D.S. all'infinito

— Что-то я не знаю, — протянула Мила. — Давай я сниму видео, как ты мостик делаешь? — Бабичева. — Юра выпрямился и вытер лоб тыльной стороной ладони. — Отъебись, а? — Ну хоть в колени не утыкайся, — сказала Мила, наводя на него камеру телефона. — Сиди смирно. Пора тебе уже выложить что-нибудь в инстач. Юра немедленно вновь согнулся пополам и зацепил пальцами ступни. Мила вела себя так, будто что-то знала, хотя умом он понимал, что это бред. Знать она ничего не могла, если только не владела телепатией. Но если бы она владела телепатией, то вряд ли бы так часто уступала призовые места. И вряд ли бы они до сих пор оставались друзьями. — Эй! — крикнул Громов с другого конца зала. — Сфотай меня! Мила, топая, как слон, помчалась на зов. Лишь бы не работать. А Громову, конечно, было все равно — он приходил в ледовый дворец исправно, но делал только то, что разрешали врачи, а врачи пока не разрешали практически ничего. Громов не казался расстроенным — все так же лыбился при встрече, шутил свои тупые шутки, занимался с другими в зале, а потом радостно убегал тусоваться со школьными друзьями. Это открытие Юра сделал недавно — у Громова были школьные друзья. Которые, по слухам, дружили с ним даже не из-за полузвездного статуса. Еще у Громова были богатые родители, которые всю жизнь оплачивали ему тренировки, а могли оплачивать учебу в каком-нибудь сраном Оксфорде. Но это к делу не относилось. — Давай, покажи мне страсть! — вопила Бабичева. — Покажи мне… Ник, ну хватит ржать! Юра вжался грудью в колени, безуспешно пытаясь подавить раздражение. Он не понимал, как Громов может веселиться со своей травмой. Как может надеяться наверстать в будущем сезоне. Если бы с ним самим такое случилось три года назад, он был бы, наверное, в абсолютной, неподъемной панике. Или он и впрямь относится к фигурному катанию слишком серьезно? В конце концов, это, наверное, и есть воля к победе — делать то, на что способен, и не оглядываться назад. — Юр, ты не уснул? — произнес над ухом голос вернувшейся Милы. — На лед идешь? — Я еще не все, — отозвался Юра, повернув голову набок. Так ему было видно Громова, который, оставшись один, принялся осторожно тянуться руками вверх и в сторону. — Иди без меня. — С тобой все хорошо? — Голос приблизился и стал до омерзения жалостливым. Юра, чувствуя, что Мила близка к тому, чтобы погладить его по спине или плечу, резко выпрямился и одним рывком поднялся на ноги. — Мне надо шпагаты доделать, — сказал он и даже коротко улыбнулся. — Я что-то торможу сегодня. Не жди, я через десять минут буду. — Ну ладно. — Мила тряхнула подкрашенными по приезде в Питер кудрями, некстати напомнив про Элис. — Не задерживайся, а то Фельцман сам за тобой придет. И отволочет на каток за шкирку на глазах у малышни. Юра фыркнул и пробормотал «иди ты», сделал пару глубоких вдохов и, повернувшись к ней боком, осторожно опустился на продольный шпагат. Затянутые в черные леггинсы ноги чуть потоптались вокруг, а потом исчезли из поля зрения — Мила все-таки удалилась. Однако Юра даже не успел порадоваться этому факту — буквально через несколько секунд ее место занял Громов, который плюхнулся рядом с ним прямо на пол и сообщил: — Я наш чемп тоже могу пропустить. Вообще-то, особенно больным Громов не выглядел — он не морщился при ходьбе, не хромал и даже не помедлил, прежде чем сесть. Поэтому Юра, недоверчиво покосившись, спросил: — Это уже сейчас известно? Еще ведь больше месяца. На чемпионат Европы могут не взять потом. — Да похуй, — отмахнулся Громов. — Главное, чтобы без рецидива. — Серьезно? — Юра