D.S. all'infinito

Жан-Жак провел большим пальцем по стеклу, снимая с него холодный конденсат, пока угрюмый долговязый бармен наливал второе пиво. Он, не особо задумываясь — потому что душа его в принципе не очень лежала к этой затее, — заказал два каких-то безымянных лагера, и только теперь ему пришло в голову, что стоило, наверное, попросить чего-нибудь теплого. На улице к вечеру стало еще холодней, а Юра Плисецкий, как и он сам, был одет не по погоде — в хлипенькую ветровку и летние с виду кроссовки. Жан-Жак зачем-то обернулся, чтобы посмотреть на него, и, конечно, именно в этот момент бармен шарахнул по столешнице вторым полным стаканом. Жан-Жак вздрогнул, и пиво плеснуло на ребро его ладони. — Извините, — буркнул бармен. — Двенадцать семьдесят. — Ага. — Жан-Жак послушно вытащил бумажник. Юра любезно позволил ему за себя заплатить — точнее, просто не возразил. Будем считать, что я эти деньги проездил. Будем считать, что я все-таки сходил на пары и поэтому вернулся домой позже, чем планировал. Жан-Жак снял одну салфетку с лежащей на баре стопки, вытер руку, отсчитал сумму ровно и подхватил бокалы. Когда он вернулся к Юре, тот, навалившись грудью на стол и широко расставив локти, что-то печатал в телефоне. Жан-Жак поставил пиво на коустеры — аккуратно, а не как бармен — сел напротив, улыбнулся и мимоходом пожалел, что не сбежал, пока была такая возможность. Юра поднял на него взгляд, сказал, сейчас, и снова принялся печатать. Жан-Жак сделал маленький глоток — пиво оказалось, разумеется, ужасным. И ведь он почти решился увезти Юру ближе к своему дому, где знал достаточно приятных и недорогих заведений, но не придумал, как тот будет после добираться до отеля, расположенного в полукилометре от арены — логично, зачем селить спортсменов далеко. Конечно, с кредиткой и гугл-картами можно было спокойно объехать весь Торонто — Жан-Жак больше беспокоился за себя, потому что отпускать юную надежду российского фигурного катания одну не хотел, мало ли, ему же потом отвечать, а провожания — это потеря времени, денег, да и вообще, как-то неловко. Невнятный музак, звучавший, когда они вошли, внезапно прекратился, а через несколько секунд бармен завел какой-то дремучий пауэр-метал — и сразу же сделал погромче. Кажется, нам здесь не рады. Жан-Жак опять поднял бокал, но поставил, не отпив. Юра наконец отложил телефон, выпрямился, упер ладони в край стола и сказал: — Извини. Я просто Ване пишу, чтобы он забрал мои вещи. Я оставил в раздевалке. — Ване, — повторил Жан-Жак. Юра недоуменно нахмурился, а потом сморгнул и пояснил: — Ивану. Он со мной был на трибунах тогда. — А, ясно. — Жан-Жак кивнул и хотел добавить, что вообще-то он про Ивана и Ваню знает, не совсем уж он необразованный, только сразу не сопоставил, — но это, наверное, прозвучало бы глупо. Юра хихикнул и в ответ на вопросительный взгляд пояснил: — Иван — это же Жан. Одно имя, в смысле. Как Джон тоже. — Да, точно. — Жан-Жак с трудом изобразил смешок. — Только не называй меня Иваном. Не то чтобы я против — но как-то не привык, могу и не отозваться. Юрин телефон громко прожужжал об стол и зажег уведомление. Юра бросил взгляд на экран, фыркнул, нажал на кнопку сверху и сообщил: — Недоволен. Иван. Говорит, Фельцман будет орать. Фельцман — это мой тренер. — А будет? — Да он и так все время орет. — Юра махнул рукой, но поерзал на стуле и выглядел при этом так нервно, что Жан-Жак счел возможным задать вопрос, который мучил его уже некоторое время: — Но тебе же есть восемнадцать? — А какая разница? — Юра ударил ладонью по столу и посмотрел возмущенно. — Он, наверное, и в тридцать не перестанет за мной следить. То есть, я понимаю, на нем тоже ответственность. Но я ведь не сбежал, предупредил. — Да, — согласился Жан-Жак. — Не