D.S. all'infinito

На Джей-Джее был тонкий черный свитер, рукава которого он закатал чуть выше локтей — голые предплечья, несмотря на явную смуглость, казались бледными на темном фоне. С расстояния около пяти метров Юра мог разглядеть покрывающие кожу жесткие волоски, мог видеть, что на косточке у запястья они почему-то не растут, огибая ее, как река огибает холм. Он различал даже мелкую вязку на свитере — каждую петельку, словно у него открылось вдруг суперзрение. Джей-Джей скрестил руки, непозволительно сильно натягивая ткань на широкой груди, и сказал: — Давай попробуем еще раз. В этот момент Юра осознал, что тяжело дышит, буквально задыхается, что его выбившиеся из-под резинки волосы прилепил ко лбу пот, а его мышцы протестующе ноют и будто скручиваются, как бывает, когда вечером лежишь в постели и безуспешно пытаешься расслабиться после долгой тренировки. А лед был, как только что постеленная простыня — свежий и холодный. Казалось даже, что по-домашнему тихо хрустнет, если прилечь. Юра судорожно вздохнул и прижал ладонь к щеке, но и щека, и ладонь, да и все тело горели, словно в лихорадке. Если он опять заболеет, Фельцман будет вне себя. Громов снялся, на Арсюшу с Ваней надежды нет, Мила — ну, а что Мила, она в другом виде. Надо идти домой и ложиться спать, лучше сна лекарства пока не придумали — если, конечно, он сумеет заснуть в таком… состоянии. — Юра, — мягко, но требовательно произнес Джей-Джей. — Ну же. Юра развернулся и поехал вдоль борта, пытаясь вспомнить, что делал пять минут назад. На катке, кроме него, почему-то не было никого из группы — вообще никого не было, даже Фельцмана, на привычном месте которого сейчас стоял Джей-Джей. Выходит, они остались вдвоем? Но куда все ушли — да еще так быстро, что он даже не заметил? И сколько времени? Юра бросил взгляд на левую трибуну, где обычно оставлял свои вещи, но там ничего не лежало. И было очень тихо: ни шума шагов, ни воплей малышни, ни грохота дверей — тишину нарушал только негромкий скрежет его собственных лезвий о поверхность льда. Но ведь не может еще быть так поздно? Юра повернул и снова посмотрел на Джей-Джея. Теперь он находился дальше, на другой стороне катка — однако по-прежнему четко видел и длинные пальцы правой руки, сжимающие плечо левой, и глаза, чуть прикрытые, как будто их обладатель погрузился в размышления, но все равно горящие светло-синим огнем, и ровный нос, крылья которого подрагивали от дыхания, и пересохшие отчего-то губы, и затаившуюся в выемке над ними тень. Но полукруг заканчивался, и Юра, развернувшись спиной вперед, оторвался ото льда, не успев сообразить даже, что собирается прыгать. Тело знало само — это был, конечно, сальхов, его любимый прыжок, хоть и стыдно, наверное, любить то, что почитается относительно простым. Нога не подвела, он приземлился легко и ровно — ни с чем не сравнить это ощущение, когда ты все сделал правильно, когда не надо в последний момент исправлять какую-нибудь помарку, — и по дуге вернулся к Джей-Джею, рукавом вытирая с лица и шеи почему-то льющийся градом пот. Однако Джей-Джей лишь грустно улыбнулся и покачал головой. — Юра, — сказал он. — Я ведь не этого от тебя хочу. — Да? — сглатывая, отозвался Юра. — А чего же? — Более того, — продолжил Джей-Джей, будто не услышав. — Ты хочешь не этого от самого себя. И от меня тоже. Юра почти спросил у него, где Фельцман и все остальные, но, в конце концов, так ли уж важно это было? Вот я, вот лед, на мне коньки — что еще надо? Мышцы, стоило только прекратить движение, сразу же принялись ныть и зудеть, и он, решив не спорить, отчасти чтобы снять этот зуд, заскользил снова, в ту же сторону, откуда-то зная, что Джей-Джей проводит его взглядом, но сделает вид, что все время смотрел прямо перед собой, если ему вдруг вздумается повернуть голову. На сей раз он попробовал аксель — и, уже отталкиваясь, поймал себя на мысли о том, что не помнит, как разминался. Но не мог же он выйти на лед неразогретым, не совсем ведь он дурак. А щеки