перенес одну ногу в сторону, а другую подтянул под себя — такие вести не пристало, пожалуй, выслушивать в шпагате, — сел на колени и нахмурился. Громов радостно осклабился и кивнул. — Ну. Нет, Фельцман точно еще не говорил, конечно. Но я думаю, если велит пропускать, то и к лучшему. И мама так считает. В следующем сезоне тогда уж нагоню. — А мама, — Юра заложил выпавшую из хвоста прядь за ухо и склонил голову набок, — у нас кто? Прозвучало неприятно, но Громов лишь беззлобно хохотнул и ответил: — Фитнес-тренер. Юра почувствовал, как откуда-то изнутри грозит выкатиться слепящая ярость. Ради бога, что фитнес-тренер может об этом знать? Спорт для себя, спорт в удовольствие — пиздец, какой бред. Хотя для Громова все, может быть, так и есть. А для меня? Если бы я заработал травму в свой первый сезон, я бы — ну, паниковал, да, но при этом сделал бы все возможное, чтобы вернуться в строй максимально быстро. Катался бы на уколах, уговорил бы врача соврать Фельцману — не знаю как, но уговорил бы. Только это, конечно, не ради удовольствия и не ради себя, а… Ради чего? — Ну, она так себе эксперт, я не спорю, — изрек Громов, ковыряясь в ухе — и наверняка думая, что делает это незаметно. — Просто она же мама, ей главное, чтобы со мной все было в порядке. — Видал я тут мам, — фыркнул Юра. — До посинения детей на катке держат, пока не начнет хоть что-нибудь получаться. — Не, моя не такая, — заверил его Громов. — Я сам всегда хотел заниматься. И хочу. Поэтому мне и надо нормально восстановиться, понимаешь? — Ты что, оправдываешься передо мной? — Юра прищурился и свел брови к переносице. — Или перед собой, может быть? — Да ни перед кем я не оправдываюсь, — отмахнулся Громов, но почему-то отвел при этом взгляд. Юре показалось даже, что он немного покраснел. — Я только хотел сказать тебе, что на меня до конца года лучше не рассчитывать. Так что ты ебашь давай, не расслабляйся! Его рука вдруг взмыла вверх и с размаху опустилась на плечо Юре, который, не будучи готов к такому повороту, едва не потерял равновесие и не упал. Громов пошевелил пальцами, зачем-то потрогал у основания его шеи, пробормотал что-то про Фельцмана, неловко — нога все-таки, видимо, болела — поднялся и рванул к выходу из зала. Юра развернулся вслед за ним так резко, что трение ткани обожгло правую коленку огнем, и, не успев подумать, стоит ли это делать, бросил: — Я бы на твоем месте не сдался! Громов в ответ произнес невнятное «ну», оглянулся, стоя у открытой двери, сверкнул напоследок зубами и вывалился в коридор. Юра, следя за движением его силуэта сквозь матовое стекло, погладил саднящую коленку, вздохнул и пробормотал себе под нос: — Трус. Силуэт добрался до конца стеклянной части стены и исчез. Ну, и к чему это, собственно, было? Юра, чувствуя, что никакого настроения тянуть шпагаты у него больше нет, сел прямо на задницу, оперся ладонями позади себя и вытянул ноги. Вот пришел бы он сам так к Поповичу, когда они остались вдвоем: мол, давай, Гошенька, не подведи, только на тебя надежда, вся страна смотрит, не подкачай… Да, пожалуй, если бы травмировался, пришел бы — поиздеваться. Выходит, и Громов хотел над ним поиздеваться? Сложновато, да и не похоже на него, не такой характер… Оставленный на лавке возле стены телефон коротко, но громко провибрировал. В зале к этому моменту уже никого не оставалось, однако Юра все равно сначала потянулся, медленно помассировал сперва левое, а затем правое бедро, покрутил ступнями, разминая лодыжки, а встав, сделал еще несколько махов ногами. Время близилось к четырем, и он догадывался, кто именно ему