сбежал, конечно. Я больше в том плане, что… — И, постучав ногтем по своему стакану, кивнул на Юрин. Юра непонимающе хмыкнул, а затем — видимо, когда дошло, — сел еще прямей, передернул плечами, взглянул строго и заметил: — Вообще-то, на соревновании на экране пишут, сколько мне лет. А я откуда знаю, подумал Жан-Жак. Может, у вас там так принято, что всем минимум восемнадцать. Условно. Или, например, не считается зазорным приврать и накинуть себе пару-тройку лет, чтобы попасть во взрослую лигу. Я же в этом вообще ничего не понимаю. И зачем я соглашался, надо было отправляться домой и спать, завтра придет Изабелла, это может быть рано, а до ее прихода хорошо бы сбегать в магазин, купить продуктов и организовать… бранч — да, бранч, ей должно понравиться. Во всяком случае, не тратиться на отвратное пиво. — Да есть мне восемнадцать! — раздраженно выплюнул Юра, так и не дождавшись от него никакой реплики. — У меня и паспорт с собой, вот! Он нетерпеливым движением расстегнул молнию, запустил руку под ветровку и вытащил из внутреннего кармана красную книжечку с золотым двуглавым орлом на обложке, раскрыл и помахал ей возле собственного лица. Разглядеть цифры с того расстояния, на котором они сидели друг от друга, в полутемном баре Жан-Жак даже не попытался, но невольно заметил, что на фото Юра с распущенными волосами — как в тот момент, когда Отабек их познакомил. Пожалуй, так он казался младше. Как, кстати, отреагирует Отабек, если узнает, что они вдвоем пошли пить пиво, а его не позвали? Наверное, следовало позвать, хотя бы ради приличия — с другой стороны, с ним разговор шел только про завтра. А завтра Жан-Жак никуда не собирался, потому что, да, Изабелла, все-таки должны существовать приоритеты, и еще, не дай бог, Отабек приведет своего Антона и его мюзиклы, — так что, даже если бы идея встретиться после гала замаячила вновь, он бы ответил вежливым отказом. Вообще-то — и Жан-Жак понял это только сейчас, — подойди к нему в коридоре с предложением выпить не Юра, а Отабек, он бы с легкостью отказался и сегодня. В его распоряжении были десятки предлогов, море невинной лжи о том, что он занят, что вынужден покинуть соревнования раньше времени из-за какого-нибудь форс-мажора — в конце концов, что у него просто разболелась голова. Но он сказал окей, как будто пораженный внезапной честностью — или глупостью. Юра убрал паспорт, застегнул ветровку, почесал в затылке, а потом схватился за бокал, поднес к губам, хлебнул — и закашлялся. Жан-Жак подобрался, поднял руку, но протянуть не решился и, прижав локоть к животу, собрал ладонь в кулак. Юра помотал головой, со второй попытки поставил бокал мимо коустера, кашлянул еще пару раз — сильно, вздергивая плечи и кривя рот в некрасивой гримасе, — опять запустил пальцы в волосы сзади, выговорил по-русски нечто короткое и грубое и сделал непонятное крутящее движение запястьем. Смысл движения, впрочем, стал ясен в следующую секунду, когда пряди повисли по бокам от его лица — оставшись при этом практически неподвижными у корней из-за вылитого на них лака. Юра, очевидно, почувствовав это, разворошил прическу одновременно с двух сторон, фыркнул, отплевываясь от налипших на губу волос, и Жан-Жак решил, что, наверное, поэтому. Потому что наивная молодость должна получать то, что хочет. Должна иметь возможность по прихоти распускать волосы — и делать неожиданные вещи с незнакомыми людьми. — Бля, — сказал Юра, встряхиваясь всем телом, словно собака. — Невкусно. — Хочешь, возьму тебе коктейль? — предложил Жан-Жак и сразу же подумал: деньги. Денег нет. Особенно на коктейли. Особенно не для себя. Юра, однако, покачал головой, произнес: — Да не надо, нормально. — И отпил еще, на сей раз не поднимая бокала, а наклонившись и хватая зубами стеклянный