногочисленных настенных ламп, в свете которой его кожа сразу приобрела бледно-желтушный оттенок. Жан-Жак открыл рот, но Отабек, не дожидаясь вопроса, с неожиданной для него горячностью выпалил: — Я правда очень благодарен тебе за трек. — Не стоит. — Жан-Жак убрал в карманы руки, которые вдруг оказалось некуда девать. — То есть, ладно, стоит, но я твои благодарности уже принимал, и довольно об этом. — Для многих музыка — второстепенный, нет, даже третьестепенный элемент. Но для меня это важно. Глаза на широком, грубо очерченном лице горели, словно два черных туннеля, из глубины которых светили прожекторами поезда. Жан-Жак бы даже испугался, если бы ощущение нервной эйфории, которое позволяет говорить любые, даже вот такие пафосные вещи, не было ему слишком хорошо знакомо. Он испытывал его не раз — когда вместе с Лореном обсуждал их блестящее будущее, когда шел на свой первый настоящий концерт. Когда собирался делать предложение Изабелле. Момент схлопнулся — Отабек улыбнулся и махнул рукой, приглашая его следовать дальше. Они миновали кадки с какими-то разлапистыми растениями, открыли стеклянную дверь и оказались в небольшой, для разнообразия хорошо освещенной комнате. Отабек оставил его за пластмассовым столом и через минуту вернулся со стаканом черного кофе — из автомата, но вполне сносного на вкус. Они еще немного поговорили об Элис — и это, разумеется, привело к вопросу, которого Жан-Жак опасался: — Как там Изабелла? — по тону, впрочем, было ясно, что Отабека не очень интересует ответ — к лучшему, можно отделаться какой-нибудь мелочью. Жан-Жак постарался зафиксировать дружелюбное выражение лица и сообщил: — Прекрасно. Стажируется в одном местном пиар-агентстве, это, конечно, отнимает уйму времени. На самом деле, он понятия не имел, ни сколько времени это отнимает, ни продолжается ли еще ее стажировка. Отабек понимающе кивнул и уточнил: — Но она довольна? — О, более чем. Она очень хотела туда попасть. Отабек, видимо, считая тему исчерпанной, спросил про его творческие успехи. Жан-Жак сказал, что работает над кое-чем нестандартным, хотя вообще-то не возвращался к новому треку — совсем не пытался писать — с того самого дня, когда узнал про тайную личную жизнь Лорена и остался без работы. Отабек попросил подробностей, Жан-Жак, не слишком вдаваясь, поведал, что пробует сделать клавиши своим основным инструментом, пытается сочинять в новой манере, надеется наконец записать ипишку — тут Отабек посмотрел в свой телефон и заметил, что увы, но теперь уже точно пора переодеваться. — Посмотри танцы, — посоветовал он. — Там есть свои интересные моменты, хотя их далеко не все любят. Однако Жан-Жаку танцы и впрямь понравились. В них было что-то успокаивающе традиционное — рослые широкоплечие партнеры, сравнительно невысокие, но не слишком миниатюрные партнерши, никто не прыгал невообразимо сложных прыжков, а значит не вселял в него чувство липкого ужаса, и в целом люди выглядели так, будто действительно получают удовольствие от процесса. Он с трудом представлял себе, как можно оценивать эти выступления — ему показались достойными абсолютно все, даже пара из Польши, которая выходила на лед первой и поэтому, видимо, считалась слабее других. В какой-то момент, озираясь в попытке оценить реакцию зрителей, он перехватил взгляд девушки, сидящей на несколько рядов впереди, удерживал его в течение трех-четырех секунд, отпустил — и только после этого понял, что буквально час назад видел ее на арене. Мила Бабичева, когда он снова посмотрел в ее сторону, уже успела отвернуться. Жан-Жак немного посверлил взглядом рыжий затылок, пожал плечами — и вздрогнул: в кармане завибрировало. Он вытащил телефон с намерением сбросить, но имя на экране заставило его передумать. Фанатские сектора были заполнены, однако в том, где находился он, — предназначенном, очевидно, только для приглашенных гостей, —оставалось много пустых мест: в частности, на его ряду никто не сидел, и это положило конец сомнениям. Стараясь двигаться как можно быстрей, незаметней и бесшумней, Жан-Жак выбрался в проход, сбежал вниз по лестнице — оказавшись за занавеской, нажал «ответить» и, стараясь не выдать голосом, как сильно запыхался, произнес в трубку: — Я слушаю. — Джей-Джей! — сказала Изабелла. — Привет, есть минутка? — Да. — Жан-Жак ускорил шаг, торопясь удалиться на достаточное расстояние от катка, откуда доносилась чересчур громкая музыка. — Да, конечно, есть. Что случилось? Изабелла засмеялась, и он немедленно пожалел о своем встревоженном тоне. — Ничего не случилось, не волнуйся. Я просто хотела кое-что спросить. У тебя ведь остались какие-то