пишет. Каждый день он совершенно искренне надеялся, что сегодня пронесет. Что ему не придется думать еще и об этом. Что вся история как-нибудь угаснет сама собой — в конце концов, все мы иногда даем излишне щедрые обещания, а потом, одумавшись, жалеем о собственной несдержанности. Если бы так случилось, на какое-то время он бы просто забыл об этом эпизоде, а потом, через пару лет, вспоминал бы его с некоторым удивлением — может, даже кому-нибудь бы рассказал. Да, предлагал тут один чел написать мне музыку для программы. Нет, конечно, ничего в итоге не вышло, ты же знаешь, чем такие вещи обычно заканчиваются. Ха-ха, ну да, ничем. Пустые разговоры. Впрочем, пока, на самом деле, ничего действительно не выходило. Кроме разговоров, назвав которые пустыми, Юра покривил бы душой. Он в последний раз украдкой огляделся, дабы убедиться, что ни в одном углу не затаилась какая-нибудь юниорская мелочь, немного подышал, тяжело сморгнул и наконец позволил себе метнуться к лавке. Экран, разумеется, давно погас. Юра протер его подолом футболки, тут же снова испачкал, выведя указательным пальцем корявую загогулину, а затем, вдруг разозлившись на себя, быстро разблокировал мобильный и зашел в Мессенджер. Может, следовало просто взглянуть на превьюшки и притвориться, что он не услышал телефон, но это было недопустимым малодушием. Хотя Юра и без того знал содержание пришедших ему сообщений. «Привет». «Как дела?» Всегда начиналось одинаково; ну, то есть все три раза, что они переписывались. Три — включая этот. Подписку на Инстаграм Юра проигнорировал, выбросил из головы, и понедельник прошел спокойно. Он спал во время перелета без каких-либо ебучих снов. Бабичева сменила гнев на милость и отдала ему свою вафлю из самолетного обеда, а Фельцман этого не заметил и, следовательно, не запретил. Ваня сказал, что скучно, и они разгадывали «данетки» — разгадали штук восемь, пока не надоело. После он снова спал, а потом они оказались в Питере, и был уже вторник. Юра сгонял к Гошке и забрал у него кота, вернулся к себе, отзвонился деду, поел, покормил животное и возлег на диване — без телефона. Петька рядом возлечь не пожелал: ходил и осматривал квартиру, чем-то шуршал в коридоре, таскал по комнате свою игрушку — Юра так и задремал опять, глядя на него, а когда открыл глаза, вокруг уже сгущались сумерки. Петька в итоге все же пришел и задрых у него в ногах, согревал замерзающие без одеяла ступни. Юра осторожно высвободил конечности и тихонько встал — кот, разумеется, все равно проснулся, зевнул и недобро прищурился. Юра подмигнул ему, отправился на кухню и нарочито неторопливо заварил себе чай, прежде чем перестать, наконец, сдерживаться и достать из кармана рюкзака мобильный. «Привет», — написал ему Джей-Джей. — «Как дела?» Юра усилием воли заставил себя вернуться в настоящее — хотя оно отличалось от воспоминания только местом и, наверное, тем, что сейчас он уже не ощутил такой паники, как в первый раз, — и напечатал: «Хорошо». «Я на тренировке». Джей-Джей висел онлайн и ответил сразу же: «Ты постоянно на тренировке». И эмоджи — самый уродский, подмигивающий, с высунутым языком. Ебучие эмоджи, и почему иностранцы их так любят? «Не постоянно». «Ну, часто». «Это моя работа как бы». «Ну, можно так сказать». «Не такая, конечно, работа, чтоб прям работа». Юра поднес правую руку ко рту и больно укусил себя за костяшку большого пальца — а потом, на всякий случай, и указательного, хотя им не печатал. От зубов остались вмятинки, которые часто запульсировали, но разгладились слишком быстро. «Вполне себе работа», — возразил Джей-Джей. — «Труд