D.S. all'infinito

Юра благополучно проспал завтрак и чуть не проспал произвольную программу девушек, которая в виде исключения начиналась не поздно вечером, а всего лишь в двенадцать часов дня. Лежа в кровати и пытаясь кулаками раздвинуть все еще тяжелые веки, он даже подумал было не идти, но Бабичева действительно могла обидеться — особенно если в его отсутствие выступит плохо. Пока что она была на четвертом месте — высокие шансы на пьедестал, пусть и не на золото. С японками соревноваться сложно, но она более выносливая — в произвольной это заметное преимущество. Юра застонал и с трудом, но все-таки разлепил правый глаз. Вторая кровать была пуста: Артем уже успел куда-то убежать. Юра попытался поднять голову, но та словно прилипла к подушке. Да уж, вот так собьешь режим, и потом вообще невозможно вставать. А Фельцман мог бы и позвонить, неужели так сложно. Когда он нашел под подушкой телефон, выяснилось, что Фельцман звонил — один раз в семь утра, — а потом прислал сообщение: «Как проснешься, напиши». Юра подавил желание написать «Дядя Яша, я проснулся, что дальше?» и вместо этого отправил: «Вы на арене? Я приду к девушкам». Фельцман не прочитал — ну, понятно, занят. Юра отбросил одеяло, сел — взгляд зацепился за синяк на бедре, который успел расцвести всеми оттенками фиолетового. В какой-нибудь другой раз он бы вспомнил, что проиграл, и немедленно бы почувствовал себя в десятки раз хуже. Сегодня он вспомнил, что проиграл, — но ему было все равно. Позевывая, он проверил все мессенджеры. Джей-Джей пока не писал, и только в телеге висели вчерашние сообщения от Арсения, пришедшие уже после Юриного вранья о том, что он идет спать. Юра открыл чат и прочитал их: Арсюша желал ему спокойной ночи и прощался «до связи завтра». Ну, до связи. Отвечать Юра не стал — кинул телефон на кровать и поплелся в душ. Из зеркала на него глянуло заспанное, но, в целом, если и не довольное, то примирившееся с жизнью лицо. Видали и похуже. Он открыл кран, набрал в ладони холодной воды и плеснул на кожу, растер, похлопал себя по щекам. Заложенные за уши волосы свесились вперед и намокли — пускай, все равно их надо вымыть. Времени мало, но ничего. Юра выключил воду и еще раз, наклонившись ближе, рассмотрел свое лицо, пытаясь найти в нем какие-то изменения, но изменений, на первый взгляд, не было — да и откуда им, в общем-то, взяться. Хихикнув, он снял майку, в которой спал, и забрался в душ. Вспоминать то, что случилось ночью, было одновременно приятно и стыдно, хотя он толком не помнил ничего, кроме мельтешения, мокрого на языке и шее, пятен, плывущих перед глазами, которые он держал закрытыми слишком долго. Цепочка не выстраивалась, все происходило практически одновременно, и картинки, на которых они разговаривали, целовались, лежали, почти проваливаясь в сон, вставали перед ним, будто в многослойном коллаже. Интересно, что думает обо всем этом Джей-Джей? А вдруг он решит не уезжать сегодня, поменяет билет? Хотя сейчас вряд ли еще можно поменять… Ну, тогда просто не полетит — а билет я сам ему куплю, теперь будет даже не стремно предложить. С этой мыслью Юра вымылся в рекордные десять минут — но еще почти столько же пришлось стоять, сжимая в руке фен. Он оделся во вчерашнее, однако потом как следует подумал и сменил штаны на джинсы, а на футболку накинул олимпийку. Распихал по карманам телефон, зарядку, какую-то наличку, бумажные платки, повесил на шею бэйджик и завис. Наверное, нужно было сначала написать, но он совершенно не представлял себе что именно. Простое «я к тебе зайду?» казалось слишком… простым. К тому же, что если он скажет «нет» — ну, что ему сначала надо в душ, он только встал, а то и вообще еще не вставал, давай внизу через полчаса. А