край. Прядь слева едва не угодила в пиво, повиснув в опасной близости. О чем это, то бишь? Ах да, собаки. — У тебя есть собака? — спросил Жан-Жак и сам себя не понял: при чем тут… Юра, впрочем, взглянул скорее скептически, нежели удивленно и ответил: — Почему собака? У меня кот, зовут Петя, Питер. Вот, сейчас. Он взял телефон и начал проворно водить пальцами, видимо, перелистывая фотографии. Налаченные волосы не желали струиться, грустно липли к щекам. Жан-Жак щедро отпил, запрокинув голову и прикрыв глаза, — а когда выпрямил шею, Юра сунул ему под нос мобильный, с экрана которого смотрел очень пушистый белый кот с темной мордочкой. Кот взирал до невозможности презрительно — что, наверное, считается нормой для котов. — Петр, — старательно, с нажимом выговорил Юра. — Питер — это по-английски типа. У тебя есть животные? — Нет. — Жан-Жак покачал головой. — Я на съемной квартире, у нас нельзя. И у моего соседа, кажется, аллергия. — На кошек? — Вроде. — Жан-Жак задумался, побарабанил пальцами по столу. — А может и на собак, я не помню. Но хозяин запрещает, в любом случае. — Я летом переехал в свою, — сообщил Юра, убрав телефон. — А так тоже снимал, но там разрешали с котом. — Ясно, — отозвался Жан-Жак. И, чуть помедлив, добавил: — С новосельем. — Да уж скоро полгода. — Юра вдруг опять упал грудью на стол, словно растекся по краю, взялся ладонями за острые углы. Жан-Жак, едва расслабившись, напрягся снова, сжал бокал и спросил: — Что? Что такое? — Да ничего. — Юра выпрямился так же резко, сделал глоток, вытер губы тыльной стороной ладони. — Просто время бежит. А как будто недавно переезжал. Жан-Жак покивал, улыбнулся, сказал: да-да, я понимаю. Юра отпил еще — в его бокале оставалось чуть больше половины. Отлично, значит, скоро это закончится. Жан-Жак улыбнулся пошире. Юра в кои-то веки посмотрел ему в лицо, изобразил бровями нечто непонятное и сообщил: — Я раньше считал себя москвичом. Я, вообще, из Москвы, у меня дед там живет до сих пор. А теперь вот, с квартирой, типа в Питере… в Санкт-Петербурге. Хотя я давно уже, меня Фельцман забрал… восемь лет назад? — Юра удивленно похлопал ресницами, будто сам себе не мог поверить, и пояснил: — Фельцман — это мой тренер. Жан-Жак еще с прошлого раза запомнил, кто такой Фельцман, но лишь благосклонно качнул головой и поделился: — Я тоже в чужом городе, моя семья в Монреале. Точнее, мы какое-то время жили тут, я ходил в местную школу. Наверное, лет пять. Потом они вернулись обратно, решили снова открыть свой ресторан. А я вот остался. — Почему? — Почему? А действительно, почему. Официальная версия — потому что хотел начать самостоятельную жизнь, заниматься музыкой, зарабатывать и вставать на ноги без помощи родителей. Истина, однако, заключалась в том, что Изабелла поступила в университет, и Жан-Жак не мог ее оставить. Об этом он не говорил никому: подобная сентиментальность была непопулярна — все сначала занимались учебой и карьерой. Если удавалось совмещать с отношениями — тем лучше, но вовсе не обязательно. Впервые ему пришло в голову, что, если бы он, скажем, решил учиться в Монреале, Изабелла бы с ним не поехала. Это он знал абсолютно точно, хотя никогда ее не спрашивал. Впрочем, сравнивать глупо — в родном городе его тогда не ждало, по сути, ничего, сочинять он мог где угодно, а у нее уже был университет, обязательства, перспективы. В конце концов, он выбрал несколько смягченный вариант правды: — Я никуда не поступал, а здесь у меня оставались связи — я имею в виду, музыкальные. Да и просто друзья. Не хотелось их терять. Юра шумно хлебнул пива. Жан-Жак тоже сделал глоток, чувствуя, что его восприимчивость к неприятному вкусу успела значительно снизиться — теперь он казался лишь немного несвежим. Человек, однако, ко