есть, деньги есть». «Общественная польза тоже». Снова эмоджи — на сей раз просто улыбочка. Юра пригладил волосы, облизнул губы и набрал: «Так себе польза». «Примерно как от музыки». «Людям нравится на тебя смотреть». «А некоторые дети наверняка хотят вырасти такими, как ты». «Зарядку делают по утрам». Он надо мной издевается, подумал Юра. Он точно издевается. Нравится на тебя смотреть. Эмоджи и еще эмоджи. А дети, которые хотят вырасти такими, как я, лучше бы поостереглись. Потому что со мной что-то не так. «Громов на меня наехал», — отправил он. — «Сказал, чтобы я на него не рассчитывал из-за травмы». «И чтобы не расслаблялся». «И сбежал». «Я нихуя не понял, к чему это было». «Может, сглазить меня хотел». Ради «сглазить» пришлось открыть словарь — точнее, найти нужную вкладку в браузере, поскольку словарь был открыт со вторника, — что дало Юре возможность подумать о том, зачем он вообще все это рассказывает, когда следовало ограничиться каким-нибудь неопределенным «ну да, наверное», убрать телефон и идти на лед. Возможностью этой он, естественно, не воспользовался. «Мне кажется, наоборот», — написал Джей-Джей. — «Он хотел тебя подбодрить». «Вы же вместе занимаетесь». Юра фыркнул, покачал головой и напечатал: «Да, вот только золотая медаль одна». «Думаешь, он тебе завидует?» «Ну, тому что я без травм, так это точно». «Смотри не сглазь». Подмигивающий эмоджи. «На самом деле, будь осторожен, ладно?» «Скоро ведь финал». Юра потер крыло носа, нахмурился, поморгал, глядя в стеклянную стену. Вообще-то он не говорил, кто такой Громов, но Джей-Джей, кажется, смотрел российский этап в трансляции — в крайнем случае, это легко нагуглить. И инфу про финал тоже легко, если вдруг забыл, а надо показать, что тебе не похуй. Может, все так и есть — он меня использует, чтобы протолкнуть свое творчество, вошел во вкус и хочет добиться славы нестандартным путем, потому что стандартным не вышло. Все средства хороши, да? А на самом деле, сидит там у себя в Канаде и ломает голову, чем бы таким удивить или хотя бы обмануть этого пиздострадальца Плисецкого, чтобы он согласился ставить программу под его трек… Юра прекрасно понимал, что это неправда — но насколько было бы проще, а. «С финалом по-прежнему неясно», — написал он. «Я помню», — ответил — соврал? — Джей-Джей. — «В эти выходные следующий этап?» «Да, завтра начинаются выступления». «Но для меня ничего не прояснится, надо ждать последнего». «Жаль». Грустный эмоджи. Заебал. «Почему?» «Потому что плохо долго быть в подвешенном состоянии». «Нервничаешь?» Уже не очень. Может быть. Не знаю. Чего мне нервничать, у меня и так есть золотая медаль ФГП. «Да какой смысл». «Все, что зависело от меня, я уже сделал». «Разве только мотнуться в Китай и устроить диверсию». «Чтобы последний этап вообще не состоялся». Ржущий эмоджи. Еще один. Юра скрипнул зубами и все-таки написал: «Слушай, ты можешь не слать мне эмоджи эти?» «Они выглядят уебански». «Извини». Обидится. Точно обидится. И пускай, так будет лучше. Зачем Отабек меня вообще с ним познакомил, чего ему впилось. «Хочешь, я буду ставить скобки, как русские? ))))))» — ответил Джей-Джей. Я не этого, — подумал Юра, — от тебя хочу. И еще раз укусил себя за костяшки пальцев — на правой, а затем и на левой руке. На этот раз следы пульсировали дольше. «Просто пользуйся стикерами». Джей-Джей немедленно прислал батарею разнообразных котов. Я говорил ему, что у меня кот. И это нагуглить уже посложнее. Или он просто ассоциирует меня с кошачьими. А предпоследний довольно милый. Юра не мог остановить этот поток абсолютно