по-прежнему горели, и тело пылало, но слушалось при этом идеально, точно новенький механизм. Лезвие с размаху врезалось в лед, и Юре почудилось, будто тот в ответ спружинил, словно батут, слегка подбрасывая его вверх, так что даже подвело живот, — но лед, конечно, не мог пружинить, просто прыжки сегодня удавались ему особенно хорошо. Он поднял руки над головой, а потом опустил левую, а ладонью правой провел по открытому горлу. Горло тоже было горячим. В ямочке между ключиц плескалась лава. Когда он вновь оказался перед Джей-Джеем, тот сокрушенно покачал головой. Темная прядь свесилась набок, кончики волос задели густую бровь. Он не казался недовольным — он выглядел как учитель, который отчаянно хочет, чтобы его ученик сам, без посторонней помощи решил трудную задачу. Юра вдохнул и едва смог выдохнуть: легкие прижало чем-то невидимым, но огромным. — Попробуй еще раз, — попросил Джей-Джей, быстрым движением языка облизнув губы. — Да что тебе не нравится? — разозлился Юра. — Это сложные прыжки! — Дело не в сложности, — возразил Джей-Джей. — А в чем? У меня не было ошибок. Джей-Джей в ответ промолчал и опять скрестил руки на груди. Юра, ударив себя кулаком по бедру, зашел на прыжок снова, поворачивая на дикой скорости и глядя только вперед. В висках стучало, капля пота ползла по скуле. Ему пришлось сделать полный круг, прежде чем он решился наконец прыгнуть. Хочешь четверной флип? Ладно, подавись. Раз-два-три — однако волна белой злости его смела, сломала, повалила и обрушилась сверху. Он упал очень плохо, очень неправильно, неловко вывернув обе ноги, — он никогда в жизни не падал так убого. Кристаллики льда вдавились в мякоть ладоней, которые он выставил перед собой. Больно, больно, больно… Но не так больно, как должно быть. — Юра, — сказал Джей-Джей. Юра поднял голову. Джей-Джей успел перемахнуть через бортик и теперь, нагнувшись, стоял рядом с ним. — Ты ушибся? Да, мать твою, ушибся, ты что, не видел, как я ебнулся? Юра качнул головой и зачем-то протянул руки. Джей-Джей схватил его за запястья, наклонился ниже, рассматривая ладони, и спросил: — А где твои перчатки? — Я не знаю, — прошептал Юра. — Забыл. — Ну ничего, — успокаивающе произнес Джей-Джей и погладил большим пальцем там, где проверяют пульс. — Видишь, крови нет. Юра, однако, не видел ничего, кроме этого большого пальца. — Вставай, — сказал Джей-Джей. — Я тебе помогу. — Помоги, — согласился Юра, и Джей-Джей, вдруг расплывшись в широкой улыбке, подался ближе и обхватил его за пояс. Юра для опоры прижался плечом к его плечу и только теперь обратил внимание на то, что они оба в черном, что свитер Джей-Джея точно такого же цвета, как его собственная тренировочная майка. Чужая ладонь требовательно надавила внизу спины. Юра неловко собрал под себя колени, напряг мышцы, встал на дрожащие ноги. Ладонь не перестала давить — он почти неосознанно ей подчинился, продолжая движение вперед, и опомнился, только когда между ним и Джей-Джеем не осталось ни одного сантиметра. Пальцы, задрав сзади майку, пробежались по позвоночнику. — Джей-Джей, — пробормотал Юра. — Не надо, я весь мокрый. Это единственное, что тебя сейчас волнует?! — возопил внутренний голос. — Это единственное, что тебя сейчас волнует? — спросил Джей-Джей. Юра не ответил — только прерывисто вздохнул. Пальцы поехали по его голой коже вверх, натягивая ткань, пока ладонь, наконец, не легла между лопаток, будто поставив жирную точку — которую немедленно превратили в запятую губы, прижавшиеся мокрым на самом краешке скулы. Ноги сразу же ослабли, и Юра бы упал, если бы его не поддерживала вторая рука Джей-Джея, которая осталась на уровне пояса, но лежала совсем низко, сползая пальцами на ягодицы. Губы осторожно прихватили мочку уха, потянули — и Юра больше не смог терпеть. Он захныкал, заскулил, как щенок, он начал вырываться, а потом сдался и принялся тереться ближе, опомнился и снова забился в попытках оттолкнуть, хватал ртом воздух, которого никак не доставало, изо всех сил впивался