мои старые шмотки? Пара футболок точно должна быть, еще штаны, такие темно-коричневые, помнишь? — Да, кажется, — ответил Жан-Жак, который в точности знал, какие именно вещи Изабеллы до сих пор лежат в его квартире. — Тебе что-то из этого нужно? Воображение уже нарисовало ему идеальный сценарий: Белла приходит вечером за своими штанами, он предлагает ей кофе, она соглашается, они сидят за столом и разговаривают обо всякой ерунде, а потом она уходит — но возвращается на следующий день, и на следующий, и еще, пока, наконец, не остается насовсем. И тогда все становится, как раньше. — У нас на работе делают что-то вроде гуманитарной посылки, — сообщила Изабелла. — Одежда, игрушки, книги. Я подумала, что все равно уже не буду это носить. Может, ты там пособираешь, а я заеду через пару часов? — Я не дома. — Жан-Жак сглотнул горькую слюну и хотел добавить: может, и кольцо тоже туда, в посылку? — Ой, — сказала Изабелла. — Извини. Тогда… — Но вечером буду, — перебил ее Жан-Жак. Если не оставаться на пары и уйти после выступления Отабека, он вернется, наверное, к девяти. — В десять нормально? — Тогда лучше завтра, — отозвалась Изабелла. — Вечером уже я не смогу. — Да? Почему? Какие-то планы? Он просто хотел продолжить разговор, но вдруг испугался ее ответа. Изабелла помедлила, прежде чем произнести неопределенное: — Да, я там уже обещала. А завтра ты весь день дома? Обещала? Жан-Жак вспомнил предложение Отабека встретиться «всем нам» после гала и ответил: — Весь, приезжай, когда хочешь. — Я позвоню. Наверное, все-таки в первой половине дня. — Как ты? — поторопился спросить Жан-Жак, пока она не решила прощаться. — Как работа? Нравится? — Еще бы! — Изабелла снова засмеялась — невесомой россыпью, как смеются не шутке, а просто от несдержанной радости. — Кейсы интересные и люди очень классные. Офис хороший — я тебе не присылала фотографии? Я пришлю. Так жаль, что скоро уходить. — Уходить? — К Рождеству, да. — Разве они не собирались взять тебя насовсем? — Ну, я на это надеюсь. Но стажировка заканчивается, а у меня последний семестр, буду готовиться к экзаменам. Постараюсь не терять контактов. Летом вернусь с дипломом, может быть, возьмут. — Пусть только попробуют не взять, — пригрозил Жан-Жак, стараясь изобразить воинственный тон, хотя на душе у него стало муторно. Как летит время: Изабелла заканчивает университет, брат заканчивает школу, Лорен нашел себе мужика, с которым хочет съехаться, Отабек уверенно движется к чемпионству — и только он сам идет, кажется, исключительно назад. — Ничего, в крайнем случае, найдется что-нибудь еще, — сказала Изабелла. — И даже что-нибудь получше. — Вполне возможно! — Ладно, — неловко резюмировал Жан-Жак. — Я, пожалуй, пойду, у меня тут… в общем, дела. — Давай, удачи, — проговорила Изабелла, не спрашивая, какие именно дела. Впрочем, зная ее, это было скорей из соображений тактичности. — До завтра. — До завтра, — эхом повторил Жан-Жак и не стал класть трубку — почему-то ему подумалось, что она тоже не сбросит, и они, как порой случалось раньше, несколько секунд подышат, прежде чем кто-то один нарушит молчание быстрым «сначала ты», — но уже в следующее мгновение услышал короткие гудки. Он убрал мобильный в карман, глубоко вдохнул, приложил ладони к щекам, двинул вверх, вдавил основания под глазами и покрутил, растирая кожу, а когда убрал, увидел перед собой Юрия Плисецкого. Перед собой — это, конечно, было сильно сказано. На самом деле Юрий — Юра — стоял, прислонившись плечом к стене напротив, и что-то листал пальцем в телефоне. Волосы, которые до этого закрывали ему пол-лица, теперь были аккуратно зачесаны назад и стянуты на затылке в короткий хвост. Переодеться он, очевидно, тоже успел: верхнюю часть костюма закрывала олимпийка, но нижнюю Жан-Жак узнал, несмотря на плохое освещение, — очень красивый синий цвет, не такой яркий, как платье его рыжей соотечественницы, но глубокий, приятный, будто ночное море. В голове рассыпались первые ноты той самой мелодии — Жан-Жак пока говорил себе «Ветер», но, возможно, «Море» подошло бы лучше. Не то чтобы он принял какое-то решение, но ноги уже несли его вперед, а губы складывались в приветливую улыбку. Юра почувствовал — или, скорее, краем глаза уловил — его приближение, когда между ними оставалось около двух метров, и дернулся, развернулся к стене спиной, устремил на него бледно-зеленый взгляд, который сам, наверное, считал грозным. Светло-коричневые брови пытались и никак не могли сойтись на переносице — не позволяла форма. Жан-Жак подумал, о чем бы таком спросить, чтобы он не отделался общей фразой, и не нашел ничего лучше, чем: — Я видел там на трибунах вашу девушку, Милу. Она на меня посмотрела так, как будто мы знакомы. Юра ответил не сразу, но брови перестали стремиться друг к другу, а едва наметившаяся между ними складка разгладилась. Лоб у него оказался высокий и чистый — хотя последнее, пожалуй, было заслугой тонального крема. — Ей, наверное, Отабек сказал, что тебя позовет, — проговорил наконец Юра. И, немного помолчав, добавил, глядя куда-то в область его правого уха: — Она смотрела твои видосы, я показывал. — А, — отозвался Жан-Жак. — Она тоже у твоего тренера? Английский не позволял разграничить, но Жан-Жак про себя решил, что они на «ты». Юра кивнул и согнул руку с телефоном, выставляя девайс между ними, словно щит. Жан-Жак предпочел не понять намека. — Понравилось что-нибудь? — спросил он. — Из моих видео? — Она не сказала. — Юра состроил равнодушную гримасу и пожал плечами. — А тебе? — не отстал Жан-Жак. Юра сузил глаза, бросил: — Ничего, — и снова попытался закрыться телефоном. Жан-Жак, справившись с внезапным порывом перехватить худое запястье и отобрать мобильный, улыбнулся пошире и сообщил: — Мне, честно говоря, тоже все это уже не нравится. Есть отдельные моменты, особенно то, что делал Лорен, — Лорен это мой друг, он там в нескольких роликах, — но вообще я сейчас пытаюсь сочинять что-то типа того, как для Отабека… ты ведь слышал? Юра, видимо, осознав, что в покое его не оставят, засунул телефон в карман олимпийки и, скрестив руки на груди, спросил: — А что танцы? Не интересно? — Мне просто позвонили. Пришлось выйти поговорить. — А так интересно? — Конечно, — заверил его Жан-Жак. — Я первый раз на подобных соревнованиях, мне все интересно. — А почему тогда обратно не идешь? — Юра победно ухмыльнулся, будто поймал его на лжи. — Иди, там сейчас самые сильные будут. Канадцы, между прочим. Остановившись взглядом на торчащей в вороте олимпийки ключице, Жан-Жак вдруг понял, что напоминает ему этот диалог. За последние годы он привык, что беседы с новыми знакомыми сочатся неуверенной вежливостью, но говорить с Юрой было как говорить с учеником из параллельного класса — или, скорее, на пару лет помладше: вы вроде бы не знаете друг друга, но у вас так много общего, что отношения сразу приобретают оттенок фамильярности. Юра продолжал смотреть выжидающе, и Жан-Жак сказал ему: — Сейчас пойду. Увидел тебя, хотел пожелать удачи. — А Отабек? — Что Отабек? — Ты же хочешь, чтобы он выиграл. — Я буду рад, если он выиграет, — осторожно согласился Жан-Жак. — Это не значит, что я болею против других участников. — Ну да, — отозвался Юра, оттягивая рукой карман, в котором лежал его телефон. — Тебе похуй, в принципе. Жан-Жак собирался возразить, что ему не похуй, но вовремя прикусил язык — Юра бы только уверился в собственной правоте. — Отабек сказал, что Мила выйдет в финал со второго места, — медленно проговорил он. — Значит не обязательно занимать первое? Юра смерил его презрительным взглядом, однако до ответа снизошел: — Это в ее случае. Она в России взяла золото. — А ты бронзу. В презрительном взгляде мелькнуло нечто похожее на удивление — по крайней мере, Жан-Жаку хотелось в это верить. — А я бронзу, — подтвердил Юра. — Поэтому у меня еще ничего не ясно. Если опять третье, то шанс мизерный, надо как минимум второе, да и то не факт. — От чего это зависит? — спросил Жан-Жак. — Дают баллы. — Юра вытащил руку из кармана — без телефона, — взялся за язычок молнии, потянул вниз, показывая воротник костюма, — остановился и снова застегнул доверху. — За первое место пятнадцать, и чем ниже, тем меньше. Взял два раза золото — ты в шоколаде, а дальше уже надо смотреть. Хорошо, если много нестабильных. — Нестабильных это как? — Это когда на одном этапе первый, а на другом не влез на пьедестал. — Бывает такое? Юра фыркнул, но потом пожал плечами и протянул: — И не такое бывает. — Ну, я желаю тебе влезть, — сказал Жан-Жак. — В смысле, на пьедестал. Мне кажется, у тебя все возможности. Юра усмехнулся и припал на правую ногу, одновременно разворачиваясь, выставил вперед левое бедро. — На финал Отабек тебя тоже потащит? — спросил он. — Вряд ли. — Жан-Жак качнул головой. — В Россию же он меня не потащил. — На финал так далеко не придется, — сообщил Юра. — В этом году в Ванкувере. — Правда? — Жан-Жак сглотнул и поправил куртку. — Когда это? — Через месяц. — Все равно далеко. Надо лететь, билеты дорогие. — Да. — Юра опять дернул плечом и посмотрел куда-то ему за спину. — По-моему, танцы закончились. Ты все проебал. — Черт, — отозвался Жан-Жак с улыбкой, а про себя подумал: ты даже не представляешь, как много я проебал на самом деле.