получаса у Юры не было — он и без того, вероятно, приедет на арену впритык. Но увидеть Джей-Джея хотелось, тем более, что вчера они разбежались довольно неловко. До лифта он не дошел — по дороге заметил выход на лестницу и нырнул туда, взлетел по ступенькам вверх на три этажа, распахнул дверь и, выскочив в коридор, быстрым шагом устремился вперед. Энергии в его теле было хоть отбавляй — возможно, лишь потому, что он наконец выспался. Бордовый ковер слегка пружинил под ногами, заставляя его идти еще быстрее. Он свернул, перепрыгнул через тянущийся вдоль коридора от розетки черный провод, обогнул тележку, на которую были навалены простыни и полотенца, и остановился у номера Джей-Джея. Дверь была открыта, и в глубине комнаты маячила спина горничной в серо-зеленом форменном платье. Юра нахмурился, прикидывая, что теперь делать. Вряд ли Джей-Джей будет сидеть у себя во время уборки, но если он ушел, то куда? Нет, лучше все-таки проверить. Юра шагнул к двери и кашлянул — вообще, ему достаточно было просто на секундочку заглянуть в номер, но сделать это незаметно было бы сложно. Горничная, заправлявшая постель, выпрямилась и обернулась. На морщинистом лице засветилась приветливая улыбка, и у Юры возникло стойкое ощущение, что его сейчас похлопают по щеке и одарят каким-нибудь пряником. — Добрый день, — поспешил заговорить он. — Я просто хотел узнать, не тут ли человек, который живет в этом номере. Но вижу, что не тут, так что… — В этом номере никто не живет, сэр. — Теперь горничная заломила брови домиком и смотрела на него участливо. — Может быть, вы ошиблись? — Ошибся? Нет, я… — Юра умолк, обводя взглядом помещение. Комната действительно казалась нежилой даже с учетом уборки: вчера на столе лежали вещи, он точно помнил, что там валялась зарядка, шарф, вроде бы жвачка, какие-то бумажки — корешок от билета? Теперь все это исчезло, и стол был пуст, если не считать гостиничных проспектов и меню рум-сервиса. Или он и впрямь зашел не туда? — Вот, посмотрите, у меня здесь отмечено. — Горничная протянула ему бумажку с какой-то таблицей, в которой на первый взгляд хаотично были расставлены галочки. Брать ее Юра не стал — он и без того знал, что Джей-Джей уезжает сегодня, — однако, выходит, он уже уехал? И даже не написал? Или просто собрал вещи, чтобы освободить номер, и тусуется где-то в городе? Но, опять же, мог бы и сказать. Хуйня какая-то. — Да спасибо, не надо. — Юра покачал головой в сторону бумажки и, криво улыбнувшись, отступил назад, в коридор, а там все-таки сунулся вправо — проверить цифры. Да нет, здесь они вчера и были, не совсем же он выжил из ума. Одна из соседних дверей вдруг начала открываться, и Юра, очнувшись от размышлений, побрел к лифтам. Может, он просто не подумал? Что-то со связью? Вообще, наверное. Или он никуда не пошел: сидит внизу у ресепшена и знает, что увидит меня, если я буду уходить? Идея была дурацкая и неправдоподобная, но Юра в нее упорно верил до тех пор, пока не вышел из лифта на первом этаже и не убедился, что Джей-Джея в лобби нет. Он сел на диван — силы разом его покинули. То есть, Джей-Джей взял и уехал безо всяких объяснений? Несмотря на то, что они разъезжаются в разные страны и неизвестно когда теперь увидятся? А был ли он вообще? Может, все вчерашнее ему приснилось? И весь этот сезон — тоже. И трек. Юра ощутил дикое желание подняться обратно в свой номер и проверить, на месте ли флэшка, но вместо этого глубоко вдохнул и заставил себя успокоиться — это он умел, это должен уметь каждый спортсмен, который хочет чего-то добиться. Хорошо, посмотрим с другой стороны. Я ведь тоже ничего ему не написал — а вчера ушел, даже не попытавшись обсудить то, что произошло. Неужели он обиделся? Но ведь он обещал