D.S. all'infinito

— Тебя покажут по телеку, — заметил Лорен. В комнату он не заходил — стоял в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку. День выдался солнечный, и прямо перед ним в узкой полосе света, пробивающегося между чуть раздвинутых занавесок, вальяжно вальсировала пыль. Жан-Жак отложил очередную футболку, которая все-таки была слишком затасканной, подмигнул, поджав уголок рта, и уточнил: — В прайм-тайм? — В прайм-тайм, но в Казахстане, — радостно отозвался Лорен. — Вот и думай. Канадцев там не будет? — Вроде бы нет. Ну, кроме меня. И организаторов, конечно. — Ты, к сожалению, пока недостаточно медиен. — Отабек может еще ничего и не выиграть, — напомнил Жан-Жак, отворачиваясь к шкафу, где его взгляд зацепился за вполне приличный черный свитер с высоким воротом, который ему купила, кажется, мама. — Тогда меня вообще нигде не покажут. — Тебя нигде не покажут, потому что ты не успеешь приехать. — За спиной послышались шаги — Лорен все же решился зайти. — Если продолжишь так тщательно собираться. — Мне нечего надеть! — трагическим шепотом произнес Жан-Жак. — Думал ли я, что когда-либо скажу это? — Почему нечего? — Лорен, успевший приблизиться к нему, протянул руку и похлопал по стопке забракованных футболок. — И чем тебя не устраивает то, что на тебе сейчас? Жан-Жак схватился обеими руками за край старенькой серой толстовки и, оттянув ее вниз и немного вперед, опустил голову, делая вид, что критически оценивает ткань, на которой красовалось небольшое, но заметное масляное пятно. — Ну, Отабек наверняка будет в спортивном костюме. — Лорен вытащил из-под футболок неизвестно как оказавшийся там носок — слава богу, чистый. — Он же спортсмен, логично? А тренер может быть в пиджаке и даже при галстуке. Или тоже в спортивном костюме. Возможно, и тебе… — У меня нет спортивного костюма, — перебил Жан-Жак. — Разве что треники найдутся. — Давай купим тебе спортивный костюм? — Очень смешно. — Жан-Жак решительно схватил с полки свитер и, обогнув Лорена, положил его на застеленную кровать. — И вообще, это глупо — я же не спортсмен. — Ну, если твой внешний вид должен отражать то, чем ты занимаешься, тогда давай, я не знаю, купим косуху. Или обреем тебе полголовы. Или возьми с собой гитару. На самом деле, для того, чтобы казаться творческой личностью, достаточно просто выглядеть немного небрежно. — Ой, ладно. — Жан-Жак, отмахнувшись, заглянул в сумку — посмотреть, что там уже лежит. Как будто вещи могли появиться из ниоткуда — сам он, помимо свитера, пока сумел собрать только запасные джинсы и зарядку для телефона. — От тебя никакой помощи, одни издевки. — Я лишь пытаюсь тонко намекнуть, что это все не так важно. — Лорен ловко развернул стул спинкой к столу, сел на него, закинув ногу на ногу, и переплел пальцы под коленкой, сдвигая вверх штанину, что заставило Жан-Жака обратить внимание на его носки: красные с узором из стилизованных зеленых веток. Он хотел было пошутить, что это немного не по сезону, но вовремя вспомнил, что на дворе уже начало декабря, прикусил язык и медленно кивнул. — Это я понял. — То есть, нет, это очень круто и все такое, — сдал чуть назад Лорен. — Но по ТВ тебя и правда вряд ли покажут. Разве что реально в Казахстане, да и то — если Алтын что-нибудь выиграет. А так, на фотках, может быть, промелькнешь. Но ничего, ты у нас фотогеничный. — К чему ты клонишь, а? — Жан-Жак подавил желание упереть руки в бока и вместо этого засунул их в карманы. Лорен усмехнулся и указал подбородком сначала на развороченный шкаф, а затем на полупустую сумку. — Ты начал собираться за два дня, — сказал он. — Хотя едешь в пределах страны и ненадолго. Я не очень понимаю, чего ты ждешь от этой пресс-конференции, но не хочу потом видеть тебя разочарованным. — Да ничего я не жду, — пробормотал Жан-Жак. От конференции он и правда ничего не ждал, что не мешало ему терзаться смутным волнением. — Что-то не похоже. Давай лучше снимем тебе клип? — Лорен откинулся на спинку, отчего стул