пальцами в плечи, которые казались такими твердыми и настоящими, а потом вдруг обмякли, опали, исчезли… Юра замахал руками, закрутился, но все куда-то пропало, вокруг воцарилась непроглядная темнота, а в следующую секунду он, мелко дыша, уже смотрел в белый потолок, а за плечо его тряс Ваня Мешковцев, который монотонно повторял: — Юра. Юра-а. Юр. Да просыпайся, черт бы тебя побрал. Юра. Юр. Юра отбросил его руку и резко сел, встряхивая головой, подобрал колени к груди, подтянул сползшее одеяло. Сознание медленно прояснялось: теперь он вспомнил, как пришел в номер, как ходил из угла в угол, представляя себе песню, которую для него напишет Джей-Джей, как уговаривал себя, что это все неточно, что он, может быть, ничего еще и не напишет — особенно после того, как узнает об эпизоде с Элис и Отабеком. Мысли носились по кругу, Ваня не возвращался, Миле писать Юра не рискнул, потому что днем просто от нее сбежал, чтобы не приглашать с собой, и сомневался, что она восприняла это с философским спокойствием… В конце концов, он разделся и лег, хотя был уверен, что не сможет сомкнуть глаз, и действительно с полчаса ворочался, не переставая метаться среди все тех же мыслей, а потом — да, похоже, что сон его все-таки одолел. — Я уж думал звать врача, — сказал Ваня. — Ты ворочался так сильно, а потом вообще завыл. Приснилось что-то? — Вроде того, — буркнул Юра, вдавливаясь подбородком между коленок. Тяжесть в паху не проходила, и он слишком хорошо понимал, что это означает. Блять, только бы Мешковцев ничего не заметил. С другой стороны, ну, встал у меня во сне, со всеми случается, а о том, что я в этом сне видел, он не знает… Боже, нет, зачем, за что мне это, почему именно я? Юра едва удержался от стона, а Ваня спросил: — Ты не заболел? А то весь горячий какой-то. — Нет, — отрезал Юра и заставил себя добавить: — Просто тут жарко, а одеяло теплое. — Мне показалось, не очень жарко. Но я недавно с улицы, конечно. Включить кондер? Юра кивнул и, когда Ваня наконец отошел от кровати, поспешно залез рукой под одеяло, сунул ладонь между бедер и тихо охнул. Еще бы немного, если б Мешковцев вспомнил о каком-нибудь неотложном деле и свалил хоть на пять минут… Но Ваня отрегулировал температуру и, захлопнув крышку панели на стене, опять повернулся к кроватям. Юра сделал вид, что поправляет простынь, и мысленно себя отругал. Блять, Плисецкий, прошу тебя, думай головой, если еще не все мозги в яйца перетекли. — Ты на банкет-то пойдешь? — сказал Ваня. — Пора собираться, наверное. А может, действительно не ходить? Сказаться больным — или нет, лучше не больным, а уставшим, чтобы не вызвать лишний переполох. Но остаться в номере значило остаться наедине со своими мыслями, то есть думать о том, о чем сейчас думать совсем не хотелось. К тому же, на банкет должна была прийти Марина Мозес, с которой Юре стало вдруг очень нужно поговорить. Напряжение в паху немного отпустило, и, когда Ваня полез в шкаф за костюмом, Юра отбросил одеяло, свесил ноги с кровати, вскочил, натягивая подол майки на бедра, и ринулся к ванной. Крикнул: я в душ, — не дожидаясь ответа нырнул внутрь, хлопнул дверью, но в этот момент силы его оставили, и он, чтобы удержаться на ногах, схватился за края раковины и, наклонившись вперед, прижался лбом к зеркалу. Стекло мгновенно запотело от горячего дыхания. Ваня в комнате чем-то громыхнул, потом зашуршал. Спросить его? Может, это нормально и с ним тоже, например, бывало? Однако Юра даже не мог начать формулировать — любая попытка душила стыдом. Почему сейчас — и почему Леруа? Он же никогда не думал о таком — нет, конечно, вовсе избежать мыслей о… об этом не получилось бы хотя бы потому, что были Никифоров и Кацудон, ну, и вообще, он же не в дремучей деревне живет — но к себе-то он эти мысли ни разу не примерял. А они, блять, оказались впору… Нет, нет, хватит. Юра стянул майку и трусы, пустил воду и забрался в душ. Поначалу приятно холодный кафель быстро нагрелся под теплыми струями, но прикосновения воды