написать. Или сидит сейчас где-нибудь в пабе и думает, что, раз я сбежал, то, стало быть, жалею? Боится, что я не отвечу, пошлю его — или того хуже, буду в чем-нибудь обвинять? Пожалуй, возможно. Юра, слегка воспрянув духом, вытащил телефон и зашел в чат с Джей-Джеем, который не был в сети уже 4 часа — это значит примерно с семи утра. Может, телефон разрядился? Хотя розетку найти не проблема, было бы желание. Он отправил: «Джей-Джей, ты где?» и немного подождал, но ничего не изменилось — Джей-Джей оставался оффлайн. Тогда он попробовал позвонить: абонент был недоступен. Это могло означать многое, однако Юра с каждой секундой все больше и больше склонялся к тому, что означает это только одно: Джей-Джей действительно уехал и в этот самый момент летит над просторами Канады. Или, может, у него спиздили мобилу? Конечно, Юра даже в мыслях не стал желать, чтобы у Джей-Джея спиздили мобилу. Ну, разве что самую чуточку. Сидя в шаттле, он вновь и вновь призывал себя не нервничать. Даже если Джей-Джей уехал, это всего лишь означает, что они друг друга не поняли. Сам он тоже хорош — мог бы и спросить, когда рейс, вместо того, чтобы умчаться к себе и задрыхнуть, как сурок. Ничего, Джей-Джей долетит до Торонто и вечером напишет. А то, что они будут в разных странах, не беда — у него хватит бабла, чтобы сгонять в Канаду без особого ущерба для бюджета. Можно после чемпионата России прямо сразу и двинуть. Даже потренироваться в Торонто наверняка реально — какие вопросы, заплатил за время на катке и катайся, — а тогда, получается, можно и на неделю свалить, и на две, хотя нет, на две Фельцман точно не отпустит… Юра осознал, что улыбается, только когда ему улыбнулась зашедшая в шаттл девушка. А еще он осознал, что шаттл уже давно стоит возле арены и, видимо, собирается в ближайшие несколько секунд отправиться обратно. Он вывалился в закрывающиеся двери, случайно толкнув локтем ту самую девушку и даже не извинившись. Серая стена спорткомплекса метрах в пятидесяти от остановки нависала грозно, словно какой-нибудь средневековый бастион. Шаттл сразу же уехал, и Юра направился ко входу, натянув поглубже капюшон куртки: народу на улице было много, и кто-то мог его узнать, но обычно, если не светить еблом и делать вид, что ты очень торопишься, к тебе вряд ли попытаются подойти. Последние несколько метров он преодолел с едва ли не спринтерской скоростью и все равно успел уловить часть разговора, в котором визгливый женский голос доказывал, что победить должна Марина Мозес. Юра потянул на себя дверь, чувствуя, как в нем взыграли то ли дружеские, то ли патриотические чувства: нет уж, обойдетесь. Мила сделает тройной аксель, нигде не упадет и обставит всех соперниц по технике, даже если ее прокатят по компонентам. А по компонентам ее, скорее всего, прокатят: и японки, и Марина обычно получали больше. Юра, на ходу вздыхая, расстегнул куртку, чтобы было видно бэйджик, и повернул в служебную зону. Милу он нашел в коридоре возле женской раздевалки. Она была уже в костюме — черном платье с серебристой окантовкой и стразами — и коньках. Стояла, опираясь на стену руками, скрещенными за спиной, — а напротив нее стоял Гошка, который что-то ей говорил, озабоченно хмуря брови и держа ладонь у нее на плече. Мила смотрела ему в глаза, запрокинув голову — даже в коньках она была намного ниже. Юра остановился в нескольких метрах — они его не замечали. Если бы он уже не знал о том, что они встречаются, то сейчас непременно бы все понял. Они не целовались, не обнимались, никаким образом не намекали, но между ними натянулось что-то такое, что заставляло его отвести взгляд — или вообще уйти сразу на трибуны. Он бы и ушел, но Мила его все-таки заметила. — Юра! — воскликнула она, когда