жалобно скрипнул, а потом резко вскочил на ноги и заходил по комнате. — Что скажешь, а? Собственно, на ту песню, которую ты написал для Алтына. Ты ведь можешь ее использовать сам? — Лорен остановился, нахмурился и посмотрел на него с таким ужасом, что Жан-Жак, решивший было не отвечать, не удержался и все-таки кивнул. — Отлично. — Лорен хлопнул в ладоши. — Клод, наверное, сумеет помочь, я с ним поговорю. Сделаем клип, выложим на Ютуб… А то люди к тебе приходят, а на канале только наше кустарное старье. Люди после того, как Отабек открыл сезон, и в самом деле потянулись смотреть видео, но лайков и комментариев оставляли мало и почти не подписывались. Жан-Жак невесело улыбнулся и пожал плечами. Лорен, сосредоточив взгляд на его лице, спохватился и добавил: — Ты не думай, к тем песням у меня тоже особое отношение — но это у меня. Сами по себе они, ну, хорошие… — Средние, — вставил Жан-Жак. — Вполне нормальные… — И вторичные. Не смущайся, я не питаю иллюзий. — Факт тот, что, если бы ты вдруг куда-то пробился с ними, остался бы осадок. — Лорен зачем-то подошел к окну и раздвинул занавески пошире, вывалив в комнату охапку света, который тут же растекся по полу прозрачной и все равно при этом солнечной лужей. — Зачем делать то, что уже делают многие другие? А твои новые вещи на порядок выше. — Он оглянулся на Жан-Жака, и тот вынужденно улыбнулся в благодарность за комплимент. — В Ванкувер ты, конечно, поезжай, это должно быть интересно, но карьере твоей вряд ли поможет. А клип — хорошее дело. Наглядное, даже если он ни о чем. И надо уходить от фигурного катания — мне кажется, там, в целом, не твоя аудитория. Тем более, ты уже обеспечил себе присутствие в следующем сезоне. Лорен подмигнул, и Жан-Жак заставил себя улыбнуться снова, чувствуя, что получается кисло. Про то, что он теперь сочиняет для Юры, пришлось рассказать — когда он писал для Отабека, то еще переживал разрыв с Изабеллой и друзья избегали лишний раз его дергать, но сейчас масштабные усилия, направляемые на то, чтобы записать, а потом чуть ли не полностью перекроить, перезаписать и тщательно свести новый трек, не прошли бы незамеченными. К тому же, у Клода в его универе начались какие-то экзамены, и Лорен стал слишком много времени проводить дома. — Вернешься — подумаем над этим, — великодушно пообещал Лорен, и Жан-Жака внезапно охватила едкая злость. — Я, кстати, хотел тебе сказать, — выплюнул он. — Я, наверное, в этом году уже никуда не уеду. — Да? — ничуть, на первый взгляд, не удивившись, и даже как-то безразлично переспросил Лорен. — Ну и отлично. — То есть тебе все равно? — вскинулся Жан-Жак, не понимая, что его раздражает больше — то, что укол вышел не слишком болезненным, или то, что Лорену и впрямь, похоже, было без разницы, — и только сильнее злясь уже на самого себя за то, что вообще об этом заговорил. — Почему? — недоуменно отозвался Лорен. — Я очень рад, что ты не уезжаешь. — А как же Клод? — А что Клод? — Ты говорил, что собираешься перевезти его сюда, когда комната освободится. — Блин, да это когда было, — отмахнулся Лорен. — Честно признаться, я думал, что ты от этой идеи давно отказался. Да и спрашивал больше теоретически. Если мы захотим съехаться, то уж найдем где, а пока и речи еще не шло… — Лорен осекся и посмотрел на него очень внимательно. — Ты же не решил тогда, что я тебя выгоняю? — Не решил, — тихо произнес Жан-Жак, которому тут же стало неловко. — Или, там, тороплю? — Да нет, не решил же! Наверное, действительно все-таки не решил, хотя мысль промелькнула — и продолжала мелькать с переменной настойчивостью вплоть до сегодняшнего дня. Жан-Жак отвел взгляд и запустил руки в сумку, делая вид, будто что-то ищет внутри. Лорен кашлянул и спросил, какая погода ожидается в Ванкувере. Жан-Жак ответил, что еще это не выяснял, но у него все равно нет ничего, кроме парки — шубой он как-то пока не обзавелся. Лорен фыркнул, но шутка была, конечно, вялая и обстановку почти не разрядила. Покрутившись возле окна и