успокаивали. В конце концов, это всего лишь сон, а сон — не более чем интерпретация. Ему приснилось, как он прыгнул сальхов и аксель и не сумел прыгнуть четверной флип, — логично, он этого боится. А Леруа — Джей-Джей — был там только потому, что последние сутки он был вообще везде. Перчатки — Отабек утром говорил про перчатки. А то, что Джей-Джей его… трогал — ну, может, это как раз Ваня принялся трясти его за плечо, сонному мозгу же не объяснишь. Он меня не только трогал. Он меня целовал — в скулу и в ухо, вот сюда… Юра собрал дернувшуюся было к лицу ладонь в кулак и замахнулся на стену, но в последний момент струсил и придержал руку, так что удар вышел слабым — однако боль все равно отрезвила. Он сунул голову под душ, вода побежала по волосам, смывая подсохший пот и остатки геля. Джей-Джей помогал ему причесываться, а на голове очень чувствительная кожа, вот что. В конце концов, если тебе снятся монстры, это ведь не значит, что они и впрямь существуют. В ресторан Юра спустился уже в более или менее благодушном настроении. Дед всегда говорил, что нет смысла зацикливаться на проблеме, которую не можешь решить или хотя бы начать решать прямо сейчас. По поводу сна ничего не поделать, поэтому о нем лучше просто забыть, а вот как следует извиниться перед Отабеком было бы неплохо, так что этим, пожалуй, и займемся. Фельцман, беседовавший с тренером канадских парников возле одного из круглых столов в углу помещения, поймал его взгляд и сделал непонятное движение головой, которое Юра предпочел истолковать как обычное приветствие. Надо будет — подойдет сам. Но Фельцману, видимо, было не очень надо, потому что через пять секунд он уже на него не смотрел, вернувшись к своему разговору. Юра побрел по залу в поисках Отабека, стараясь больше ни с кем не встречаться взглядом, однако Отабека нигде не оказалось — как, впрочем, и Марины. Банкет начался около сорока минут назад — суша волосы, а потом одеваясь, он опоздал к началу, даже Ваня не стал его дожидаться, — но не могли ведь они оба уже уйти? Или Отабек вообще не приходил — может, он остался с Элис? Проще всего было бы написать и спросить, но Юра упорно продолжал лавировать между столами, пока не увидел Сабиру. Сабира в гордом одиночестве стояла в оконном проеме и задумчиво крутила в маленьких ручках бокал, в котором плескалось нечто мутное — не шампанское и не вино. Юру она не заметила, и он спокойно мог бы пройти мимо, но почему-то затормозил, а потом повернул и решительно двинулся к ней. Сабира испуганно вскинула голову, когда он негромко кашлянул, привлекая внимание. Темные глаза несколько раз моргнули, а губы сложились в очень осторожную улыбку. — Привет, — поздоровался Юра, глядя в область ее левого виска. — Ты не знаешь случайно, где Отабек? — Собирается, — чуть помедлив, отозвалась Сабира. — Сказал, что будет попозже, он ходил куда-то днем, только недавно вернулся. — Ясно. — Юра со вздохом расстегнул верхнюю пуговицу пиджака — в зале было жарко. — А ты чего одна стоишь? Сабира в ответ лишь передернула плечами. Ну, оно и понятно: пиздец вопрос, как язык-то вообще повернулся. Пытаясь загладить неловкость, Юра ступил ближе и со смешком пробормотал: — Хотя с кем тут разговаривать, опять же. Сабира склонила голову вправо и вдруг совершенно явно, что называется, стрельнула в него глазами. Может, она вовсе и не застенчивая — может, это просто такой образ. Загадочная восточная женщина. А застенчивая не пробилась бы даже в Казахстане, там тоже есть с кем конкурировать, и немаловажный элемент конкуренции — это психологическая борьба. Не в том смысле, чтобы изжить со свету своих товарищей по сборной, а в том, чтобы доказать, что ты ебашишь лучше других и никакие комплексы не задавят тебя по дороге к победе. — Что ты пьешь? — спросил он, облизнув губы. — Ананасовый сок, — ответила Сабира и, потупившись, внезапно протянула ему бокал. — Хочешь? Было бы гораздо разумней пойти и взять себе что-то свое, но Юра побоялся, как бы она не решила, будто он