диких, непрошенных мыслей. Они появлялись из ниоткуда, выстраивались в ряд, словно горошины речного жемчуга — одна корявая, а другая еще корявей, и каждая отливает грязным блеском. И, может, все станет ясно, когда это ожерелье наконец замкнется. Хотя куда уж яснее. Даже недели не потребовалось на то, чтобы понимание возникло, обросло доказательствами, прокатилось по нервам и засело в голове тяжелым и липким шаром. Джей-Джею не надо было ни делать, ни говорить ничего двусмысленного, Юре хватило своих способностей. Способностей, о существовании которых он раньше даже не подозревал. Если он когда-то и задумывался всерьез о возможности… близких отношений с кем-либо, то очень давно — когда фигурное катание еще не стало для него тем, чем являлось сейчас. То есть лет в пять. Может, в семь. В детском саду, куда он проходил года полтора, у многих мальчишек были «невесты» — и он не сомневался, что у него рано или поздно невеста тоже будет. Это представлялось нормой, несмотря на то, что его собственные родители никогда не были женаты. В то время все казалось намного понятней. Телефон в руке зажужжал, и Юра с усилием очнулся. Пока он предавался мрачным размышлениям, Джей-Джей, видимо, успел написать нечто важное и требующее немедленного ответа, потому что теперь он звонил. В Мессенджер — и поэтому нежеланием тратить деньги на роуминг оправдаться не выйдет. Можно оправдаться тем, что в спорткомплексе плохо ловит интернет. Какой же ты ебучий трус, Плисецкий. Юра решительно нажал на зеленое «Принять», поднес телефон к уху и произнес: — Алло? На «о» голос предательски взмыл вверх, в затылок ударило жаром, дыхание перехватило. Юра сглотнул, откашлялся и сказал еще раз: — Алло. — ...ра! — прорезался Джей-Джей. — ...ет! — Связь плохая, — с облегчением сообщил Юра. — Совсем ничего не слышу. В трубке что-то зашуршало, стукнуло, и через пару секунд Джей-Джей на удивление отчетливо выговорил: — А теперь? — Теперь нормально, — обреченно признался Юра. — Что ты сделал? — Ушел на кухню. Может, тут роутер ближе. — А-а, — беспомощно отозвался Юра. — Ясно. — Я тебе не очень мешаю? — спросил Джей-Джей. — Я буквально на минуту. Ты не ответил на сообщение, и я подумал, что попробую позвонить — а ты, если занят, просто не возьмешь трубку. — Я… меня тут… отвлекли. Что-то срочное? Я не успел прочитать. — Просто хотел узнать, когда ты придешь с тренировки, — радостно заявил Джей-Джей. — Зачем? И опять он не смог ничего поделать, одна мысль тянула за собой другую — как связанные вместе простыни, только по такой веревке ниоткуда не выберешься, скорее наоборот, заберешься куда не следует. Для чего ему знать, когда я приду с тренировки? Он будет этого ждать? Почему? И где? Я окажусь на улице, когда совсем стемнеет, сяду на убер, доеду до дома, выйду у подъезда и услышу: надо было сказать тебе, что я уже здесь. Вот цветы. Может, пойдем трахнемся? Если бы Джей-Джей такое себе позволил, Юра бы ему с удовольствием вломил и больше об этом не вспоминал. Но так не случится, потому что он не торчит возле питерского подъезда, а находится где-то, где есть кухня и роутер, — а главным образом, потому что он не гей и не хочет со мной трахаться. И я не хочу с ним трахаться, это пиздец какой-то, мне восемнадцать, у меня, может, гормоны или что-то, и вообще, думать мне надо не о том. — Это секрет, — сообщил Джей-Джей, и Юрино сердце немедленно заколотилось как бешеное. — Скажи, — потребовал он. — Ну, Юра, — протянул Джей-Джей. — Скажи, — повторил Юра, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — А то я буду нервничать и упаду на прыжке. На прыжке