еще раз заглянув напоследок в шкаф, Лорен наконец убрался к себе, и Жан-Жак, прекратив притворяться, что занят сборами, рухнул спиной на кровать. Ему было попросту муторно — и из-за этого, наверное, он срывался на Лорена, который всего лишь хотел ему помочь и был, в сущности, прав: не может же он всю жизнь только и делать, что писать музыку для фигуристов. Из-за этого он сорвался на маму, которая вчера позвонила и обиженно поинтересовалась, собирается ли он навестить семью хотя бы на Рождество. Жан-Жак сказал, что собирается, и тогда мама заметно более веселым голосом спросила: а может, и в эти выходные тоже? Жан-Жак, который так и не сподобился сообщить родителям ни о том, что летит в Ванкувер, ни даже о том, что потерял работу, буркнул, что будет занят, а когда мама попыталась выяснить чем, довольно грубо свернул разговор и фактически бросил трубку. Ему было стыдно, но он не мог начинать объяснения сейчас, когда все настолько сильно запуталось. После китайского этапа и особенно после разговора с Отабеком он так и не смог уснуть. Ворочался, стараясь освободить голову от мыслей, но на деле только впуская в нее все, что просилось — и в совокупности превращало мозг в вязкую кашу. Он с трудом дождался восьми, встал, оделся в то, что висело на стуле, и выскочил на улицу. Понял, что забыл шарф, однако возвращаться не стал — плохая примета, а если уж быть суеверным, то до конца. За кольцо ему дали немного — на билет бы точно не хватило, разве что только туда. Наверняка он, впрочем, продешевил — ювелир утверждал, что больше нигде не заплатят, но Жан-Жак, разумеется, не очень поверил. В любом случае, откладывать не хотелось — необъяснимое чувство эйфории подталкивало его в спину. В банкомате он положил деньги на карту, вернулся домой — но взялся сперва за песню, хотя не планировал заниматься ей до вечера. Недосып как будто даже начал помогать: все тело подрагивало, словно наэлектризованное, однако голова была кристально чиста. На этот раз Жан-Жак не стал перекомпоновывать нарезанные куски исходного трека, как пытался делать раньше, а попробовал совместить два отрывка в одну новую часть, используя гитару и виртуальный синтезатор. На удивление, получилось очень неплохо — и, что самое главное, в рамках общей концепции. Его герой, чувствуя, что выход на неизведанную территорию уже близко, остановился у покрытого желтоватым мхом и высохшей грязью камня, чтобы оглядеться по сторонам, напоследок запоминая все, что так долго его окружало: неровные, нечетко очерченные островки травы, которые, если прищуриться, образовывали пыльный и потертый, но такой родной и знакомый ковер, расшитый хаотичным узором из ярко-красных несъедобных ягод, крепкие узловатые корни, мощные стволы, покрытые изъеденной насекомыми корой, широкие темные ладони листьев на ветках, настолько крупных, что и сами как молодые деревца, тяжелые шапки крон, в которых взгляду постоянно чудится неясное шевеление, а между ними — лоскут неба, вечно подтопленный по краям зеленым туманом. Музыкально это звучало как замедленная фраза из первой части с тщательными вкраплениями из второй. Жан-Жак наскоро записал ее, шлепнул пару эффектов, чтобы приглушить, и вставил в свою нарезку. Кое-как склеив оборванные края, запустил и слушал, едва дыша и изо всех сил стараясь представить, как это будет звучать в нормальной записи. Странно, но новый кусок даже в таком фактически слепленном на коленке варианте не казался слишком уж чужеродным: Жан-Жак легко увидел перед собой и бледную траву, и участки присыпанной пожухлыми листьями земли, и уступы корней, и ряды стволов, словно строй солдат, окруживших поляну, и чуть заметно качающиеся листья, и светло-серое небо, которое вдруг моргнуло, взмахнув пушистыми ресницами, — но мелодия, споткнувшись о корявую склейку, уже несла его к выходу из леса. Наверное, ничего особенного не было в том, что ему привиделись глаза Изабеллы — он ведь только что продал ее кольцо, — но ему стало не по себе: даже не из-за глаз