D.S. all'infinito

— Ты что делаешь? — спросил Жан-Жак, когда они с Элис остались вдвоем и заняли места на трибуне. — А что? — Элис обвела задумчивым взглядом арену. Зрители уже начали заполнять ряды — тут и там сидели, словно птички на ветках, парочки и разномастные группы. — Даешь ему ложные надежды. — Жан-Жак подобрал полы парки, привстал и сел поудобней, расправив ткань под собой. Элис положила ногу на ногу, сцепила пальцы на коленке и сказала: — С чего ты взял, что они ложные? — С того, что завтра он уедет в Казахстан, а ты останешься здесь. — А я, может, тоже уеду в Казахстан. — Элис усмехнулась. — Там как, тепло сейчас? — Серьезно? — Жан-Жак недоверчиво уставился на нее. Элис в ответ преувеличенно тяжко вздохнула. — Нет, конечно. Джей-Джей. Не очень красиво, наверное, говорить тебе такое после Изабеллы сегодня, но между шапочным знакомством и любовью на всю жизнь существуют еще… градации. — Градации? — Я имею в виду, что ложность его надежд напрямую зависит от того, на что он надеется. Элис села прямей, подтянула резинку на волосах и подмигнула Жан-Жаку. Что ж, ее правда. Это он три года — даже больше — не позволял себе всерьез смотреть ни на кого, кроме Беллы, а люди вокруг него тем временем сходились на одну ночь и расходились под утро без всякого сожаления. — Я просто не хочу, чтобы он пострадал, — примирительно сказал Жан-Жак. — Он хороший парень. — Пострадал. — Элис болезненно скривилась. — Хорошо, что ты предупредил, а то я собиралась, знаешь ли, влюбить его в себя и выпить из него все жизненные соки, как суккуб. — Я понимаю, что ты не собиралась. Просто трудно заранее предугадать, из кого выпьешь жизненные соки. — Это верно, — согласилась Элис. — Вот Изабелла, похоже, не предугадала. — Не предугадала. Давай, пожалуйста, не будем о ней. — Извини. — Элис прикусила нижнюю губу. — Я просто немного… разозлилась, когда ее увидела. Она тебя мучает. — Она меня не мучает. Она приходила по делу. И, если хочешь знать, мы с ней решили расстаться окончательно. Элис встрепенулась, села вполоборота, вздернула брови и непонятным тоном произнесла: — Вот как. — Вот так. Школьная любовь не выдержала испытания временем. Жан-Жак улыбался, пытаясь сигнализировать, что не нуждается в жалости. Возможно, мозг еще не успел осознать действительное положение вещей — или он привык к этой мысли раньше, чем она обрела реальность; как бы то ни было, он и в самом деле не чувствовал себя и вполовину таким расстроенным, как ожидал. Элис потерла ладонь о колено, вздохнула и сказала: — Джей-Джей, мне очень жаль, честно. Ты знаешь, что я не фанат Изабеллы, но я была бы только рада, если б у вас все получилось. — Я тоже. Правда, давай не будем. — Ладно. — Элис ткнула его кулаком в плечо. — И не беспокойся насчет Отабека, я не дам ему повода. Да он и сам, мне кажется, не склонен воображать себе всякое. В отличие, кстати, от твоего Юры. — Что ты имеешь в виду? — Не знаю, он так смотрит. Вот ему, очень может быть, одного намека достаточно, чтобы влюбиться. Смотрела вчера вечером его выступления — там сплошной романтический порыв. — Ну, это образ, — отмахнулся Жан-Жак. — Над ним наверняка работает куча людей. Что тебе больше идет, то и катаешь, надо же как-то выигрывать. И потом, ему всего восемнадцать. — Всего восемнадцать, а уже чемпион Европы, удивительно, — заметила Элис. — Я так понял, фигуристы очень рано начинают, — пояснил Жан-Жак. — К восемнадцати многие добиваются успеха. Ну, те, которым вообще суждено его добиться. — Не люблю, когда говорят «суждено». — Элис поморщилась и отвернулась, глядя на пустующий пока лед. — Человек должен сам делать свою судьбу. — Просто выражение. — Жан-Жак дернул плечом. — Но да, я тебя понимаю. Мне это напоминает о моей школьной учительнице пения. — А что она? — Она сказала… — Жан-Жак кашлянул и заговорил высоким дребезжащим голосом. — Вы хорошо поете, Леруа, но высококлассным музыкантом вам стать не суждено, нет, не суждено. — Охуеть. — Элис недоверчиво покачала головой. — Слушать еще какую-то старую каргу. — Да нет, она была неплохая женщина. — Жан-Жак вздохнул. — Я тогда решил, что для