он упадет и без того — может, даже, не раз. Хорошо, что Джей-Джей никогда не был на тренировках. — Ну, мне надо поставить будильник. — Это звучало достаточно туманно и не противоречило тому, что он каким-то чудом… — Зачем? — рявкнул Юра. — Я не спал всю ночь, — сказал Джей-Джей. Потому что летел в самолете? — Я не люблю сюрпризы, — отрезал Юра. Конечно, смотря какие сюрпризы. — Ладно, ладно, — пробормотал Джей-Джей. — Не злись. Твой трек готов. То есть не готов, конечно, я его перезапишу нормально, и там есть над чем поработать, но послушать уже, в принципе, можно. Просто, раз ты на тренировке, тебе, наверное, пока не до того… — Присылай, — оборвал его Юра. Сглотнул и, спохватившись, добавил: — Пожалуйста. В голове шумело. Трек готов, а я не готов. Вдруг он хуевый? Вдруг он хуевый, а мне понравится, потому что на самом деле мне нравится вовсе не трек, да похуй уже на этот трек, в сущности… — А ты с телефона? — спросил Джей-Джей. — Я не уверен, что проиграется. — Проиграется. Если не проиграется, он просто пойдет и найдет какой-нибудь комп. Должен же в этой шараге быть хоть один комп! — Ну, хорошо, — сдался Джей-Джей. — Подожди, я с ноута отправлю. Снова послышалось шуршание, стук, потом какие-то щелчки. Юра дышал через рот и пинал ногой лавку, на которой лежали — наушники, да. Он нагнулся и поднял их, развернул вкладыши задними сторонами друг к другу, потер — звук получился мерзкий, немногим лучше скрежета гвоздя по стеклу. Завибрировало вдруг прямо в щеку — он едва не выронил телефон. — …ло? — спросил Джей-Джей. — Кажется. — Пой… …ать? — Да, — ответил Юра. — Пойду слушать. Джей-Джей произнес что-то длинное и вопросительное. — Пропадаешь, — сказал Юра. — Я пойду слушать. Я тебе напишу, ладно? — …но, — согласился Джей-Джей и пропал окончательно. Юра посмотрел на экран. Файл действительно пришел, и назывался он «Юра трек». Это его покоробило — можно было хотя бы «Юрин трек» или «трек для Юры». Ага, и еще открытку приложить, наверное? Со стихами собственного сочинения? На самом деле, ему просто хотелось на что-нибудь разозлиться, чтобы шар в голове не плавился и не растекался липким медом по всему мозгу, чтобы не ухало так в животе и не перехватывало горло. Он огляделся, сел на лавку, вставил штекер наушников в гнездо — не сразу попал, руки ослабли. Джей-Джей ничего больше не писал — да и что тут напишешь. Юра начинал жалеть о своей настойчивости. Лучше бы он не стал допытываться, в чем секрет, плюнул и пошел кататься, тем более все уже там, а Фельцман… А Фельцман с минуты на минуту прибежит тащить меня на лед за шкирку. На глазах у малышни. Юра поспешно вложил затычки в уши, расправил провод, глубоко вдохнул и нажал на файл. Мессенджер не показывал, сколько длится песня, — он вообще ничего не показывал, кроме переливающегося синим кольца загрузки, и Юра успел испугаться, что и впрямь не проиграется, а затея искать в ледовом дворце компьютер, говоря по правде, была сопряжена со множеством трудностей, а главное, требовала времени, которого и без того не хватало, — но тут первые аккорды все-таки зазвучали. Оказалось слишком тихо, и Юра несколько раз быстро нажал на верхнюю кнопку слева. Музыка побежала вперед сразу же, без раскачки, и он немедленно представил себе, как на льду начинает движение, не размениваясь на красивые пассы руками и выразительные взгляды, которые так любит Барановская. Просто с места — и в прыжок — нет, ладно, в прыжок, разумеется, сразу не получится, но пусть, по крайней мере, с самого начала что-то происходит. А прыжок — например, вот здесь, где мелодия как будто вильнула, огибая