брезгует, и, перехватив бокал за ножку, быстро сделал глоток. Сделал — и совсем некстати вспомнил про ананас, который купил в панике перед российским этапом и который Кацудон все же забрал тогда с собой — интересно, съел, или Витька так и не позволил? Во рту немедленно стало горько. Сабира взяла бокал, задев его пальцы своими — скорей всего, случайно, но что, если нет? Юра невольно посмотрел на едва заметные холмики грудей под расшитым мелкими стразами бежевым лифом и подумал: нет, это безнадежное дело, безумие. Ее даже поцеловать нельзя — она несовершеннолетняя, и, если побежит потом жаловаться тренеру, правда будет на ее стороне, сколько бы там согласий он с нее ни получил. — Юр. — Отабек возник неожиданно, но очень вовремя, и Юра с готовностью перевел на него взгляд. — Сабира. Как вы тут? Что я пропустил? — Ананасовый сок, — ответил Юра, — пьем. — И тут же испугался какого-нибудь замечания по поводу того, что пьют они, по всей видимости, из одного бокала. Но Отабек лишь коротко улыбнулся и переспросил: — Сок? Вы меня удивляете. Как насчет шампанского в честь наших медалей? Юра промолчал, хотя в честь своего серебра пить не очень хотел, а у Сабиры медали и вовсе не было — хотя она, пожалуй, и не рассчитывала, для нее попадание в десятку уже, наверное, считалось отличным достижением. — Я принесу, — сказал Отабек, не дожидаясь ответа, и, обращаясь к Сабире, добавил: — Тебе еще сока? Сабира пожала плечами, и Отабек тронул Юрино плечо: — Пойдем тогда вместе. А то три я могу уронить. Они отошли к ближайшему столу, где Юра, вспомнив о своих изначальных планах, придержал Отабека за рукав, мимоходом непроизвольно отмечая, что костюм на нем другой, не тот, в котором он был на банкете Ростелекома, — у него что их, два? Отабек, повернув к нему голову, посмотрел вопросительно, и Юра — быстро, чтобы не растерять решимость, — проговорил: — Я хотел еще раз извиниться за сегодняшнее, по-нормальному. Мы вчера встретили эту Элис в баре, я их рядом увидел и почему-то подумал… мы до того как раз обсуждали его невесту, и потом, я был немного пьян, наверное. А сегодня утром он мне сказал, что совсем с ней расстался, обрубил концы. То есть, я-то думал, что он про Элис, — и тут вы с ней начинаете, ну, типа флиртовать… — И тебя охватил праведный гнев, — усмехнулся Отабек. — Я все понял, не переживай. Я бы на твоем месте, наверное, тоже что-нибудь сказал. — Вы, ну… — начал Юра. — Я имею в виду, после… — И замолчал, не в силах нормально сформулировать свой вопрос. — Нет. — Отабек покачал головой. — Идея была плохая, я даже в какой-то степени рад, что ты меня остановил. Это только мешает тренировочному процессу, а у меня на носу финал. — Да ладно, — пробормотал Юра. — Один-то раз? — Это не в физическом плане опасно, а скорее в моральном. Как будто споткнулся на пути к победе. Я просто не умею легко к такому относиться, мог бы и влюбиться в нее, а это уже плохо. — Отабек рассмеялся, поставил бокал, который только что взял, и нервным жестом пригладил волосы. — Да и некрасиво как-то по отношению к девушке. — По-моему, она без особых предрассудков, — заметил Юра. — Да, но проблема с моей стороны, я так воспринимаю. Чувствовал бы себя ответственным, звал бы ее в Казахстан — а зачем ей в Казахстан? — Да ладно, в Казахстане заебись, — выпалил Юра, а потом робко добавил: — Мне кажется. — Спасибо, конечно. — Отабек вдруг ухмыльнулся. — Ладно, посмотрим. Я же не сказал, что не буду с ней общаться. С интернетом это вообще не вопрос. Мы еще посидели, поговорили, когда вы ушли — Джей-Джей почти сразу после тебя свалил, у него какие-то дела возникли… Короче, может, и получится что-то со временем. Юра криво улыбнулся и выцепил один бокал из выставленной на стол батареи. Это кому, интересно, столько? Хотя некоторые тренера, конечно, не дураки бухнуть. А Джей-Джей, выходит, не сказал им, куда идет. Получилось, будто мы с ним сбежали, как глупо… Они вернулись к Сабире, и Отабек завел с ней разговор о форматах тренировок, в который попытался