нее высококлассный музыкант — это какой-нибудь пианист-виртуоз, и не придал особого значения. — И правильно! — горячо поддержала его Элис. Жан-Жак, однако, не ответил, и они немного помолчали. Вокруг становилось людно и шумно. Мимо них по ступенькам спустилась высокая блондинка в черном платье: Жан-Жак узнал ее не сразу, но узнал — это была известная ведущая с СВС. Он хотел сказать об этом Элис, но та заговорила первой: — Мы с тобой похожи. Если б учились вместе, по-любому замутили бы группу еще тогда. — Вполне вероятно, — согласился Жан-Жак. — Тем более, у меня в школе не нашлось никого подходящего. Так я и прозябал один, пока не встретил Лорена. — Кстати. — Элис опять повернулась к нему. — Как это было с Лореном? — В смысле, как? — Ну — как? Так себе, нормально, круто, потрясающе, охуенно? — А есть разница между потрясающе и охуенно? — Вот, — торжествующим тоном припечатала Элис и подняла указательный палец. — А если бы было охуенно, ты бы даже не задумался! — Ну ладно, ладно, — с улыбкой отмахнулся Жан-Жак. — К чему ты это? — К тому, что Лорен не мыслит масштабно. Его вполне устраивает быть бедрум-артистом. Собственно, он им и был до того, как вы познакомились. — Я тоже не стремлюсь к славе, — возразил Жан-Жак. — Может, раньше и стремился. Но вообще, это не самоцель. — Не самоцель, но надо на что-то жить, — возразила Элис. Жан-Жак кивнул и подумал, что со следующей недели будет вынужден действительно куда-то выдвигаться — либо искать новую работу. Уезжать так скоро ему не хотелось — он ничего не спланировал, не выбрал даже самый первый пункт назначения; а искать работу не хотелось почему-то еще больше. Хотелось — он вдруг осознал это со страшной силой — пойти домой, взять гитару — лучше бы, конечно, синтезатор Бенджи, но придется довольствоваться тем, что есть, — и продолжить сочинять тот самый трек, который бы, может, сложился в его голове и прямо сейчас, если б шум вокруг не мешал как следует сосредоточиться. Жан-Жак посмотрел на примолкшую Элис, у него внезапно родилась идея. — Слушай, Элли, — начал он — и поправился, когда та злобно на него зыркнула: — Элис. Извини. Я тут пишу один трек… Он пока в зачаточном состоянии, но, может, ты хотела бы записать для него вокал? — Я не пою, — равнодушно ответила Элис, глядя в сторону. — Ты же знаешь. — Знаю. Но это всего один трек. И мы только попробуем — я пока даже не понял, нужен ли там вокал. — Джей-Джей… — вздохнув, протянула Элис, но Жан-Жак тут же ее перебил: — Не говори сразу «нет». Подумай, ладно? И трек еще не готов, я тебе пришлю, и тогда ты скажешь, окей? Элис кисло улыбнулась и неопределенно повела плечом. Жан-Жак решил считать это знаком согласия и вознамерился было рассказать обо всем поподробней, но в этот момент свет начал меркнуть, люди на трибунах уселись и притихли, под куполом зазвучала музыка — и ему пришлось отложить разговор до лучших времен. Начали с награждений: на лед вытащили небольшой и хлипкий с виду пьедестал. Первыми на него взошли женщины: юная японка, которую Жан-Жак вчера не видел, Мила Бабичева и Марина Мозес. Японка, которая, стоя на самой низкой ступени, была вытянувшейся в струну и ослепительно улыбающейся Марине едва по грудь, схватила обеими руками свою бронзовую медаль, как только лента легла ей на шею, и прижала ее к губам. Мила сперва отошла к самому краю — подальше от победительницы — и смотрела волком, но через минуту, как ни в чем не бывало, поднялась на верхнюю ступень: они вместе с японкой с двух сторон обняли Марину за талию, позируя для фотографий. После девушек прошли танцевальные и спортивные пары — и там, и там доминировали канадцы с американцами, только в спортивные затесались вдруг немцы. Мужчин награждали в конце. — И тут наш чувак, — заметила Элис, и Жан-Жак успел переспросить: — Наш? — прежде чем понял, что она имеет в виду Джозефа Бренина. — Ну да, канадец, — подтвердила Элис. — Хотя Отабек тоже в каком-то смысле, пожалуй, наш, да. — Пожалуй, — согласился Жан-Жак и про себя добавил, что и Юра как-то уже больше «наш», чем Бренин, катание которого ему почти не запомнилось. Мужчины улыбались очень