он уже сделал шаг назад. — А я думала, ты не придешь! — С чего бы мне не прийти. — Юра вернул ногу на место и поднял голову. Гошка убрал руку с Милиного плеча, чуть отстранился и выглядел смущенным. Господи, вот дурак. — Ну как, готова? — Да как обычно. — Мила поправила воротник платья, который совсем в этом не нуждался. — Ну, более или менее готова. — Ты там всех порвешь, — пообещал ей Юра. — У Мозес так ЧСВ раздулось, что к концу программы ее придавит. А японки рассыпятся, они всегда рассыпаются. — Спасибо, конечно, — усмехнулась Мила. — Насчет всех порвать не знаю, там разница большая, но на третье, может, и вскарабкаюсь. — Давай-давай. Где-то убыло, где-то прибыло, — сказал Юра, показывая на себя. — Должна же карма сработать. — Боюсь, карма работает только в пределах одного вида. — Мила оттолкнулась ладонями от стены и встала прямо. — Но я рада, что ты пришел. Они с Гошкой проводили ее до выхода к катку, где их перехватил Фельцман, а потом поднялись на трибуны. Сегодня арена была забита под завязку: суббота, да и девчонки, пожалуй, популярней мужиков. Гошка выбрал довольно близкий ко льду ряд — Юра бы предпочел сидеть выше, но покорно последовал за ним к центральным креслам. Сиденье под Гошкой жалобно скрипнуло. Смотрелся он в нем забавно, как взрослый на детском стульчике. Будто бы, уйдя в профессионалы, вырос еще сильнее, хотя ему тогда было уже под тридцать. Может, просто сутулился раньше, чтобы не особо выделяться среди одиночников — и чтобы не выгнали в пары, а то и хуже того, в танцы. Юра хмыкнул себе под нос и собрался было спросить у Гошки про пары, когда тот повернулся к нему и заговорил сам: — Слушай, ты там… Я не знаю, видел ты, нет. В общем, Фельцману пока не говори, но мы с Милой… у нас, в общем, ну, ты понимаешь. Так получилось. — Гош, давай тебя на курсы актерского мастерства запишем? — предложил Юра. — Может, и говорить научишься. — Да иди ты, — отмахнулся Гошка. — Я к тому, что мы, того, в общем… Юра очень хотел, чтобы он еще помучился и все-таки сказал сам — это было бы, во-первых, смешно, а во-вторых, назидательно — но из колонок уже загремела музыка, а свет погасили, так что он, наклонившись ближе, проорал Гошке в ухо: — Вы встречаетесь, я знаю! — Откуда? — крикнул Гошка в ответ. — Она тебе сказала? — Я догадался, — произнес Юра уже нормальным голосом, потому что музыку приглушили и начали представлять спортсменок. — Ну, она подтвердила, да. — Ага, — будто бы обрадовался Гошка. — Там все как-то само, знаешь. То есть, мне Милка всегда нравилась, она классная, но она меня младше на десять лет, я думал, ей со мной неинтересно, да и она все время с кем-то была. А тут на сборах в конце июля, ну, короче, мы фильмец смотрели у нее — она с Катькой жила, которая Бродович, но там все перемешались по итогу, и, в общем, мы вдвоем были. И вышло вот. А она мне потом говорит, знаешь, я с тобой давно хотела, только мне казалось, ты слишком серьезный, что я тебе не нравлюсь, потому что такая дурная. А я ведь никогда так не считал! Ну, может, говорил что-то такое, но каждый способен херню сморозить. Короче, с тех пор мы вместе и были, и я влюбляться в нее начал даже не сразу, просто было хорошо, а потом как-то понял, что люблю ведь. С другими так не было, понимаешь? Юра кивал: ему было неловко слушать, как Попович с Бабичевой трахались на сборах, но Гошку, можно сказать, прорвало — пока девушки разминались, он рассказал Юре, как на тех же сборах гуляли по ночам, как, вернувшись в Питер, ходили на первое официальное свидание на скалодром, где Мила чуть не повредила лодыжку — вот был бы ужас, — как она пригласила его к себе и готовила лазанью, только лазанью они вечером не ели, потому что, ну, знаешь, Юр, как-то одно за