D.S. all'infinito

Проводив взглядом Юрино такси, Жан-Жак осмотрелся, сцепил пальцы, повернул руки ладонями вперед и потянулся так, чтобы хрустнуло, а потом расцепил и сжал кулаки. «Чешутся руки» — это просто такое выражение, и почесать их не поможет, когда на самом деле, пытаясь выбраться наружу, чешется что-то внутри. Он даже потрогал через куртку живот, а потом передвинул ладонь на сердце, и ему показалось, что оно, истекая соком от предвкушения, бьется прямо под пальцами — не слишком быстро, но бойко, как если бы беззаботный ребенок стучал в тугой барабан. Он сделал несколько шагов в том направлении, откуда они пришли, передумал и пошел обратно, завернул за угол, пытаясь сообразить, где метро. Затем хлопнул себя по лбу, достал телефон и открыл карты. Ближайшая станция оказалась в пятнадцати минутах ходьбы, но так было даже лучше — он прогуляется, поразмыслит, максимально тщательно отшлифует все у себя в голове, наметит, может быть, каркас всей композиции, а когда доберется до места, то… Тут Жан-Жак опомнился и остановился, чтобы написать Бенджи. Рухнул на лавку у входа в одну из квартирных новостроек и немного посидел, поминутно включая и выключая экран. В какой-то момент полупрозрачная стеклянная дверь подъезда открылась, выпустив на серую улицу пожилую даму в длинном дымчатом пальто и бледно-голубом берете. Жан-Жак безмятежно улыбнулся в ответ на ее надменный взгляд и снова щелкнул кнопкой. Бенджи, однако, отвечать не торопился. Ну, если он там решил устроить себе сиесту, ему же хуже. Жан-Жак попробовал позвонить в Мессенджер, потом — просто по телефону. Длинные гудки шлепались в ухо, как кляксы на нотную бумагу, но трубку Бенджи так и не взял: ни в первый раз, ни во второй, ни в третий — а в четвертый внезапно сбросил вызов. Чем он там, интересно, занят? Жан-Жак вздохнул и убрал телефон, пощипал двумя пальцами нижнюю губу, размышляя. Может, Бенджи что-нибудь напишет, пока он дойдет до метро. А не напишет — ну, в конце концов, дома есть гитара, это уже неплохо, или можно сделать на компе мидишку. Главное сейчас — не упустить. Словно городской сумасшедший, сидя на скамье в вагоне, он похлопывал себя по бедрам и притопывал ногами, пытаясь подобрать аккорды в голове. Веснушчатая девушка напротив сперва опасливо косилась, а когда он ей, сам не зная зачем, подмигнул, решительно встала и пересела подальше. Жан-Жак улыбнулся собственному размытому отражению в стекле и пожал плечами. Что ж, он, конечно, не сто долларов, чтобы всем нравиться. А его еще не готовый трек рискует не потянуть и на двадцать. Однако он должен, он просто обязан быть написан — даже если Юра послушает, скажет «спасибо», а потом быстренько перетащит файл в корзину и забудет, как страшный сон. Кажется, это происходило с ним впервые: он вообще не думал о том, как сложится судьба его произведения, — он хотел только исторгнуть его из себя, выплюнуть, будто проглоченное когда-то давно, в одной из предыдущих жизней инородное тело. Которое могло оказаться как драгоценным камнем, так и невзрачным булыжником — но уж тут он ничего поделать был не в силах. От станции до дома Жан-Жак добрался почти бегом. Едва зайдя в подъезд, расстегнул парку, не стал дожидаться лифта и, на ходу разматывая шарф, взлетел вверх по лестнице. Остановившись напротив двери, открыл нижний замок и сунул ключ в верхний — но тот не поддался. Жан-Жак нахмурился и попробовал еще раз, вынул ключ и вставил снова, однако замок оставался глух. Неужели заклинило? Черт, как невовремя — и Бенджи не отвечает, будто сговорились. Жан-Жак до боли прикусил губу, пытаясь решить, что делать дальше, и тут дверь распахнулась, да так резко, что чуть не ударила его по лбу. — Джей-Джей, ты чего, — сказал Лорен. — Забыл, как открывается? — А, ты здесь. — Жан-Жак, с облегчением вздохнув, шагнул через порог, и Лорен, пропуская его, посторонился. — Я же помню, что закрывал на верхний. — Здесь, как видишь. Лорен, закрыв за ним дверь, почему-то не ушел, а прислонился плечом к стене, словно