сдержанно: Бренин, видимо, был расстроен из-за третьего места, Юра — из-за второго, Отабек вообще улыбался редко и, наверное, израсходовал годовой запас, флиртуя с Элис. Девочки в одинаковых бежевых платьях раздали призерам небольшие букеты. Отабек поднял свой на вытянутой руке вверх и помахал под аплодисменты, поворачиваясь в разные стороны. Юра свой — белый — прижал к груди, рядышком с серебристой медалью, поднял на трибуны тоскливый взгляд, и у Жан-Жака вдруг бешено зачесалось под черепом и закололо по всему позвоночнику, как это бывает, когда чувствуешь, что прямо сейчас, в следующую секунду придумаешь нечто очень крутое. Но зрители шумели, загремела веселая музыка, Элис принялась, дергая его за рукав, что-то говорить, и не успевшая сложиться воедино музыкальная фраза дрогнула и растворилась. Оставалось надеяться только на то, что кто-то из пары десятков фотографов запечатлел момент, который его триггернул, — хотя он и сам толком не понял, что такого было в этом моменте. Показательные выступления открыла бронзовая японка. Она каталась под какое-то танго, то и дело театрально вскидывая худые ручки в бордовых бархатных перчатках и улыбаясь накрашенным темно-красной помадой ртом. Публика ее, похоже, хорошо знала и любила, с готовностью начиная хлопать в такт музыке, стоило ей только бросить взгляд на трибуны. Жан-Жак тоже хлопал, пытаясь действительно увлечься номером, но у фигуристки были такие тонкие ноги и она так отчаянно на них приземлялась, что он никак не мог от этого абстрагироваться. Элис не аплодировала, но, когда японка остановилась, тяжело дыша и буквально сияя — не только лицом, а как будто всем телом, — удивленно произнесла: — Блин, какая она счастливая. — Наверное, не ожидала подняться до третьего места, — предположил Жан-Жак. Юра не особенно радовался второму — в принципе, понятно, он боялся за выход в финал, — но и Мила вроде как не ликовала по поводу своего серебра, хотя для нее участие в финале было вроде бы обеспечено. Видимо, что-то личное — персональная вражда с Мариной Мозес? Бывает у спортсменов персональная вражда? Вообще, несколько странно, что дружбу Юры с Отабеком нисколько не отравляет соперничество. Или все-таки отравляет? На танцах Элис откровенно заскучала, трижды проверила телефон и шепнула Жан-Жаку в один из наиболее тихих моментов: — Кажется, одиночники мне нравятся больше. — Ну, не знаю, — отозвался Жан-Жак. — Танцы — это же такое классическое занятие для двоих. — Классическое занятие для двоих — это секс. А танцы не имеют границ. Но конкретно данный пример, — она указала подбородком в сторону арены, — меня не впечатляет. Не впечатлила Элис и спортивная пара, которая и в самом деле достаточно вяло каталась подо что-то медленное и тягучее, и Джозеф Бренин, выбравший битлов, — хотя это было чуть получше. После него на лед вышла Мила Бабичева, и тут Жан-Жак уже смог вставить свои пять центов: — Она у того же тренера, что и Юра. Отабек, кажется, тоже ее знает. — Красивое платье, — оценила Элис. Платье сверкало так, что вызывало ассоциации с дискоболом, но Элис могла бы его надеть и выглядеть сногсшибательно — как, впрочем, и Мила. Теперь Жан-Жак легко позволил себе эту мысль. Мила симпатичная, вот так. И Юра сказал, что она смотрела его видео. Да, а еще Юра сказал, что у нее есть парень, так что, пожалуй, забудем.Тем более, я всерьез и не собирался — это была скорее пробная, тренировочная мысль. Мила каталась с ленивой грацией, которой ей не хватало вчера — хотя ясно, что не время лениться, когда в ближайшие пять минут тебя ждет несколько сложных прыжков. В своем показательном выступлении она прыгнула только пару раз, взмахивая юбкой, которая переливалась блеском в лучах прожекторов. Элис начала притоптывать ногой в такт неторопливой джазовой мелодии и, когда Мила замерла, откинув голову назад, уперев руки в бока и выставив вперед согнутую в колене правую ногу, захлопала одной из первых. Наконец, они дождались выхода Юры, которого тут тоже явно любили: какие-то совсем юные девочки на соседней — между прочим, заполненной до отказа — трибуне восхищенно взвыли, когда