другое, и стало не до этого, а съели ее утром, и Мила потом хотела идти блевать, чтобы никого не шокировать на взвешивании, но Гошка ее отговорил, потому что лазанья получилась очень вкусная, а он-то всегда думал, что Мила плохо готовит… Юра смиренно сидел и ждал, пока у него отвалятся уши, но тут разминка наконец закончилась. Девушки гуськом покинули лед — все, кроме кореянки, которой предстояло выступить первой. Музыка затихла, шевеление на трибунах тоже потихоньку сошло на нет. — Хочу предложить ей на Новый год в Париж поехать, — прошептал Гошка. — Как думаешь, это не очень пошло? — Фельцман точно все поймет, если вы вдвоем в Париж дернете, — тоже шепотом ответил Юра. — И вообще, заткнись, сейчас уже начнется. Кореянка поехала живенько, но почти тут же споткнулась о лутц, который, видимо, должен был идти в каскаде с тулупом. Не упала, но заметно погрустнела и стала кататься явно на отъебись. Юра смотрел на это со смешанными чувствами неприязни и понимания: с одной стороны, нельзя же вот так сразу опускать руки, надо докатывать с улыбкой — ну или со страдальческим лицом, конечно, если так задумано в программе, — как будто все не пошло по пизде на первом же элементе, а с другой, ему был очень хорошо знаком этот момент «и вот опять», после которого ничего больше уже не хотелось. А кореянке не хотелось, видимо, сильно: она дважды навернулась и так и не сделала потерянный в начале каскад. Когда она, кажется, едва не плача, раскланивалась, Гошка сказал: — Ну, одна есть. По его тону не было похоже, что он издевается, но Юре все равно стало немного обидно за провалившуюся девчонку, которая наверняка даже не метила на пьедестал — просто хотела подняться повыше. Тем не менее, он смолчал. Потому что это спорт, детка. Ошибка может стоить тебе шанса хотя бы на пятое место. И финансирования в следующем году. Эта мысль заставила его резко помрачнеть. У него оставалась еще половина сезона, чтобы откопаться, — вот только, сука, как? С другой стороны, раньше он даже не думал как — он думал, что ему все это нахуй не надо. Японка, выступавшая второй, откаталась более или менее чисто, но Юру не впечатлила. Ее программа состояла из какого-то нагромождения воздушной ваты, в которой, наверное, предполагалось увязнуть — однако слой получился слишком тонкий. Кореянку она все равно, конечно, обошла. Гошка сдержанно похлопал, когда объявили ее баллы, но глядел при этом исключительно на лед, где уже разминалась Мила. Юре, молчавшему с самого начала прокатов, он зачем-то сказал: — Только не говори ничего. — Да я вроде и не говорю, — недоуменно отозвался Юра. Гошка на него шикнул. Ну, здрасьте. Мила начала, разумеется, с тройного акселя, который совершенно точно получился на плюсы — и даже на большие, если судьи того захотят. Гошка хлопнул себя кулаком по колену. Мила шла ровно — еще один аксель, уже двойной, в каскаде с тулупом, одиночный лутц, вращения, — но во второй половине программы внезапно расклеилась. Лутц-тулуп — еле удержала, сальхов — в степ-аут, потом вроде собралась и допрыгала нормально, но здесь ей ошибок не простят. На последних вращениях Гошка уже сидел мрачнее тучи, но под японку Милу в итоге все-таки не засунули и вывели на текущее первое — наверное, поощрили за аксель. — Ну, видишь, — сказал Юра. — Есть еще шанс. Гошка уныло пожал плечами. Юра вздохнул и добавил: — В качестве наказания можешь не везти ее в Париж. — С ума сошел? — взвился Гошка. — Еще нацчемп впереди, знаешь, как ей надо будет потом отдохнуть? И какого наказания, вообще, она ни в чем не виновата! — Знаю, неудачная шутка, — признал Юра. — Просто ты такой ушибленный сидишь. — Да я же за нее. Она хотела победить, а по мне, она и так тут самая охуенная. На льду в стартовой позе