как таковых, а скорее, из-за внезапного осознания того, что они напоминают Юрины — только у Юры цвет больше отдавал в зеленый, а вот разрез, кажется, был похож. Разрез или что-то еще. В любом случае, Жан-Жак не очень хотел думать о Юре и Изабелле в одном контексте. В тот момент ему и стало муторно. Но тогда он с этим справился. Переслушал то, что получилось, еще раз, убрал несколько тактов из первой части, вернул их и убрал несколько других. Когда результат его наконец удовлетворил, уже давно перевалило за полдень. Чтобы не позволить себе углубиться в тревожные размышления, он продолжил вычесывать трек, пробовал добавлять разные эффекты и дополнительные инструменты — а потом наступил вечер, и можно было пойти записываться к Бенджи. Жан-Жак пошел — на этот день, и на следующий, и еще через один: теперь он все делал аккуратно, со множеством тейков, и, конечно, тратил больше времени. Кое-что записывал дома — в частности, гитару, которую все-таки добавил, — а потом тщательно сводил. Это была техническая работа, которая требовала максимальной сосредоточенности и не давала ему думать о чем-либо еще, но в итоге он довел трек до такого состояния, когда дальнейшие «улучшательства» могли его только испортить, — и на этом пришлось остановиться. Жан-Жак растер ладонями щеки, зажал переносицу, глубоко вдохнул и задержал дыхание. Заставив себя отложить трек, он переключился на сборы, потому что ему надо было на чем-то зациклить мысли, которые упорно стремились к Юре и без конца генерировали варианты их неминуемой встречи. Лорен вряд ли подозревал, насколько далек от истины: Жан-Жак не то что не придавал пресс-конференции такое уж большое значение — он вообще о ней не думал. О чем его могли там спросить? Как он писал песню? Как диджеил в клубе вместе с Отабеком? В любом случае, хватит самых общих слов, никому не нужны подробности. Отабек не сообщил Юре о том, что пригласил его, иначе Юра бы уже что-нибудь по этому поводу написал. Жан-Жак не стал ничего говорить и сам: идея о том, что это своего рода сюрприз, не оставляла его. Да, как видишь, приехал — а вот твой трек, я его переделал, он готов. Можно действительно найти какую-нибудь флэшку — хотя глупость, Юра же не потащит на соревнования ноут. Маразм. Надо просто сказать ему, что я еду. Вдруг он будет не рад — тогда лучше вообще не попадаться ему на глаза. Жан-Жак поднял обе руки вверх, сжал ладони в кулаки, но потом внезапно обессилел, расслабил мышцы, позволил рукам упасть в стороны. Левая угодила прямо в сумку, пальцы машинально погладили шерстяную ткань свитера. Вряд ли Юра обратит внимание, во что он одет, — главное просто не выглядеть как бомж. Почему-то ему было важно, что подумает о его внешнем виде именно Юра. И не очень важно, что скажут на пресс-конференции. Можно спросить у Отабека и, в крайнем случае, успеть пробежаться по магазинам в Ванкувере — это все суета. Однако флэшка должна где-то быть… Жан-Жак вскочил и принялся рыться в ящиках стола. Ручки, бумажки, ключи непонятно от чего, открытки, пластиковые файлы, какие-то ленточки, совсем уж очевидный мусор — и ни одной флэшки. Он резко сдвинул в сторону пухлый ежедневник и напоролся безымянным пальцем на разогнутую скрепку. Кровь не пошла, но стремление что-либо делать угасло. Жан-Жак вздохнул, потрогал языком место укола и молча уставился на содержимое ящика, которое говорило только об одном: он живет здесь слишком долго — и если само по себе это ничего не значило, то в контексте его расстроенных финансов, наверное, указывало на то, что пора перестать плыть по течению и выбраться уже на какой-нибудь берег. Жан-Жак толкнул ящик вперед и до упора. Внутри что-то громыхнуло, но проверять он не стал и вместо этого, положив в карман телефон, пересек комнату и высунулся в коридор. Дверь комнаты Лорена была притворена, и оттуда не доносилось ни звука. Жан-Жак крадучись пробрался в прихожую, осторожно снял с вешалки парку и шарф и схватил с полки под зеркалом ключи. Повернуть замок