всему привыкает — как к мелкому, так и к масштабному. Юра опять вытер губы рукой и без всякого перехода задал вопрос, который Жан-Жак боялся услышать: — А где твоя девушка? Ты бы сказал Отабеку, он бы провел вас обоих, тут не то чтобы обращают на это внимание. — Она… не следит за фигурным катанием, — ответил Жан-Жак, пряча взгляд в бокале. — А ты разве следишь? Ты ведь тоже первый раз пришел. — Юра смотрел выжидающе. Жан-Жак вздохнул и признался, чтобы уже покончить с этим: — Она, вообще-то, не моя девушка. Уже. Мы расстались несколько месяцев назад. — Ого. — Юра откинулся на спинку стула. — А Отабек думал, что вы поженились. — Правда? — Жан-Жак, осознавая, что его лицо застыло в подобии улыбки, повернул руку ладонью вверх и шевельнул запястьем. — Вообще, мы еще можем. На самом деле, мы просто взяли перерыв. Я даже не знаю, почему сказал «расстались». Потому что мы действительно расстались, вот почему. Де факто, хоть и не де юре. Если бы она просто устала, занервничала, захотела отдохнуть, она бы не отдала кольцо — просто сняла бы и держала дома. А если б отдала, то сейчас уже начала бы намекать, что неплохо бы получить его обратно. Нет, эта история закончилась, и продолжения у нее не будет. Жан-Жак туго сглотнул, вдавился пальцами в стекло, с трудом унял порыв встать и уйти. Юра согласно помычал и сказал: — А, понятно. Ну, а как тебе вообще? — Как — что? — не понял Жан-Жак. — Соревнования. — Юра провел пальцем по ободку стакана и зачем-то подул. — Понравилось? Эти американские горки давались Жан-Жаку с трудом. Он зажмурился, стиснул зубы, зацепился ступнями за ножки стула. Естественно, он не понимает. Откуда ему. Он, наверное, еще не любил так сильно. А даже если любил — они практически не знакомы, с чего ему беспокоиться о чужих проблемах. — Понравилось, конечно, — произнес Жан-Жак вслух. — Ты отлично катался. Только трек, по-моему, не очень тебе подходит. Это, последнее, он добавил скорее из желания уязвить. Он сам взял бы для Юры что-то более динамичное, но трек как таковой был неплох и выгодно подчеркивал его сильные стороны: гибкость, порывистость — миниатюрность? Юра, ничуть не смутившись, пожал плечами и протянул: — Ну-у, это Дебюсси. Хореограф мне выбрала. Она бывшая балерина — и бывшая жена моего тренера. — Бывшая, — повторил Жан-Жак — машинально, просто потому, что слово прозвучало дважды, но Юра вдруг встрепенулся, поставил бокал — опять мимо коустера — и произнес: — Да, точно. Я об этом не думал. — Я имею в виду… — Жан-Жак замолчал, не в силах яснее выразить то, что хотел сказать, но Юра замахал на него руками: — Нет-нет, я знаю. Она не понимает современные тенденции. То есть понимает, но… через других, не сама. Не чувствует. Он выговорил это осторожно и посмотрел на Жан-Жака с немым вопросом во взгляде. Жан-Жак очень сдержано двинул шеей — то ли кивнул, то ли нет — и заметил: — Но ты ведь не можешь кататься под хиты этого лета. В смысле, есть же какие-то стандарты? — Не совсем. — Юра придвинулся ближе, поставил локти на стол. — Но музыка должна помогать выкатывать, иначе можно слететь. И вот эта хуйня типа куплет-припев не подходит. Ну, или делать попурри. Некоторые делают. — Некоторые делают, — вновь повторил за ним Жан-Жак, зная, что звучит как слабоумный или, по крайней мере, как человек, не слишком пристально следящий за разговором. — Честно признаться, я, когда писал трек для Отабека, вообще об этом не задумывался. Только время спросил. — Да и не надо было, — отмахнулся Юра. — Подогнали бы как-нибудь, порезали. Если что. А Марина тебе понравилась? — Марина? — опешил Жан-Жак. — Какая Марина? — Она выступала, когда вы пришли, — пояснил Юра. — В желтом платье. — Ах, да. — Вопрос был явно с подвохом, потому что после взявшей золото Марины на лед