чего-то ожидая. Жан-Жак стянул с себя парку и уже хотел спросить, не начались ли проблемы в его раю, как вдруг увидел на вешалке чужую кожаную куртку. Куртка была потрепанная, явно не новая и будто бы смотрела на Жан-Жака исподлобья, точно насупленный мультяшный зверь. Чего, мол, уставился — вали, откуда пришел. — Я не один, — сообщил Лорен, вероятно, проследив за направлением его взгляда. — Мы вообще-то шли в «Тауэр», но по дороге замерзли и решили зайти погреться. «Тауэром» назывался бар в паре кварталов от них, и Жан-Жак не стал указывать на то, что идти до него оставалось всего каких-нибудь пять минут. Ради бога, трахайтесь, то есть грейтесь сколько влезет, я все равно буду занят. Он повесил на вешалку парку, кинул на верхнюю полку шарф, услышал за спиной тихие шаги и посчитал до трех, прежде чем повернуться. Рядом с Лореном стоял высокий тощий парень на вид примерно Юриного возраста. Его жесткие, ничем не уложенные каштановые волосы лежали крупными волнами как будто отдельно от головы, обветренные пухлые губы были чуть приоткрыты, а бледное лицо над черной водолазкой казалось практически белым: складывалось такое ощущение, будто кто-то взял лист бумаги, нарисовал на нем прическу и рот, едва наметил светло-голубые глаза, а потом отвлекся на что-то другое, да так и забыл о начатом. — Джей-Джей, это Клод, — сказал Лорен. — Я тебе о нем рассказывал. Рассказывал Лорен довольно скупо: Жан-Жак по сути знал пока лишь то, что Клод — студент и что его квартирка слишком мала для двоих. Это напомнило ему об официально теперь поставленных на паузу сборах в Штаты, и он только мысленным усилием удержал мышцы лица от попытки сложиться в болезненную гримасу. Однако придется все же как-то сказать об этом Лорену и, наверное, в ближайшее время. — Привет, — произнес Клод неожиданно низким голосом. — Я тоже много о тебе слышал. В самом деле? Жан-Жак немедленно представил себе, как Лорен, показывая своему бойфренду квартиру, говорит: вот так мы и живем, я и мой друг долбоеб, помнишь, я тебе рассказывал? Тут у нас кухня, здесь ванная. А вот из этой комнаты мы сделаем гостиную, когда мой друг долбоеб отсюда съедет. Нет, ладно, Лорен бы так, конечно, не сформулировал. И вряд ли он вообще уже что-то озвучивал насчет переезда — обещать без весомых на то оснований было не в его стиле. Жан-Жак шагнул вперед и пожал длинную белую ладонь, попутно отмечая, что Клод по меньшей мере с него ростом, а может быть, и выше, просто сильно сутулится. Лорен прочистил горло и спросил: — Кофе? Мы как раз сделали свежий кувшин. — Чуть попозже, ладно? — Жан-Жак виновато улыбнулся, невольно вспоминая, как пил здесь кофе с Изабеллой. Утром — а кажется, вечность назад. — У меня тут появилась идея, хотел немного поработать над одним треком. — Над треком? Мне подойти? — предложил Лорен. — Нет-нет. — Жан-Жак помотал головой, но затем, решив, что это прозвучало слишком резко, добавил: — У меня пока только наметки, я еще не определился ни со структурой, ни с чем. Может, оно вообще того не стоит. Но потом буду, конечно, благодарен за помощь. — Окей, мы посидим на кухне. — Лорен пожал плечами. — А где-то через полчаса-час, наверное, все-таки двинем в «Тауэр». Если хочешь, присоединяйся. — Спасибо, подумаю, — вежливо отозвался Жан-Жак. Вот только «Тауэра» ему сегодня не хватало. — Я загляну, когда мы соберемся уходить, — пообещал Лорен. — Угу, — согласился Жан-Жак, боком, мелкими шажками пробираясь к двери в свою комнату мимо Клода, который пробормотал, что ему было очень приятно познакомиться. Лорен усмехнулся и, взяв его за локоть, потянул в сторону кухни. Жан-Жак одарил обоих последней и потому особенно широкой улыбкой и скрылся, наконец, за дверью. Любимая гитара стояла, как ей и было положено, за спинкой кровати. Жан-Жак выхватил ее и сел, уместив изгиб на бедро, проверил настройку, подкрутил колки, сделал глубокий вдох и прислушался. С кухни не доносилось ни звука, и он, приказав себе не думать о возможной аудитории, попытался наиграть то, что, увы, так