бесшумно бы не получилось, и потому он просто сделал это очень быстро — а затем, выскочив на лестничную площадку, так же моментально закрыл за собой дверь. Оделся, сбегая по ступенькам вниз — в последнее время он вообще перестал пользоваться лифтом, — и, оказавшись на улице, полной грудью вдохнул уже совсем по-зимнему морозный воздух. Жан-Жак плохо представлял себе, куда идет, — понимал только, что по такому холоду долго гулять не сможет. Ветер дул в лицо, забираясь под капюшон и шарф, сушил глаза и обжигал щеки. Ноги сами понесли его в сторону бара, где он еще не так давно работал. Может, Амелия там и удастся с ней поговорить? Сейчас она уже по-любому остыла и перестала злиться, а до этого у них были хорошие отношения — и, может быть, она возьмет его обратно? Не то чтобы ему так нравилось разливать пиво, просто тогда все вернулось бы на круги своя — тогда у него появился бы хоть какой-то якорь. Во вторник в баре, естественно, было пустынно. За стойкой стоял новенький парень — совсем юный, в очках, клетчатой рубашке и с огромным плохо замазанным прыщом на правом виске. Жан-Жак приветливо ему улыбнулся и спросил, нет ли Амелии. Амелии, конечно, не было, и сегодня вряд ли стоит ждать. Вы от дистрибьютора? Если хотите, я ей позвоню. Жан-Жак улыбнулся еще приветливей, качнул головой и сказал, что он просто знакомый. Проездом в городе. Ничего страшного, она меня все равно, наверное, не помнит. Налейте что-нибудь пшеничное, пожалуйста. На самом деле, ему не очень хотелось пива — погода уж точно была не пивная, — но он честно выпил примерно треть в несколько глотков. Клетчатый бармен достал из-под стойки какую-то толстую книгу, раскрыл ее, положил на столешницу и углубился в чтение. Жан-Жаку не было видно обложки, но про себя он решил, что это должен быть какой-нибудь из известных «сложных» романов, типа «Бесконечной шутки». Потягивая пиво, он бросал короткие взгляды на бармена, который, придерживая книгу одной рукой, другой задумчиво чесал в затылке. В кои-то веки смотреть не внутрь, а наружу было… интересно. Обычно, даже думая о других людях, Жан-Жак думал скорее о своем отношении к ним — или об их отношении к нему, — то есть, в конечном итоге, о себе. Но ведь трек для Юры у него сложился только тогда, когда он перестал это делать. А новый бармен вообще вряд ли мог относиться к нему хоть как-либо — и поэтому Жан-Жак легко представил себе, как он встает в семь утра, — на улице еще темно, и в крохотной квартирке не светлее, — собирается, спотыкаясь о соседа или даже соседей, и, сунув в рот кусок бутерброда, бежит в универ — конечно, куда же еще. Пока что довольно невнятная мелодия заиграла в голове: быстрая, но тяжелая, как шлепки ботинок по мокрому асфальту. Не слишком радостная — но с каким-то секретом, каким-то потайным карманом. И когда парень возвращается домой — опять бегом, потому что теперь ему надо успеть на работу в этот бар, — когда он выбирает из пары-тройки невзрачных рубашек одну, а потом поворачивается к зеркалу, чтобы пригладить взъерошенные волосы, и с ужасом видит этот негаданный прыщ, — вот тогда этот карман открывается. А в нем, разумеется, старая как мир история. Но наконец, замазав кое-как и чем попало свой прыщ, он мчится сюда — конечно, опаздывает, но Амелии нет, да и очередь у закрытой двери, как ни странно, не выстроилась, — скидывает верхнюю одежду, встает за стойку и начинает ждать. И ждет, и ждет — а в мелодии посреди ботинок и луж, скучных конспектов и недовольных соседей постепенно проступают золотисто-розовые пятна. Впрочем, может быть, он ждет не конкретного человека? И, может быть, она уже здесь? Жан-Жак огляделся: двое мужчин в дальней части зала, за веревочной занавеской — нет, не то. А вот в углу у окна… он едва ее не пропустил — настолько неподвижно она сидела. Двигался только указательный палец, который медленно водил туда-сюда по основанию бокала с красным вином. Жан-Жак посмотрел на бармена, который так упорно таращился в свою книгу, что это