препятствие. Лучше начать с чего-то попроще, скажем, с тройного тулупа. Очень удобный темп, не медленный, но и не слишком быстрый, словно кто-то торопится на долгожданную встречу, однако сохраняет достоинство, не бежит… хотя для долгожданной встречи звучит чересчур минорно, пожалуй, здесь что-то более тревожное, например — ну да, соревнования. Как будто идешь на соревнования — и вроде бы ты должен, и работал на это всю жизнь, и, черт, хочешь, по-настоящему хочешь выйти на лед и показать всем, на что способен, но страх не отпустит, он никогда не отпускает. Мелодия вильнула опять — и тут же еще раз: отлично, на каскад. Вообще, возможностей для прыжков даже на первый взгляд было много, с этой стороны проблем возникнуть не должно. Музыка вдруг прыснула в разные стороны кистью аккордов, которые прозвенели и рассыпались в пыль. Стало тихо — впрочем, ненадолго: перевели дух, и снова вперед, только теперь осторожно и вкрадчиво, будто разглядывая что-то… неожиданное. Юра невольно представил себе Петьку, перед которым положили новую игрушку, и не удержался от нервного смешка. Ладно, эта часть, видимо, под дорожку — только вот, кажется, поздновато, но можно попросить Джей-Джея передвинуть… Не следовало вспоминать о Джей-Джее. Юра успешно не вспоминал о нем с того самого момента, как запустил трек, но теперь мысли взялись валиться на него градом. Трек был отличный, ничем не хуже того, что Джей-Джей написал для Отабека, только написал он его для меня. Для меня. Обещал через неделю прислать наметки, а прислал через несколько дней — и не наметки вовсе, а готовую песню, хоть сейчас иди и катайся под нее. И что он собрался перезаписывать, неясно, и так звучит охуенно. Но, выходит, он все эти дни сочинял? И думал обо мне? Не мог совсем не думать, а если думал, то что именно? Вряд ли о том, как я буду на это лепить программу, иначе догадался бы поставить часть под дорожку раньше… Снова пауза, полная ожидания, резкий перекрут — и в уши опять хлынул поток, но не спокойный, как в начале, а шумный, яростный, стремительный. Аж дух захватывало. Юра выпрямился, закусил губу и попытался решить, какие поставит сюда прыжки, но сознание подкинуло ему другой образ. Если Джей-Джей что-то и имел в виду… оно, возможно, лежало ближе к поверхности, чем кажется? И первая часть могла описывать — озвучивать? — то, как люди… как два человека знакомятся, разговаривают, гуляют по улице, — и это не два человека, у которых все хорошо, нет, каждый пришел к этому знакомству со своей невеселой историей, оба чувствуют это родство, и во второй части, осознавая его, смотрят друг на друга по-новому, смотрят и начинают понимать, а тогда в третьей… Юре захотелось себя ударить. Он был готов признать, что его влечет к Леруа — влечет с дикой, необъяснимой и необоримой силой, — потому что у него гормональный сбой, потому что кто-то навел на него порчу или просто потому что он пидор, ладно, это не катастрофа — то есть, нет, это, конечно, катастрофа, это, на самом деле, ужасный пиздец, но он лично знает людей, которые с этим живут, и живут припеваюче, так что как-нибудь разберемся, но вот такого — такого ему только не хватало… Чья-то рука дернула провод наушников, и Юра автоматически шарахнулся в сторону, ударился затылком о стену, ничего не понимая, рванулся встать, но Арсюша — а это был именно он — удержал его, схватив ладонью за плечо, плюхнулся рядом и сказал в ухо, вкладыш из которого, естественно, выпал: — Что слушаешь? — Ничего, — буркнул Юра, закрывая Мессенджер и переворачивая телефон экраном вниз. Сердце от пережитого испуга отчаянно