до конца и не сложилось в его голове, но мелодия либо спотыкалась — либо крутилась на месте. Жан-Жак менял то одну, то другую часть, мысленно рисуя образы: вот здесь он выбирает тропу, вроде бы ведущую к выходу из леса, но уже через несколько метров — тактов — она загибается и уводит его, напротив, в глубину; он шагает по хвойному ковру, который очень тихо шуршит под ногами — звон струны этого, конечно, не передаст, нужно что-то другое, — и за очередным поворотом видит вдруг — музыка делает неожиданный кульбит — не закрывшийся на ночь цветок: он красный? может, рыжий — или, пожалуй, светлей, нежно-персиковый, кремовый — нет-нет, глупости, он, разумеется, белый и ослепительно сияет, отливая серебром, в свете как раз выглянувшей из-за крон деревьев луны, он указывает путь, и Жан-Жак, не колеблясь, ступает мимо него с тропы прямо в чащу, но очень скоро начинает блуждать; это нестрашный лес, этот лес ему хорошо знаком, он понятный и родной — хотя таких белых цветов в нем раньше не росло, — и, тем не менее, Жан-Жак чувствует, что ему необходимо отсюда выбраться — пусть всего на десять или даже пять минут — и увидеть то, что находится за пределами; ветер, дразнясь, время от времени проходится по щеке осторожной лаской, будто бы намекая, что цель уже близка, но намеки оказываются ложными: вокруг одни деревья и редкие приземистые кусты, ни единого просвета, и не попадается больше белых цветов — видимо, тот, первый, был и единственным, каким-то чудом занесло сюда его семена, — и Жан-Жаку вдруг очень хочется посмотреть на него снова; он по наитию разворачивается и пытается идти обратно тем же путем, но сбивается с дороги: земля сухая, а хвойный ковер не хранит следов… На кухне что-то громыхнуло, и Жан-Жак, остановившись, со вздохом отложил гитару. Начало вышло неплохое, но его он сочинил еще неделю назад и сейчас только подправил несколько моментов, а развития никак не получалось — он, по сути, так и не сдвинулся с места, хотя отшагал, кажется, не один километр по воображаемому лесу. И этот чертов цветок так никуда его и не привел. Может, стоило сорвать? Одним внезапным злым аккордом, который вырвет Юриных зрителей из дремоты. Жан-Жак протянул руку и дернул струны, исторгнув из инструмента немелодичный звук — ну, не так, конечно, но примерно с тем же эффектом чего-то неожиданного, резкого, даже неприятного. Ведь срывать лесные цветы, тем более редкие — плохо… С кухни опять донеслись какие-то звуки. Жан-Жак прижал все еще звенящие струны ладонью и вздохнул, потирая лоб. Пока он играл, сгустились сумерки — очертания мебели в полумраке стали зыбкими, серость проникла в углы и затаилась там, словно терпеливый хищник. Жан-Жак вскочил на ноги — ему вдруг расхотелось быть одному. Оставив гитару на кровати, он распахнул дверь, вышел в коридор, повернул к кухне — и тут же понял, что следовало производить больше шума. Или хотя бы покашлять. Клод и Лорен целовались. Лорен стоял, опираясь спиной о кухонную тумбочку и придерживаясь одной рукой за столешницу, в то время как другая лежала у Клода на шее — большой палец мягко поглаживал торчащую из расстегнутого ворота рубашки ключицу; нога его была согнута таким образом, что пятка подпирала снизу дверцу, которая, видимо, и громыхала, когда он двигался. Клод навалился спереди и, прижавшись вплотную, усердно зарывался руками в его кудри. Жан-Жак смотрел, как губы мнут губы, как сталкиваются носы и подбородки, и знал, что по-хорошему должен тихонько уйти и сделать вид, будто сидел все это время в комнате, но ноги вдруг потяжелели и отказались ему повиноваться — так что он просто стоял и наблюдал примерно с минуту, пока его не заметил повернувший голову Лорен. Жан-Жак, спохватившись, махнул рукой за спину, поднес палец к губам — меня здесь как бы не было — и, наконец, отступил на шаг. Однако Лорен, ничуть не смутившись, положил обе руки Клоду на плечи, легонько оттолкнул его и громко сказал: — Джей-Джей, как успехи? Все-таки кофе? Жан-Жаку ничего не оставалось, кроме