включить и Юру, но Юра, в основном, отделывался неопределенным мычанием. Шампанское он не пил — только время от времени подносил к губам и притворялся, что глотает. Лео подошел сделать с ними селфи, но спросить его про Марину Юра не решился. Бренин на другом конце зала развлекал канадских фигуристок какими-то тупыми историями. Народу быстро поубавилось: на банкетах редко задерживались надолго, тот давешний случай с Кацудоном был скорее исключением — если уж кто-то и хотел нажраться, то делал это у себя в номере. Юра оглядел пустеющий зал и заметил за одним из дальних столов Милу, которая набирала что-то в телефоне и по сторонам не смотрела. Подходить к ней было, наверное, чревато, но Юра, наскоро извинившись перед Отабеком и Сабирой, все-таки подошел. Стоя рядом, покрутил бокал в руках, а потом опустил его на скатерть — и только тогда Мила подняла голову. Лицо у нее было усталое, но не злое. — А, — сказала она. — Юрочка. Ты где был? — Здесь, — тупо ответил Юра, плюхнувшись на соседний стул. Мила фыркнула и уточнила: — В смысле, днем. — Ходил в ресторан. С Отабеком, Леруа и его подругой. — Что-то недостаточно подруг, — заметила Мила. — Я тебя хотел позвать, — заверил ее Юра. — Но блин, там вроде как Отабек приглашал, а если б тебя, то и Ваню надо, по-хорошему, ну, и как-то я не знал, в какой момент об этом заговорить, вот и… — Да расслабься. — Мила махнула рукой. — Я бы и не поехала, у меня был шоппинг. — Купила что-то? — А тебе интересно? Ну, косметики всякой, кедосы новые… — Мила прищурилась и отложила телефон. — Какой-то ты бледненький, Юрочка. Ты не заболел опять? — Заболел, — огрызнулся Юра. — Воспалением железы терпимости к тупым вопросам. — Ой, все, — меланхолично отозвалась Мила и снова схватилась за мобильный. — Слушай, где Марина Мозес? — выпалил Юра. Он планировал подойти к теме издалека, как-нибудь естественно, но Бабичевой всегда удавалось вывести его из равновесия. — А что ты у меня спрашиваешь? — холодно произнесла Мила. — Вон, у Лео спроси. — Но ты же знаешь? — Знаю. — Ну так скажи, блять, Бабичева. — Чего ты такой злой? — Мила неодобрительно покачала головой. — Уехала она сразу после гала, что-то у нее там дома дела. — Охуенно, — пробормотал Юра. — Да зачем тебе Марина? — Затем, блять, нравится она мне, встречаться с ней хочу. — Ну прям. — Мила сунула телефон в клатч и поднялась на ноги. — Быстрый какой. Ты с ней хоть раз разговаривал? — Вот бы и поговорил. — Вот и поговори. В Фейсбуке ее добавь или хоть в Инстаграме. А я пойду, пожалуй. — Мила сделала несколько шагов к двери, ведущей в лобби, и оглянулась. — Рейс завтра не проспи. — Ваня меня разбудит, — буркнул Юра. — Он ответственный. — Тебе так повезло, Юрочка, что тебя окружают ответственные и при том добрые люди, к которым ты можешь в любой момент обратиться за помощью, — пропела Мила. — Ну что ж, чао. Юра проводил ее взглядом, вздохнул и достал телефон. Поразмыслив, выбрал Инстаграм как меньшее из зол. Может, она меня и не заметит. А если я не хочу, чтобы она заметила, зачем вообще все это нужно? Ой, ладно… Он нашел Марину в поиске, быстро просмотрел ее аккаунт — фотографий мало, и почти все с выступлений, — подписался и, помедлив, нажал на сердечко в нижней панели. Сто пятьсот лайков — и кто его лайкает, одни ведь бабы, выбирай любую. Ну ладно, не любую, но каждая вторая наверняка готова. Каждая третья. Хорошо, каждая пятая, я не жадный. И все равно ничего не складывается, а потом снятся тупые сны про то, как Жан-Жак Леруа… Юра прекратил листать и затаил дыхание. Глаз зацепился — а мог бы и не заметить. Jjleroy!15 на вас подписался. Ебучий случай. Не стану я в его аккаунт даже заходить. Не отвечу, если напишет. Пусть использует свой трек для чего-нибудь еще. Будет смотреть мои фотки. Я эти фотки иной раз Милу прошу выбрать — она говорит: вот, на этой ты самый красивый, давай ее. А он, наверное, и не подумает, что я там самый красивый. Лайкнет просто, два раза быстро нажмет на сердце — тудух-тудух. Господи, за что.