прожектор еще у дверцы выхватил его миниатюрную фигуру в черных брюках и свободно сидящей белой рубашке. Юра скользнул по дуге вдоль бортика, выехал на середину, помахал зрителям, а потом сложил руки на груди. — Подо что он катается? — спросила Элис. — Не помню, — чуть подумав, ответил Жан-Жак. — Хотя я вроде спрашивал. — Ну ладно, забей, сейчас увидим, — отмахнулась Элис, и тут из спрятанных где-то динамиков зазвучали первые аккорды. Версия была не оригинальная, и Жан-Жак узнал песню не сразу. Это оказалась «Moon River» в исполнении Энди Уильямса, более быстром и ритмичном, но не менее тягучем, чем у Одри Хэпберн — тягучем, однако, не по-дымному, а как-то по-медовому. Юрины движения — взмах руки, поворот корпуса — точно ложились на музыку, а Энди пел про двух бродяг, которые пустились в путь, чтобы увидеть мир. Скоро и мне пускаться в путь — только я буду один. Но я ведь этого и хотел? Я сделал то, что обещал Отабеку, и пришел на его соревнования, меня в очень удачный момент выгнали с работы, я не оставляю Лорена одного — самое главное, я, пусть и с подачи других людей, разрубил узел с Изабеллой. Теперь меня, кажется, ничто не останавливает. И — как в песне — что только ни ждет меня за поворотом. Тем не менее, Жан-Жака не покидало ощущение того, что у него осталось какое-то незавершенное, причем довольно важное дело. Юрин номер под «Moon River» был очень хорош, но, думая совершенно о другом, Жан-Жак вдруг четко осознал, чего этому номеру не хватает: импульса, движения вперед. Он мечтал о будущем, однако топтался при этом на месте — как, кстати, и «Лунный свет». Как и я. — Ну, неплохо, — произнесла Элис, когда выступление Юры закончилось. — Но музыка у всех, конечно. Хоть бы кто прокатился, не знаю, под Кендрика. — Отабек будет под Майкла Джексона, — сообщил ей Жан-Жак. — Ты их сейчас по какому признаку сравнил? Надеюсь, не по расовому? — Ни по какому. Просто говорю. Элис посмотрела на него, и ее брови почти сошлись на переносице. — Джей-Джей, что с тобой? — А что? Все вроде в порядке. — На тебе лица нет. Опять вспомнил про Изабеллу? — Изабеллу? — сглотнув, переспросил Жан-Жак. — Ну, да. Не так-то легко сразу это переварить. — Если хочешь, пойдем ко мне, — предложила Элис. — Я сделаю тебе какой-нибудь заебатый чай. Или можно купить вина. — Да нет, давай пока посмотрим. — Жан-Жак сделал усилие и улыбнулся. — Меня это отвлекает. Сейчас, кстати, должна быть Марина Мозес, она вроде как нравится Юре. Только не говори ему, что я тебе сказал. В этот момент Элис пришло сообщение, и она отвлеклась, чтобы отправить ответ. Жан-Жак украдкой пощупал с правой стороны под расстегнутой паркой. Там во внутреннем кармане лежала сложенная звездой вверх мантия Мадлен, которую он месяц назад забрал у родителей. Его взгляд наткнулся на нее утром, когда он открыл шкаф, чтобы быстренько одеться, пока Изабелла и Элис ждали в прихожей. Он и сам не знал, зачем взял ее — не задумавшись, по наитию сунул в карман джинсов, а потом, уже в машине, украдкой переложил в куртку. Импульс, да. А может, дело в сестре? Родители — состоявшиеся люди, брат — уже почти взрослый, но вот ее оставлять за спиной было немного тревожно. Немного как предательство. Причесывал ее — и впрямь причесывал. В первый раз, когда родители застряли где-то в пробке, а ее надо было вести на день рождения к подружке. Получилось плохо, криво, с петухами, Мэдди лила гневные слезы. Но потом он худо-бедно научился. Его последний год в школе — тогда он на какое-то время стал очень близок с сестрой. Нет. Жан-Жак одернул себя. Никакой ностальгии. Движение вперед. Иначе ничего не получится. Будет смешно, если он ошибается и отъезд в Штаты — это вовсе не движение вперед, а такое же топтание на месте, только на другом. — Ну, она ничего, — тихо произнесла Элис, и Жан-Жак очнулся. На льду стояла Марина Мозес в голубом и с распущенными волосами, завитыми в крупные локоны. — Только слишком массивная. В позе наездницы она нашего Юру задавит. — О господи. — Жан-Жак буквально почувствовал, как к щекам приливает кровь. — Мы можем это не обсуждать? — Да ладно, я шучу, — отмахнулась