стояла, ослепительно улыбаясь, Марина Мозес. Она, конечно, не была охуенней Милы, зато от нее исходила непоколебимая уверенность, которая заставляла Юру заранее думать, что она откатается хорошо. Так и получилось — Марина вышла вперед с заметным отрывом. Гошка рядом тихо вздохнул и полез в телефон — наверное, писать Бабичевой. Предпоследняя японка тоже выглядела достойно, но через Марину не перепрыгнула, а вот последняя — которая после короткой программы была третьей — неожиданно начала валить, и довольно мощно. Гошка наблюдал, сощурив глаза. Девчонку было жаль — она, в отличие от кореянки, целилась на золото, — но Миле ее ошибки играли на руку, а угрызения совести по поводу чужих неудач ни к чему хорошему не приводят и только треплют нервы: это Юра, когда начал выступать на международной арене, уяснил очень быстро. Тем не менее, пока расстроенная спортсменка ехала в кисс-энд-край, он хлопал едва ли не дольше всех остальных зрителей. Гошка покосился на него и сказал: — Сейчас компоненты до небес нарисуют. — С падениями не нарисуют, — возразил Юра. — Ты просто хочешь в это верить. — А ты не хочешь? Гошка ничего не ответил, и Юра, закрыв глаза, попросил у пустоты бронзовую медаль для Милы. Пожалуйста, если там хоть кто-то есть. Она заслужила — Фельцман тоже заслужил, и будет совсем некрасиво, если все его ученики останутся без медалей. В интернете напишут, и в СМИ, у Витьки небось еще возьмут комментарий, а вот уж кто умеет вежливо насрать в душу… — Бронза есть! — с облегчением сообщил Гошка за секунду до того, как диктор назвал баллы. — Вставай, вставай, пошли. Они побежали под трибуны. Гошка по дороге где-то перехватил букет цветов и вручил его Миле на глазах у журналистов — впрочем, ничего особенного в этом, наверное, не было, и никто не обратил внимания. Юра встретился взглядом с Мариной, которую осаждали люди с камерами, и кивнул ей, а та кивнула в ответ, прежде чем повернуться к очередному вопрошающему с микрофоном. На какой-то миг Юре стало безмятежно и даже где-то радостно — Марина первая, но заслужено, у Милы бронза, и это тоже неплохо, Гошка повезет ее в Париж, а у него самого есть Джей-Джей, который вчера был к нему ближе, чем кто-либо и когда-либо вообще. И то, что он уехал, ничего не значит. Не значит. Юра достал телефон и проверил — новых сообщений не было. Гошка, наобнимавшись с Милой, убежал готовить Соньку, за ним степенно удалился и Фельцман, а Юра, посмотрев из-за бортика церемонию награждения — если Мила и была недовольна итоговым результатом, то не показывала этого, сияя лучезарной улыбкой, — пошел обратно на трибуны. Ему не хотелось оставаться в одиночестве, но Мила переодевалась, после чего ее ждал допинг-контроль, и Фельцман с Гошкой точно собирались пробыть внизу до конца. Он забрался на самый верх, сел и тут же сполз ниже по сиденью, упираясь подошвами в кресло впереди себя, надел на голову капюшон и застегнул куртку, хотя на такой высоте было уже не холодно. Тут в кармане тренькнуло, и он едва не сломал запястье, пытаясь одновременно достать телефон и сесть ровно, но, увидев, что сообщение от Арсюши, лишь разочарованно вздохнул. «Заебали трансляции обрубать перед награждением». «Как там прошло?» Юра фыркнул, закатил глаза, поковырял языком зуб, но делать все равно было больше нечего, и он ответил: «А как могло пройти?» «Ты церемоний награждения никогда не видел?» «Нет, ну мало ли». «Тебя в гала позвали?» «С чего бы?» «У меня последнее место и показалка неинтересная». «Мила вот точно будет». «Я не Милу хочу видеть, а тебя». Юра прикрыл глаза и опустил телефон, чувствуя, как кровь бросилась в лицо. Ну почему именно сейчас? Рассказать ему? Но тогда слишком много того, что существует пока только на уровне