стучало, но ощущалось это совсем не так, как когда… как раньше. — Скажи, — потребовал Арсюша, вызвав у Юры чувство неприятного полудежавю. — Что там, гилти плежа какое-нибудь? Бузова? — Иди на хуй. — Зачем так грубо, Юрочка? — Ты чего пришел? Тебя Фельцман прислал? — Юра зажал телефон в ладонях, а ладони — между колен. Безумно хотелось, чтобы Арсений сгинул и дал ему дослушать трек. А Арсений, словно в насмешку, развалился — насколько вообще можно развалиться на скамейке, — сполз ниже, оперся лопатками о стену, вытянул ноги и сказал: — С чего бы Фельцману меня присылать? — Передать, чтобы я шел на лед? — Я что, посыльный? У тебя вон, — Арсений мотнул головой, — мобила есть, чтоб передавать. И вообще, ему сейчас не до тебя. — Почему? — спросил Юра, чувствуя себя очень глупо. И в самом деле, прежде чем прикатиться лично, чтобы куда-либо его тащить, Фельцман наверняка бы позвонил. — Там драма, — сообщил Арсений и хихикнул. — Громов напялил коньки и собирается кататься. — Громов? — Юра с трудом сглотнул. — Ну, Фельцман его не пустит. Ему нельзя, там едва срослось. — Ага, — подтвердил Арсений. — Он даже коньки не свои надел, в раздевалке взял, он без коньков сейчас на трени ходит. Но Фельцман может и пустить, мне кажется, он как-то вяло сопротивляется. Гордится, наверное, втайне Никитушкиным боевым настроем. — Это я виноват, — пробормотал Юра со вздохом. — С чего бы? — Я ему сказал… да бля, уже не помню что. Он начал мне почему-то объяснять, зачем бережет ногу, ну, я и ответил, чтоб он не оправдывался или что-то такое. — Хуйня, — отмахнулся Арсений. — Ну, пусть выйдет, сделает пару кругов. Ничего ему не будет, ходит-то он нормально. А прыгать Фельцман ему не даст. — Как он не даст, интересно? Через бортик перемахнет и под лезвия бросится? — Напугает. — Арсений опять хихикнул, а потом подобрал ноги, сел ровно и зачем-то придвинулся ближе. — Расскажет страшную историю про чью-нибудь недолеченную травму, он это умеет. Кто там тебе все написывает? Юра вскинулся и проследил за направлением его взгляда — Арсений смотрел куда-то в область его колен. Задумавшись о Громове, Юра их расслабил и принялся вертеть телефон в руках, а экран зажигался сообщениями — видимо, Джей-Джей спрашивал, понравился ли ему трек. Юра торопливо прижал мобильный к бедру и бросил: — Не твое дело. — Телка там у тебя? — хохотнул Арсений и подъехал еще ближе. — Какая, блять, телка. — Все-таки парень, значит? — Арсений схватил валяющийся на лавке наушник, подкинул его и сразу же поймал. — Ты серенады его что ли слушал? Так увлекся, даже не заметил, как я вошел. Юру прошиб холодный пот. Откуда он знает — прочитал мессаги? Нет, с такого ракурса вряд ли, и с английским у него плохо. Слышал разговор? Тьфу, блин, да не знает он ничего, просто попал пальцем в небо. Даже не попал — не было никаких серенад. Юра неодобрительно качнул головой и как мог презрительно произнес: — Лоба, кончай пиздеть. — Но ты задумался, перед тем как ответить, — сообщил Арсений. — Я угадал? — А ты чего тут вообще прохлаждаешься? На лед не пора? — Угадал, да? — Арсений внезапно развернулся и сжал его предплечье — не сильно, но Юре отчего-то стало неуютно. — Я иду кататься, а ты как знаешь, — выдавил он из себя и сделал попытку встать. Арсений сдавил его руку крепче, потянул вниз и вдруг изменившимся голосом произнес: — Прости. Юр, прости, я не хотел. Юра опешил и недоверчиво нахмурился. Арсений сделал до невозможности жалостливое лицо, а потом непонятным и неловким нырком сократил расстояние между ними и прижал абсолютно сухие губы куда-то к Юриной щеке возле носа.