становилось подозрительным, а потом, не успев толком подумать, вскочил, схватил свое пиво и пересел за столик к девушке. Та подняла на него не испуганный и не недовольный, а какой-то диковатый взгляд. Глаза у нее оказались светло-карие и, слава богу, ни о ком ему не напомнили. — Привет. — Жан-Жак расплылся в улыбке, отлично осознавая, что она не просто так сидит здесь одна. С другой стороны, если бы она совсем не хотела никого видеть, то сидела бы, наверное, дома? — Меня зовут Джей-Джей. Девушка нахмурила темные брови, качнула головой и сказала: — Я не хочу знакомиться. Я тут не за этим. — И отвернулась к окну, показывая, что разговор окончен. — Хорошо, — согласился Жан-Жак. — Можем не знакомиться. Я вроде как тоже не за этим. Не знаю, правда, зачем. То есть, я искал Амелию, но подсознательно, пожалуй, понимал, что ее не будет. По вторникам ее почти никогда нет, у нее какие-то занятия вечером. Водная аэробика или типа того. Он ожидал, что девушка спросит, кто такая Амелия, но она, уже вновь глядя на него, нахмурилась еще сильнее и произнесла: — А она тебе зачем? — Да так. — Жан-Жак передернул плечами. — Мы старые знакомые. А ты ее, выходит, знаешь? — Что-то ты слишком молодо выглядишь для старого знакомого, — заметила девушка. — Это просто выражение. Я имел в виду, что мы с ней знакомы, вот и все. Девушка неуверенно кивнула. Жан-Жак отхлебнул пива, поставил стакан на стол и снова широко улыбнулся. Они молчали примерно минуту, и девушка не выдержала первой. — Я лично ее не знаю, — сообщила она. — Мой… парень работал в этом баре. Жан-Жак невольно покосился на прыщавого юнца за стойкой. Девушка замотала головой. — Да нет, нет, не этот. — А кто? Может, я его знаю? Девушка пожевала нижнюю губу, смерила тоскливым взглядом серую улицу за окном, вздохнула, но все же ответила: — Ли. Ли Спенсер. — Я знаю Ли, — с каким-то даже удивлением произнес Жан-Жак. — Подожди, в смысле, работал? Он что, уволился? — Я тоже была не в курсе. Этот мне сказал. — Девушка указала подбородком в сторону стойки. — На самом деле, Ли, ну, мой бывший парень. Я пришла, чтобы с ним поговорить. — Забавно, — пробормотал Жан-Жак себе под нос. — Что забавно? — Да ничего. — Жан-Жак махнул было рукой, но, глядя на ее недовольное лицо, все-таки признался: — Я тут тоже раньше работал. И, по правде говоря, часто не приходил вовремя, Амелия не то чтобы это одобряла. Но суть в том, что моя смена была после Ли, и он звонил ей жаловаться, что я опаздываю, а ему надо идти готовиться к экзаменам или что-то такое. В конце концов, она меня уволила. То есть… — Жан-Жак поднял руки перед собой ладонями вперед. — Я его ни в чем не виню, я сам виноват. Просто смешно, что он тоже ушел. — Он очень серьезно относится к учебе. — Девушка усмехнулась и наконец глотнула из своего бокала. — Наверное, он и меня поэтому бросил. — Что ж, может, он будущий доктор наук, — с сомнением произнес Жан-Жак. — Меня зовут Киара, — сообщила девушка. — Очень приятно. — Жан-Жак стукнул своим стаканом о ее бокал. — Слушай, я слишком плохо знаком с Ли, чтобы однозначно сказать тебе, что из-за него не стоит переживать… — Не стоит, я сама знаю. — Киара скривилась. — Просто сегодня какой-то дурацкий день, мне было не по себе, и я подумала — мы ведь так ничего и не обсудили. Может быть… но нет, это глупости. Хорошо, что его нет. Она подняла бокал, но поставила его обратно, не отпив, и трудным движением горла сглотнула слюну. — Это пройдет, — пообещал Жан-Жак. — Поверь мне, я недавно расстался с невестой. И даже это проходит. — Мне очень жаль, — довольно безразлично сказала Киара. Впрочем, Жан-Жак на ее месте тоже вряд ли сочувствовал бы человеку, утверждающему, что ему хуже. — Ничего, — отозвался он. — Я же говорю, это прошло. — И что ты делал? — Киара подняла бокал и спрятала за ним лицо. — Чтобы прошло? Жан-Жак немного подумал и ответил: — Я написал песню. — Песню? — Да. А потом еще одну песню. Это важно, потому что я не уверен в том, что прошло бы, не напиши я вторую.