Элис. — Ну, и не задавит она его, на самом деле, он же тоже спортсмен. Ответить Жан-Жаку помешала заигравшая в этот момент музыка — Марина выступала под Колдплей. Фигура у нее была действительно мощная, это Жан-Жак заметил еще вчера. Но что ж, кому какие нравятся. С распущенными волосами она, во всяком случае, определенно выглядела лучше. Сзади, в районе лопатки, на платье красовалась вышитая белая роза — Жан-Жак прилип к ней взглядом и следил, как мог, выгнав из головы все посторонние мысли. Не то чтобы он так сильно устал — прошло не больше полутора часов, — но все-таки вздохнул с облегчением, когда дело наконец дошло до Отабека с его Джексоном — попурри из известных песен, ничего неожиданного. Это было, в целом, хорошо и, наверное, интересно, но чувствовался какой-то компромисс, будто изначально Отабек хотел кататься подо что-то другое. Или Майкл Джексон просто не сочетался с тем серьезным образом, который он создавал в конкурсных программах. Элис, впрочем, смотрела прищурившись и закусив губу — и удовлетворенно кивала всякий раз, как Отабеку удавался какой-нибудь мало-мальски сложный элемент. На этом гала, однако, не закончился: все высыпали на лед и начали вращаться и прыгать поодиночке и группами под музыку, которая состояла будто из одних битов. Юра держался поблизости от Отабека, но в какой-то момент Мила схватила его за руку, и они вдвоем сделали полукруг: Юра прижал ее к себе спиной и обнял за талию — смотрелось немного странно, потому что они были одного роста. Американец Лео изобразил какой-то невнятный рок-н-ролл вместе с Мариной. Ну вот, я уже запомнил, как их всех зовут. Скоро начну сидеть на спортивных форумах и обсуждать, у кого какие шансы. И можно еще ставить деньги у букмекеров — кстати, неплохая возможность немного заработать, пользуясь тем, что есть инсайдеры. Жан-Жак поделился этой мыслью с Элис, но та, подумав, покачала головой и сказала, что эти системы все равно настроены на то, чтобы в перспективе вытянуть из тебя побольше денег, — и, наверное, была права. Наконец, фигуристы выстроились в ряд, похлопали своим зрителям, раскланялись во все стороны и укатили к дверце. Чуть погодя врубили верхний свет. Жан-Жак зажмурился и потряс головой. Люди вокруг них начали потихоньку вставать и собирать вещи. Элис выпрямила спину, потянулась, подняв руки вверх, и спросила: — Обратно к раздевалкам? Ты ему напишешь? Она, очевидно, имела в виду Отабека, но Жан-Жак написал Юре — было как-то более органично просто продолжить утренний диалог с ним. Юра ответил, когда они с Элис уже спустились по лестнице в ведущий к раздевалке технический коридор: «Мы быстро». «Подождите у двери». «Найдете дорогу?» «Мы тут», — набрал Жан-Жак. — «Ждем». Юра прислал ему в ответ стикер с фиолетовым медведем, радостно демонстрирующим большой палец. Ждать пришлось недолго: минут через десять из раздевалки вывалился какой-то встрепанный Отабек, а почти сразу за ним показался и Юра — оба были увешаны сумками и чехлами с одеждой. — Я так понимаю, нам еще надо в отель? — спросил Жан-Жак. — Да, по пути закинем, — сказал Отабек. — Хотел на тренера оставить, но Юрины вещи все равно придется отнести. — Твой тренер не хочет к нам присоединиться? — чуть помедлив, произнесла Элис. — Нет, я его спрашивал, — отозвался Отабек. — Антон, мой хореограф, хотел, но у него рано рейс, он уже двинул в аэропорт. Жан-Жак вздохнул с облегчением и улыбнулся Юре, который ответил какой-то загадочной гримасой, на корню зарубившей его намерение предложить свои услуги в качестве носильщика. Они зашагали вперед и вышли на улицу уже в обычном логистическом хаосе — вызови убер, давайте сплитнем, это в багажник? нет, я возьму в салон, и заверните, пожалуйста, вон туда, мы буквально пять минут. Оказалось, что Отабек давно выбрал ресторан, а Элис согласовала его выбор в какой-то момент до начала показательных, так что от Жан-Жака больше ничего не зависело, и это было прекрасно. Повернувшись на переднем сидении в четверть оборота, он вполуха слушал болтовню Элис и Отабека. Юра, разместившийся у него за спиной — и вне поля его зрения, — всю дорогу молчал.