как, виновато улыбаясь, зайти на кухню и пробормотать: — Если осталось. — Осталось немного, но я сделаю новый. — Лорен шагнул к кофе-машине. — А то уже остыло. Жан-Жак опустился на ближайшую к двери табуретку, зажал ладони между колен и едва удержался от того, чтобы, как ребенок, покачаться вперед-назад. Клод прошелся до окна и обратно, сел по другую сторону стола, пошарил пальцами в волосах, явно чувствуя себя не в своей тарелке, а потом повернулся боком, неловко прижимая локоть к туловищу, и сказал: — Мы тут слышали немного… классный трек. — Спасибо, — отозвался Жан-Жак. — Это, на самом деле, только начало. Хотел сегодня продвинуться дальше, но что-то пока не выходит. — Да? А что должно быть дальше? От необходимости отвечать сразу Жан-Жака избавил Лорен, который как раз в этот момент нажал на кнопку. Пока машина шумела, он успел сформулировать нечто достаточно туманное и, когда подогретая вода перестала шипеть, а кофе закапал в стеклянный кувшин, сообщил: — Дальше должно быть что-то динамичное и при этом тревожное. Вроде сильного дождя или даже шторма. — Как в треке для Алтына? — спросил Лорен, а Клод одновременно с ним произнес: — Это тот образ, который ты используешь? Лорен был прав — песня для Отабека строилась именно на таком концепте. Жан-Жак предпочел ответить на второй вопрос: — Не совсем, я немного обобщил. То, что я себе представляю, это, скорее, лес, из которого мне как бы надо выбраться. — Выбраться куда? — Если б я знал. Я думал о чем-то типа берега моря или большого озера — там, в лесу, дует ветер… — Жан-Жак немного помедлил, пожевал нижнюю губу. Лорен поставил перед ним чашку — одну из тех, которые он брал утром, когда сидел с Изабеллой. Сам виноват — следовало не оставлять их на раковине, а засунуть подальше. — Во всяком случае, какое-то открытое пространство. — Тогда при чем тут шторм? — сказал Лорен. — Открытое пространство — это же наоборот спокойно, все просматривается на мили вокруг. Вот лес — это и впрямь тревожно. — Нет, это не такой лес. — Жан-Жак покачал головой. — Трудно объяснить. — Если ты родился и всю жизнь прожил в лесу, тебе должно быть тревожно в поле, тут как раз все понятно, — возразил Клод. — Хотя это, на мой взгляд, другая тревога, не штормовая. — Для чего, кстати, трек? — спросил Лорен, оставшийся стоять со своей чашкой возле кофе-машины — табуретки ему не хватило. — Ни для чего, пока просто, — соврал Жан-Жак, вдруг глупо, совершенно по-детски побоявшийся сглазить. — Там видно будет. — Ты мог бы сделать визуализацию, — произнес Лорен, и Жан-Жак недоуменно нахмурился, не сразу осознав, что обращаются не к нему. — Клод — будущий художник, — пояснил Лорен уже для него. Жан-Жак перевел взгляд на Клода, и тот болезненно поморщился. — Ну, я себя художником не считаю, — открестился он. — Мне для этого не хватает творческой смелости. Я больше по дизайну — всякие принты, афиши. Дурацкие картинки на кружках, безвкусная реклама на столбах. Жан-Жак понял, что он шутит, только когда его лицо расплылось в кривой улыбке. Вообще, это было, пожалуй, не особенно красивое лицо — слишком вытянутое, с широким, немного приплюснутым носом и парой плохо замазанных прыщей, — но улыбка делала его симпатичным. По крайней мере, располагающим. Жан-Жак улыбнулся в ответ, а Клод добавил: — И мне не хочется вот так влезать в чужую вещь. Но, когда будет готово, я действительно могу смастерить, например, обложку, без проблем. Если хочешь. — Было бы неплохо. — Жан-Жак равнодушно кивнул, решив, что думать об этом все равно пока рано. Клод усмехнулся и сказал: — Да ладно, чего ты так сразу соглашаешься? Ты даже не видел моих работ, — к тому же, я всего лишь студент. — Это он из вежливости, — предположил Лорен. — Чтобы мы уже отъебались. — Ну почему же, — возразил Жан-Жак. — Просто я рассчитываю, что в один прекрасный день Клод прославится и подтянет меня за собой. — Уж скорей тебя Алтын подтянет, — фыркнул Лорен и, не обращая внимания на Клодово возмущенное «эй!», пообещал: — Но я покажу тебе