выходила Юрина соотечественница. Жан-Жак помедлил, не зная, как отвечать, а потом решил: к черту. С какой стати он должен щадить чувства едва знакомого человека? — Да, кстати, очень понравилась. По-моему, она заслужила первое место. Юра зыркнул сердито и, глотнув из бокала, нехотя произнес: — Ну, может. — И вдруг шмыгнул носом. — Но Мила Бабичева, конечно, тоже была хороша, — смягчился Жан-Жак. — Ей, наверное, не хватило всего чуть-чуть. — Наверное. — Юра перевел взгляд на что-то у него за спиной, и Жан-Жак машинально обернулся. Дверь — деревянная, с маленькими ромбовидными окошками — открылась, и в помещение вошла парочка. Мужчина с высокими залысинами и длинным носом довольно улыбался, пропуская вперед приземистую девушку с неестественно светлыми волосами, которая громко и заливисто хохотала. Оба быстро огляделись, проследовали к стойке и сразу же завели с барменом бойкий диалог. Девица периодически подхихикивала. Бармен вел себя с ними гораздо дружелюбней, чем с Жан-Жаком, — и даже принялся что-то рассказывать, то и дело указывая рукой в сторону меню, написанного мелом на доске, висящей на стене справа. Это потому что они другие. Жан-Жак развернулся обратно, лицом к Юре. Да, обычные такие люди, которые могут вечером субботы зайти в этот обычный бар и чувствовать себя здесь как дома. А по Юре сразу видно, что он летает на совершенно иной высоте. Даже когда он, как сейчас, сутулится, его идеальная осанка все равно каким-то образом заметна. Даже когда вот так морщится, лицо остается красивым. Жан-Жак редко об этом задумывался, но Изабелла тоже была такой. И ее он не повел бы в это богом забытое место и не поил бы невкусным лагером по неоправданно высокой цене. — Я бы с ней замутил, — сообщил вдруг Юра. Жан-Жак быстро оглянулся — девица что-то вещала, активно жестикулируя, — тряхнул головой, вернулся мыслями к разговору и предположил: — С Милой? — Ты что! — Юра скривился в нарочитой гримасе ужаса. — С Милой — никогда, она же… да мы сто лет знакомы, и у нее парень есть. Нет, с Мариной. — Ах, с Мариной. Так за чем же дело стало? — Не знаю. — Юра передернул плечами. — Она американка. — И что? — Жан-Жак усмехнулся. — Идеологический враг? — Фельцман так бы и сказал. — Юра хихикнул. — Фельцман — это мой… — Тренер. Я помню. — Да, ну вот… — неловко резюмировал Юра. — На самом деле, просто ведь далеко. Я в России, она тут… то есть, не тут, а в Штатах… да я, может, и не нравлюсь ей! — гневно выговорил он наконец, снова хватая бокал. — По-моему, лучше спросить и получить отказ, чем сидеть в неизвестности, — заметил Жан-Жак. Юра, так и не отпив, со стуком поставил бокал обратно и отрезал: — Да может и она мне не нравится! О господи. От бессилия Жан-Жак улыбнулся особенно широко. Парочка прошла мимо них в глубину помещения и села за столик у стены. Жан-Жак случайно встретился взглядом с мужчиной, вздохнул и сказал: — Слушай, может, пойдем? Мне кажется, здесь как-то уныло. — Давай, — немедленно согласился Юра. — Куда? — Ну. — Жан-Жак замешкался, но вежливость в итоге взяла верх. — Теоретически, можно поехать ближе к центру… — Да. — Юра решительно тряхнул волосами, которые Жан-Жаку вдруг невыносимо захотелось расчесать. — Тем более, пиво тут херовое. Как будто это ты за него платил. Жан-Жак обреченно кивнул и сделал последнюю попытку: — Я понимаю, конечно, что уже поздно. Если тебе пора возвращаться… В этот момент Юрин телефон коротко завибрировал и засветился. Юра посмотрел, поджал губы, занес руку и несколько секунд помедлил, а затем просто выключил экран. — Да нет, не поздно, пары только заканчивают. Это далеко? На убере доедем? Жан-Жак скрипнул зубами и сообщил: — На убере дорого. — А. — Юра нахмурился, моргнул, моргнул еще — ресницы едва заметно вздрагивали всякий раз, как