ощущений, придется формулировать и складывать в слова — к этому Юра был не готов. Тем не менее, с Арсюшей придется что-то решать — точнее, решать, как именно его отшить, чтобы не огрести, потому что он вполне способен в отместку испортить ему подготовку к чемпионату России. Юра снова посмотрел на экран — Арсений, не дожидаясь его ответа, уже принялся рассказывать про события на домашнем катке: «У нас тут без начальства все страдают хуйней». «Прогуливают ОФП, Егор Геннадьич Фельцману обещал настучать». «Малышня вчера попиздилась, хз из-за чего, но у Лехи огромный синячище на скуле, он мамке сказал, что с прыжка о борт саданулся))». «Громов вопит, что станет чемпионом России, а тебя пора списывать». «Я ему не врезал, потому что он больной, но могу, если хочешь». «Не надо», — ответил Юра. — «Не то чтобы он не прав, знаешь ли». «Да хуйня». «Ты живой и даже не очень травмированный». «Подумаешь, пара выступлений на троечку». «На минус троечку». «Ладно, я пойду». «Тут щас Сонька поедет». «Да, я смотрю». Юра убрал телефон обратно в карман. Сонька действительно уже готовилась — Гошка из-за бортика пулял в нее последними наставлениями. Началось выступление вроде бы неплохо, но во второй половине пошло заметно тяжелее, а под конец уже совсем с трудом — выносливости девице явно не хватало. Тоже, что ли, ОФП прогуливала? В любом случае, когда она наконец застыла в финальной позе, Юра вздохнул с облегчением. Теперь все, какой бы ни был результат, — скоро домой. Чудес не случилось, и Сонька осталась шестой. Оба первых места заняли Идины ученицы, и Юра от души посочувствовал Фельцману, который наверняка не сумел сегодня избежать хотя бы короткого разговора с ней. После юниорок он остался сидеть на трибуне — не хотелось спускаться, только чтобы снова вариться в соревновательной похлебке. Мила поднялась к нему после интервью и допинг-контроля, когда уже заканчивали пары, и, кажется, была в хорошем настроении. Сказала, что Марина носит трусы со Спанч-Бобом — Юра ей не поверил, но посмеялся. На танцы они оставаться не стали — дождались, пока соберется Сонька, и вернулись в отель. Мила с Гошкой отправились ужинать в какое-то модное место — звали и Юру, но он соврал, что у него болит голова. Джей-Джей не писал и не появлялся в сети. Арсений писал пространное сочинение на тему «мой день», рассказывал Юре о том, как прошла сегодняшняя тренировка, — Юра вяло отвечал на половину сообщений и игнорировал остальные. В конце концов, наверное, около восьми вечера, когда Арсений уже свалил спать, а Джей-Джей был по-прежнему недоступен, он задремал с телефоном в руке и проснулся в полной темноте, не сразу поняв отчего. Сел на кровати, покрутил головой, помял ноги, которые неприятно отекли в джинсах. Телефон коротко прожужжал, зажегся экран. Юра схватил его и едва не выронил — рука спросонья не хотела как следует сжиматься. А может, лучше бы выронил. На экране светилось: «Прости меня за вчерашнее, если сможешь». Юра даже не успел ни о чем подумать — только задержал дыхание. Плашки выскакивали одна за другой: «И за то, что уехал не попрощавшись». «Я виноват, мне следовало себя остановить». «На меня вдруг что-то нашло, я даже не знаю, как оправдаться». «Это было неправильно, и я не хочу тебя обманывать». «Мне нравятся девушки». «Какое-то помутнение рассудка, мне очень жаль, что это коснулось именно тебя». Юра не мог вдохнуть — сердце колотилось прямо в горле и мешало. Большой палец опустился на кнопку, открыв чат, в котором цепочка сообщений предстала полностью, занимая весь экран. Юра тупо смотрел по центру этого плевка в лицо, и перед его глазами маячило «неправильно». «Это было неправильно». «Прости, пожалуйста», — добавил Джей-Джей. Как будто это что-то еще меняло.