что-нибудь из того, что он делал. Серьезно, он может, когда хочет. — Когда хочет, — скептическим тоном повторил Клод, а Жан-Жак согласно качнул головой, про себя недоумевая, зачем Лорен вообще завел этот разговор, рискуя связать его какими-то обязательствами со своим бойфрендом, хотя сам, по идее, должен бы с нетерпением ждать, когда Жан-Жак съедет уже к чертовой матери и освободит жилплощадь. Пока Клод и Лорен молча обменивались многозначительными взглядами, он сделал несколько глотков подостывшего кофе, пытаясь придумать достойный предлог, чтобы уйти, и тут у него в кармане завибрировал телефон. — Джей-Джей, привет, — произнес в трубке голос Бенджи, когда Жан-Жак, наскоро извинившись и выскочив в коридор, принял вызов. — Извини, не мог ответить, у моей кузины день рождения, она очень переживает, когда кто-то… скажем так, не вовремя встает из-за стола. — Да ничего, — отозвался Жан-Жак. — Это не та ли кузина, у которой вы с Элис тогда вдвоем играли на свадьбе? — Она самая, — хохотнул Бенджи. — Я теперь даже удивляюсь, как она это допустила. Ты чего звонил, все в порядке? — Да, просто хотел зайти немного помучить твой «Норд». Думал, что ты дома. — Заходи, — неожиданно предложил обычно не такой уж легкий на подъем Бенджи. — Я еду домой, буду где-то через полчаса. — Ты уверен? — уточнил Жан-Жак, притопывая ногой, и с трудом заставил себя добавить: — Это не срочно, я могу пока сделать, что получится, на компе, а к тебе заглянуть завтра. — Нет, давай сегодня, — сказал Бенджи. — Я весь день провел с родственниками, хочу увидеть хоть одного человека, который не станет причитать, как сильно я похудел, или спрашивать, когда я наконец женюсь. — Понял, — усмехнулся Жан-Жак. — Тогда я постараюсь минут через сорок. Он дождался, пока Лорен и Клод отправятся в «Тауэр», посидел еще немного с гитарой, нервно перебирая струны, а затем сорвался и выбежал из квартиры, на ходу застегивая парку. На улице он, впрочем, притормозил, чтобы не явиться раньше Бенджи, но не смог идти совсем уж медленно: музыка опять заиграла внутри, забилась, пытаясь вырваться наружу, — и Жан-Жак знал, вот просто знал, что сегодня выплюнет ее — прижмет и выдавит по капле, если понадобится. Нужно было только за что-то уцепиться — и он очень надеялся, что это правильный инструмент. Хотя было еще кое-что. Жан-Жак, не останавливаясь, достал телефон и, открыв Инстаграм, набрал в поиске «юрий плисецкий». Поиск выдал пару десятков аккаунтов, один из которых был отмечен галочкой как подтвержденный. Жан-Жак зашел, зацепил взглядом кнопку подписки и несколько секунд на нее смотрел, а потом решительно опустил палец на экран. В конце концов, это всего лишь Инстаграм, публичное пространство, я же не в душу к нему лезу. Да и вряд ли он вообще меня заметит, на него наверняка подписывается по сто человек в день. Последние посты у Юры были, однако, с выступлений на российском этапе, и Жан-Жак, который искал другое, вернулся к результатам и прошел по тэгу. Фотографии с канадских соревнований уже появились: он пролистал некоторое количество нечетких любительских фото, профессиональные снимки, но не сегодняшние, а со вчерашней произвольной, и только после этого догадался открыть «Недавние». Постов с церемонии награждения оказалось довольно много, но почти на всех изображениях призеры были втроем: сдержанно-радостный Отабек, недовольный Джозеф Бренин, какой-то измученный Юра. Все не то, неужели же нету… Жан-Жак свернул Инстаграм и открыл браузер, уже ни на что особенно не надеясь, замерзающими пальцами напечатал «юрий плисецкий торонто серебряная медаль» и остановился, выдыхая, когда перед ним предстало именно то, чего он хотел — спасибо какому-то спортивному сайту, о котором он никогда раньше не слышал. Юра прижимал к груди букет белых цветов, из-за которых тускло поблескивала медаль, и взгляд, которым он смотрел поверх камеры, был неожиданно спокойным и даже безмятежным, как будто мыслями он в этот момент оказался где-то еще, где-то далеко — где-то за пределами леса.