веки останавливались в верхнем положении, — неожиданно улыбнулся и заявил: — Да не парься, я вызову. Адрес просто скажи мне. Или сейчас, лучше… — Он разблокировал телефон, потыкал пальцами, перевернул и сунул его в ладонь Жан-Жаку. — Лучше сам напечатай, я на слух не пойму. Жан-Жак, смирившись с неизбежным, осторожно взял теплый мобильный, нажал на строку «куда», закусил губу, пытаясь выбрать такое заведение, где вероятность встретить знакомых будет минимальна, — и тут сверху вылезла вотсапповская плашка. Телефон не зажужжал, видимо, потому что экран был включен. Жан-Жак честно постарался не читать — тем более, что сообщение пришло кириллицей, — но имя отправителя начиналось на «о», заканчивалось на «к» и состояло из чего-то около шести букв. Значит, Юра не хочет видеться с Отабеком? Даже — хочет оказаться от него подальше? Поэтому мы и едем в другой бар? Жан-Жак ощутил вдруг нечто, подозрительно похожее на обиду. Или предыдущее сообщение было от кого-то другого — например, от по-прежнему недовольного Вани, — и если сейчас сказать Юре, что ему пишет Отабек, Юра обрадуется, передумает и пойдет тусоваться с ним в отель. — Что-то не так? — спросил Юра. Жан-Жак медленно покачал головой. — Просто решаю, куда лучше. Минутку. В конце концов, он ведь уже смирился, а Отабеку следовало подсуетиться раньше. Жан-Жак вбил в строку название паба, в который не заходил больше полугода — все время было как-то не по пути, — и в котором вряд ли мог обнаружиться кто-то из друзей. Приложение показало ему цены. Ну, должно быть, дешевле, чем официальное такси. Юра, когда Жан-Жак вернул ему телефон, на цены даже не посмотрел, сразу нажал вызов, и Жан-Жак почувствовал легкий укол зависти, к которому неожиданно примешалась опасная, непонятно откуда взявшаяся веселость. Чему тут, однако, удивляться: спортсмены, которые часто стоят на пьедестале, наверняка не бедствуют — а Юра еще, скорее всего, снимается у себя на родине в какой-нибудь рекламе. Но хорошо было бы не считать деньги. Впрочем, обычно Жан-Жак и не считал — никто не смог бы упрекнуть его в скупости, — только в такие моменты, когда оказывался на мели и при этом имел в перспективе грандиозные — и затратные — проекты. Например, когда они с Изабеллой еще порывались планировать свадьбу. Зыбкая веселость тут же сделала попытку упорхнуть. Жан-Жак напрягся и, поймав ее за хвост, улыбнулся. Если просидеть в пабе еще пару часов, выпить и сосредоточиться на Юре — он, в сущности, забавный и даже милый, эти его американские горки и смешные ошибки, колючий акцент, это все, на самом деле, удивительно свежо и, к тому же, опыт, который может никогда не повториться, а ведь композитору, как и писателю, необходим очень разнообразный опыт, чтобы потом из него черпать — а я пусть и не самый лучший, но композитор, я не просто бренчатель на гитаре и исполнитель чужих песен, что-то такое играет порой у меня в голове, и поэтому мне нельзя отказываться от возможностей, которые дарует сама судьба, — так вот, если достаточно долго сидеть и думать только об этом, то после, придя домой, можно будет сразу лечь и уснуть. А завтра уже наступит новый день. — Три минуты, — сказал Юра, убирая телефон в карман ветровки. — Пойдем? — Да, пошли. — Жан-Жак встал и пропустил его к двери, а затем не удержался и, прежде чем направиться следом, оглянулся. Длинноносый мужчина, как он и предполагал, опять смотрел не на свою подругу, а на него. На них. На Юру? В этой части зала никого больше не было, и Жан-Жак, сам не зная зачем, сделал вдруг то, чего не делал с раннего детства — потом отучили родители. Он показал непрошенному зрителю язык. Высунул далеко, царапнув по зубам, — и широко распахнул глаза. А после, не дожидаясь реакции, развернулся и быстрым шагом пошел за Юрой.